Побережье Южной Америки. Место под солнцем

Тревога и блаженство – странный коктейль.

Вот он, берег неведомый, вот она, когда‑то недостижимая Южная Америка, – здравствуй, очередные «колумбы» прибыли. А тревожно… ну, это понятно. Дело близится к вечеру, а ясности все еще нет: Маурер немного ошибся на финише, и вышел «Клевер» в точку чуть западнее огромного залива, где до поры спряталось устье реки класса Волги – заранее выбранное и запланированное Штабом место. Где встанем, как встанем… И главное: что нас там ждет, на уже близком далеком берегу.

Неведомый берег проплывал мимо.

А мы втроем лежали на баке, у самого носа, и под теплым ветерком болтали о разном.

Я, Костя и Мишка. Честно отдыхаем, предполагать безделья не следует. Мы, между прочим, только что фактически на пупе наконец‑то вытащили на палубу второй «Зодиак» с подвесным «Эвинрудом» и прочими снастями. Это называется – исправление ошибок, сиречь последствий собственной тупости. Что делать: не умеешь правильно и вовремя сработать головой – работай руками. А все дело в том, что трофейный «эрликон» ребята на радостях и в спешке запихали в трюм так, что лодки было не достать, опять прокол с распределением груза. Мауреру этот факт до лампы, лишь бы заветный центр масс оказывался пониже, а что там конкретно на чем лежит… Для шкипера лучше, чтобы вообще ничего не доставали, а я вот не проконтролировал. Нужен некто, исполняющий обязанности суперкарго, по‑моему, так называется эта должность в коммерческом флоте.

Вторая лодка необходима. Обе нужны будут, и очень скоро.

Автоматическую пушку «Эрликон‑SS» образца 1938 года мужики не сразу, но «свинтили» с массивного станка. Все сложили и впихали эту более чем двухметровую дуру в закрома. Туда же положили и снарядные ящики, их шесть штук. Снарядов к пушке Писатели нам подкинули двух видов: двадцатимиллиметровый выстрел с осколочно‑трассирующим снарядом – желтая окраска и двадцатимиллиметровый выстрел с бронебойно‑зажигательно‑трассирующим снарядом – окраска черная, с желтой полосой. Боеприпасы были плотно упакованы в солидные деревянные ящики с герметизированным металлическим коробом, на 100 выстрелов каждый. В общем, натаскались.

Теперь Хвостов с пацанами надувает борта RIB‑лодки, проверяет, комплектует, ставит двигатель, баки, сиденья, пост управления, флайбридж и все прочее нужное. Ленни с Катрин честно пытаются им помогать, но больше всего старается Эйнар Дагссон, пиратского вида мужчина с забинтованной рукой на перевязи. Что его никак не останавливает. Исландец уже показал себя шибко полезным человеком, такого всегда хорошо иметь на фланге, да… Всего за несколько часов пути высококлассный столяр буквально преобразил судовой камбуз, поставив там какие‑то полочки. После чего модернизировал рабочий стол и починил шкаф.

– Фру Джем была очень довольна, – гордо доложил он.

Здесь тепло. Здесь просто зашибись как тепло.

Казалось бы, всего‑то шесть с лишним сотен километров к югу, а разница значительная. Если проводить аналогии с Землей‑1, и здесь широтная дельта сильно влияет на климат. Может, тут и теплое течение проходит, ничего мы пока про них не знаем. Но температурные замеры ведутся, копим данные.

Растительность на берегу другая, откровенно южная, манящая.

С правого борта у лееров стоят «две Оли» – Лунева с планшетом в руках, куда у нее закачаны справочники, и Хельга, агротехник и биолог, обе с биноклями. На сложном пиджине специалистки пытаются на ходу определять проплывающую зеленой лентой флору. По мере сбора данных женщины пару раз уже подходили к нам, делились накопленными сведениями. Как я понял, флора тут «смесовая», есть южноамериканские образцы, но есть и африканские. Различается она по высоте произрастания, на вершинах и хребтах растет платан, граб, липа, американский орех – гикория, пихты, кипарис и длиннохвойная сосна.

Ниже, как они говорят, наверняка встречаются деревья ценных пород с твердой древесиной, вроде даже что‑то заметили глазом. Краснодеревщик Эйнар крепко заволновался, услышав такое: разновидности палисандров, махагони, или каоба, кампешевое дерево, седрела, гуаякан и другие ништяк‑деревья. В низинах и за пляжами появляются бамбук и магнолии, самые разнообразные пальмы, древовидные папоротники, в оптику видно лианы… Мне больше всего понравилось небрежно брошенное слово «ликвидамбр» – глянуть бы, что это за чудо такое, даже немного страшно.

Вот что замечу: птиц в лесах очень много. Постоянно взлетают – кто свечками, кто винтом, – кружат, порхают над по‑южному пышной зеленью. Девчата видели колибри (врут, скорее всего), здоровенных попугаев‑матерщинников, туканов и зонтичных птиц, над низким кряжем парили грифы, этих монстров видели все, размерчик что надо. А из зверей пока заметили только небольших обезьян. Больших, тьфу‑тьфу, вроде не наблюдается… За время пути мы несколько раз видели акул, тигровых. После местных больших белых эти кажутся милыми лялями. Они неагрессивны, ни к судну, ни к лодке близко не подходят, хотя изучают с интересом. Кастет, естественно, захотел опробовать на них имеющиеся в наличии средства огневого поражения – для обретения должного опыта. Мне это не нравилось, но пришлось дать добро: такой опыт жизненно необходим.

Особо убойного ДШК сталкеры не использовали. Однако быстро выяснилось, что страшная рыбина уверенно дырявится из ПКМ и ДП, а арсенальский «Удар» так вообще сразу глушит хищницу в полный аут. Акулы оказались смышлеными, после первых же выстрелов отошли подальше и больше не подходили.

– Итогами стрельб удовлетворен, – по‑адмиральски резюмировал Костя. – Можно запускать в серию. И амортизатор чуть доработать надо, лягается все же.

– Да нормально, – возразил Гоблин, готовый, похоже, стрелять с руки хоть из «сорокапятки», а не то что патроном ДШК.

По акулам профессор предполагал, что какой‑то неразумной агрессии нам от них ожидать и не стоит, эти рыбины сходят с ума сезонно, когда, как по щелчку, прут вверх по рекам что твой лосось на Дальнем Востоке. И практически не обращают внимания на смерть товарок. Вот тогда суши весла, да и купание в пионерском лагере резко отменяется…

Как только корвет подошел к берегу, где по требованию Вотякова встал, уткнувшись носом в узкий галечный пляж под белым обрывом (самой заметной частью пейзажа, похожего в том месте на южное побережье Англии), радист провел третью связь с островом Входным, на котором уже заработал ретранслятор. Для этого Юрка поднял в воздух свой чудо‑шар, на этот раз с антенной. Счастливый донельзя, он давно хотел опробовать такой способ выброса антенны, но для операции требовалась остановка и ровный ветер. А лучше бы его полное отсутствие. Мы согласовали вопросы и доклад, после чего Вотяков выгнал всех из рубки, дабы не мешали.

Итоги связи были интересны.

– Ну, слушайте, – довольно пропыхтел вышедший из своей каморки радист, когда все нетерпеливые собрались возле него. – Связь была на…

– Юра, давай про параметры потом. Ты суть выложи, – прервал его Хвостов.

