Го Сёгуна

(год 3216 от Рождества Христова)

Сопротивляясь жестоким ударам ветра и снега, Иэйасу Танака пытался наощупь пробраться в палатку, неуклюже стараясь застегнуть бесчувственными пальцами кожаные застежки. Снег покрывал землю слоем в добрый фут толщиной. Танака знал, что единственное спасение в том, чтобы дождаться, пока пурга полностью заметет его снеговой подушкой. Было уже двадцать градусов мороза, и температура продолжала падать. Зима надвигалась неумолимо, и он понимал, что без подходящего укрытия проживет два-три дня, не больше.

Наконец ему удалось застегнуть последнюю застежку. Танака припал к земле, содрогаясь от холода. Вокруг была кромешная тьма. Липкий ледяной пот покрывал все тело. Танака знал, что недолго проживет, вот так отчаянно спасаясь бегством. Преследователи явно были недалеко.

В помутившемся от пережитого разуме вяло ворочались мысли о недавних бедах. У него не осталось пищи, а найти что-нибудь съедобное в ледяной пустыне было просто невозможно. Лошадь совершенно выбилась из сил, но, имея в распоряжении лишь собственные ноги, о спасении нечего было и думать.

События прошедшей недели проносились у него в уме, доводя почти до безумия. Задумавшись о предательстве, он едва смог сдержать слезы. Может, лучше просто умереть, думал он, чувствуя, что его жизнь лишилась всего, ради чего стоило бы ее продолжать. А жить без чести — это было слишком; такого Танака просто не смог бы вынести.

Снаружи его импровизированного убежища зловеще завывал ветер. «Да уж, нормальный человек в такую погоду дома сидит», — подумал он про себя.

Он думал, что Стража Сегуна не испытывает такого отчаяния. Скорее всего, они, наоборот, слишком самонадеянны, полагая, что вот-вот схватят его. И, наверное, они правы, — горько согласился беглец сам с собой. Если его найдут, то прикончат прямо на месте, — что ж, несмотря на все его познания в будо, никто и ничто не заставит его нарушить данный самому себе обет ненасилия.

Он закрыл глаза и свернулся калачиком, стараясь не пустить холод внутрь тела. Через пару минут Иэйасу Танака погрузился в тяжелый сон.

Танака медленно очнулся от сна и, еще не совсем ориентируясь, перекатился в позу, из которой мог подняться на ноги. Внезапно он понял, что выбрался из своей снежной берлоги. В голове бродили неясные мысли, но он был слишком измотан, чтобы разбираться в них, Ему казалось, что он устал гораздо сильнее, чем считал возможным. Удивления не было, оставалось лишь желание вернуться в сладкое сонное забытье. Но как бы то ни было, нужно было разобраться в том, что произошло.

Он поднялся и осмотрелся, с трудом узнавая то место, где он вчера на ночь глядя устроился на ночлег. Все вокруг было покрыто одинаковым снежным саваном, хотя впереди явно проступала зубчатая стена соснового леса. Вряд ли кто-нибудь заметил его недавнее укрытие — сейчас оно находилось под надежной охраной нескольких футов снежного покрова.

С каждым мгновением положение казалось все более странным, и мозг поневоле включился в работу. Его тело больше не чувствовало холода — наоборот, оно было легким, энергичным и мерцало каким-то мягким серо-голубым сиянием. Деревья неподалеку лучились такой же, хотя и менее интенсивной силой. Он даже видел завихрения энергии в воздухе у себя над головой. Небо пульсировало удивительным зеленоватым светом, от которого все вокруг становилось туманным и нереальным. Он знал, что это ему не снится, потому что цвета вокруг были слишком реалистичными.

Медленно и методично наблюдая за окружающим, он вдруг почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Темная неразличимая фигура в черном парила невысоко над землей в ста ярдах от него. Страха он не ощутил — он слишком долго был воином, чтобы пугаться, — только раздражение. Недовольно бормоча что-то себе под нос, он двинулся навстречу фигуре.

Явление сделало жест, приказывая следовать за ним. Танака сделал так, как ему было указано, с удивлением обнаружив, что не идет, а летит вслед за фигурой. Новоявленный проводник легко скользил впереди, и свечение его тела легкими прядями полоскалось у него за спиной, словно крылья.

Послушно следуя за фигурой, он чувствовал, как его осознание смещается как бы под воздействием внешней силы. И вот они уже плывут — нет, просто мчатся! — под сенью леса. Несмотря на быстроту движения, в мозгу Танаки отпечатались каждое дерево, каждый холмик и поляна. Он не сопротивлялся ощущениям, понимая, что это бесполезно; единственное, что его занимало, — это мысль, уж не сама ли Смерть пригласила его в последний полет?

