Май 1589. Уилл Шакспер то нервно ходил по гостиной из угла в угол, то садился на стул, то снова вскакивал

Уилл Шакспер то нервно ходил по гостиной из угла в угол, то садился на стул, то снова вскакивал. Его раздражению не было предела. Ведь только что, как ему казалось, он напал на след таинственного незнакомца. Он шел прямо по его пятам по всей Бэнк‑стрит от театра «Роуз» до Саутворка. Он не потерял его в толпе на Большом Каменном мосту. Удача была уже почти в руках. И вдруг прямо из‑под носа на Темз‑стрит его увозит карета с зашторенными окнами. Да еще вдобавок Шакспера окатывает навозной жижей! Уилл злобно пнул ногой валявшийся в углу грязный камзол и подошел к окну.

Уже смеркалось. Из‑за больших волн на Темзе не было почти ни одной лодки. Не то что в ясную погоду, когда лодки порой чудом не врезались друг в друга, ведь Темза была главной дорогой Лондона! На ее берегах располагались почти все королевские резиденции: Гринвич, место рождения королевы и ее любимый дворец, Уайтхолл, Сайон‑хауз, где приняла корону несчастная леди Джейн Грей,[24]Хэмптон Корт, начатый Уолси и достроенный Генрихом VIII, Ричмонд, построенный Генрихом VII, и Виндзорский замок, Тауэр, Монетный двор, королевский арсенал, здание парламента.

Когда двор находился в Лондоне, разукрашенные флагами баркасы с яркими бархатными навесами и шелковыми балдахинами сновали вверх и вниз по Темзе. С баркасов доносились громкая веселая музыка, женский смех, а под Лондонским мостом в честь королевы палили пушки. В такие дни по вечерам небо над Темзой часто озарялось фейерверками, и Шакспер, как мальчишка, любовался в окно на это не перестававшее его восхищать чудо.

За окнами опять заморосил дождь. Настроения это тоже не прибавляло. Все труды насмарку. Ну да ладно. Он не отступится. Это верный куш, что там говорить, и граф не отделается от него мелкими подачками. Не будь он Уилл Шакспер, сын Джона Шакспера!

Кто‑то, ловко перепрыгивая через лужи, быстрой походкой перешел со стороны реки через мостовую и направился к его дому. Взгляд Уилла остановился на незнакомце, по уши закутанном в плащ. Кто бы это мог быть? Уилл насторожился. Хотя бояться нечего. Те всегда приезжают на карете. Да и днем его никогда не навещали. Раздался громкий стук в дверь. Уилл поднял с пола камзол и, невольно снова вспомнив свое недавнее обидное приключение, с раздражением швырнул его в соседнюю комнату. Он достал из сундука чистый камзол, надел его и, второпях застегивая пуговицы, спустился вниз.

– Иду‑иду, – отозвался он на нетерпеливый стук, – ну кого там еще принесло? Сидели бы себе дома в такую погоду.

Уилл застегнулся и стал открывать дверь. На прошлой неделе он на всякий случай сделал себе еще один замок и поставил большой новый засов на дверь, поэтому пришлось немного повозиться. За дверью оказался его приятель, вечно улыбающийся Ричард Бербедж.

– Привет, Дик. Какой черт тебя принес в такой дождь?

– Здорово, старина. Чего это ты так забаррикадировался?

– Заходи быстрее, а то холода напустишь.

Бербедж снял плащ, стряхнул с него воду и бросил его на спинку стула. Поеживаясь, он подошел к камину, в котором полыхал огонь, и принялся потирать озябшие от холода руки.

– Может, пропустим по стаканчику? Погода отвратительная.

– Да не напасешься на вас стаканчиков‑то. Хотя, впрочем, давай.

Уилл поставил на стол два стакана и початую бутылку дешевого виски. «Может, хоть настроение поднимется», – подумал он и разлил сперва поровну, а потом, помедлив, долил себе еще.

– Эй, старина, не жадничай, плесни и мне еще глоток.

Шакспер, поморщившись, налил Бербеджу еще немного.

– Так чего ты приперся‑то в такую погоду?

– Сегодня Фил Хэнслоу заплатил Киту Марло за новую пьесу «Мальтийский еврей». Он скоро собирается ставить ее у себя в «Роуз». По этому случаю у них сегодня в «Русалке» намечается большая попойка. Всех приглашают.

– Новую пьесу? – У Шакспера что‑то екнуло внутри. – А кто такой этот Марло? – стараясь не выдавать волнения, спросил он.

– Какой‑то драмодел. Но не из наших, театральных, а шишка какая‑то важная. За границей бывал. Образованный. А еще поговаривают, что он как‑то связан с самим Уолсингемом, – шепотом произнес Бербедж имя шефа тайной полиции, сделал большой глоток и крякнул. Шакспер тоже выпил и зажмурился от удовольствия.

– Образованный, говоришь? – с деланным равнодушием переспросил он.

Уилл почуял след и принял стойку как охотничья собака.

– Ага, образованный. Говорят, в Кембридже учился. И за границей тоже. Всё учатся да учатся, а Фил Хэнслоу на их ученостях денежки сколачивает. Уже почти весь Саутворк его. Только собор осталось купить и кладбище.

– Да, собор ему прикупить не помешает – грехи замаливать, – скривился Шакспер, вспомнив, как его обобрали до нитки в игорном заведении Хэнслоу и выкинули на улицу, перед этим намяв бока, чтобы не было желания жаловаться. Уилл был уверен, что это произошло не без участия Фила.

Но, впрочем, это было в те дни, когда он только приехал в Лондон в поисках удачи. И вот теперь, кажется, он ее нашел. У него в Лондоне дом, пусть небольшой, но никаких соседей под крышей, да и от театра недалеко. Не нужно плестись после спектакля через весь Лондон, который он к тому же еще не очень хорошо знал. Большинство улиц были такими грязными, узкими, кривыми, плохо вымощенными и столь опасными по ночам, что плутать по ним было сомнительным удовольствием. Его два раза в день бесплатно кормят. Он устроился в театр к Джеймсу Бербеджу, отцу Ричарда, пускай сторожем и рабочим сцены, но зато он получает неплохое жалованье. Чем не удача? Это для него‑то, приезжего из провинциального Стратфорда. Но нет! Удача еще впереди. Он на этом не остановится! Надо только понять, где здесь собака зарыта. Дайте ему только время…

– А когда честная компания собирается на гулянку?

– Да прямо сейчас и пойдем. Собирайся давай. Выпьем еще по стаканчику, я обсохну слегка – и вперед!

– Хватит уже стаканчиков. Вот в «Русалке» и выпьем. Не обеднеет Фил Хэнслоу, – проворчал Шакспер, убирая со стола бутылку, и пошел на второй этаж за плащом, шляпой и ремнем, на ходу поправляя камзол.