Вотяков одарил его убийственным взглядом страшно занятого эксперта и продолжил:

– Связь была на троечку. Ладно‑ладно… Короче, исландцы не прозвенели, не тренькнуло у Сотникова.

Народ загудел. Я огляделся, здесь почти все наши, лишь Катрин дежурит у носового «макса» и Сашка – в наблюдателях за берегом.

Экипажу на берег пока сходить не разрешил, даже псу толком погулять не дали – лови его потом. Кто знает, что за «маугли» или «годзиллы» поджидают за кустами; континент другой, возможны самые немыслимые игры Смотрящих, вплоть до появления каких‑нибудь трицератопсов с тираннозавром. Разведка нужна, но времени на это нет, место случайное, задерживаться не будем.

Среди насущных вопросов главным оставался вопрос по исландцам.

После достаточно обстоятельного рассказа о Замке Россия, о Союзе и всех раскладах вокруг я сделал выжившим островитянам стандартное предложение, так называемый Чешский Пакт, названный по первому монокластеру, присоединившемуся к России. Они сказали «да» практически сразу, а ведь я специально педалировал на существовании в этом мире Англии – почему‑то мне казалось, что исландцы изначально имеют некий пиетет по отношению к старому островному соседу. Не увидел такого. Эти смелые люди самодостаточны, живут без блеска в глазах на заграницу.

– И это хорошо, – первой решила Zicke. – Значит, они живы, хотя бы один человек. И добрались до суши, может, еще найдем.

Все согласились. Никакие пулеметы или инструмент не стоят жизни хороших людей. Куда их занесло? Гадать можно бесконечно. Хорошо, если на наш берег или в Англию, там хоть последствия представимы.

– Выкладывай дальше, радист, – поторопил Маурер.

– Но… оно все же крякнуло, зараза! – после многозначительной паузы выдал Юрка, сразу же закашлявшись от натуги. – Ух… С прозрачной формулировкой… кхе, «стимулирующая акция, существенное расширение территории».

– И что дали?

– Да подожди ты! – рявкнули на Хвостова сразу несколько человек. – Дай же ему откашляться!

– Берлинский канал Смотрящие открыли, вот что дали, – выдохнул Юра уже без предварительных ласк, устав стоять на сцене. – Кх‑м… На постоянку, сотка в день. Пока, надеюсь.

По палубе вновь прокатился шорох скоротечного разговора.

– Приплыл Демченко, сядет, как на клей.

– А че приплыл‑то? Решаемо. Будет брать поставку по накопительной, раз в неделю приезжать – чего мелочиться.

– Не. Все равно нужно переезжать в Берлин.

– А ему и так, и этак придется переезжать, – вставил Вотяков. – Судя по дальнейшим новостям.

– Рассказывай, – теперь уже и я поторопил докладчика.

В последние две недели я, как и все остальные, практически не следил за событиями в анклаве. Стороннее было побоку, подготовка занимала все мысли и силы. Хоть сейчас узнаем.

– Новости хорошие и плохие, начинаю с хороших, – без согласования с публикой начал Вотяков. – Рынок в Санте заработал. Пока формально: сезон кончается… Скленарж собрал интересную радиолампу, ну, вам это не тема… Дугин носится с кислородной фабрикой, пока что‑то там не ладится. В Париже ателье открывается, занесло кого‑то из крутых модельеров, забыл фамилию… Забились с шанхайцами и индусами на футбол, вот что! Уже график чемпионата составляют, отправили приглашение в Манилу. Что еще… В Заостровской второй ангар почти перекрыли. Кстати, Туголуков там новую танцплощадку под шумок забабахал, я и не знал…

Света презрительно хмыкнула:

– Тебе бы чаще интересоваться молодежной тусовкой, Юрик. У нас вот все знали.

– Да? А… День открытой границы как первый опыт межпограничного обмена с торговлей и плясками прошел удачно. С канадской стороны присутствовал сам мэр городка Принс‑Руперт. С нашей – Демон. Канадец сразу передал бумаги по гарантиям, что Россия и Канада не будут претендовать на изменение существующей фактически демаркации. Вопрос обсуждался заранее, его погранцы готовили, так что Сергей договор подписал, после чего они, как я понял, удалились для неформального общения со стаканами. Всем все понравилось, никаких эксцессов не было, да и назгулов нагнали на мероприятие, как в Лужники. От России – шериф с помощником, с канадской стороны – два сержанта королевской конной полиции.

– О дают, черти! И без королевы могут полицаить.

– Да и без коней, мальчики, замечу.

– Традиция есть порядок, вот что я скажу.

– И это правильно.

– А если сама королева на острове сидит?

– Потеряшечная, гы‑гы! Ну ты и отлил, Михаил…

– А че я такого сказал? Вырезает маникюрными ножничками первую почтовую марку со своим профилем.

– А индейцы настоящие там были? – с азартом в глазах спросил Данька.

– Что‑то не спросил, Дань, – развел руками Юрка. – Наверное.

– Вот бы на них посмотреть… – прошептал пацан.

– Здесь посмотришь, – угрюмо молвил Кастет. – Давай о сложном, Юр.

Плохие новости оказались по‑настоящему плохими.

Начались конкретные проблемы на северном направлении.

Буквально вчера группа правобережных зуавов при пиратской поддержке с воды в виде двух моторных лодок неожиданно напала на Тортугу. Гарнизон из трех немецких егерей геройски отбивался два часа, пока не подошла вызванная по рации «Нерпа» с ДШК и десантом спецназа KSK, «Kommando Spezialkräfte», резерва бургомистра. Там всего четверо парней, но дьяволы те еще, общался… В итоге двое егерей были ранены, один – тяжело. Банду разогнали, обе лодки потопили – полной победы не случилось, большая часть зуавов успела свалить.

Скверное еще и в том, что на левом берегу Волги практически одновременно началась атака на сербский патруль Зусулки и берлинский КПП «Восток». В обоих случаях нападение бойцы отбили быстро и без потерь, но такая удивительная синхронность заставляет предположить оперативное согласование действий как боевых групп, так и обоих африканских анклавов с соседними метрополиями – и это уже как самое худшее…

– Только мы на волю, как дальний парашный барак забыковал, – отметил Гоблин, как всегда, красочно.

– Ладно бы барак, – грустно дополнил радист. – Есть, товарищи, мотивированное подозрение на слив информации. Именно в это время Тортуга осталась без опытного пулеметчика MG, а патруль пошел одним квадром, ибо второй был накануне сдан в починку. Надо же, случайность какая.

Вот это сюрприз. Это что, серьезно?

– Это аут!

– Твою мать… Они не так давно пару негров к себе взяли. Как бы потеряшек.

– Не двух, а трех.

– А если кто из наших?

– Ура, на, дожили, крыса в штабе… А я говорил.

– И как его искать? Там же деревня, все знают, все видят.

– Контрразведку давно надо в отдельную службу выделять. Уксус с Серегой не справляются: не успеть им за всеми проследить.

– Вот теперь Демченко оттуда точно не вылезет, будет разбирать все по молекулам…

Теперь паузу взял не только радист, но и все мы.

Негры затевают нечто серьезное? Вряд ли, это им не по силам. Тогда что? А если они в данном случае выступают некими «раздражителями» по указке либо выгодной для обеих сторон просьбе гораздо более весомого супротивника? С неизученных верховий Волги, например.

