Духовное образование на рубеже XIX-XX ВВ. Духовные школы после образовательной реформы 1884 г

После реформы духовного образования 1867–69 гг. выходцам из всех сословий был открыт доступ в духовные школы,[1] а выпускники семинарий получили право поступать в светские высшие учебные заведения. Но в 70-е годы уход выпускников семинарий в университеты и в светскую карьеру был настолько велик, что уже не хватало кандидатов на священнические места. «Духовенство все чаще пользовалось правом обучать своих сыновей в гимназиях, чтобы обеспечить им светскую карьеру и избавить от стесненного положения приходского священника или учителя семинарии и духовного училища. Раньше такого выбора не было», - пишет историк И. К. Смолич.[2] Митр. Евлогий рассказывает о своем знакомстве с проф. Кудрявцевым, отец которого «был прекрасный, идеальный сельский священник, но не допускавший мысли, чтобы кто-нибудь из его сыновей последовал его примеру и принял священство, так тяжела была в его сознании доля священника».[3]

«Из Подольского училища в 1873 г. явились держать экзамен более ста человек, но принята половина этого числа, если не менее, а прошли полный семинарский курс человек 10–12. Некоторые оставили семинарию и ушли из среднего отделения ее (теперь 4 класс) в университет, приветливо открывавший двери семинаристам по дополнительному экзамену, смотря по факультету, на который поступит семинарист. В настоящее время уход питомцев духовных семинарий в светские школы является больным вопросом, который в высшей духовно-учебной сфере обсуждался, обсуждается, решался, перерешался, но все-таки далек от окончательного решения», - писал в своих воспоминаниях о Киевской семинарии П. Руткевич.[4]

По высочайшему повелению от 20 марта 1879 г., семинаристы стали допускаться в университеты только после испытания зрелости в гимназиях. И это явилось очень эффективной мерой в изменении состава студентов. Выпускники семинарий сразу же «отхлынули» от университетов. «Если в 1875г. 53% всех поступивших в университеты составили гимназисты и 46% семинаристы, то по данным на начало XX века (Киевский - 5,2%, Казанский - 5,8%, Новороссийский - 4,6%) видно резкое снижение представителей духовенства среди университетской молодежи».[5]

В 1881 г. на престол вступил Александр III, а уже с апреля 1880 г. обер-прокурором Святейшего Синода был К.П. Победоносцев. Конечно, не возможно обойти стороной и хоть вкратце не сказать здесь о столь незаурядной фигурой, какой был Константин Петрович. В последние два десятилетия появилось немало статей, исследований жизни и деятельности многолетнего главы Духовного Ведомства. Но в своем большинстве авторы этих статей не историки, а журналисты и публицисты, пытающиеся взглянуть на его деятельность с позиции, отличной от советской. При этом, критика часто превращается в апологетику. Довольно взвешенная оценка, на наш взгляд, дается в статье С.Л. Фирсова «Человек во времени: штрихи к портрету Константина Петровича Победоносцева».[6] «Пессимизм и отсутствие ясно представляемых перспектив, - пишет С. Фирсов, - заставляли К. Победоносцева с искренним недоверием относиться ко всему, что могло изменить привычное течение жизни, разрушить «стародавние идеалы», привести к фундаментальной перестройке всего здания российской государственности. Его крылатое выражение «кто ноне не подлец» характеризует Победоносцева гораздо лучше, чем долгие рассуждения о его политических взглядах».[7]

В 1882 г. была образована комиссия для пересмотра учебных уставов, во главе которой был поставлен известный своей консервативностью Кишиневский архиепископ Сергий (Ляпидевский). Работа была завершена к концу 1883 г. и представлена на утверждение Синода. Через Синод новые уставы были проведены с поспешностью и без всякого обсуждения. Вот как об этом пишет в своем дневнике архиепископ Савва (Тихомиров): «Преосвященный митрополит Московский Иоанникий частным образом пригласил Холмско-Варшавского преосвященного Леонтия и меня образовать комиссию для пересмотра проекта Устава православных духовных академий, составленного в 1883 г. комитетом, состоявшим под председательством преосвященного Сергия, архиепископа Кишиневского… В продолжение пяти-шести заседаний нами внимательно рассмотрен был проект Устава и в нем сделано было немало изменений и дополнений, но при этом немало было и словопрений. По некоторым вопросам я не был согласен с прочими членами комиссии и просил свои мысли представить на благоусмотрение Святейшего Синода, но мое заявление оставлено было без внимания. По окончании заседаний в конце сырной недели предложено было еще раз собраться на второй недели Великого поста для окончания суждения о сделанных нами замечаниях на проект устава; но это осталось без исполнения. Между тем в конце поста составленный нами проект устава академий внесен был митрополитом Иоанникием в Святейший Синод для подписания. Митрополиты Исидор и Платон подписали, не заглянув даже в переписанную набело тетрадь; преосвященный Ярославский Ионафан, не участвовавший в комиссии, хотел бы прочитать этот проект, но ему это не удалось. Таким образом, подписанный членами Синода проект был представлен чрез обер-прокурора на Высочайшее воззрение и 20 апреля 1884 г. был утвержден. Так-то совершаются у нас столь важные церковно-государственные реформы» [8]

Аналогичным образом был составлен и 22 августа того же года утвержден Александром III устав семинарий.[9] Следует отметить, что новые Уставы вполне соответствовали политике Александра III в области светского образования. Недаром впоследствии, в конце XIX - начале XX вв. учащиеся духовных академий и семинарий в своей борьбе и требованиях выступали единым фронтом с учащимися российских университетов.

