Глава четырнадцатая. Железная дорога работала превосходно; в шесть часов с минутами Фредерик уже вписал свое имя в книгу постояльцев железнодорожной гостиницы в Барроу

«Паровые ружья»

Железная дорога работала превосходно; в шесть часов с минутами Фредерик уже вписал свое имя в книгу постояльцев железнодорожной гостиницы в Барроу, а еще немного спустя нашел и дом, адрес которого дала ему Салли. Он постучал в дверь небольшого коттеджа с террасой и оглядел улицу. Трудно было сказать, как эта улочка выглядела бы при дневном свете, но сейчас она произвела на него впечатление респектабельности, хотя и с явными признаками старательно скрываемой бедности. Все дверные молотки сияли под светом газовых ламп, все ступеньки перед дверьми были выскоблены добела, но уже на соседней улице по открытым сточным канавам плыли нечистоты.

Дверь открыла, по-видимому, чем-то встревоженная женщина лет пятидесяти.

— Миссис Пэтон? — спросил Фредерик, снимая шляпу. — Дома ли мистер Пэтон? Мистер Сидней Пэтон?

— Да, он дома, — сказала она. — Это… Простите, вы не от домовладельца?

— Нет-нет, — сказал Фредерик. — Моя фамилия Гарланд. Сегодня с вашей свояченицей беседовала моя коллега, и миссис Сэддон к слову упомянула мистера Пэтона. Я приехал сюда в надеж де, что смогу поговорить с ним.

Она впустила его в дом, все еще обеспокоенная, и провела в крохотную кухню, где ее муж чинил пару башмаков. Он поднялся, чтобы пожать гостю руку, — это был маленький, неприметный человек с густыми усами; как и у жены, в его глазах гнездилась тревога.

— Я пригласил бы вас в гостиную, мистер Гарланд, — сказал он, — только там не топлено. Да и вообще почти всю обстановку пришлось продать. А там были вещи, которые мы приобрели к свадьбе… Что я могу для вас сделать?

— Я не собираюсь ходить вокруг да около, мистер Пэтон, — сказал Фредерик. — Я хочу, чтобы вы помогли мне, и я заплачу за это. Вот пять фунтов для начала.

Мистер Пэтон издал слабый возглас и сел. Словно не веря своим глазам, он взял купюру, которую вручил ему Фредерик, но тут же положил ее на стол.

— Не стану отрицать, пять фунтов были бы для нас спасением, — медленно проговорил он, — но я не могу принять их, мистер Гарланд, пока не знаю, в какой именно помощи вы нуждаетесь. О, да присядьте же, мистер Гарланд!

Миссис Пэтон, опомнившись от неожиданности, подошла, чтобы взять у Фредерика пальто и шляпу, и он сел на указанное мистером Пэтоном кресло по другую сторону камина. Он обвел взглядом кухню: тарелки и чашки сияли на полках над кухонным столиком в теплом свете лампы, влажные кухонные полотенца подсыхали на веревке, солидный рыжий кот дремал над камином, очки лежали на экземпляре «Эммы», рядом с сапожной колодкой, на которой мистер Пэтон ставил новые подметки на прохудившиеся башмаки. Мистер Пэтон заметил, куда смотрит гость, и, опустившись в кресло напротив него, сказал:

— Нынче у меня времени для чтения вдоволь. Я прочитал Диккенса, Теккерея, Вальтера Скотта, сейчас добрался до Джейн Остин. Хоть убейте, но я считаю ее самой лучшей из очень многих. Ну, хорошо, мистер Гарланд. Чем я могу помочь?

Фредерик, которому этот человек понравился с первого взгляда, решил рассказать ему все. За это время миссис Пэтон успела приготовить чай и подать блюдо с бисквитами.

— Одним словом, — закончил свой рассказ Фредерик, — мне важно знать, что же все-таки происходит в «Полярной звезде». И еще вот что. Если вы решите, что не можете рассказать мне или не должны рассказывать из-за секретности этого дела, я пойму. Но теперь вам известна вся подоплека, так что можете сами понять, почему я хочу это знать, и что поставлено на карту. Итак, слово за вами!