– Надо гнать флот и зачищать весь берег с воды километров за пятьдесят, до предела топливной эффективности моторок: много канистр не увезешь, – со знанием дела предложила Ленни. – Где‑то стоят их базы.

– Ага. Вот только одна единица такого флота уплыла в путешествие.

– И Сену оставлять нельзя, – вздохнул Костя.

Я посмотрел на берег. Ровная бело‑серая стена. По стыку с пляжной полосой тянулась извилистая лента редких кустиков. Чего ты дурака валяешь, Федя. Тебе ли не видеть, что никакой опасности в обозримом пространстве не предвидится, фиг здесь незаметно подкрадешься к кораблю. Состроил начальника… Не хватает мне пока должного руководящего опыта – не с того края захожу.

– Отставить грусть, справятся и без нас, – скомандовал я. – И нам еще будет где и как себя проявить. Все, собрание окончено, после старта потянем «Зодиаки» наружу. Всем желающим – на берег, можно размять ноги. С оружием, далеко не расходиться, Гоблин к ДШК. Все поняли? Хорошо. Шкипер, через сорок минут отходим.

Вот такие новости. Частично переварили и двинулись дальше: световой день не ждет.

Итак, сидим, лежим, беседуем.

Через несколько километров меловые обрывы с зеленым покрывалом наверху, отныне на черновой карте обозначенные как «Белый Берег», сменились низиной, скорее всего болотистой. Потом пошли невысокие холмы.

Я в очередной раз оглянулся на скошенное окно ходовой рубки, поймал взгляд Сашки и, пальцем очертив в воздухе круг луча РЛС, вопросительно вздернул голову. Рулевой, кинув взгляд на монитор, отрицательно покачал головой. Не показывает ничего интересного «Фуруна», молчит техника.

– Юра, а как ты… эфир‑то на сканировании, – обеспокоенно спросил Лунев, – может, хоть Даньку в радиорубку посадить?

– Не надо, я звуковой сигнал поставил, да и запишет аппарат. Эх, вот это пампасы!

Это точно. Заметил вот что – природа здесь какая‑то… дурная, что ли, ее как бы невообразимо много, не привык я к такому обилию, глаза разбегаются. Хвастливое богатство. Однако ни сельва, ни джунгли «Берингу» не нужны, экспедиции необходимо найти ровную площадку, поле, кусок степи или саванны с отличным круговым обзором. На карте огромная река южного континента вливается в море устьем в три рукава, из которых левый наиболее широк. Устье огораживает бухта, точный размер которой определить пока затруднительно, до восьми километров в самом широком месте.

Где‑то там и есть предполагаемая точка финиша, место постановки базы.

По очевидным соображениям, Штаб давно предполагал, что в устье Амазонки – а именно так назвали заочно эту реку – имеются развалины форта, по аналогии с Южным Фортом у Волги. Мы можем предположить, что после «зачистки» подобные строения остались на некоторых крупных реках, ведь случай не единичен, в окрестностях Манилы имеется такой же форт.

Будущий Форт‑Росс.

Если это не так и после «обыска» в бухте и устье ничего подобного не обнаружится, то экспедиции придется ставить свою крепость начиная с нулевого цикла: место тут стратегическое, упускать его нельзя. Чудовищного напряжения работа, потеря времени. Вторая неприятность, которая может произойти, – в гнездышке уже поселилась бойкая птичка.

Вот об этой «птичке» мы и разговаривали с Костей после ухода Сомова, призванного ставить движок на транец, когда к нам подошел главрадист.

– О чем трете, камрады? – поинтересовался Юра.

– О конкурентах, – ответствовал Лунев. – Сейчас конкретно об англичанах.

– И не надоело вам… а‑ах, – зевнул радист. – Сколько можно им кости мыть?

По какой‑то причине сплетням о достижениях и кознях британцев в последнее время уделялось немало времени в пустых бытовых разговорах. Для многих «англичанка все еще гадит», старый штамп пока не смывается. И это при том, что самих англичан в разговорах поминали редко. Но уж если помянули… держи панаму.

Я придерживаюсь других взглядов, более спокойных и разумных. Успел посмотреть, как здесь другие люди живут. Нормально они живут. И никаких особых агрессий или желаний нагадить не наблюдается. Слишком велико неосвоенное пространство Платформы, слишком богат имеющийся природный ресурс, коего, по большому счету, еще и не начали черпать – не то что ложкой, а хотя бы палочкой от эскимо. Таких же взглядов придерживается и Юра Вотяков, как все радисты мира, человек широкого прострела за горизонт. Но на этом наш мирный батальон и заканчивается, для остальных участников башенного клуба Новая Британия – явный раздражитель. И это еще ничего, порой высказывания некоторых свидетельствуют о наличии у них медицинской недообследованности.

– Оно, может, и надоело, но момент истины все ближе, вот и думается о вражинах, ничего не могу поделать, – отчасти согласился Кастет. – С них станется.

– Брось ты, Костя. Станется, не станется… Не до Южной Америки им. Думаю, дела в Лондоне и так идут неплохо.

Вот это предубеждение, существующее и у Сотникова, между прочим, мешает анклаву сделать какие‑то реальные шаги по сближению. Один Юрка регулярно общается с радистом Лондона, которого зовут Саймон. Веселый, общительный парень, умеющий, когда надо, вовремя прикусить язык, а когда можно – развязать. Вотяков его Сеней зовет.

В целом «английский пасьянс» типичен для нового мира.

После первых двух связей вожди вроде даже стали о чем‑то договариваться, пока через доверенных лиц, но потом все утихло. Причин тому несколько.

Начав оглядываться после шока, вожди анклавов увидели, что местные возможности, как и сложности, невообразимо огромны. Вскоре они осознали и вот что: насколько легко вышибить анклав из седла, убрав тем или иным способом Оператора канала. И это напугало многих из власти предержащей. У шанхайцев Оператор практически безвылазно взаперти сидит. Стычки с «раздражителями», скоротечные набеги дикой братвы, если она имелась в окрестностях, добавили темных красок: тут откуда угодно начинаешь ожидать удара. Пока община не встала на ноги, пока не определилось ополчение или крошечная армия, большинство вождей предпочли уйти в информационное подполье. Кое‑кто и сейчас помалкивает, китайцы например.

Кроме того, сказывались расстояния и резоны.

Поначалу Сотников сгоряча хотел направить к британцам водоплавающую экспедицию с бортовыми разведчиками, но быстро уяснил, что рисковать единственным судном прибрежного каботажного плавания, засылая его в океан без всяких карт и маяков, решительно невозможно. А любопытство в данном случае никак не может стать главным побудительным мотивом – в те горячие времена и своих проблем было до черта. Англичане до поры стали неактуальны. Юра изредка общался с Саймоном, мужики осторожно прощупывали друг друга, а потом уже просто общались, на уровне обыденного чата. Дела у них идут со средней скоростью. Корабль англы заложили, маленькое деревянное суденышко с паровым двигателем, но постройка идет неспешно, второй раз что‑то переделывают – сказывается нехватка спецов и ресурсов.

Ну, допустим, что они врут и кустарное суденышко уже построено, – что это меняет стратегически? Отправят ли они таковую ценность, добытую честным трудовым потом и днями канальной поставки, в дальние ойкумены? Это вряд ли.

Мы знаем, что им достался шотландский монокластер и целых два ирландских: сгримасничали Писатели. Что там произошло с ирландцами и с какими именно – непонятно. По рассказам филиппинцев, неподалеку от устья Ганга рыбаки заметили лодку с двумя людьми. Якобы раненые, якобы ирландцы. Все, дальше начинаются домыслы.

