Март 1601

«Ты думаешь, атеисты – нехристи, что ли? Они все крещенные», – вспомнил Шакспер свой давний разговор с Марло. Сколько воды утекло с тех пор! Как он тогда остался жив, не понятно… Только он, конечно, не Шекспир. Начиная с того, что он никакой не граф, а кончая тем, что слишком молод… был. Шакспер знал, что Марло его ровесник. «Хватит Кита вспоминать, что, его судьбу хочешь повторить?» – задал сам себе Уилл риторический вопрос. Его же хорошенько попросили о нем забыть. В глаз ножом получить, даже если не насмерть, Шакспер не хотел.

Он хотел спастись, потому что почувствовал угрозу, а что он будет спасать – тело, душу, кошелек, – пока не решил. Что спасать? – вот в чем вопрос! Черт, привязался теперь этот «Гамлет», будь он проклят! Обо всем теперь Уилл размышлял его словами. Так его глубоко потрясла роль призрака, отца собственного умершего сына!

Уилл вспомнил, как они на следующий день после «Ричарда II» успели‑таки сыграть премьеру «Гамлета», несмотря на суматоху в королевстве. Или благодаря суматохе… Властям явно было не до актеров. Пока разобрались, с чего заговорщики начали, пока до «Глобуса» добрались. Вот с премьерой и успели. А то ведь разъяренные зрители бывают пострашней властей! Те просто закроют театр, а зрители могут по досточке разнести! Дурак этот Эссекс! Надо было «Гамлета» и ставить в тот день – гораздо более взрывоопасная вещь. Могло бы рвануть. Там тебе и старая развратная королева, и молодой принц, и шальной Лаэрт. Чем не бунтарь Эссекс?

Впрочем, то, что Эссекс дурак, заранее было понятно. Но Саутгемптон‑то о чем думал? Он вообще «Гамлета» читал? Теперь‑то окончательно ясно, что он не автор, не Шекспир. Да и тот при нем, как Розенкранц при Гильденстерне, граф Ратленд – тоже мелюзга. Какие они Шекспиры?

Шакспер предавался этим грустным мыслям, лежа на собственной кровати и потягивая виски. Он теперь почти каждый день был пьян. Боялся, что его или убьют, или арестуют. В «Глобусе» после премьеры «Гамлета» Уилл не показывался. Найти его и здесь найдут, но зачем самому лезть на рожон? Вдруг в дверь постучали.

– Кто там? – хрипло рявкнул Уилл и выдохнул, услышав в ответ голос Ричарда:

– Да я, Уилл, открывай, не бойся.

– А чего мне бояться? – пробурчал он и открыл дверь.

– К нам сегодня по твою душу приехал кто‑то в черном плаще. – Уильям поежился. – Тебя не нашел, а мне передал, чтобы ты ехал в Стратфорд и там пока пересидел.

– Так и сказал?

– Так и сказал. Передай, говорит, своему другу, что ему сейчас будет лучше в Стратфорде.

– Что за человек?

– Человек как человек: посыльный.

– От кого?

– Сказал, что ты знаешь от кого.

– Что за бред, Дик? И ты отпустил его?

– А что, я его связать должен был? Я откуда знаю, бред это или не бред. Но в целом предложение разумное. Театр тоже, кстати, из столицы уезжает. Ночью соберемся и с утра в дорогу! – Но Уилл, казалось, уже не слушал его. – Может, плеснешь? Я знаю, что ты жадный, но на прощание с другом грех не выпить.

Уилл как‑то дернулся при слове «жадный» и молча пошел к столу, оставляя Ричарду возможность самому решать, что делать: следовать за ним или убираться восвояси.