Мистер Пэтон кивнул:

— Мне кажется, ваши намерения справедливы. И должен признаться, никогда в жизни не слышал ничего подобного… Что скажешь ты, дорогая?

Его жена, сидевшая за столом, слушала Фредерика с широко раскрытыми глазами.

— Расскажи ему, — ответила она… — Расскажи все, что считаешь нужным. Ты ничем не обязан той фирме, совершенно ничем.

— Хорошо, — сказал мистер Пэтон. — И я так считаю. Ну, ладно, мистер Гарланд…

В течение следующих двадцати минут Фредерик узнал все, что произошло на железнодорожных предприятиях, с тех пор как Беллман прибрал их к рукам. Теперь они назывались «Транспортный отдел литейных заводов „Полярная звезда. Лимитед“, другая часть — оружейный завод, известный прежде как „Литейный завод Фернесса“, — превратилась в „Отдел научных исследований“.

— Они чертовски умны, эти люди, кто бы они ни были, — с горечью сказал мистер Пэтон, вновь опустившись в свое деревянное кресло и не отвергнув знаки внимания со стороны кота, тут же вскочившего к нему на колени. — «Отдел научных исследований». Звучит безобидно, не так ли? Но исследования для вас и для меня означают одно, а для «Литейных заводов „Полярная звезда. Лимитед“ — совершенно другое. Им больше подошло бы название „Отдел убийств и кровопролитий“. Но ведь написать такое на воротах — пожалуй, смотреться будет похуже, верно?

— А все-таки почему именно эти две фирмы? — спросил Фредерик. — Что у них общего?

— Я вам расскажу, о чем ходят слухи, мистер Гарланд. Считается, что это секретно, да только слово не воробей… Я кое-что слышал на курсах. Сейчас подписаться я не могу, это так, но моя сестра очень добрая… Во всяком случае, люди говорят, что «Полярная звезда» разрабатывает новый вид оружия. Конечно, назвали отдел вполне пристойно: «Отдел по разработке „саморегулятора Хопкинсона“ или вроде того, но народ шепчется, что на самом деле речь идет о паровом оружии…

Фредерик выпрямился в кресле и достал записную книжку. Он вынул обрывок газеты, на котором Джим записал слова, которые говорила в трансе Нелли Бад, разгладил его и передал Пэтону.

Тот взял очки, поднес бумажку к лампе и стал читать.

— «Это не Хопкинсон, но они не знали… Регулятор… „Полярная звезда“… туман, все охвачено огнем — пар… он начинен смертью, она в трубах… под Полярной звездой…» — читал он вслух. Потом отложил бумагу. — Н-да… пожалуй, это самое странное, что я когда-либо слышал… Ну, вот что, мистер Гарланд, я, во-первых, ничего не знаю про оружие, к счастью. А что до этого Хопкинсона, то тут я и вовсе плохой вам помощник, но я могу отвести вас к человеку, который кое-что знает. Захочет он говорить или нет, бог весть, обещать не могу, но Генри Уотермен хороший парень, и я точно знаю, он совсем не рад участвовать в том, что там делается. Он тоже тяжко раздумывал перед тем, как подписать договор. И сдается мне, сейчас очень жалеет, что все-таки его подписал. Он унитарий, этот Генри, человек совестливый, уж это точно.

Двадцать минут спустя мистер Пэтон вместе с Фредериком подошел к дому с неказистым фа садом; над входом была надпись: «Курсы по литературе и философии для рабочих».

— Мы собрали здесь отличную библиотеку, мистер Гарланд, — сказал Пэтон. — Во второй четверг каждого месяца устраиваем обсуждения, проводим курсы лекций, если удается собрать денег по подписке. А вот и Генри Уотермен, нам повезло. Пойдемте, я вас представлю.

Они вошли в библиотеку, небольшую комнату, в которой был стол, полдюжины стульев и полки с самыми разными книгами на социальные и философские темы. Мистер Уотермен читал при свете керосиновой лампы. Это был крупный, с серьезным лицом мужчина лет пятидесяти.