Округу они осваивают. Компенсируя отсутствие нормального судна, британцы натаскали Каналом целую флотилию тяжелых «Зодиаков», так что прибрежные воды они разведали. Более точной и полной информации просто нет.

Замкнутость анклавов на первом этапе развития была свойственна большинству селективок. Как и некие метания, непонимание смыслов и выгод. Ведь у России как было с франками? Приехали, познакомились, а потом все потухло. Я вижу причиной тому отчаянную боязнь попасть в зависимость от соседа. Меня здесь тогда не было, но думаю, что Сотников в какой‑то момент их «передавил», он может, – и франки захлопнули створки, метнулись к канадцам. Но и там история повторилась. Кстати, подобное же я слышал и в Базеле: первые контакты Берна с Аддис‑Абебой быстро стали последними. Да и израильтяне при мне не приезжали.

Только сейчас, когда анклавы обрели уверенность, возможности стали открываться.

И где здесь место для паранойи?

– Опыт есть опыт, англичане и своего вжисть не упустят, и конкурентам навредят, – не успокоился ворчливый Кастет.

Да вот оно, это самое «место», рядом сидит.

– Британцы расположены ближе всех к Южной Америке, у них минимальные расходы на рейс. А им континентальная колония позарез нужна.

Тут есть резон, но мне думается, что поначалу они начнут устанавливать контакты с северными землями.

– А испанцы? – спросил радист, чисто для поддержки беседы.

– Спроси чего полегче, Юр. Про Мадрид мы ничего пока не знаем толкового, – легко ответил сталкер.

– Филиппинцы реально могут, – вставил и я свой гульден. – У них минимум три судна, из которых один рефрижератор. Побережье к востоку за Гангом они уже освоили, километров на пятьдесят точно, а то и больше.

– Может, они‑то и нашли британскую калошу?

– Почему бы нет.

По берегу опять начались густые вечнозеленые влажнотропические леса – что‑то типа гилеи, или сельвы. И вновь холмы, как быстро все меняется.

Лень идти к пулемету за палубной гарнитурой, потому я достал рацию.

Пш‑шш…

– Ули, что там по расстоянию?

– По расчетам, через полчаса покажется бухта, – жестяным голосом ответил Маурер.

Вот потому и нарастает напряжение.

Мы уже два раза останавливались и подходили ближе к прибою, один раз я даже чуть не послал группу сталкеров на разведку: Санджа заметил нагромождение камней, с дальнего взгляда вполне себе антропогенный объект, – среди буйных зарослей оно представилось наблюдателям руинами древних каменных строений. А если где‑то тут свой суперовый Тадж‑Махал прячется?

– Чего грустим, чуваки! – Ленка легко приземлилась рядом со мной, взглядом повелев обнять ее за плечи. – Природа потрясающая, земля обетованная! Кстати, лодка готова, рейнджер, можно сбрасывать на воду.

– Да мы не грустим, Ленчик, мы тревожимся, – признался Костя. – А Гоблин где?

– В камбуз пошел, на запах.

Над палубой «Клевера» плавал сводящий с ума запах свежих булочек, похоже, с маком.

– Гад он, не принесет, – решил Костя.

– Там лакомства интересней. – Ленка указала пальцем на берег. – В подобных лесах растет авокадо, сапоте – родственник хурмы и черри. Последний, кстати, в пятнадцать раз богаче витаминами, чем цитрусовые.

– Откуда инфа? – спросил Юра, поднимая бинокль.

– В Мексике видела.

– Ты и в Мексике была? – ревниво нахмурился я. – Почему мне не рассказывала?

– Не успела, милый, все заботы, тусовки, не помнишь разве, – воздушно отмахнулась Zicke. – Дым, пальба, пули над головой, поднимающие волосы…

– Ну и ладно. Зато ты в настоящих белых пятнах не бывала.

– О‑ля! Губки надул, маленький! Дай, поцелую.

– Ленка…

– Да целуйтесь вы, хрен ли нам, женатым, – отвернулся Кастет, за компанию поворачивая спиной к нам и ни разу не женатого Юрку…

«Дзен‑нь!» – негромко прозвучал предупреждающий сигнал включения громкой корабельной связи.

– Прекратить сексуальные упражнения! Бухта впереди, – прозвучал голос шкипера.

За ближним мысом берег начинал отплывать вправо, открывая взгляду искомую акваторию. Небо серое, и вода серая, цветовая разница пока незаметна. Вынос огромных масс теплой воды Амазонки вызывал интересный эффект: на границах речной и морской вод поднимались расплывчатые облака тумана.

Почти сразу же к нам подлетели исследовательницы:

– Бинокли берите!

– Что там?

– Да вы гляньте направо, секвойи на берегу!

Холм ближнего к нам, то есть западного, края огромного залива понижался именно в том месте, где туманные ленты наползали на берег. Над ними стоял ряд… деревьев. Не, не, это не деревья! Это что‑то из сказки. Массив огромных стволов с пышной кроной, зеленых снизу доверху, стоял перед нами.

– Мамочки, секвойи! На земле эти великаны за сто метров бьют, – уважительно прошептал Юрка.

– Да вы‑ыше! – уверенно возразил Костя.

Какое‑то время все потрясенно молчали.

– Я уже все прочитала, – наконец сказала Ольга, заглядывая в планшет. – Так… Сперва их называли «калифорнийскими соснами», или «мамонтовыми деревьями». Последнее название, вероятно, объясняется сходством голых кривых суков у старых секвой с бивнями мамонтов. А позже определили три вида. Росли они в конце мелового периода по всей планете. В Китае их встречали еще в сороковых годах прошлого века. Слово «секвойя» – название этого дерева на языке индейцев, но такое имя носил также один из индейских вождей племени чероки. Очень культурный был человек, изобретатель индейской письменности.

– Так я и поверил. Просто маловато скальпов нарезал, – усмехнулся Хвостов.

– Данила! Вот еще интересное… Поставив одно на другое десяток таких деревьев, вы получите мачту заметно выше крымской горы Ай‑Петри. Одно из наиболее толстых мамонтовых деревьев имело внизу сорок шесть метров в обхвате. Американцы много раз привозили на европейские выставки огромные срезы с пней секвойи. На одном таком срезе стояло пианино, сидели четверо музыкантов, и еще оставалось место для шестнадцати пар танцующих; на другом срезе был поставлен домик, вмещающий типографию, где печатались «Известия дерева‑великана». Для Парижской выставки одна тысяча девятисотого года американцы заготовили из секвойи «величайшую в мире доску», но обломились.

– Американцы? Обломились?

– Так и осталась в Америке: ни один пароход не брался перевезти ее в Европу целиком… Дерево любит влажность. Кора калифорнийской секвойи очень толстая – до тридцати сантиметров, с необычным свойством: при соприкосновении с огнем обугливается и превращается в тепловую защиту. Эффективный тепловой щит, работающий по принципу, сходному с теплозащитой возвращаемых космических аппаратов. Древесина несъедобна или даже ядовита для обычных вредителей: термитов и муравьев. По этой причине секвойю используют в наружном слое досок стены. Начиная с тридцатых годов и до начала шестидесятых пластинки из секвойи использовались как перегородки между пластинами аккумуляторных батарей автомобилей и самолетов – древесина может выдерживать кислую среду, не теряя формы. Что еще… Секвойя очень быстро растет, а живет больше двух тысяч лет. Парочка показательных примеров: одно дерево достигло диаметра в два и одну десятую метра за сто восемь лет, а выход вторичного леса с одного гектара в год составил почти тридцать кубометров древесины. Очень устойчива к гнили, связанной с влажностью. Не является чем‑то необычным при бурении колодцев в местах ее произрастания в ложе ручьев наткнуться на ствол, пролежавший там не одну тысячу лет. Древесина в шурфе оказывается здоровой и хорошо выглядящей… Вот так.