Он все мчался за самозваным проводником сквозь время, давно изменившее свой нормальный ход. Он не был уверен, вызвано ли это состоянием его разума или объясняется непривычностью плана, в котором он находился. Возможно, влияло и то, и другое. За сорок лет жизни с ним никогда не случалось ничего подобного и, если он выживет на этот раз, никогда больше не повторится. Едва уловимое подсознательное чувство говорило ему, что в этом движении он найдет новую цель.

Вдруг без всякого предупреждения его проводник остановился и указал вперед. В этот момент Танака впервые получил возможность подробнее рассмотреть таинственную фигуру. Это была женщина; она была облачена в черную одежду и длинную, тоже черную накидку с капюшоном. Незнакомка распространяла вокруг себя сильное сияние. Это было проявление ее мощной жизненной силы, догадался Танака. Разглядев лицо женщины, он понял, что никогда еще ему не встречалась такая красавица. Рассмотреть волосы под капюшоном было трудно, но они показались ему черными и очень длинными. Ее лицо, исполненное мудрости и сострадания, омрачала печаль; глубокая скорбь застыла и в глубине карих глаз. Судя по всему, проводницу терзало какое-то вселенское горе.

Ты избран мной в качестве преемника. На тебя возлагаю доверие мое — голос женщины прикоснулся прямо к разуму Танаки. Она подняла руку и показала куда-то вперед. Затем контуры ее тела подернулись рябью, и прекрасная незнакомка, явив ему полуулыбку как бы в знак благословения, медленно растаяла в воздухе. Танака снова остался один.

Он взглянул вниз, туда, куда указала женщина, и увидел крохотную долину, которая излучала огромное количество энергии. Золотое сияние, бившее из долины, казалось очень сильным, но не слепило глаз. Танака направился вниз, в долину. Он чувствовал себя немного непривычно, но вполне в безопасности.

В центре естественной впадины возвышались величественные каменные врата, сплошь испещренные рунами и иероглифами. Врата были древними, и Танака почувствовал, что, будь они разрушены, грандиозных катаклизмов не миновать. Сущность врат была более древней, чем сама Земля. Вглядываясь в нее, Танака видел, как тысячи самых различных реальностей возникают в бытии и тут же исчезают навсегда.

Вместе с тем Танака видел, что над вратами нависла ужасная опасность. Они находились в крайне хрупком равновесии и могли рассыпаться в любой момент. Лишь тонкий, крохотный росток, который обвивался вокруг стоек врат, поддерживал все сооружение. Росток безусловно обладал большой силой; но все же без надлежащего питания и ухода он не смог бы удержать мегалиты. Ростку требовалась любовь, и еще — чтобы кто-то направлял его.

Поначалу Танака был озадачен; затем его разум интуитивно осознал: именно на нем, Танаке, лежит ответственность за сам росток и правильное направление его роста. Свою силу и мудрость росток станет черпать из его собственной силы и мудрости. Он чувствовал, что видение совершенно верно — он был более уверен в нем, чем в собственном имени.

Затем в голове Танаки словно опять задули свечу, и тьма охватила его, подобно удовлетворенной недавним осознанием силе. Танака вновь погрузился в сон.

Просыпался Иэйасу Танака тяжело, словно после дурмана. Застонав, он открыл глаза и тут же увидел уже знакомый и почти родной вид своего снежного саркофага изнутри. Измученное тело затекло от сна, но, по крайней мере, в нем еще теплилась жизнь. Все еще оставаясь в палатке, он заставил себя подняться на ноги. Шатер палатки тут же выгнулся вверх, пронизав футовый слой снега. Иэйасу расстегнул застежки, и дневной свет, который хлынул в образовавшееся отверстие, больно резанул по отвыкшим от него глазам.

И снова Танака ощутил пронизывающий холод ветра поздней осени. Он едва не задохнулся, когда морозный порыв внезапно ударил прямо в лицо. Температура была гораздо ниже нуля, и, судя по тому, как начинался день, надеяться на потепление не стоило. Он быстро выбрался из палатки, быстро свернул ее в небольшой сверток и снова положил в заплечный мешок, теперь казавшийся странно пустым.

Солнце, как всегда, целиком скрылось под мутной пеленой природной дымки; сегодня она опустилась еще ниже, так что скрывала даже линию горизонта.

Был почти полдень, и Танака ругал себя, что потратил впустую уйму времени. Он пробрался туда, где вчера оставил лошадь, борясь с порывами метели, так и норовившими сбить его с ног. В одном отношении он был благодарен снегу — он заметал его следы, а значит, вероятно, мог сбить с толку преследователей.

Снежный сугроб перед ним зашевелился и поднялся, отряхиваясь. Танака с облегчением вздохнул: вообще-то его лошадь, покрытая длинной и густой шерстью, была специально выведена для того, чтобы выживать в неблагоприятных климатических условиях; однако он не кормил ее вот уже два дня, и теперь животное теряло силы с такой же скоростью, как и хозяин.