— Генри, я хочу познакомить тебя с мистером Гарландом, из Лондона. Он детектив.

Мистер Уотермен встал, все трое обменялись рукопожатиями, и Фредерик во второй раз изложил свою историю, правда, немного короче. Мистер Уотермен слушал внимательно. Когда Фредерик закончил рассказ, он кивнул с таким видом, словно только что решил для себя важную проблему.

— Мистер Гарланд, вы помогли мне окончательно принять решение, — сказал он. — Я намерен нарушить свое обещание… но я считаю, что они не имели права требовать от нас таких обещаний. Я расскажу вам, что такое на самом деле так называемые паровые ружья.

Это оружие, — продолжал он, — создано на совершенно новых принципах — новых с точки зрения механики, новых стратегически, вообще новых во всех отношениях. Я котельщик, об оружии ни чего не знаю, но одно могу вам сказать: это оружие чудовищно. Я работал над системой трубопроводов, способной пропускать пар под очень высоким давлением — самое сложное инженерное решение, встречавшееся мне когда-либо в жизни, но превосходно спроектированное, красивое, действительно великолепно продуманное. Я и не подозревал, мистер Гарланд, что механизм может быть одновременно и прекрасным, и ужасным…

Вся система устанавливается в самом обыкновенном с виду вагоне, но специально армированном и с особенными рессорами. Котел и топка находятся в конце вагона, они совсем невелики — ведь они не для того, чтобы приводить в движение поезд, — однако чрезвычайно мощные. Можно спокойно довести давление до тридцати килограммов на квадратный сантиметр. Да еще есть резерв, думаю, килограммов в восемь — десять. И топится машина коксом — бездымным, понимаете? Вы и не догадаетесь, когда она в работе.

Он опять помолчал.

— Ну, так вот. Вы слышите слово «ружье» и сразу представляете себе длинный ствол, торчащий наружу, ведь так? Нет, тут совсем не то. Вагон выглядит как самый обыкновенный товарный вагон… если бы не отверстия в стенах. Крошечные отверстия, шесть тысяч с той и другой стороны. Тридцать горизонтальных линий, сто отверстий в каждой. И из каждого отверстия ежесекундно вылетает по пять пуль… Вот для этого и нужен пар, понимаете? Представьте, что вы одновременно поворачиваете рукоятку двенадцати тысяч механических ружей! Вот это и делает за вас пар под высоким давлением, мистер Гарланд… Но и это еще не все. Я не слишком осведомлен в самом ведении огня, моя работа пустить пар по трубам, но, судя по тому, что я слышал, там включается своего рода вариант аппарата Жаккара [9], с помощью которого можно менять схему стрельбы. Уверен, вы подобное видели — картонные шаблоны с пробитыми в них дырочками. Ими пользуются в ткацком деле, намечают рисунок ткани. Ну так вот, благодаря этому устройству стрелок может вести огонь из одного ряда отверстий одновременно, потом переключиться на следующий и так далее; или стрелять из отверстий, расположенных по вертикали, поочередно меняя «столбы», или блоками, или коротким залпом из всех «ружей» — словом, как ему будет угодно. Только тут пользуются не проколотыми картонами, этот регулятор устроен по тому же принципу, но подсоединен к электричеству; при нанесении линий на ролик вощеной бумаги использован особо насыщенный графит. Говорю вам, мистер Гарланд, человек, который изобрел это, — своего рода гений. Это самый ошеломляющий механизм, какой мне доводилось видеть… Но это злобное творение. Чудовищное! Вы можете вообразить тело человека, попавшего под такой огонь? Каждый кубический сантиметр воздуха внутри — о, пять сотен, тысяча метров, наполненных раскаленными докрасна пулями? Слово «уничтожение» здесь не подходит. Чтобы описать это, нужны слова из Апокалипсиса.

