Между двумя мирами

То, что мы принимаем за досадные недоразумения,

на самом деле и есть жизнь.

К. С. Льюис

Тони проснулся, как от толчка. Ему было немного не по себе, и он не сразу понял, где находится. Выбравшись из постели, он подошел к окну и, раздвинув занавески, с удивлением увидел, что находится в спальне все той же фермы-развалюхи, где якобы живет Иисус. Но комната стала побольше и обставлена была теперь получше. Кровать — широкая, крепкая, красивая — никакого сравнения со старым пружинным матрасом, на котором Тони спал в первый раз. Прочный деревянный пол сменил настил из фанеры, и по крайней мере в одном из окон стояла теперь двойная рама без щелей.

Как и в прошлый раз, Тони услышал три стука в дверь и открыл ее, ожидая увидеть Иисуса, но то был Джек, который держал в руках поднос с завтраком и кофе и приветливо улыбался.

— Привет, Джек-ирландец! — воскликнул Тони. — А я уж боялся, что не увижу тебя больше и та наша короткая встреча останется единственной.

— Увидеть тебя снова — это настоящий подарок, Энтони, — улыбнулся Джек.

Тони посторонился, пропуская его в комнату. Джек осторожно поставил поднос на стол и налил черную ароматную жидкость в кружку огромных размеров. Он вручил кружку Тони.

— Черный кофе, я правильно помню? Лично я пью только чай, и мне всегда не хватает одной чашки.

Поблагодарив Джека, Тони глотнул кофе. Напиток, словно шелк, обволакивал горло. Джек снял крышку с блюда, на котором оказались яйца с овощами и булочка, намазанная маслом.

— Рад тебе сообщить, — сказал он, — что в будущем нам суждено видеться очень часто.

— Даже не решаюсь спросить, каким образом это будет происходить, — пробормотал Тони, приступая к еде.

— А не важно! — Джек вздохнул, пододвинул поближе кресло с подушками и устроился в нем. — Ведь данный момент содержит в себе все другие, так что ни к чему нам заглядывать в будущее.

— Пускай так, — согласился Тони. Он уже привык, что постоянно чего-то недопонимает, даже когда все произнесенные собеседником слова сами по себе ему знакомы. — Я хотел бы спросить тебя вот о чем… — Он покрутил вилкой в направлении Джека, словно хотел ввинтить в него свой вопрос. — Вот это промежуточное место, где мы сейчас находимся, — это что, загробная жизнь?

— О господи, нет, конечно! — воскликнул Джек, замотав головой. — Это скорее внутренняя жизнь, хотя она и не оторвана от той, которую ты называешь загробной. Хотя правильнее, к твоему сведению, называть ее «жизнь после».

Тони застыл с протянутой вилкой в руке, пытаясь понять смысл сказанного.

— Ты попал в промежуток между «жизнью до» и «жизнью после», а мостик, который их связывает, — это внутренняя жизнь, жизнь твоей души.

— А где ты пребываешь?

— Я пребываю там, где пребываю, но постоянное место жительства у меня в «жизни после». А у тебя я просто с визитом.

Мозг Тони так лихорадочно работал, что он не чувствовал вкуса пищи.

— И что собой представляет эта загробная… то есть «жизнь после»?

