ТРУЖЕНИК 5 page

– Ну, не угнетают. Просто отстреливают ульдров иногда. А как мы высадились, чтобы порядок навести, – они и нас начали отстреливать.

– Вот оно что… – глубокомысленно проговорил Щербатин.

– Да… Мы удерживаем тыл, а гражданские пытаются научить местных жить, как живет вся Цивилизация. Чтоб у каждого было холо, чтоб порядок во всем… Ивенкам это не очень надо, и они упираются. Все ясно?

– Да, конечно! – с благодарностью закивал Щербатин. – А как отличать ивенка от ульдра? А то как бы своего не подстрелить…

– Вам‑то стрелять, может, и не придется, – махнул рукой Чиз. – Все‑таки вы не штурмовой легион, вы оккупационные силы. А вообще, у ивенков – тех, что на островах, – волосы длинные. Зато у ульдров бороды рыжие. Или красные. Не перепутаешь.

Чувствовалось, Чиз закончил разговор с облегчением. Я мог сделать только один вывод: человек находится здесь явно не ради борьбы за идею. Раз уж он плохо представляет даже то, в чем эта идея заключается. Видимо, ему нравится сам процесс. Или оплата этого процесса.

– Ну все, пришли, – объявил лейб‑мастер Чиз, когда мы оказались в длинном прямоугольном зале с внутренними балконами и большими раздвижными воротами в торцах. Вдоль стен у самого пола тянулись решетки, из которых шел теплый воздух с запахом железа и машинного масла.

– И что нам делать? – спросил Щербатин, с недоумением оглядев пустой зал. Его голос отдавался звонким металлическим эхом.

– Вам нужно подтвердить социальные номера. Сейчас найдем коменданта… – Чиз постучал ногой в железную дверь, но ему никто не ответил. – Надо же, нету никого… – Он огорчился. – Ну, ничего. Вам надо еще вещи получить. Форму, белье, оружие…

– Носки, – напомнил Щербатин.

– И носки.

Он открыл другую железную дверь и провел нас коротким узким коридором. Там он снова куда‑то постучал. Но снова безответно.

– Бездельники, – пробормотал Чиз. – Гуляют где‑то. Подождите в зале. Сейчас начнут возвращаться команды с болот. Найдете коменданта – он такой мордастый, в голубом комбинезоне. Или к любому офицеру подойдете, скажете, что новички. Но лучше к коменданту, он такой… голос у него громкий. Не перепутаете.

– А как насчет поесть? – спросил Щербатин и нервно закусил губу.

– Это пожалуйста, – пожал плечами Чиз. – Вон там кормушка, стучите, вас накормят. Там должны быть люди, ужин скоро. А можете еще в корпусе подождать. Там сейчас свободных кроватей много. Программы пока посмотрите…

Мы сдержанно кивнули.

– Я пойду к рамке встречать. Может, нам еще кого‑нибудь пришлют.

Мы остались одни. Постучались в кормушку, но ответа не дождались. Впрочем, особо и не надеялись. Наверно, мы прибыли не в самое удачное время – все где‑то гуляли. Мы присели на теплую металлическую трубу. Щербатин машинально пошарил по несуществующим карманам, с опозданием вспомнив, что карманов нет.

– Надо же, – сказал он. – Курить после обезвоживания совсем не хочется, а руки все равно сигареты ищут. По привычке.

– Бывает, – слабо отозвался я. Мне хотелось есть.

– Обаятельный начальничек, да?

– Симпатяга, – кивнул я. – На пионервожатого похож. «Проходите, располагайтесь, здесь – кормушка, здесь – кроватки…»

– И проводил до каждой двери, – с умилением вздохнул Щербатин.

– Странно только, почему он здесь, если все остальные – на болотах?

– Ну… На то он и начальник. А знаешь, Беня, мне кажется, мы тоже сможем здесь тепло устроиться.

– Неужели успел договориться?

– Пока не успел. Но, думаю, договорюсь.

– О чем?

– Пока не знаю. Но эта привольная атмосфера мне смутно знакома. Типичная стройка века. Ты, Беня, знаешь, что такое стройка века?

– Это когда много народа и никто ничего не понимает, но все делают что‑то важное.

– В общем, верно. Это когда центр отписывает вагоны денег, надеясь на порядочность и самоотверженный труд исполнителей. А исполнители надеются, что денег еще много, и особо не напрягаются.