Вот вкратце, что такое «паровые ружья», — чуть переведя дух, продолжил он. — Один из таких монстров уже послан за границу, куда — не знаю. Почти закончен второй — еще неделя, другая, и он будет готов к испытаниям… Словом, вы понимаете, мистер Гарланд, почему все это так меня мучает. Вот Сидней, он обдумал все поглубже, чем я, и теперь я жалею, что не нашел в себе мужества ответить «нет», как и он, в самом начале. Мысль о том, что мое умение — а я горжусь моим мастерством — используется так извращенно, мысль, что мои сограждане прикладывают свои силы, помогая распространить такое по миру, — говорю вам: от этой мысли у меня разрывается сердце.

Он замолчал, обеими руками провел по коротким серо-стальным волосам, потом положил ладо ни на стол, по обе стороны от лежавшей перед ним книги. Этот человек понравился бы Салли, поду мал Фредерик.

— Мистер Уотермен, я чрезвычайно вам благо дарен. Вы помогли мне разобраться во многом. Но что вы можете сказать о правлении фирмы? Вам знакома фамилия Беллман?

— Беллман? — Уотермен покачал головой. — Как будто никогда о таком не слышал. Однако все знают, что тут не обошлось без иностранных де нег. Ведь он иностранец, этот мистер Беллман, да?

— Швед. Но существует еще и какой-то русский след.

— Русский! Но вот тут-то и зарыта собака! Помните, я упоминал одного инженера? Сказал, что он, должно быть, гений? Так вот, его фамилия Хопкинсон. Так нам сказали, хотя никто его не видел. На чертежах, по которым мы работаем, стоит только сокращение английскими буквами — «НОР». Но выглядит это странно — такое впечатление, что сперва там было четыре буквы, но последнюю букву — вроде бы это должна быть «К» — старательно соскоблили. А в одном месте… она тоже стерта, в сущности, невидима, но я разглядел. Вот, я сейчас напишу вам это.

Он попросил у Фредерика карандаш и написал:

Н О Р Д

— Видите? Последняя буква вовсе не «К», а «Д». Вы знакомы с кириллицей, мистер Гарланд? Меня интересуют языки, иначе я бы не разгадал это. И когда я увидел это «Д», мой мозг сразу перестроился на другой алфавит. Видите, это русские буквы. И тогда то, что по-нашему означало бы «ХОП», по-русски звучит так: «НОРД».

— Норденфельс! — воскликнул Фредерик. — Клянусь небом, мистер Уотермен, вы нашли разгадку!

— Норденфельс? — удивился Уотермен.

— Шведский инженер. Исчез в России. Вполне вероятно, убит. Ах, черт меня побери… Это же поразительно. И вы говорите, они собираются опробовать это новое оружие через неделю-другую?

— Да, это так. Уже проверяют отдельные системы, котел, само собой, подачу патронов, электрогенератор… да и сейчас почти все это собрано, так что скоро «вагон» переправят на полигон в Тёрлби. Там проводятся испытания больших морских пушек, иногда стреляют где-то в море по плавучим объектам… Это все, что я знаю, мистер Гарланд. А теперь мне хотелось бы услышать кое-что от вас. Почему это заинтересовало вас? И что вы собираетесь делать дальше?

Фредерик кивнул:

— Вопрос справедливый. Я детектив, мистер Уотермен, и меня интересует человек, который стоит за всем этим. Насколько мне известно, паровые ружья не противозаконны, но я начинаю понимать, на что он нацелился, и, как только смогу предъявить ему обвинение, я это сделаю. Но вам я скажу больше… скажу, как хотел бы поступить с этим оружием: я хотел бы стереть его с лица земли.

— Слушайте, слушайте! — воскликнул мистер Пэтон, словно сидел в парламенте.

— Хорошо, я мог бы показать вам… — начал было Уотермен, но в эту минуту дверь отворилась, и вошел человек со стопкой книг в руках.

— О, извини, Генри, — сказал он. — Не обращай на меня внимания, продолжай. Привет, Сидней…

Генри и Сидней несколько смешались, но Фредерик спросил:

— А какие еще возможности предоставляют ваши курсы, мистер Уотермен?