— Вопрос непростой. — Задумавшись, Джек откинулся в кресле, машинально вытащил из кармана вечно дымящую трубку, затянулся и сунул трубку обратно. Посмотрев на Тони, он выдохнул дым и продолжил: — Ты спрашиваешь меня о том, что можно познать лишь на собственном опыте. Какими словами передать первую любовь или закат солнца, запах жасмина, гардении, восточной сирени? Как описать чувства матери, впервые взявшей своего ребенка на руки, или радостное удивление, или трансцендентную музыку, или покорение горной вершины, или вкус меда, взятого прямо из сот? Человек всегда искал слов, которые связали бы то, что он знает, с тем, чего он хочет, но добивался лишь маловразумительного изображения, видимого как сквозь тусклое стекло. [28] — Джек окинул взглядом комнату. — Вот тебе пример. — Он подошел к комоду у окна, на котором среди прочих вещей стоял цветочный горшок с великолепным многоцветным тюльпаном. Взяв горшок, он вернулся с ним в кресло и стал осторожно расчищать луковицу и стебель цветка. — Это типичный попугайный тюльпан, выросший у тебя на заднем дворе, — сказал Джек и поднес горшок поближе к Тони. — Обрати внимание на эти совершенно необычные лепестки. Они пушистые и изогнутые, с зазубренными краями, окрашены в самые разные цвета — золотой, абрикосовый, сине-фиолетовый. А на фоне желтого видны даже бороздки зеленого. Великолепно! Теперь посмотри на луковицу, из которой вырос этот чудесный цветок. Она похожа на почерневший старый кусок дерева или на комок грязи, и несведущий человек отбросит ее. В самом деле, на вид она не представляет собой ничего особенного. Этот корень, Тони… — воодушевленно произнес Джек, заботливо закапывая луковицу обратно в землю, — этот корень — «жизнь до», где все, что ты знаешь и переживаешь, пронизано предчувствием чего-то другого, большего. Во всем, что ты знаешь и переживаешь, во всех частях корня, ты находишь намеки на цветок — в музыке, искусстве, истории, семье, смехе, открытиях и новшествах, в работе и в самом существовании. Но как можно, видя один лишь корень, представить себе такое чудо, как этот цветок? Однако наступит момент, когда ты наконец увидишь его, и тогда все, что ты знаешь о корне, наполнится смыслом. Этот момент — «жизнь после».

Тони потрясенно смотрел на внешне такой простой, а на самом деле сложный и прекрасный цветок как на нечто до боли священное. У него опять мелькнула мысль: «Где я был все эти годы?» Вспоминая прошлое, он убеждался, что никогда и не жил по-настоящему. Вместе с этой мыслью пришли и другие — отрывочные воспоминания о тайне, заслоненной суетливым стремлением к достижению каких-то своих целей, и о проблесках света, любви, восхищения и радости, которые говорили с ним шепотом, когда он бывал доволен жизнью, и кричали, чтобы привлечь к себе внимание, в несчастливые моменты. У Тони никогда не было желания спокойно посидеть, посмотреть и послушать, подышать и подивиться окружающему, и, как он теперь убеждался, это дорого ему обошлось. В данный момент он чувствовал себя опустошенным и бесполезным, вроде бесплодной земли за окном.

— Ты, Тони, как этот корень, — сказал Джек, прерывая его размышления, — и одному Богу известно, какой из тебя выйдет цветок. Пусть тебя не смущает, что ты еще корень. Без корня не будет и цветка. Цветок вырастает из того, что кажется неприглядным и бесполезным мусором.

— Так это и есть мелодия! — воскликнул Тони, начиная уже понимать что к чему, хотя и не вполне.

— Совершенно верно, — кивнул Джек, улыбаясь, — это мелодия.

— Так мы с тобой встретимся в будущем, Джек, в «жизни после»? — спросил Тони с надеждой.

— Безусловно! И ты сможешь увидеть меня совсем по-другому, уже как цветок. Пока что, являясь корнем и глядя на корни, тебе трудно представить, как это будет. То, как ты видишь меня сейчас, Энтони, это образ, сотканный из твоих воспоминаний, совместный плод памяти и воображения, созданный разумом на основе его собственных представлений о том, каким я должен тебе представляться. Ты корень, глядящий на корень.

— А каким я увижу тебя в «жизни после»?

— Это, возможно, прозвучит как беспардонное самовеличание, но то же самое можно сказать обо всех, кого ты встретишь там. Если бы ты сейчас мог увидеть меня таким, каким я являюсь в действительности, ты, возможно, пал бы ниц, охваченный благоговением и трепетом. Корень увидел бы цветок, и он бы этого не вынес.

— Ничего себе! — воскликнул Тони. — Да, и правда похоже на самовеличание.

— В «жизни после» осуществилось все лучшее, что было во мне заложено. Я стал человечнее, чем был на земле; во мне живет все то, чем является Бог. Ты пока еще слышал всего одну ноту из симфонии, видел одну из красок заката, слышал падение одной капли водопада. Ты укоренен в своей жизни и хватаешься за все, что создает у тебя ощущение выхода за пределы земного существования, а потому в твоем воображении все другие корни предстают как цветы.