– Но это же война, а не стройка.

Щербатин на секунду замолк, прислушиваясь. Видимо, при слове «война» ему захотелось услышать гром разрывов. Но слышен был только шум дождя, колотящего в железную крышу.

– Война… – повторил Щербатин. – В наше время, Беня, война ничем не отличается от стройки века. Те же инвестиции и те же дивиденды. Ресурсы. Оборотные средства. Тот же бардак. Разница лишь в том, что войну инвестирует государство – самый необразованный и недалекий бизнесмен.

– Это у нас, – возразил я.

– У нас, – кивнул Щербатин. И обвел вокруг руками. – А это все – тоже «у нас». Это тоже наш мир – по праву, по закону. И люди здесь точно такие же – ну, ничем не лучше.

– Наш мир… – кисло усмехнулся я. Сомнительная истина.

– Да, наш. Каждый попрошайка из подворотни теоретически имеет право стать гражданином Цивилизации. Просто мы с тобой, Беня, и наши земляки – мы все живем на отшибе и мало об этом знаем. И о нас мало кто знает – мы никому не интересны. Мы ничем не можем их удивить или обогатить. Разве что искусством…

– Искусством? – оживился я. – Так ведь я как раз…

– Что? – с легким презрением проговорил мой приятель. – Что ты «как раз»? Надеешься продать им свои стишки? Ну, попробуй. В армии это популярно. Говорят, солдаты любят посылать девчонкам стихи – можешь стать ротным сочинителем. «Вспоминай во сне солдата – он в дозоре с автоматом». Пол‑уцим за страницу, первое холо лет через десять…

– Ладно, хватит трепаться! Объясни все‑таки, как ты надеешься тут устроиться?

– Да мало ли! Хотя бы стоять в кормушке. Или выдавать белые носки. Или у тумбочки – стеречь знамя полка!

– Мне уже все равно, – глухо проговорил я.

– Это тебе сейчас все равно, – ядовито усмехнулся Щербатин. – Это пока под огнем в грязи не валялся, все равно.

– Можно подумать, ты валялся, – фыркнул я.

– Мальчик мой! – Щербатин заметно занервничал. – Не забудь, кто я! Вернее, кем был. Я в таких местах валялся, где ты скончался бы, не приходя в сознание. От страха.

– Ну и что? Я тоже валялся.

– Не сомневаюсь. Могу даже угадать, где именно…

Мы вроде бы ссорились, вроде бы просто разговаривали. Это не имело значения. Оба мы понимали, что никакие ссоры между нами невозможны. Ну куда мы здесь друг от друга денемся?

Поэтому я очень легко и без зазрений совести в очередной раз послал Щербатина к черту. Он – меня. Ответить я не успел, потому что вдруг оглушительно заскрежетали, открываясь, металлические ворота.

* * *

Ворота были большие, и помещение вдруг словно лишилось одной из стен. Задуло холодным ветром, полетели брызги, донеслись крики, грохот и ворчание моторов снаружи.

Там, на улице, насколько мы могли видеть, остановилось несколько больших грязных вездеходов. Бойцы выпрыгивали из люков и поспешно залетали под крышу, успев за секунду‑другую вымокнуть до нитки.

– Что, нельзя было поближе подъехать?! – возмущенно орал кто‑то.

Пехотинцы не обращали на нас никакого внимания. Они были настолько грязными и мокрыми, что походили на живой оползень, заполняющий помещение. Едва оказавшись под крышей, они скидывали огромные резиновые полукомбинезоны, бросая их прямо на полу, и бежали к решеткам, чтобы погреться в струях теплого воздуха.

– Куда! – раздался вдруг мощный бас. – Заразу разносить?! А ну, построились на анализы!

– Комендант, – сказал Щербатин, толкнув меня в бок.

Действительно, бас принадлежал огромному мордастому мужику в голубом комбинезоне. Он появился из‑за какой‑то малозаметной двери.

– Где медики?! – рявкнул комендант.

Откуда‑то уже спешили, дожевывая на ходу, трое людей помельче – тоже в голубом, но с красными и желтыми нашивками. Бойцы неохотно отлипли от решеток и потянулись к центру зала, выстраиваясь в неровную шеренгу. Медицинская команда вооружилась какими‑то баночками и палочками и пошла вдоль строя, собирая мазки с ладоней и, кажется, с языков.