Он очистил кобылу от снега, ласково поглаживая холку и шепча на ухо разные нежные слова. Но только он собрался в путь, как в голове возникли смутные воспоминания о сне. Впрочем, времени на подобные размышления не было — он должен сегодня же выбраться к людям, к жилью, потому что следующую такую ночь ему не пережить.

Холод стоял такой, что кожаные тесемки на его пластинчатых доспехах йорои задубели, так что Танака двигался тяжело и неуклюже, будто был заключен в коробчатую раму.

Его йорои были великолепной работы: пожалуй, от таких не отказался бы и Сёгун. Помимо основной части доспехов — до — там было и несколько важных добавлений. Так, плечи защищались от ударов при помощи содэ — жестких и прочных пластин, сунэате защищали ягодицы, а голени были закрыты хайдате — кольчужными сетками, которые позволяли ногам сгибаться, но при этом надежно укрывали их от ударов. Левую руку традиционно прикрывал бронированный рукав-коте, а правая оставалась открытой, чтобы можно было натягивать тетиву большого лука. Правда, лука у Танаки не было.

Цурубасири — грудную пластину из толстой кожи, располагавшуюся в передней части до, — украшал великолепный орнамент в виде переплетающихся оранжевых и черных цветков тигровых лилий. В рисунке была зашифрована сама натура владельца — тигровые лилии символизировали мягкость и одновременно жесткость воина, достигшего совершенства в своем искусстве.

В кольцах на поясе крепились два самурайских меча — катана и вакидзаси. Это парное оружие было отличительным признаком самурая; простолюдин не мог даже надеяться завладеть этими клинками. Вместе мечи назывались парным оружием дайсе, потому что катана и вакидзаси всегда существуют вместе, рядом. Ни один из мечей не мог быть вынут из ножен просто так — только для битвы; кодекс Бусидо предписывал: только кровь может стать причиной извлечения оружия, так что самурай должен был хорошо подумать, прежде чем выхватить клинок.

Танаке было чуть больше сорока лет — вполне почтенный возраст для обитателей северной, покрытой снегом и льдами части страны Ниппон. Сейчас он выглядел худым и жилистым, но в свое время его считали одним из наиболее мощных воинов во всей Ниппонской империи. Темная, смуглая кожа выдавала в нем уроженца западных провинций. Волосы у Танаки были седыми и короткими, над губой красовалась густая щеточка усов. В бледно-голубых глазах светилась мудрость, и еще — глубокая печаль.

Он медленно двинулся навстречу ветру, щуря глаза от колючих снежинок. Вскоре он понял, что лес уже очень близко. Где-то там, за вершинами деревьев, находится деревушка Киото — конечная цель его путешествия. Его охватило ощущение, будто он однажды уже видел все это; по какой-то странной причине окружающий ландшафт вызывал в памяти сильные ассоциации. Внезапно он понял: сон! Он видел это в недавнем сне и чувствовал, что его путь, каким бы он ни оказался в итоге, неизбежно предопределен. Танака сразу почувствовал облегчение: чему быть, того не миновать, а страха он не ведал. Несколько недель он скакал наобум, желая только спастись, но ведь самурай должен иметь достойную цель — даже если ты ронин, грустно подумал он про себя.

Танака пришпорил кобылу, намереваясь поскорее попасть под покров леса. Он с удовольствием почувствовал, что лесная чаща хоть немного защищает его от колючего ветра. Несмотря на меховые рукавицы, пальцы уже онемели от холода и с трудом удерживали поводья. Хотя, что значили такие мелкие неудобства в сравнении с главной проблемой: как сохранить жизнь!

Больше часа он направлял лошадь по тропе, которая существовала лишь в его воспоминании, однако каждое встречавшееся на пути дерево казалось ему знакомым. Иллюзорная тропа все не кончалась, и Танака понемногу начинал сомневаться, сохранил ли он здравый рассудок после столь серьезного столкновения со стихиями.

Снег был глубоким, и лошадь с большим трудом преодолевала сугробы. Может, он заблудился в этой безлюдной местности? Танака уже не мог точно сказать, в каком направлении находится Киото. Теперь он пробирался по местам, которые казались знакомыми только из-за странного вещего сна...

Он потерял счет времени и в каком-то полузабытьи монотонно раскачивался в седле, как вдруг впереди показалась цель. Сердце забилось сильнее при виде небольшой долины, раскинувшейся прямо перед ним. Внутри бурлила теплая сила, и Танака решительно подстегнул совсем измученную лошадь.

Удивительно, но уже при его въезде в долину погода начала меняться. Воздух был значительно более теплым, выпавший снег постепенно таял. Танака заметил впереди то, к чему он стремился: двенадцать мегалитов, словно древние часовые, гордо высились, окружая то самое место Силы из его видения. Врат, как таковых, видно не было, но Танака знал, что это именно то место, которое указывала ему таинственная женщина.