– Дров‑то сколько! Хана лесочку, – констатировал Хвостов, фотографируя величественный массив. – Сотников все вырубит.

– Ты ненормальный! – заорала Ольга. – Как можно говорить такое, дерево внесено в Красную книгу!

– Это там оно было краснокнижным, уважаемая. А здесь их немерено, не сосчитать, – парировал слесарь. – Лесосеку ставим. Интересно, древесина эта благородных пород?

– Когда‑то его так и называли: «красное дерево», – мечтательно произнес Эйнар Дагссон, за месяцы пребывания на Платформе изрядно подрастерявший «зеленые убеждения».

– Ну вот! Лаготделение забабахать, и всех зэков сюда, пусть валят. Синему – колониальный шлем и стек в правую руку.

Нормально мы начинаем колонизацию. Некоторые уже гулаги запланировали.

Кстати, а как их валить‑то? И пилить. Во задачка.

Полоса реликтового леса тянулась километра на полтора и так же резко обрывалась, как начиналась тут.

– Не туда смотрим, братва! – неожиданно гаркнул Гоблин с кормы. – Объект на холме! Недвижимость.

Я резко обернулся и показал Мауреру скрещенные на голове руки. Стоп!

– Бинокль!

Небольшая группа деревьев частично скрывала явно рукотворный каменный объект – одинокую башню, целиком открывающуюся с этого ракурса. Невысокая, крепкая. И частично обвалившаяся.

– Возле Южного Форта остатки такой же на мысе, – заметила Катрин.

Сердечко забилось чаще.

– Где‑то здесь есть форт! – опередила меня Zicke.

– Группы, за оружием. Мужики, пошли лодки сбрасывать.

Оба экипажа «Зодиаков», мужской и женский, кинулись за снаряжением, а мы с парнями пошли спускать лодки на воду. Быстро откинули на корме специальную аппарель, забросили концы на брашпиль, и вскоре легкая флотилия закачалась у бортов «Клевера».

– Катрин, страхуешь Кастета. Сами вперед не лезьте, – напутствовал я сталкеров и поднял руку. – Пошли, пошли!

«Зодиаки» быстро и красиво разошлись во фронт и резво помчались к берегу. Группы были без пулеметов: вряд ли они пригодятся на склонах. Мужики отправились с излюбленными стволами: АКМ со «Стимпанком‑12» у Кости и четырнадцатизарядный Kel‑Tek KSG со спаренными магазинами и «Тигр‑9» у Сомова. Вот же лось, постоянно два ствола таскает… Да еще по две гранаты на каждого – «эфки». У Катрин тоже АКМ, а у Ленни – разлюбезный «томми».

Насколько этот каменистый склон крут? Вроде не очень. Я вгляделся. Прочесов, старых и свежих, на склонах не видно, сломанных веток в зацепах на кустах тоже. Опустил бинокль пониже – падежа камней на галечный пляж не заметил. Нормально, заберутся быстро.

– Светлана, давай к «максиму».

Доктор сразу растерялась, захлопала ресницами.

– Федор Дмитриевич, может, не в этой ситуации… – попробовала отвалить докторша.

– В этой, Света, в этой.

Обучение стрельбе из всех видов оружия проходили все члены экспедиции. Пусть теперь прочувствует ответственность. Не на полигоне, а тут, в реале. Тем более что рядом стою. Может, в следующий раз таблетки не такие горькие вручит.

Проклятье, как же мне хотелось самому взбежать по склону!

Плюнуть на командование и рвануть к объекту: все навыки, весь мой опыт просили именно этого. Естественно, я искренне считал, что лучше всех смогу разобрать эту ситуацию и первым увидеть все нужное, вовремя заметить опасности или оценить необычный след… У Феди все рецепторы на такое дело заточены!

Нельзя, бремя начальника давит на плечи, я должен видеть всю картинку, ибо в любой момент Маурер может заорать, что РЛС выпасла какое‑нибудь чужое судно или чего похуже. Типа гигантского амазонского крокодила‑мутанта в отмороженном состоянии.

– Юра, может, шар поднимем, а? – неуверенно спросил я.

– Да бесполезно его поднимать, командир, – ответил Вотяков, посмотрев на облака. – Ветер порывистый. Мотать устройство будет, как бумажку на автостраде.

Знал же сам, чего спрашивал… По сути, все последние часы мы уходили от непогоды. Солнце давно закрыли серые тучи, ветер постоянно усиливался. В открытом море начинался нормальный шторм. Идущие вдоль берега волны у залива сталкивались с могучим течением великой реки, два потока частично гасили друг друга – полоса пенных бурунов была посильней, чем я видел на Волге. Впрочем, тогда на море было тихо. И это были последние волны, что мы увидели: в заливе надвигающийся шторм пока не чувствовался, а берег прикрывал нас от ветра. Но чуть повыше – и уже порывы. Небольшие деревья на холмах качают кронами.

Лишь гигантский лес высоченных секвой стоит непоколебимо. Этих великанов сможет потревожить лишь Тунгусский метеорит или землетрясение, впрочем, в последнем я не уверен. Секвойи обладают способностью компенсировать сейсмоактивность, самостоятельно выравнивая наклон до строгой вертикали.

Пш‑шш…

– «Cotton» вызывает «Тунгуса».

О‑па! Сдернул с нагрудной клипсы рацию.

– На связи, – заторопился я.

– Парни пошли вверх… – Пш‑шш… – Мы тоже, следом.

– Принял, «Cotton», прикрываем вас. – И зачем‑то добавил: – Осторожней там, Кать.

Зачем… Еле сдержался. На самом‑то деле мне хотелось сказать: «Береги Ленни», – инстинкт самца сработал, да должность не дала. Да… Если бы вырвалось, Zicke меня бы потом наизнанку вывернула.

«Клевер» стоял бортом к объекту на холме. Маурер постоянно подрабатывал винтами, компенсируя течение, которое здесь закручивается и тянет судно не к морю, а к берегу. Шкиперу приходилось непросто, но стоять нужно именно так, чтобы пост ДШК с Хвостовым внутри башни уверенно держал объект на директрисе.

Прошло десять минут – тишина.

Пш‑шш…

– «Cotton» – «Тунгусу», доклад.

– Ребята в башне, мы внизу. Все спокойно.

А еще через шесть минут на связь вышел Лунев:

– Обследовали, командир. Все чисто, вплоть до дозиметров. Шесть деловых метров в высоту, вершина порушена, было еще метра два. Блоки на земле – то ли осыпались, то ли их выворачивали. Внутри ступени сгнили, перекрытия обвалились. Восстановить можно как пост наблюдения. Рядом озерцо. Людей не было, ни малейших следов. По типу – почти копия той, что возле Южки, но куда как целей. Сторожевая башня… Все засняли, сигналки поставим.

– Понял тебя, Костя, возвращайтесь, будем форт искать…

Пш‑шш…

– А че его искать, командир, мы его отсюда видим.