С улицы тем временем появился еще кто‑то мокрый, уставший и сердитый. И такой же громогласный, как комендант.

– Опять тряпье раскидали! – с ходу заорал вошедший, ногой поддавая раскиданные повсюду грязные болотные штаны. – Языками заставлю вылизывать!

Потом он сорвал с головы шлем и с грохотом швырнул его в стену.

– Где старшие?! Почему оружие не собрано?!

Тут же какие‑то люди куда‑то побежали, в разных концах зала вспыхнули новые очаги ругани.

– М‑да… – только и проронил Щербатин, сокрушенно наблюдая за непринужденной обстановкой военной базы.

– «Ребята у нас хорошие», – вздохнул я, вспоминая слова лейб‑мастера Чиза.

– Никто, между прочим, не обещал нам легкой жизни, – вполголоса напомнил Щербатин.

– Ну давай. – Я с ехидством усмехнулся. – Договаривайся насчет теплого местечка.

– Подожди, – сказал Щербатин, солидно покачав головой. – Рано.

В самом деле, время для переговоров явно не настало. Договариваться с орущими, злыми и вымотанными офицерами не представлялось реальным. Тот крикливый, который кидался шлемом, вдруг набросился на бойцов, вставших в круг у ворот.

– Убрались отсюда, живо! Сейчас антротанки пойдут, мне потом ваши кишки с пола собирать?

Когда я увидел эти самые антротанки, мне захотелось вскочить и немедленно сбежать подальше. С пронзительным скрежетом в зал начали вваливаться несуразные двуногие машины, еще более грязные, чем люди. Они едва не цеплялись верхушками за потолок – в каждой было метра по четыре или пять высоты. Тяжеленные ноги опускались с такой силой, что все вокруг дрожало. Комки грязи валились на пол, разбиваясь в брызги.

– Эй, куда, куда! – закричал вдруг какой‑то офицер, выскочив перед передовым танком и отчаянно замахав руками. Но машина продолжала тупо шагать вперед, не собираясь останавливаться. Пехотинцы поспешно разбежались в стороны, а танк, сделав еще несколько шагов, ткнулся в стену и завалился назад, грохнув всеми своими узлами, сочленениями и навесными агрегатами.

– Пену дайте, пену! – раздался неестественный, словно из пустой бочки, голос. – Вода льет на контакты, я сейчас задымлю!

Мы со Щербатиным настолько обалдели от происходящего, что не сразу сообразили – о помощи взывал сам танк! Или, сообразил я чуть позже, человек, сидящий внутри.

– Где техники?! – нервно закричал кто‑то.

Появилось несколько человек в серых мешковатых комбинезонах с оранжевыми полосами. Танк действительно задымил, завоняло горелым пластиком. Техники принялись обдавать его из толстых шлангов, заливая желтой клочковатой пеной. Растеклась громадная лужа, потеснившая народ к воротам.

Остальные танки, а их я насчитал восемь, встали вдоль стены и замерли. Техники принялись тянуть к ним толстые кабели, уходящие под пол. Не прошло и минуты, как раздался громкий хлопок, свет в зале померк на мгновение, и у еще одного танка расползлись в стороны железные ноги. Он сполз по стене, оставив глубокие борозды‑вмятины. Где‑то под корпусом забились бело‑голубые искры.

– Убирай кабель! – истошно орал динамик. – Убирай от меня кабель!

Один техник бросился к танку, за что‑то схватился, но тут же отлетел в сторону от мощного электрического удара.

– Раздолбаи! – кричал кто‑то от ворот. – Дебилы! Кретины!

Я почувствовал, что Щербатин ерзает на месте. Его оптимизм явно пошатнулся. Трудно было представить, что в этом сумасшедшем доме найдется для нас «теплое местечко».

– Группы «Крысолов» и «Заслон» – в столовую! – орали офицеры. – Группа «Шквал» – в мойку, потом в столовую. Группы «Цепь» и «Маятник» – остаются, убирают бардак…

Я поглядывал на танки, ожидая, когда из них наконец начнут вылезать танкисты. Но так и не дождался.

– Эх, Беня, – вздохнул Щербатин. – Сидели бы сейчас в светящихся лишайниках, слушали бы, как падают капельки. Нет вот, потянуло на приключения.