Согласно новым уставам, во всех духовных школах была усилена власть епархиальных архиереев и ректоров, совершенно было отменено выборное начало в управлении семинариями. В учебные программы семинарий были введены новые дисциплины: апологетика, история и обличение русского раскола, библейская история, церковное пение. Для улучшения религиозно-нравственного воспитания вводилась должность духовника семинарии.[10] Был подтвержден запрет 1879 г. на поступление семинаристов в университеты, но с 1886 г. семинаристы стали допускаться в Варшавский, а с 1888 г. - и в Томский университеты.

В новые программы для академий были внесены существенные изменения, в основном, направленные против специализации. Студенты были лишены права выбирать направление для своей научной работы. Согласно новым уставам, семинарии были призваны готовить юношество к служению Церкви, а духовные академии - «доставлять высшее богословское образование, в духе православия, для просвещенного служения Церкви на пастырском, духовно-учебном и других поприщах деятельности».[11]

«Устав 1884 года отказался от далеких перспектив, ограничившись постановкой задач в местном российском масштабе, - пишет И. К. Смолич. - Он имел в виду не столько научное образование будущего духовенства и учителей Русской Церкви, сколько подготовку политически и конфессионально благонадежного церковно-административного персонала, который должен был к тому же поставлять преподавателей для духовных учебных заведений среднего и низшего звена».[12]

Отношение большинства преподавателей академий к введению нового устава было отрицательным. «Куда улетела или кем похищена слава духовно-академического студенчества? Она выклевана хищною птицею, именуемою уставом духовных академий 1884г., ибо эта птица только и делала, что клевала мозги учащихся здесь», - писал известный историк А. П. Лебедев.[13] Больше всего нареканий вызывала именно отмена специализации, что не способствовало развитию научной работы.

Эти уставы, почти в неизменном виде (поправки были внесены в связи с революционными событиями 1905–07 гг.) просуществовали до 1910 г. (академий) и 1918 г. (семинарий и училищ).

[1] До реформы духовные школы сохраняли сословный характер.

[2] Смолич И. К. История Русской Церкви (1700-1917). – Кн. 8, Ч. 1. – М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1996. – С. 469-470.

[3] Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Т. Манохиной. - М.: Московский рабочий, 1994. - С. 54 Так, эсер А. В. Прибылев (род. 1857г.), врач-бактериолог, происходил из семьи священника, преподавателя семинарии, но учился в гимназии, затем в университете. (Деятели СССР и революционного движения в России. – М.: Советская энциклопедия, 1989. – С.187-188).

[4] Руткевич П. Т. Семинарские годы (Воспоминания о Киевской ДС за 1873-1879 гг.). – Киев: 1912. – С. 1-2.

[5] Щетинина Г. И. Студенчество и революционное движение в России: Последняя четверть XIX в./ Отв. ред. И. Д. Ковальченко; АН СССР. Институт истории СССР. – М.: Наука, 1987.– С. 34.

[6] К. П. Победоносцев: pro et contra / Вступ. ст., сост. и примеч. С. Л. Фирсова. – СПб.: РХГИ, 1996. – С. 6-27.

[7] С. Л. Фирсов «Человек во времени: штрихи к портрету Константина Петровича Победоносцева». – С. 16.

[8] Савва (Тихомиров), архиеп. Хроника моей жизни. Автобиографические записки. Т.7: 1883-1885. – Сергиев Посад, 1907. – С. 153-154.

[9] Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода по Ведомству православного исповедания за 1884г. - СПб.: Синодальная тип., 1886. – С. 7, 280.

[10] Но бывали и такие случаи, когда духовником назначалось лицо, исполняющее административные обязанности. «На масленицу этим годом мы не ездили; первую неделю говел в Духовном училище; исповедовался у Ивана Мартыныча. Вот уже десятки лет прошли с тех пор! Ничто земное теперь не коснется его: та или иная участь ему давно предназначена Богом в вечной будущей жизни, и я теперь не осуждаю его. Но зачем это, думалось мне тогда, при его жизни, ему - члену инспекции, судье нашего внешнего поведения, зачем ему в то же время предоставлялось право принимать тайну моего сердца, мои вольные и невольные грехи? Как и всякий человек, разве и он не мог через это предоставленное ему право и сам, вместе со мною, впасть в больший грех и тем осквернить свою душу? Узнавши на исповеди мой грех, например, я курю, пью водку… разве он не может со временем карать меня, когда будет замечать во мне только хотя бы некоторые признаки этого порока?! А если я узнаю, что он карает, не имея на лицо самого факта того или другого греха, то разве по той же слабости человеческой души (да еще в молодую пору) я не могу тогда утаить своего греха пред ним?! Недоумеваю, по каким побуждениям начальства совмещались тогда эти два вида обязанностей в одном лице! У нас есть особо: врач духовный и врач телесный. Кем-нибудь одним следовало бы быть и Ивану Мартыновичу для лучшей охраны нравственности в человеке»,- вспоминает через много лет священник Евгений Елховский (1869-1937). Страницы истории России в летописи одного рода (Автобиографические записки четырех поколений русских священников). - М.: Отчий дом, 2004. - С. 172-173.

[11] Устав духовных академий 1884 года // Церковный вестник. – 1884. – №18. – С. 74.

[12] Смолич И. К. История Русской Церкви (1700-1917). – Кн. 8, Ч. 1. – М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1996. – С. 469.

[13] Тарасова В. А. Высшая духовная школа в России в конце XIX – начале XX века. История императорских православных духовных академий. – М.: Новый хронограф, 2005. – С. 29.

Юрий Филиппов

11 / 04 / 2006

Date: 2015-07-27; view: 565; Нарушение авторских прав