Декабрь 2010. Как Александр осмелился набрать номер Ирины, он и сам не знал

Как Александр осмелился набрать номер Ирины, он и сам не знал. Выпитое вино, жареная телятина, запах ее духов на визитке… Афродизиаки, в общем. Стоило ему набрать номер, как он тут же услышал ее голос, причем, пока она говорила, ему казалось, что он слышит его дважды: слова в трубке раздавались эхом. Что за чертовщина?

– Позвонил все‑таки. Спасибо. Хочешь увидеться?

– Ирка, что ты?

– Тогда здравствуй, любимый мой. – Этого шепота уже не было слышно в трубке. Она стояла у него за спиной.

– Ирка…

Она взяла его ладони, поднесла к лицу и уткнулась в них.

– Наконец‑то ты вернулся, – сказала она без всякой патетики, садясь за стол рядом с ним. – Итак, романтический ужин?

Александр долго молча смотрел на нее, потом рассеянно ответил:

– Да я уже пообедал…

– Тогда перейдем к сладкому? – Ирина сделала большой глоток вина из его бокала, медленно облизала верхнюю губу и пошла к выходу из ресторана.

В ней была какая‑то неотразимая пошлость, нет, скорее искренняя плотскость. Пошлость плоти. И это тоже из другого мира. Он так устал быть оригинально‑духовным. Хорошо, что большие старинные часы на стене показывали всего лишь три часа дня…

– Дамы и господа! Через несколько минут на борту нашего авиалайнера вам будут предложены напитки и обед. Приведите, пожалуйста, спинки ваших кресел в вертикальное положение. Благодарим за внимание.

Это сообщение прервало хлынувший на Александра поток свежих воспоминаний. Эдуард, разбуженный голосом бортпроводницы, проснулся – ага, он и вправду спал, значит, ничего не видел. Это плюс. Эдуард потянулся и встал со своего кресла.

– Все думаете, коллега? Ну‑ну, – с иронией в голосе произнес он и направился в сторону туалета.

«О чем я думаю?!» – продолжал злиться на себя Александр. Жена пропала, а он вспоминает Ирину! Так, пропала жена – появилась Ирина. То есть Ирина возникла из прошлого, а жена тут же исчезла. Мистика? Или что? Нет, это бред. Ирина все‑таки не ведьма, хотя если бы была ведьмой, то выглядела бы именно так. Неужели она до сих пор любит его? Неужели жизнь так же пошло однозначна, как Ирина? А Ирина однозначна? Если она до сих пор любит его, то ее любовь большей выдержки, чем то вино, которое он пил в Оксфорде за обедом.

На следующий день после того, как Александр прочитал свой доклад, они с Ириной пошли в ресторан пообедать.

– Ты что, правда выяснил, кто скрывался под именем Шекспира?

– С чего ты взяла?

– Но я же слушала твой доклад.

– Ничего я не выяснял, просто у меня появилась гипотеза. Да и доказательств, как ты слышала, пока немного.

– Ну ладно, Шурик, не прикидывайся. Мне же интересно. Скажи – кто?

Никогда в жизни – ни в прошлой, ни в этой, заморской, – она не называла его Шуриком.

– Ирунь, если я Шурик, то ты Арина.

– А я здесь и правда Арина. Моему начальнику так больше понравилось, он и зовет меня Ариной. Arine.

– А тебе, значит… Хоть горшком назови?

– Хоть чем. Видишь, я стала хищная и цепкая. Вот и тебя зацепила. Прости меня, Сашенька. Но я тебя правда всегда любила и до сих пор ждала.

– В каком это смысле «ждала»?

– Нет, Шурик, не как солдатка, нет. Но и ты ж не Отелло, правда? Да и не Ромео.

– Нет, я скорее Антоний.

– Ну‑ну, договаривай. Нет, это даже лестно. Хорошо, я согласна на Клеопатру. Договорились! Куплены три ночи.