– Люди, между прочим, в столовую идут, – напряженно заметил я. – Может, наконец договоришься насчет нас?

– Рано, – отрезал Щербатин, сурово сдвинув брови.

Зал как‑то быстро опустел. Несколько человек еще ходили взад‑вперед, отшвыривая ногами болотные штаны к стенам. Потом и они ушли. Остались только техники, которые возились с упавшими танками. Один удалось поднять и поставить на подзарядку. Из второго извлекли какой‑то блок и унесли.

Уже уходя, один из техников постучал ногой по грязному исцарапанному корпусу.

– Сипо, мы к девочкам сегодня. Ты с нами? – Он довольно противно ухмыльнулся. – Пошли, весело будет.

– Отвали, – равнодушно ответил танк.

– Да ладно, пошли. Вон на тебе сколько штук навешано. Может, найдется одна для девочек?

– Есть одна штука, – сказал танк и плавно качнул какой‑то трубой с обгорелым наконечником. – Для тебя берегу. Ты сам у меня скоро станешь девочкой.

– Ну, дело твое. – Техник скрылся в ближайшем коридоре.

– Тут и девочки есть? – удивленно пробормотал я.

– Не для тебя, – холодно ответил Щербатин. – С нулевым холо никаких девочек. Отвлекают от самоотверженных трудов на благо Цивилизации.

– Да я так просто… – смутился я.

А про себя подумал: сволочи!

– Ладно, пора двигать костылями, – деловито произнес Щербатин, вставая. Он высмотрел офицера, который возился с кнопками, закрывая ворота. Это был тот самый крикун, который пинал болотные штаны.

– Новенькие, – отрекомендовался мой приятель. – Готовы к труду и обороне.

– Чего? – Офицер поднял на нас усталые недружелюбные глаза. У него было худощавое лицо с острыми, словно специально отточенными чертами. Пятна грязи не скрывали их, а, наоборот, подчеркивали.

– А это что? – Он тронул грязной рукой роскошный халат Щербатина. – Какое холо?

– Ноль! – ответил Щербатин и изобразил пальцами кружочек. Однако его игривый тон не нашел поддержки.

– С нулевым не положено, – сказал офицер. – Снимай. Пусть пока у меня полежит.

Щербатин растерянно обернулся на меня. Оба мы подозревали, что «пока» – это значит «навсегда».

– Снимай, снимай, – с раздражением повторил офицер и протянул руку. – И идите оба к коменданту. Вон та дверь.

– А нам бы поесть…

– Сначала к коменданту.

Ворота наконец сомкнулись, офицер собрался уходить, но вдруг повернулся, что‑то вспомнив.

– Ты, – он указал на Щербатина, – пойдешь ко мне, в группу «Цепь». И ты… – Он помялся немного, разглядывая меня. – Ты – к Рафину, в «Крысолов».

Мы в панике переглянулись. Нас хотели разлучить!

– А можно?.. – начал было Щербатин.

– Нет, – отрезал офицер. – Ничего нельзя.

Он ушел и унес шитый золотом халат. Щербатин сиротливо шевелил плечами, он был жалок, как черепаха, которую лишили панциря.

– Ладно, – вздохнул он. – Идем к коменданту.

Мордатый громогласный комендант долго с нами не церемонился. Он усадил Щербатина на скамью и поднес к его затылку приборчик, похожий на машинку для стрижки.

– А номер где? – враждебно спросил он, словно мой приятель мог его потерять или пропить.

– Нету, – сказал Щербатин.

– Как это? Вы откуда такие взялись?

– Мы с пищевых промыслов, – с достоинством представился Щербатин. – Там номер присваивается по итогам первой экспедиции.

– И чего? – с подозрением спросил мордоворот.

– Итогом оказалось крушение промысловой машины.

– А‑а… – Комендант, видимо, что‑то вспомнил. – Вы тут через телепорт…

Он вытянул откуда‑то ребристый шланг с металлическим наконечником и, приставив его к голове Щербатина, что‑то включил.

– Ой! – вскрикнул Щербатин, и на лице моего напарника промелькнул испуг.

– Следующий, – буркнул комендант. – Ты тоже нулевой?

После щербатинского «ой» мне было страшновато садиться на скамейку. Однако от прикосновения шланга я ощутил только легкий укол в затылок, и комендант сказал обоим: «Свободны».