– Где?!

Пш‑шш…

– Километра четыре – четыре с половиной к югу, по этому берегу. Одинокая сосновая роща в долине. Вы с воды можете не заметить, деревья прячут. И никаких судов поблизости. Как и флагов.

– Принял! Давайте в лодки, и скачем. Ты ближе к берегу, Катрин сначала подойдет к «Клеверу», заберет меня с собакой, вы подождете.

Мной внезапно овладела глупая горячечность. Что‑то такое… похожее на секунды перед финишем на марафоне, когда уже ясно, что в отрыве, но торопишься – а вдруг? Вдруг именно в эти минуты покажется чужой пароход и устремится к берегу, готовый с ходу высадить на пляж подвывающую от нетерпения группу с кольями, оградительными лентами, флажками и табличками с надписью: «Территория анклава…»

Вот теперь уж я в стороне не останусь. Сам поеду.

– Ули, старт, тихо идем, меня скинешь к девчатам… Парни нашли форт! – выдохнул я, влетая в рубку. – Чисто?

– Чисто, – бросил за спину шкипер, накоротко вжимая большую кнопку сирены – уже привычное предупреждение об отходе.

Береговая терраса, на которой мы лежали между высокими соснами и внимательно разглядывали каменное сооружение, – это часть равнины, большим языком вдающейся в лесные массивы по краям. Отчасти пейзаж похож на местность вокруг Заостровской, но там степь. Здесь же – какие‑то пампасы, тут и там растут единичные деревья, реже их группы, невысокие, кривоватые. Наиболее подходящее сравнение – участок берега на Ганге, где мы с Джаем и гуркхами воевали за локалку.

Сосны не родные, а южные, более густые, длиннохвойные, очень красивые, с более тонкой корой. Они стояли передо мной почти точно в три ряда, словно высаженные специально, покачивали кронами. Дальше деревья образовывали «выемку» каралькой. В этой растительной выемке, закрывающей строение с трех сторон, стояла крошечная крепость. Будущий Форт‑Росс, чтоб я лопнул.

Уже который по счету в русской истории, сколько их было…

Разговоры и споры о дальних странствиях, о стратегических разведывательных рейдах велись задолго до моего прибытия в анклав. И уже тогда хватало людей, которые были резко против такой стратегии. Образно их мировоззрение лучше всего описывает старая батина студенческая песенка:

Колумб Америку открыл,

Страну для нас совсем чужую.

Дурак! Зачем он не открыл

На нашей улице пивную!

Однако на том этапе споры быстро утихали по причине прозаической: нет возможности наладить обеспечение такого отряда в полном отрыве от метрополии.

Ситуация изменилась, когда появилась «шоколадка», притащенная Федей Потаповым: споры вспыхнули с новой силой. И велись они достаточно узким кругом тех, кто обычно заседает в радиорубке донжона. Своеобразная элита Замка Россия. Глядя на этих людей, я частенько представлял себе, как через много лет жители будут уважительно говорить: «Это Лиза, внучка того самого Дугина, который закрутил первую гайку в истории страны, одного из отцов‑основателей». Элита эта не так уж и мала, народу в ней достаточно. А единого мнения не бывает, всегда споры. Они особо обострились, когда решение об экспедиции было принято окончательно и бесповоротно.

Знаете, всегда есть такие люди… тысячи их, которые работают обратным домкратом. Стоит себе вновь поставленный очередной Форт‑Росс на неведомой земле и письма получает. А в них сопли и стоны: «Вертайтесь назад, невыгодные! Вертайтесь, бездельники! Вы тут нужнее, в родной Пырловке, раз такие активные. Улучшайте жизнь на Родине, сами‑то не могем, барин задолбал, оброк надо выплачивать… а вы в Америках!»

Как правило, дожимали.

И Форт‑Росс съезжал.

С барином, правда, справиться не получалось: оброк все рос, помощи не вышло. Потом народ брал барина на вилы, но оброк все едино появлялся из каждого нового пепла, как и баре. Их тоже брали на вилы, кричали другие лозунги… – лезут. Как птица феникс. И так не один раз. Они и сейчас есть, неуправляемые и несвергаемые баре и оброк: в каждом городке свой сидит, на каждом производстве. А Форт‑Россов в итоге нет, каждый раз мы теряли их безвозвратно. Подумать только, даже на Кубе был…

Рядом со мной мелко вздрагивал от боевого нетерпения Боцман. Эрдели очень храбры, могут в одиночку атаковать льва, и такое ожидание перед пустым сооружением вгоняло пса в стресс. Но он всегда выученно молчит, сейчас лишь нос чуть задрал и уже не опускает, нюхает. И не рычит тихонько в горло, что меня радует от души.

Трава тут низкая: не спрячешься, вижу всех ребят сразу. Все сталкеры спрятались за стволами – один торчит над головой, другой впереди. Слева раздался слабый шорох – Боцман тут же чуть дернул ухом, но глаз от форта не оторвал… Ясно, что мы боимся змей, как и прочих кусучих. Хоть и навтыкали личному составу самых разных прививок до болей в заднице, а страшновато – не знаем фауны. Поэтому у каждого есть пластиковые противозмеиные аптечки, заранее разработанные и укомплектованные научниками и медиками для предполагаемого региона.

Позади группы, неслышно подрабатывая винтами, чтобы не терять позиции, рядом с берегом стоял «Клевер». В башне ДШК сидел Санджа, как человек с самым точным глазомером и наибольшим опытом стрельбы из числа оставшихся на борту. Но все равно в полный рост лучше не вставать – целей будешь. Корабль зашел в небольшую бухту, чуть больше сотни метров по ширине. Такие бухты по берегу залива встречаются редко. Шторм в океане пошел крепкий, волны прорвались в залив, а в бухточке относительно тихо.

Щелк!

– Командир, начинаем? – в третий раз спросил Кастет.

– Ждем, – упрямо ответил я, в третий уже раз изучая сложное каменное строение и подходы к нему в бинокль… Нет никого, ничего мне сердце не подсказывает. Лады, проверим последним методом.

– Вперед, мальчик! – Карабин слетел с толстого шипастого ошейника, пес кудрявой молнией метнулся к зданию.

Раз, два, три, четыре, пять… уши у меня, по‑моему, выстроились на голове по‑собачьи.

Тишина.

– Пошли!

По центру я один, вслед за собакой, группы с флангов. Прошло две минуты, и мы окончательно поняли – гнездышко свободно.

Вообще‑то это замок. Маленький, массивный, но замок, и в нем есть архитектура.

Представьте себе две башни.

Одна четырехугольная, высокая, метров десять, пожалуй. Вторая пятиугольная, она гораздо ниже, метров пять с половиной – шесть. Обе развернуты под углом друг к другу, между ними сложена крошечная стена с галереей поверху. Деревянных перекрытий на галерее нет, испарились. В некоторых местах имеются каменные. В стене – широкая арка центрального входа, практически во всю стену. Вход с двумя мощными колоннами. Самих ворот тоже нет. От входа веером в траву опускается лестница в семь ступеней, ступени покоцанные. Окна на фасаде башен отсутствуют, лишь узкие бойницы на уровне второго этажа. Странно, что форт развернут центральным входом на залив, а не в пампасы, откуда можно подъехать на лошади или в экипаже.