– Не забывай, что мы на шекспировской конференции, а не в Пушкинских горах.

«Стоп. А ведь я тогда не знал, что проведу в Оксфорде всего три ночи, – снова прервал свои воспоминания Александр. – Откуда она могла это знать? Опять какое‑то зловещее совпадение? Теперь и гадай, в какую цену обошлись мне эти ночи».

И все. К шекспировскому вопросу Александр с Ириной больше не возвращались. Странно, но она про себя почти ничего не рассказала: как оказалась в Оксфорде, где именно работала. Даже не призналась, замужем ли. Просто вечером, когда Александр заснул, она неслышно оделась и ушла, и с тех пор они с ней не виделись. Во всяком случае, он ее не видел. А вот про Ирину Александр уже не знал, что и думать. Может, она и сейчас за ним следит. Не могла же их встреча быть случайностью. Или все‑таки большая любовь? Ждала‑ждала и дождалась – ответила наконец‑то на чувства Александра, которые на первом курсе превратились в настоящую болезнь? Опять роман какой‑то. Нет, не верится, что так в жизни бывает. Жизнь повторяет лишь литературные пошлости, а изобрести что‑нибудь романтически‑мелодраматическое ей не под силу. Или под силу? Вот и проверим. Проведем следственный эксперимент.

Но Ирина оказалась далеко не единственной загадкой, с которой он столкнулся в Оксфорде. Другой было странное отношение организаторов конференции к его докладу. Казалось, если с такой помпой вызывали, все оплатили, то он был им нужен. Но ни малейшего интереса ни к нему самому, ни к его сообщению не возникло. Более того, из‑за какой‑то неловкой тишины после доклада, который он прочитал, из‑за полного отсутствия вопросов Александр вдруг почувствовал, что относятся к нему как к тихопомешанному.

Слушая другие доклады, Александр понял, что шекспировский вопрос на конференции трактуют не как вопрос об авторстве, а как повод поговорить о личности и биографии Шекспира, которого здесь совершенно не отличали от Шакспера. Антистратфордианские теории были объектом кулуарных шуток или колких намеков в докладах. Живой антистратфордианец в этой аудитории – редчайший гость.

С какой же стати его вызвали? Он побеседовал с немногочисленными представителями Восточной Европы и выяснил, что никому из них организаторы ничего не оплачивали. Наоборот, все они еще вносили вступительный взнос по двести фунтов. Об остальных участниках – европейцах и американцах – и говорить было нечего. Никто их за уши сюда не тянул! Сами рвались.

Не прошло и получаса после ухода Ирины, как в номере зазвонил телефон. Незнакомец выражал Александру огромную признательность за интереснейший доклад и умолял о встрече, которая, с его точки зрения, «могла быть плодотворной». Так и сказал.

– Хорошо. Который сейчас час? Простите, я задремал. – Александр уже и сам увидел, что начало девятого, все равно спускаться к ужину. – После девяти я буду в ресторане, если вам удобно.

– Более чем. Более чем. Большое спасибо. Тогда до встречи.

– До свиданья, – закончил разговор уже окончательно проснувшийся Александр. Проснувшийся в физическом смысле, ведь чувствовал он себя так, будто находился во сне, потому‑то он тогда и воспринял этот звонок слишком благодушно, даже снисходительно. Решил, что у него, как у ученого, появились поклонники.

Так или иначе, но ровно в девять Александр уже сидел в ресторане, а в пять минут десятого начал ужинать. Никто не пришел. Александр, слегка разочарованный, погрузился в процесс поглощения весьма изысканной и разнообразной пищи. В половине десятого все было съедено, в добавке официанту отказано, и Александр за чистым столом дожидался последней серии миниатюрного гурманского сериала, где основными действующими лицами должны были стать кофе, сладкое и фрукты. О звонившем незнакомце он уже благополучно забыл, и даже вздрогнул от неожиданности, когда человек в серой тройке попросил позволения сесть за его столик.