Он подъехал ближе. Идеальное расположение мегалитов наполнило его душу благоговейным трепетом. На миг ему показалось, что он физически ощущает силу, истекающую из древних камней. В другой раз он даже не подумал бы приблизиться к этому месту, но сейчас он спокойно ехал вперед, чувствуя себя специально приглашенным.

Остановившись на почтительном расстоянии, Танака спешился, и последний кусок пути преодолел самостоятельно. Лошадь послушно ждала на месте, где ее оставил хозяин, — животное было слишком истощено длинным переходом, чтобы проявлять интерес к чему бы то ни было. Он видел, что кобыла из последних сил держится на ногах, и печально думал, что из этой долины он, пожалуй, уйдет уже пешком. Жаль, конечно: он всегда любил животных и заботился о них, а вот теперь самолично загнал лошадь почти до смерти.

Танака подошел к краю круга. Снега на земле не было вовсе, да и ветер куда-то исчез. Теперь ему было даже жарко, хотя частично виной этому были доспехи: его йорои были рассчитаны на выживание в условиях больших холодов.

И тут внимание Танаки привлек какой-то звук, доносившийся из самого центра круга. Там, скрестив ноги и привалившись спиной к одному из мегалитов, сидел мальчишка. Танака поразился: было совершенно непостижимо, каким образом ребенок мог оказаться один в такой глуши. Он осторожно приблизился, и ему показалось, что мальчик разговаривает сам с собой, причем на языке, которого Танака не понимал. Это было тем более необычно, что, несмотря на нелюбовь японцев к чужеземцам, за годы службы во Дворце Сёгуна Танака все же узнал множество чужих языков.

Мальчишка был крепкого сложения, с густой копной черных волос на голове и орлиным профилем. Он сидел, в чем мать родила, совершенно не обращая внимания на происходящее вне каменного круга. Можно было подумать, что он разговаривает не столько с собой, сколько с невидимыми товарищами по играм. Лицо у мальчика было очень печальным, и Танака решил, что он совершил какой-то серьезный проступок. Судя по интонации голоса и жестам, по уму и опыту мальчик мог сравняться с любым взрослым.

Неожиданная встреча озадачила Танаку. Его богатый воинский опыт, который не раз выручал его в прошлом, теперь оказался совершенно непригодным. Наконец он принял единственно правильное решение: вышел из-за своего укрытия и медленно направился к мальчику, стараясь не испугать его внезапным появлением.

Заметив его, мальчик вскинул голову и что-то произнес на своем необычном языке. Наверное, здоровается, решил Танака. Он опустился перед мальцом на одно колено, совершенно не представляя, как же вести себя с этим странным ребенком.

Больше всего его поразили глаза мальчика: синие и глубокие, они излучали невиданную силу, а ведь он, Танака, на своем веку повидал немало сильных мужчин. Этот пристальный взгляд напомнил ему выражение глаз незнакомки из сна — такой же глубокий и трагически печальный.

Танака опомнился от своих мыслей: ведь мальчик, наверное, ждет ответа на приветствие. Он попытался изобразить на лице ободряющую улыбку:

—Извини, малыш, я не понимаю тебя.

Мальчонка удивленно, по-птичьи склонил голову набок. Самурай ткнул себя пальцем в грудь:

—Танака, — медленно произнес он. — Танака.

Мальчик радостно заулыбался, будто вспомнил это имя, вскочил на ноги и с распростертыми объятиями бросился на шею старому воину. Танака изумленно замер: по роду своих занятий он никогда не имел дела с детьми, да и семьи у него не было. Как нужно откликаться на подобные изъявления чувств, он даже не представлял.

Наконец он осторожно взял мальца на руки и понес туда, где дожидалась лошадь. Вначале мальчик удовлетворенно улыбался, но стоило им пройти внешнюю границу круга, как в его поведении наступили странные и драматические изменения. Глубина мудрости вдруг исчезла из его глаз, сменившись совершенно необычным выражением страха. Воздух стал ощутимо холоднее, и тело найденыша пошло крупной дрожью.

Короче говоря, мальчик стал вести себя, как полагается обыкновенному пятилетнему ребенку. Однако его доверие к самураю не исчезло: он продолжал доверчиво прижиматься к Танаке, словно давал понять, что от этого теперь зависит его жизнь.

Кое-как завернув его в тряпье, Танака усадил мальчика в седло впереди себя. Казалось, за это время лошадь значительно восстановила свои силы — наверное, она почерпнула целительную энергию мегалитов. Танака уже понял, что им действительно удастся добраться до Киото. Судьба мальчика имела особое значение, и его, опытного воина, избрали защитником.

Весь мир — театр И люди в нем актеры...