У правой высокой башни шести метров в ширину по фасаду, наверху имеется клон – маленькая остроконечная башенка, влепленная в угол, в таких раньше устраивали туалеты, сбрасывающие накопленное в ров. Но здесь мы имеем что‑то другое – скорее всего, башенка наблюдательная. Это самая высокая точка форта.

– Вот эту мини‑башенку и видно с холма. Честно говоря, случайно засекли, – пояснил Костя.

– Командир, выгружаемся? – крикнул Гоблин чуть ли не с берега.

Мужики монтируют над трюмами грузовую стрелу – там недолго, поднять судовой лебедкой и закрепить.

– Выгружаемся! – подтвердил я, забыв на радостях про радиосвязь. Да и поорать хотелось: эмоции! – Данька, ко мне!

– Прибыл, дядь Федь!

– Федь… Когда научишься? Пулей в эту башенку и не слазь с нее до приказа – на тебе контроль окрестностей. Куда! Бинокль и рацию! Где? Быстро на корабль!

В башенке тоже есть бойницы, выходят на три стороны. Низ у нее выпуклый, округлый, с декоративным ободком и конусом. Отверстия внизу нет – точно это не толчок.

– Пошли наверх, Костя.

На второй этаж вела каменная лестница без перил, с левым «винтом». Она вывела меня на надвратную галерею, оттуда был вход в помещения второго этажа и прямая каменная лестница на кровлю третьего, к стене.

Стена наверху целая, очень хорошо, что парапет не обвален. Зубцов на стене нет. Да это и не стена, а наращенные блоками стороны строения, образующие периметр. Если взлететь, то сверху форт вам покажется сложным многоугольником, главная короткая сторона которого обращена к заливу. Внутренний двор отсутствует, на верхнем этаже‑крыше – свободная ровная площадка, лишь посередине торчат две длинные печные трубы. Еще одна в малой башне. Большая часть перекрытий выполнена из суровых каменных балок, в щели которых уже набилась земля, мелкие кустики растут… Но часть перекрытия некогда была деревянной, и она исчезла, ровной площадки пока что не имеем. Теперь через две большие дыры видны помещения второго этажа, а в одном месте даже первого. Там темно, по первому окна отсутствуют, да и бойниц совсем мало. Это и хорошо: поначалу там жить будем.

– Начать и кончить, – оценил Кастет объем работ.

– Да ну, Костя. Ты представь, если бы с нуля…

– Это да. Я для проформы, чтобы камни не расслаблялись.

Мы обошли стену по кругу, сразу зарисовывая, замеряя и фотографируя.

Полноводный ручей, даже речка, вытекающая откуда‑то с пологих гор, стоящих за гигантским лесом, огибает главное строение с правой стороны. С восточной стороны рядом с замком стоит небольшое двухэтажное сооружение, одновременно похожее на крошечный особняк и котельную с высокой трубой. Двускатная кровля… фигу: ни стропил, ни мауэрлата.

Пш‑шш…

– «Тунгус», гони сюда Лунева, – прошипел в эфире Гоблин. – Мы щас будем квадроцикл на свет божий вытаскивать, потом разорется – мол, что‑то там помяли…

– Я побежал, – заволновался Кастет.

– Давай… Кость, ты это… за мотоциклом присмотри, а, чтобы аккуратно. И Эйнара сюда пошли, пусть посмотрит фронт работ.

– Ага!

Я взглянул вослед сталкеру, заметил в башне пацана и тут же крикнул вновь:

– Данька, давай сюда, рулетку держать поможешь!

– Дык вы ж сами сказали не слазить!

Уж ты, язва маленькая…

– Прыжком!

Только сейчас я на всю глубину осознал: как хорошо, что мы взяли квадроцикл. А еще в «Беринге» есть Данила‑старший, который хитромудро и втихушку сварил титановый поддон‑волокушу и спрятал ее в трюме. Теперь можно спокойно и методично таскать груз рейс за рейсом, каждый раз счастливо обливаясь холодным потом при одной лишь мысли о том, как бы все это богатство пришлось таскать на пупе.

На реке взревел лодочный мотор, один из «Зодиаков» резко отвалил от берега. Это девчата пошли в разведку: им надо осмотреть участок берега залива поближе к Амазонке, километра на три минимум. Сразу за рощей равнина продолжается, видимость на пять, но береженого Бог бережет. Да и речки там, ручьи, локалки… засадные места. И все нужно нанести на карту.

Резюмирую: дерева в постройке нет, буквально все деревянные элементы конструкции нужно будет восстанавливать либо заменять на что‑то другое. Чума, хоть лесопилку ставь. Одно дело – планировать и прикидывать в Штабе рядом со столовкой Замка, и совсем другое – увидеть воочию. Так всегда получается: только на месте и осознаешь, по всем своим экспедициям знаю. Я немного могу плотничать, правда, без особого качества и скорости, у Кастета руки правильные на многое, а Хвостов вообще универсал. Но присутствие с нами настоящего профи – Эйнара Дагссона – сейчас представляется мне истинным даром древних исландских богов. Что‑то осыпалось, что‑то обвалилось… Если будет цемент в поставке (с собой взяли всего два мешка), то можно отреставрировать.

Вот только эти дыры в потолке… Плети, что ли, накидать неотесанные для начала? Как во фронтовой землянке – в три наката.

– Зачем, дядь Федь? – молвил рядом малец.

Я и не заметил, как последнюю мысль произнес вслух.

– Давайте пока дырки пленкой накроем на лагах, в трюме ее целый рулон, я на нем и спал!

Че, Спасатель, почесываешься? Поделом тебе укус, не торопись думать.

Подошел взволнованный Эйнар, заговорили на английском.

– Дом – мечта! – сразу заявил он. – В ирландском стиле, сам такие видел в Зеленой Стране, даже жил в подобном замке пару месяцев.

– Пошли пройдемся, – предложил я, вновь отправляя Даньку на пост.

Мы осмотрели второй этаж, заэскизировав пять больших помещений, спустились вниз и вышли наружу. Обход здания окончательно подтвердил очевидное: ни оконных рам, ни жалюзи из реек, ни створок ставен, ни дверей… Ничего. Одни темные провалы.

– Станок неплохо бы, тут работы много, – осторожно заметил исландец. – Я видел сверлильный в мастерской у Дэниела…

– В трюме мотобота лежит металлический стол с циркулярной пилой, к нему диски разных размеров, бензопилы, рубанки всякие. Инструмента много, – успокоил я краснодеревщика. – Даже эти взяли, как их, проклятье… Зензубели и шершебели, не?

Эйнар расцвел:

– О! Simshobel! Scharfhobel![2]Замечательно! Какие проблемы, комендор Тео! Дадите мне помощника, генератор и место для мастерской? Дело пойдет быстро, уверяю вас! Рука моя заживает, отек почти спал. Светлана – превосходный доктор, милая девушка. – Он активно повращал предплечьем, скинув руку с перевязи. – А стекло есть?

– Стекла нет… Есть пластик, пуленепробиваемый, но мутноватый, – вынужденно огорчил я столяра.

– Лучше бы стекло, – почмокал губами здоровенный исландец и назидательно покачал передо мной мозолистым пальцем. – Это неполезно для здоровья, господин Тео, любые пластики неэкологичны и при нагреве солнечными лучами выделяют очень вредные вещества. Вы молоды и пока не задумываетесь над этими проблемами… А пулестойкую пленку можно и на стекло нанести, снаружи, при необходимости.

– Будет стекло, – смело заявил я, вспоминая о терминале. «Надеюсь, что будет».