– Пожалуйста, садитесь. Места хватит. – Сытый Александр был благодушен.

– Разрешите представиться – Эдуард. Это я вам звонил.

– Ах да, очень приятно. Александр. – Он пожал протянутую ему руку. – Я уже думал, что вы не придете.

– Ну что вы, как можно! У нас слов на ветер не бросают. Просто я ждал, когда вы закончите. Согласитесь, неудобно разговаривать во время ужина.

– Почему неудобно? Вот Эммануил Кант всегда звал к себе кого‑нибудь на обед, чтобы не отвлекаться от еды философскими мыслями.

– Да, я его понимаю, – неожиданно согласился Эдуард. – Но наше‑то дело не такого свойства, чтобы сочетать его с пережевыванием пищи.

– Простите, вы сказали «наше дело»?

– Да‑да, именно. Наше дело.

Наше дело… «Опус Деи». Александр вздрогнул. Именно так он и сказал тогда. И еще сделал на этом акцент. Неужели он нащупал ниточку? Он пристально посмотрел на Эдуарда, который уже успел вернуться на свое кресло и с видимым аппетитом поглощал принесенный стюардессой обед, не глядя по сторонам. Александр вспомнил их первый разговор до мельчайших подробностей и даже интонаций.

– И не просто наше, а до того серьезное наше дело, что его нельзя сочетать с основной пищей, а можно только с фруктами, мороженым и кофе?

Официант как раз сервировал стол для десерта. Причем, как ни странно, на двоих.

– Не возражаете, что я себе тоже заказал?

Тут Александра как‑то передернуло: что за неожиданное подобострастие?

– Как я могу возражать? – вежливо ответил он.

– Вы сделали великое открытие. Каждый смертный теперь должен питать к вам чувство заслуженного уважения.

Александр аж поперхнулся грушей.

– Простите, ради бога, но что же это вы так без предупреждения?

– Что без предупреждения?

– Ну не знаю что… Льстите, наверное.

– Ничуть.

– Нет, все‑таки чуть‑чуть льстите. Какое там открытие, я только начал работать в этом направлении.

Тут собеседник неожиданно поставил чашечку кофе и нагнулся к Александру, переходя на шепот:

– Я слышал сегодня: вы сделали открытие. Имеющий уши, да услышит.

Александр нахмурился и принялся сосредоточенно смешивать сливочное мороженое с дольками мандарина. Конечно, в душе он был уверен, что доведение его исходных результатов до аргументированного и доказательного открытия просто дело времени. Но как в этом после одного доклада мог разобраться кто‑то другой? К тому же Александр во время выступления специально завуалировал основные факты своей гипотезы. Он думал, что если будет полемика, то он все сформулирует четко и ясно, но так, без всякой реакции, бросать под ноги публике бриллианты он не собирался.

– Вы преувеличиваете. Спасибо за компанию, я, пожалуй, пойду.

– Нет, я прошу вас уделить мне еще десять минут. Очень прошу.

– Хорошо, я в вашем распоряжении, – ответил Александр, которому было все‑таки интересно, откуда взялся этот тип и к чему он клонит. Да и фруктов еще хотелось поесть.

– Господин Сомов, мы умеем делать выводы и из сокровенного, и из сокрытого. Поверьте, вы сказали вполне достаточно. Наши люди работали полдня и пришли к выводу, что в принципе решение у вас уже есть.

– Над чем же работали ваши люди?

Эдуард проигнорировал иронию Александра:

– Над анализом вашего доклада. Принципиально там все сказано. Другое дело, что доказательная база в этом вопросе потребуется огромная. Но все это дело техники и времени. Мы хотели бы предоставить вам и то, и другое.

– Не понял, что «и то и другое»? Технику и время, что ли?

– Точнее сказать, мы готовы предоставить вам все технические возможности для экономии времени, которое понадобится вам для поиска неопровержимой доказательной базы.