– А номер? – озабоченно спросил Щербатин.

– Есть номер, – ответил комендант, уже скрывшись за какой‑то шкаф.

– А какой?

– Зачем тебе?! – Он высунул свирепую физиономию. – Все равно не запомнишь. Будет надо – поставишь сканер и считаешь. Идите оба на склад.

Мы побрели по коридору, невольно потирая затылки. Казалось, что под сводом черепа завелась какая‑то маленькая колючая штучка, которая продолжает беспокоить. А может, и в самом деле что‑то вставили.

Мы выяснили, где склад, и отправились туда, но не сразу. Сначала, набравшись наглости, посетили без особого разрешения столовую. Ничего страшного не произошло – из окошечка нам просунули две тарелки с комбикормом, и мы его с аппетитом проглотили.

Единственная проблема – нам пришлось ужинать стоя. Все места за столами заполнили усталые, злые, малообщительные пехотинцы.

Склад располагался, как нам объяснили, на «минус втором уровне». Подземелье, как и полагается, было сырым. Более того, по стенам стекали струйки воды с улицы. Мы шлепали по лужам в коридорах, потом долго стучали в очередную железную дверь и ждали, пока заспанный кладовщик в чистенькой серой униформе высунулся, окидывая нас подслеповатым взглядом. Лицо его было бесформенным и невыразительным, как картофелина.

– Какая группа? – спросил он.

– Э‑э… «Цепь», – вспомнил Щербатин.

– Заходи. Ну, быстрей, быстрей…

– А я – «Крысолов», – представился я.

– А ты жди. – И железная дверь закрылась.

Мне пришлось несколько минут наблюдать, как по стенам стекают капли и бегают рыжие многоножки. Щербатин вышел, волоча на себе охапку серо‑зеленого барахла. Кроме того, на спине его висела облупленная металлическая труба с двумя рукоятками. Я подумал, что с оружием такого размера можно заниматься разве что уничтожением слонов и носорогов.

Щербатин взглядом указал мне на дверь, и я вошел. Хозяин долго блуждал в лабиринтах стеллажей, потом вынес мне точно такую же охапку, как у Щербатина.

– Ты сказал, «Крысолов», да? – Он наморщил лоб.

– Да‑да, – поспешно закивал я.

– Сейчас, обожди еще… – Он снова скрылся.

Новая форма была такой же сырой, как весь этот подвал. Я начал перебирать вещи. Мятые влажные штаны с курткой. Плотный и тяжелый бушлат. Шлем, ремень. Небольшой, но тяжеленький нож. Сапоги – чуть повыше и покрепче, чем мои прежние, промысловые. Жилет с твердыми вставками. Рюкзак, внутри – стопка белых носков, какие‑то флаконы, щетки, серая коробочка, обмотанная проводом. Серое грубое белье…

– На, получай. – Кладовщик выложил передо мной замысловатое ружье, все состоящее из каких‑то трубочек. – И боезапас. – Рядом легла матерчатая сумка, поделенная на продолговатые карманы. В каждом – небольшой баллончик желтого цвета.

– Это что?

– Огнемет, – равнодушно ответил кладовщик и зевнул. – «Крысоловам» огнеметы положены. Приставку будешь брать?

– Какую? Зачем?

– Электрическую, конечно. – Он вытащил и грохнул о стол две увесистые штуки, соединенные проводом. – Вот это цепляешь под ствол, а это – на ремень. Или в рюкзак.

– И что дальше?

– Опускаешь в воду, жмешь на спуск – и готово. В радиусе пятнадцати метров ни одна тварь не усидит, выскочит с воплем. Ни одна не подкрадется.

– А люди?

– А что люди? У людей гидрокостюмы. – Он шлепнул ладошкой по болотным штанам. – Если не промочил, все нормально. А промочил – лучше не пробуй. Ну, берешь приставку?

– Беру, – кивнул я, решив, что бросить ее под кровать, если не понравится, никогда не поздно.

– Там комнатка. – Кладовщик кивнул в сторону коридора. – Наряжайтесь сразу. Старое барахло сюда принесете. А вообще, – он преодолел затяжной зевок, – оставьте там, я сам заберу.

Щербатин уже начал примерку. В крошечной комнате стояли две скамейки и даже некоторое подобие зеркала – обгоревшая дверь, снятая с какой‑то машины. Большое затемненное стекло худо‑бедно отражало мир.