Пиломатериала в запасе… никак не строительный магазин: рейки, штапик, брус‑десятка, листы десятимиллиметровой фанеры, всего шибко‑шибко понемногу. Вот фурнитура есть в ассортименте, здесь проблем не было. Остальное же предстоит пилить или добывать каналом на месте.

Правая квадратная башня за счет своей ширины образовывала с длинной северной стеной значительный уступ с углом, в котором находился второй вход в замок. Небольшая одинокая дверь была накрыта сверху полукруглой террасой второго этажа, прилепившейся к стенам в углу. Она покоилась на двух арочных перекрытиях, место у двери под этой площадкой получалось тенистое и уютное. Сюда так и просятся плетеные кресла и круглые столы с мохито в запотевших стаканах. А лучше с честным Б‑52. Сама же дверь… ну, вы знаете.

Противоположная стена крепости, симметричная короткой северной стене с главным входом, дверей не имела вовсе – на втором этаже в сторону равнины смотрела крытая каменной крышей галерея в четыре высоких арочных проема. Туда есть спуск с крыши и вход из помещения второго этажа. И красиво, и для обороны годится. В целом здание спроектировано очень грамотно, много тени, воздуха, простора. И крепкий камень солидных блоков. Как во всем, Писатели и тут не поскупились на качественный материал: гранит или габбро‑диабаз. Никаких известняков или туфа. Уверен, что такого добротного камня поблизости днем с огнем не сыщешь. Может, тут и локалки из камня сделаны? Плохо это или хорошо? Интересно.

Со стороны Амазонского залива в третий раз затарахтел двигатель подъезжающего квадра: идет дело. Ольга работает в должности механизатора, остальные же таскают на себе: личные вещи, баулы, ящики, что помельче, канистры и связки. Пора бы и мне потаскать, в целом диспозиция понятна. Временное распределение площади и определение «кто куда» я поручу Вотякову – он лучше всех знает практику расселения по Замку Россия и вообще домашний человек, уютный, все правильно сделает. А вот и он.

– В домик ходил, – сообщил радист, пряча револьвер. – Две комнаты на двух этажах. Чисто, пусто и никаких змей.

С этими змеями… Памятуя осаду Южного Форта и операцию «Гады», сталкеры набрали на этот случай коробку дымовух. Хорошо, что они нам пока не понадобились.

– Подвал там есть?

– Подвала нет.

Зато здесь точно есть, должен быть.

– Что, Юр, башенку себе заберешь? Самая высокая точка.

– Не, мне мало будет, – снисходительно улыбнулся радист, поглядев наверх. – «Унжу» буду ставить, на растяжках, с лебедками. Да еще и нарастить придется: секций маловато, как мне кажется… Слышь, Спасатель, нужно бы мальцу что посерьезней дать, винт. А то сидит там с обрезом, как пионер с горном. Дистанции посмотри какие.

Вот так опасное путешествие меняет домашних радистов, превращая их из «ригли сперминт» в тугой кебаб с аджикой.

– Точно подметил… Данька, давай вниз, ко мне! Есть задание.

Тот полез наружу. Тем временем подошел запыхавшийся Сомов:

– Фух, пожрать бы чего. Бодро двигаемся!

– Как тебе Форт‑Росс, Миш?

– Фильдеперсовая крытка, без байды. Встать можно широко, на большую округу, старший. А че Данька меня просил пленку принести?

Так меня умыли в третий раз за день. И о чем это говорит? Не‑не… Это говорит лишь о высоком качестве личного состава, уважаемые.

– Мотик вытащили?

– Вся техника уже на берегу – и твой зверь, и мотоблок.

– А Кастет где?

– Сигналки по округе пошел ставить, с собакой.

Тут и Данька подоспел. Обрез в руке.

– Что у тебя было по «калашу» на НВП?

– «Отлично», а как же, – солидно ответил паренек.

– «Отлично»? Сколько пружин в АКМ?

Парень смолк.

– Одиннадцать штук. Дуй к Мауреру, скажешь, что я вручаю тебе «Сайгу‑МК». Справишься.

– Так точно! – рявкнул Данька, уже стартуя.

– Че, точно одиннадцать? – задумался Гоблин. – Неужели считал?

– Прикалывались в войсках… Не помню уже, вроде так.

– А… Ладно, я пошел ишачить. Павидла скоро всех позовет.

Нам с Эйнаром осталось заглянуть в помещения первого этажа – экспедиция пока будет жить там. Первое помещение было пустым, с двумя бойницами, каменный пол почти чист, пыль не оседает. Как ей оседать, если крыши нет: все моется дождями, зараза… Слева вход в подвал. Я свистнул, бросил камешек, подождал. Ладно… Включил «тепловик», полез вниз по очень неудобным каменным выступам с кольтом в правой. Пусто. В подвале было тихо и прохладно. Помещение небольшое, квадратов восемнадцать, ну, нам и такое сгодится. А вот лестница нужна.

Комнат на первом этаже было поменьше, чем на втором, всего четыре, одно помещение украл холл центрального входа… Цепочки свежих собачьих следов на полу змеились ровно, без прыжков, как главное успокоительное. Боцман уже все облазил, кроме подвала. В последнюю я входил с фонарем: там ни одной бойницы в стенах.

Зашел и сразу вышел.

– Эйнар, не входить!

– Что случилось, Тео?

– Человеческие следы на полу. Стой там, а я посмотрю.

Пш‑шш…

– «Кастет», «Гоблин», срочный сбор! Первый этаж, дальняя.

Вот тут пыль оседала от души: никаких сквозняков. Я опустился на пол – что твой Шерлок Холмс, достал из кармана лупу. Она у меня хоть и невелика, зато со светодиодной подсветкой, можно рассматривать след и в косопадающих лучах. Смешно? А вы думали, таежный следопыт – этот тот, у кого шнобель с раздутыми крыльями и глаз с сермяжной хитринкой?

Визитер заходил спокойно, никого не опасаясь, шаги ровные, уверенные. Невысок, метр семьдесят пять от силы, шаг нормальный, без нажима и раскачки, колено почти выпрямлено. Не нагибался и не останавливался. Зашел, убедился, что ничего тут нет, и спокойно же вышел. Точное время визита определить непросто. Я нагнулся носом к камню. Граньки уже начали обметаться свежей пыльцой. Месяца четыре, не меньше. Особой пыли тут нет – с годами основное уже осело. В таких местах новые потоки пыли генерируются в основном дальней или близкой сейсмикой, падежом рядом крупных деревьев или ударами грома. А если ураганчик хитрый? Я встал и прошел к самому дальнему следу, почти к стене, и опять присел. Одинаково – и здесь, и у входа, ну разве самую малость… Не врывался сюда воздух – ни по архитектуре, ни по случайному погодному факту.

От четырех месяцев до полугода назад сюда заходил человек. Не дикарь, в обуви. Обувь кустарная, но прочная и крепкая, работал человек с опытом или же нормальный ремесленник. Подошва с невысоким каблуком. Не «индеец пампасовидный стерегущий».

Каблук сделан из старой автомобильной резины.

Вдали загудели взволнованные голоса: сталкеры бегут, и, по‑моему, не одни. А чего бегать‑то… Нормально, мы этого ожидали. Сейчас пойдем по округе, еще следы поищем.

В любом случае Форт‑Росс – наш. И мы его никому не отдадим.

Даже не пробуйте.