Александр вдруг занервничал. Что происходит? Кто этот человек? Во что он хочет его втянуть? Эдуард молчал, наблюдая за собеседником.

– Я могу продолжать, сэр? – наконец спросил он, и голос его прозвучал строго.

– Я совсем ручной, сэр, слушаю.

И тут Эдуард сделал предложение Александру, от которого тот, по мнению предлагавшего, никак не смог бы отказаться. А именно – Александр тогда едва не свалился со стула – работу в одной из африканских стран.

– Представляете, самое сердце мировой культуры, мировой письменности! Шумерское, Аккадское, Ассиро‑Вавилонское царства, Карфаген, наконец… – Эдуард сыпал все в кучу, по всей видимости желая окончательно поразить собеседника. – Климат прекрасный, вполне приемлемый для европейца, а если что‑то не нравится – пожалуйста, пользуйтесь климат‑контролем. Вы спросите, чем заниматься? Тем же, чем и в России, но к вашим услугам будет целая команда ученых, оснащенных новейшими компьютерами, с самыми лучшими программами и самым полным контентом. Короче, весь информационный мир будет у ваших ног и в ваших руках, – резюмировал Эдуард. – Условие одно: работу нужно закончить за полгода. Если раньше – дополнительное вознаграждение. Позже – штраф вместо зарплаты: в том же объеме за те же сроки.

– Интересно, что же это за объемы? – из чистого любопытства спросил Александр.

– Семьдесят пять тысяч американских долларов ежемесячно.

– Значит, за полгода и полмиллиона не набежит. Всего четыреста пятьдесят тысяч.

– Я переговорю с руководством страны. Думаю, вам пойдут навстречу.

– Да нет, что вы, это я так, машинально подсчитал. Привычка считать в уме. Детская привычка.

– Значит, вы согласны.

– Нет.

– Почему?

– Во‑первых, вы не назвали страну.

Эдуард немного помялся.

– Работать нужно будет в Моганде.

Александр выразительно на него посмотрел:

– Нет, не согласен.

– Почему?

– И вы еще спрашиваете?

– Это мой долг.

– А мой долг сообщить вам и руководству вашей страны, что я патриот России и никуда не собираюсь уезжать. Я люблю родину.

– Но это всего на полгода или даже меньше. Просто длительная командировка.

– Нет, полгода я без родины не проживу. Простите, я должен окончательно отклонить ваше предложение. Мне, конечно, лестно, но я не могу его принять.

Эдуард как‑то сразу осунулся. Александру даже захотелось его утешить.

– Лично вам я чем‑нибудь могу помочь?

– Нет, господин Сомов, теперь мне уже никто и ничто не поможет.

– Что вы такое говорите? Что за бред? – ляпнул Александр.

– Нет, Александр Дмитриевич, это не бред, это жизнь. – Интонация у собеседника была грустно‑проникновенной. Александру стало неудобно за свою бестактность. – А помочь вы мне все‑таки можете. Не отказывайтесь окончательно. Хотя бы еще два дня. Мне нужно выиграть время. Если вы действительно хотите помочь лично мне. Спасибо вам.

– Хорошо, можете делать вид, что мы торгуемся или что я размышляю.

– Нет, лучше размышляете, а то если торгуетесь, то стоит нам уступить, и вам некуда уже будет деваться. А вы и вправду подумайте. Где вы еще заработаете такие деньги?

– Да зачем мне столько денег?

– Я вас не понимаю.

– Мы из России, и нас многие не понимают. Деньги для большинства из нас не главное.

– А что главное?

– Это по‑разному. У каждого свое. Однако простите, мне пора идти. Завтра рано вставать.

– Нет, это вы меня простите, господин Сомов, не смею больше задерживать, и так отнял у вас столько драгоценного времени. Извините, не буду вас провожать. С вашего позволения я останусь – фрукты доем.

– Тогда приятного аппетита.

Александр с сочувствием пожал ему руку на прощание.

