Что же такое душа?

Тони проснулся. Из глаз его были готовы политься слезы. Он сел и глубоко вздохнул. Бабушка стучала пальцем по его груди, чтобы разбудить, и протянула ему чашку с каким-то питьем, по виду похожим на кофе, а по вкусу на чай.

— Утри нос! — приказала она, вручив ему чистую тряпку. — Надо было бы дать тебе хорошее индейское имя вроде Глаза-На-Мокром-Месте.

— Можно и так, — рассеянно согласился Тони. Он еще был во власти только что пережитых эмоций.

Наконец он собрался с мыслями и спросил:

— Как такое возможно?

— Да, квантовый огонь — мощная штука, — усмехнулась Бабушка. — Но подумать только, кто задает этот вопрос! Человек, лежащий в коме в портлендской больнице! И он спрашивает женщину племени лакота, находящуюся в его душе, каким образом он мог попасть в голову весьма необычного мальчика из Портленда. По-моему, — захихикала индианка, — ответ напрашивается сам собой.

— Ну конечно. — Тони тоже усмехнулся, но затем помрачнел. — Значит, все это происходит в действительности? Ну, с Кэбби, его матерью и Мэгги? А Линдси вправду больна?

— В реальном времени — да, — ответила Бабушка.

— А сейчас мы не в реальном времени?

— В другом реальном времени, — проворчала она. — Скорее, в промежуточном. Не задавай столько вопросов, выпей вот лучше.

Предполагая, что напиток на вкус будет гадость, Тони сперва осторожно пригубил, но его опасения оказались напрасными. Жидкость разлилась в груди, приятно согревая его и вызывая ощущение сладостного удовлетворения.

— На это я тоже не отвечу, — сказала она, имея в виду вопрос, который он еще только собирался задать. — Поверь, лучше тебе не знать. И не пытайся внушить мне, что я заработала бы много денег, если бы торговала этим питьем.

Тони искоса взглянул на индианку и не стал уговаривать. Вместо этого он спросил:

— Почему я был там и почему вернулся сюда?

— Там ты оказался по множеству причин. Папа никогда ничего не делает с какой-нибудь единственной целью, и большинство причин ты никогда не узнаешь, а если бы и узнал, то все равно не понял бы. Все это часть его замысла.

— Назови мне хоть одну причину.

— Одна из причин в том, что ты услышал, как поет твоя мать. Уже этого достаточно.

Бабушка подкинула в огонь еще одно полено и поворошила в очаге кочергой, наводя порядок. Тони задумался над ее ответом, боясь заговорить и выдать переполнявшие его чувства.

— Согласен, — сказал он наконец. — Это действительно стоящая причина, хотя было довольно тягостно.

— Понимаю, Энтони.

Они помолчали. Тони глядел в огонь. Бабушка пододвинула свой табурет поближе к нему.

— А почему я вернулся оттуда?

— Кэбби спит, и ему не хотелось, чтобы ты присутствовал в его снах, — ответила индианка рассудительно, будто это было вполне естественное и логичное объяснение.

— Ему не хотелось? — Он посмотрел на Бабушку. Та не отрывала глаз от огня. — Значит, он знал, что я там?

— Его дух знал.

Тони ничего не сказал и лишь поднял брови, полагая, что его собеседница и сама знает, что он хочет спросить.

— Пытаться объяснить человека, который представляет собой нечто целое, единство и вместе с тем конгломерат духа, души и тела, — это все равно что пытаться объяснить Бога, существующего в единстве Духа, Отца и Сына. Понимание дается опытом, через взаимоотношения с другими.

Тони молчал, не зная даже, как сформулировать следующий вопрос.

— А Кэбби, — продолжала Бабушка, — подобно тебе, представляет собой всепроникающий дух, который есть одно с душой, которая есть одно с телом. Это не просто проникновение, это танец и соучастие.

— Вот спасибо! — буркнул Тони и сделал еще один глоток из чашки, смакуя напиток и чувствуя, как он наполняет все его тело. — Теперь понятно.

— Сарказм тоже от Бога, между прочим, — откликнулась индианка.

Тони улыбнулся, но лицо хозяйки сохраняло каменное выражение: видимо, хочет произвести впечатление, решил он. И ей удалось.

— Ну хорошо, давай дальше. Говоришь, ему не хотелось…

— Энтони, тело Кэбби, как и твое, повреждено, душа его сломлена и согбенна, но дух его жив и здоров. Однако при этом он подчинен поврежденным и сломленным частям его личности, душе и телу. Слова не всегда передают суть вещей. Когда я говорю «тело», «душа», «дух», создается впечатление, что это какие-то отдельные вещи, которыми человек владеет. Правильнее было бы говорить, что он является своим телом, является своей душой и своим духом. Он представляет собой взаимопроницаемое и взаимопроникающее целое, единство в разнообразии, но по существу нерасчленимое.

— Для меня это звучит как полная белиберда. Но я верю тебе, хотя и не понимаю, чему именно верю. И я думаю, что каким-то образом воспринимаю то, что ты говоришь, даже если не понимаю. — Он помолчал. — Мне его очень жалко.

— Кэбби? Он сказал то же самое про тебя.

Тони удивленно поднял взгляд.

— Да-да. Так что не очень-то его жалей. Просто ущербность его тела заметнее, чем твоего. Он открыто демонстрирует ее всем, в то время как ты изо всех сил пытаешься спрятать свою. Внутренние рецепторы и восприимчивость у Кэбби развиты гораздо лучше, чем у тебя. Он видит вещи, которых ты не замечаешь, может распознать хорошее и плохое в людях быстрее, чем ты, его восприятие тоньше и глубже. Только все это скрыто в нем за неспособностью к нормальному общению, спрятано в сломленных теле и душе, отражающих сломленный мир. Но не стоит сравнивать себя с ним и расстраиваться. У каждого из вас свой путь, потому что каждый из вас уникален. Жизнь — это не сравнение и не соперничество.