Тони встал и принялся ходить по комнате взад-вперед.

— Джек, — признался он, — моя жизнь, которую я считал успешной, на самом деле подобна руинам, а ты пытаешься внушить мне, что под развалинами кроется невообразимая красота? Ты хочешь сказать, что я что-то значу? И хотя сейчас я обыкновенный уродливый корень, мне суждено вырасти в уникальный, необыкновенный цветок? Ты это имеешь в виду?

Джек кивнул и опять вытащил трубку.

— И, как я понимаю, это можно сказать о любом человеческом существе, рожденном…

— Зачатом!

— …о любом человеческом существе, зачатом на нашей планете и живущем в «жизни до»? То есть каждый из нас — это корень, из которого должен вырасти цветок? Правильно?

Джек опять кивнул. Тони подошел к нему, встал напротив и, положив руки ему на плечи, приблизил лицо к его лицу. Сжав зубы, он проговорил с горьким вызовом:

— Так зачем же существует все это дерьмо? Зачем эта боль, болезни, войны, потери, ненависть и мстительность, жестокость и зверство, невежество и тупость и тому подобное? — Зло принимает самые разные обличья, и, собранные вместе, они выглядели устрашающе. — Ты же знаешь, что мы обычно делаем с корнями, Джек. Мы их безжалостно эксплуатируем, уничтожаем и сжигаем, обращаемся с ними как с отвратительными ничтожными обломками, какими считаем и самих себя!

Замолчав, Тони отпустил плечи Джека и отошел от него. Тот выслушал все терпеливо, с непроницаемым выражением лица.

Тони подошел к окну и посмотрел сквозь стекло невидящим взглядом, затем взъерошил пятерней волосы. Повисла тяжелая тишина, разделившая собеседников, словно занавес. Джек нарушил ее:

— Страдания — неизбежная участь корней, — заметил он мягко.

— Не знаю, Джек… — отозвался Тони, опустив голову. — Я не уверен, что разгребу всю ту гадость, что у меня накопилась. Это большая и гадкая куча.

— Не беспокойся, дорогой мой, — ласково проговорил Джек. — Ты преодолеешь это препятствие, когда оно встанет у тебя на пути. Не забывай только, что ни одно доброе дело или воспоминание, ни один истинный, правильный, благородный и справедливый поступок не пропадет втуне.

— А как насчет всего «неправильного», злого и жестокого?

— Со всем этим может произойти настоящее чудо. — Джек покинул свое кресло, и Тони почувствовал его тяжелую руку на своем плече. — Бог каким-то образом может превратить все плохое, всю эту боль и утраты в нечто совершенно противоположное, в памятники и иконы доброты и любви. Это непостижимая тайна, но раны и рубцы действительно могут стать драгоценными воспоминаниями, а страшный окровавленный крест — символом немеркнущей любви.

— Стоит ли это всех жертв? — прошептал Тони.

— Неправильно ставишь вопрос, сынок. Что «это»? Вопрос в другом: стоишь ли ты этих жертв. А ответ всегда один: да.

Это «да» повисло в воздухе, как последняя нота, изданная виолончелью и постепенно замирающая. Рука Джека крепко и поощрительно, если не сказать любовно, сжала плечо Тони.

— Не хочешь прогуляться? — спросил Джек. — Осмотреть территорию, познакомиться с соседями? Только, наверное, тебе надо что-то надеть.

— У меня есть соседи? — удивился Тони.

— Ну, не совсем соседи: скорее, сквоттеры. Но я могу отвести тебя к ним, если хочешь. Дело твое. Я подожду снаружи, а ты пока решай.

Джек вышел, оставив Тони в некотором смятении; его осаждали противоречивые мысли и чувства и неразрешенные вопросы. Но любопытство и желание увидеться с кем-то еще, кто живет в этом месте, пересилили. Тони быстро оделся, умылся, улыбнулся, покачав головой, своему отражению в зеркале и направился вслед за Джеком.

* * *

Date: 2015-07-27; view: 318; Нарушение авторских прав