– И это называется военная форма, – ворчал Щербатин. – Да я в своей пижаме выглядел в три раза воинственней.

И правда, мятые бесформенные вещи с военного склада бравого вида ему не придавали. Деформированное стекло‑зеркало еще больше уродовало грузную и нескладную фигуру Щербатина. Впрочем, форма могла еще отвисеться на плечах.

– А ты поправился, – заметил я.

– Еще бы! Ты тоже покруглел. Это называется восстановлением после обезвоживания.

Я скинул промысловую робу и тоже начал одеваться. Влажное белье холодило кожу, в отсыревшем подвале это было не очень приятно. Одеваясь, я поглядывал на свое отражение, и надо сказать, это тоже не прибавляло радости. Моему взору представал довольно жалкий и потрепанный субъект, больше похожий на грузчика с овощебазы, чем на воина великой Цивилизации.

Потом ситуация стала меняться. Я затянул ремень, и это придало фигуре какую‑никакую форму. Я надел жилет – он прибавил мне плечи и вообще увеличил торс. Затем я примерил шлем, который сгладил не очень удачные обводы моего черепа. Из сырого теста действительно получался воин.

Потом я взял в руки огнемет. Отражение в стекле почти не передавало деталей, оно демонстрировало лишь силуэт. Чего‑то не хватало. Может быть, нож следовало повесить немного повыше и наискосок, чтоб не болтался? Наконец, я понял – нужно заправить концы брюк в сапожки.

Из зеркала на меня смотрел другой человек. Нет, конечно, человек был тот же – я сам, но суть изменилась. Фантазия невольно добавляла моему грозному силуэту несуществующие черты. Я видел себя смелым, быстрым, решительным. Я скользил меж болотных зарослей, наводя ужас на врагов ревом огнемета. Я, стиснув зубы, выносил из‑под огня раненого командира. А потом я отдыхал, скинув шлем, на сухом островке под деревом. Я угрюмо смотрел в пустоту, а в руке дымилась забытая сигарета. Впрочем, здесь никто не курит, сигарета отменяется.

И вдруг я услышал тихий смешок Щербатина.

– Расслабься, – сказал он. – Здесь никто не оценит твоей героической стойки.

Я вяло огрызнулся. Мне захотелось побыть одному, посмотреть подольше на свое отражение. Что‑то произошло, когда я надел форму и взял оружие, что‑то изменилось.

Я никогда не чувствовал себя воином или бойцом. Солдатом – да, в армии. Но это совсем не то. Солдат – существо безликое, униженное, мелкое, лишенное прав. Солдат – обязательно чей‑то раб.

Воин – другое дело. Он сам по себе имеет ценность, без легиона себе подобных за спиной. Воин выносит приговор и исполняет его. Он выше и значительнее других, потому что он – надежда, защитник, спаситель. Ему многое прощают, потому что его жизнь ненадежна, неустроена и в любой момент может окончиться. Ему позволяют насладиться жизнью, пусть даже короткой.

И вдруг это бремя достается мне! Просто так, по прихоти судьбы. Неужели любой может стать воином? Неужели в каждом человеке зреет запас силы, мужества, самоотверженности, который позволяет ему так просто, в один момент, стать воином и не бояться опасностей войны?

Я искоса и чуть свысока глянул на Щербатина, который в данный момент путался в ремнях и пряжках. Щербатин надеялся с кем‑то договориться и просидеть весь срок в какой‑нибудь кладовке.

Я буду воином. Мужчина должен быть готов к этому – оставить плуг и взять меч. Если так нужно. И не важно, за что и для кого я буду рисковать. За себя. За свое первое холо.

Вот такие раздумья владели мной, пока Щербатин неслышно надо мной хихикал, подгоняя форму. Мне до его иронии не было дела. Щербатину никогда не стать настоящим воином. А мне – посмотрим…

– Беня, – сказал он, – если ты вдоволь насладился своим глупым видом, пошли наверх. Только не надо пыжиться и выпячивать грудь. Ваять с тебя памятник тут никто не будет.

Я посмотрел на Щербатина. Он и в полевой форме выглядел жуликоватым кладовщиком.

– Крыса ты тыловая, – сказал я ему. – Вот ты кто.

Date: 2015-07-25; view: 310; Нарушение авторских прав