— Ладно, — вздохнул Тони, — скажи тогда, что такое душа?

— Вот наконец очень толковый вопрос. Но точного ответа на него нет. Душа, как я уже сказала, не принадлежность человека, она живое существо. Есть Кэбби, который вспоминает или воображает что-то, а есть Кэбби, который создает, мечтает, испытывает различные чувства, желает чего-то, любит, мыслит. Но Кэбби как душа пространственно ограничен тем Кэбби, который является поврежденным телом.

— Это, по-моему, несправедливо.

— Несправедливо? — пробормотала Бабушка. — Вот новость! Энтони, в сломленном мире, где полно сломленных людей, нет ничего справедливого. Закон пытается действовать справедливо, но спотыкается на каждом шагу. Нет ничего справедливого ни в милосердии, ни в прощении. Наказание никогда не восстанавливает справедливость. То же самое можно сказать и о покаянии. Жизнь не раздает поощрительных призов за правильное поведение. Коммерческим договорам, адвокатам, властям, болезням нет дела до справедливости. Надо бы выкинуть из языка мертвые слова и обратить внимание на живые, такие как «сострадание», «доброта», «прощение», «милосердие». Ни к чему так заботиться о своих правах и о том, что кажется тебе справедливым. — Она оборвала свою тираду. — Но я это так говорю, между прочим…

Они опять помолчали, глядя на огонь.

— А почему вы не вылечите его? — тихо спросил Тони.

Бабушка ответила так же спокойно:

— Энтони, он же не сломанная игрушка, которую можно починить, не имущество, которое можно обновить. Он человек, живое существо, которое будет существовать вечно. Когда Молли и Тедди решили завести ребенка…

— Тедди?

— Да, Тедди, Тед, Теодор. Бывший приятель Молли, отец Кэбби. Он бросил Молли и своего сына. — Тони сжал губы, выражая свое неодобрение и осуждение, а Бабушка продолжала: — Энтони, ты ведь практически ничего не знаешь об этом человеке — слышал лишь обрывки разговора. Ты считаешь его подонком, а я — заблудшей овцой, потерянной монетой, блудным сыном или, — она кивнула в его сторону, — внуком.

Больше она ничего не сказала, предоставив Тони размышлять о своих суждениях, о том, как он смотрит на окружающее и окружающих. Результаты размышлений не принесли ему радости. Он видел большую черную тень, давно уже притаившуюся в его душе, и чем больше он старался оправдать себя доводами рассудка, тем больше росла эта тень. Как бы он ни изощрялся в своих попытках оправдаться и как бы ни пытался скрыть их, стремление осудить другого казалось ему самому отвратительным, оно грозило уничтожить все хорошее, что в нем осталось.

Тони почувствовал на своем плече руку; этого было достаточно, чтобы тень начала таять. Лицо Бабушки вплотную прижалось к его лицу, и он стал успокаиваться.

— Осуждать себя тоже не нужно, Энтони. Не время, — мягко произнесла она. — Важно понимать, что в детстве умение судить было необходимо тебе, чтобы выжить. Это помогало и тебе, и твоему брату. Отчасти вы оба сегодня живы именно потому, что трезво оценивали окружающее. Только эта способность постепенно подтачивает силы человека и становится губительной.

— Но я же и сам вижу, насколько безобразно это стремление судить других. Как мне преодолеть его? — спросил Тони чуть ли не умоляюще.

— Преодолеешь, дорогой мой, когда станешь доверять чему-то другому.

Тень померкла, но Тони знал, что она исчезла не окончательно, а притаилась, как грозное чудовище, выжидающее своего часа. Пока его усмирило присутствие этой женщины. То, что поначалу казалось игрой или мимолетным приключением, обернулось настоящей войной, где полем битвы стали его разум и сердце, где нечто старое, ущербное столкнулось с тем, что еще только нарождалось.

Бабушка принесла Тони другой напиток, на этот раз какой-то более земной и крепкий. Он чувствовал, как тепло от питья разливается по всему телу, достигая даже кончиков пальцев на руках и ногах. Колючая волна пробежала по позвоночнику, и Тони удовлетворенно улыбнулся.

— Только не спрашивай, что это и сколько стоит, все равно не скажу, — проворчала Бабушка.

Тони рассмеялся.

— Но мы отвлеклись. Мы говорили о Кэбби, — напомнил он.

— Это подождет, — отрезала индианка. — Тебе пора возвращаться.

— Возвращаться? Внутрь Кэбби?

Она кивнула.

— А тебе не надо сделать кое-что — ну, ты знаешь…

— Квантовый огонь? — улыбнулась она своей широкой сердечной улыбкой. — Но это же просто детская игра, прыжки и ужимки. — Она покрутила бедрами. — Не-а, ничего делать не надо. Но хочу сказать тебе еще кое-что, Энтони: когда ты окажешься в трудном положении и поймешь это, покрутись.

— Покрутиться?

— Ну да, просто покрутись, вот так, — и Бабушка подпрыгнула, слегка крутанувшись, — как в хороводе.

— Покажи-ка еще раз, а то я не запомнил, — съехидничал Тони.

— Нетушки, — ответила та, ухмыльнувшись. — Одного раза вполне достаточно, так что больше не увидишь.

Оба рассмеялись.

— А теперь отправляйся. — Прозвучало почти как приказ.

И Тони отправился.