Его растрогал этот искренний испуг. Как все‑таки людям при диктатуре несладко живется, подумал Александр. Он такой запуганный! А может, и голодает частенько: остался доедать.

Хотя Александр вымотался за эти сутки и совсем не выспался, заснуть он смог только под утро. Испуг Эдуарда передался и ему. Он вспомнил разговор с Мигелем в аэропорту, и ему стало страшно. Неужели он все‑таки влип в какую‑то историю? Предложения диктаторов частным лицам имеют одну особенность – от них действительно трудно отказаться. Согласиться невозможно, но ой как трудно отказаться. Александра мучили нехорошие предчувствия. Нет, не нужно было соглашаться на предложение. Зря он пожалел того типа. Наверняка это был просто такой прием: Александра специально хотели разжалобить, и теперь, когда он уже дал слабину, они пристанут к нему намертво. Теперь‑то Александр прекрасно понимал, какую совершил ошибку. Когда он заснул, ему приснился громадный диктатор с лицом Ирины. Изо рта Иродиктатора высовывался змеиный язык и щекотал ему ноздри.

Отец Анны Хэтуэй заболел еще в прошлом году, но с самого начала этого года болезнь перешла в иную стадию, и Ричард почти все время спал. Днем, с тех пор как наконец потеплело, он спал в саду, и, когда приходило время обеда, Анна срывала травинку и щекотала ему ноздри. Так почему‑то ему легче было просыпаться. Если она его толкала или будила громким голосом, он просыпался в испуге и тут же порывался куда‑то бежать. Щекотка казалась ему продолжением сна, каковым потом он считал и кормление. В таком случае ему не приходилось терпеть боль.

Умирающий Ричард оставлял после себя восьмерых детей. Трех от первой жены, пятерых от второй. Анна была самой старшей. С этого года Ричард перестал стремиться к увеличению народонаселения Англии, а мачеха уже не могла справиться одновременно и с домом, и с больным мужем, так что Анна теперь не ждала младшего брата до полудня в повозке и, соответственно, больше не встречалась с Уильямом Шакспером. Единственный раз весной ей удалось вырваться ночью – выполнить обещанное.

Если отец не спал, он все время спрашивал ее, почему она до сих пор не вышла замуж. Он решительно не помнил, что сам всячески препятствовал ей. Объяснить, как обстояли дела на самом деле, просто язык не поворачивался. Дошло до того, что отец отписал ей в завещании шесть фунтов тринадцать шиллингов и четыре пенса, которые она могла получить только в случае замужества.

Ричард изводил ее вопросами, есть ль у нее жених, и в какой‑то момент она не выдержала и рассказала про юного Шакспера. В иные времена это привело бы Ричарда в ярость – связалась с молокососом небогатого ума! Но близость смерти творит с человеком настоящие чудеса – теперь он и этому известию был рад. Но не прекращал своих расспросов, и в конце концов в сентябре дочка призналась, что переспала с Уиллом. Только после этого отец успокоился. И опять заснул. И уже больше не проснулся.

Ему приснилось, что Анна беременна и что он узнал об этом самым последним, когда размер живота скрывать было уже невозможно. Ричард Хэтуэй устроил дочери допрос с пристрастием, криками и оскорблениями довел до слез, дал для профилактики увесистый подзатыльник и вышел из дома.

Уверенной походкой он направился прямо к кожевенной лавке Шакспера. За прилавком стоял юный Уилл, который при виде разгневанного отца Анны совершенно растерялся и даже в первый момент захотел убежать и спрятаться. Едва сдержался.

– Что вам угодно, сэр?

– Что мне угодно? Мне угодно содрать с тебя шкуру и наделать из нее перчаток! Где твой отец, паршивец?!

Но отец Уилла услышал громкие крики в лавке и сам уже спускался к посетителю. Узнав фермера, Джон Шакспер протянул ему руку и пригласил в дом пропустить по стаканчику и решить все проблемы.

Date: 2015-07-27; view: 345; Нарушение авторских прав