— Ах, ну да, мистер Гарланд. Дело в том, что курсы — детище кооперативного общества, и первичным ядром была как раз эта библиотека… Часть книг мы получили в дар от Корреспондентского общества Рочдейла…

Было ясно, что новоприбывший уйти не намерен. Напротив, он присоединился к беседе и стал рассказывать историю городка. Вскоре Фредерику стали очевидны две вещи: первое — все они чрезвычайно гордятся тем, что им удалось построить, и вполне того заслуживают; и второе — что он, Фредерик, с каждой минутой все больше изнемогает от жажды.

Отклонив предложение осмотреть остальные части здания и проверить счета Кооперативного общества (это удовольствие, сказал Фредерик, он отложит до своего следующего визита), он попрощался с Генри Уотерменом и покинул помещение; но на улице вдруг замер и, к удивлению мистера Пэтона, уставился на афишу, наклеенную на стене здания напротив.

Время близилось к восьми, стемнело, дул холодный ветер, изредка срывались капли дождя, и газовые фонари, раскачиваемые порывами ветра, бросали неровный свет. В окнах зажглись лампы, из дверей ближайшего публичного дома тянуло теплом. Мужчины, усталой походкой возвращавшиеся после работы, или женщины, спешившие на свои кухни с парой селедок или кровяной колбасой, придавали улице оживленный вид, превращали ее в место активной человеческой деятельности; но не эта прихрамывающая лошадь, или та хорошенькая девчонка, или те двое мальчуганов, повздоривших из-за шапки, привлекли внимание Фредерика, нет, он смотрел именно на афишу.

Одно из имен на афише вдруг сунулось ему прямо в глаза и тут же трусливо спряталось опять. «Мюзик-холл „Парамаунт“ — на этой неделе — выступают: Великий Гольдини и его ручные голуби; мистер Дэвид Фиклинг, комик из Ланкашира; профессор Лаар, чудо-спирит; мисс Джесси Сексон, темпераментная певица; мистер Грэм Чейни, толстячок-мужичок…»

Джесси Сексон.

Старый снимок — сестра Нелли Бад!

— Что такое, мистер Гарланд? — спросил Сидней Пэтон, увидев, что Фредерик вдруг остановился, поморгал, всмотрелся во что-то, обнажил на минуту голову, почесал в затылке, наконец опять надел шляпу, сдвинув ее чуть не на затылок, и щелкнул пальцами.

— Тоска по культуре, мистер Пэтон. Накатывает волной, просто не устоять. Не присоединитесь ли ко мне? Где вы прячете этот ваш мюзик-холл «Парамаунт»?

Мистер Пэтон предложение отклонил, и Фредерик, поблагодарив его за помощь, отправился в театр один.

Мюзик-холл «Парамаунт» было удобное, привлекательное заведение, хотя во всем уже проглядывало оскудение, свидетельствовавшее об упадке; да и номера первой части программы в большинстве своем явно потеряли свежесть. Им не хватало блеска.

Джесси Сексон выступала в середине второй части программы, между комиком и жонглером. Фредерик даже вздрогнул от изумления, когда она вышла на сцену: это была копия миссис Бад не только внешностью, но и манерами: простовата, сердечна, с юмором, немного вульгарна. Она умела владеть публикой. И публике это нравилось; но ничего волнующего в ее номере не было. Несколько сентиментальных песенок, пара избитых шуток; без сомнения, она была здесь общей любимицей, которой никогда бы не удалось (или никогда не хотелось) подвизаться на юге.

Фредерик передал ей в гримерную свои комплименты и спросил, может ли он предложить ей бутылку шампанского; предложение было незамедлительно принято. Когда он появился в дверях, Джесси удивленно заморгала глазами.

— Вот так так! — сказала она. — Молодой человек! Моим нынешним поклонникам обычно около шестидесяти. Входите же, любовь моя, присаживайтесь и расскажите мне все-все о себе. Как мне вас называть? Вы Джонни, или Чарли, или — как?

Это было поразительно: почти точно та же самая женщина — только чуть-чуть притухшая; тот же милый юмор, приятный легкий флирт — совсем как у ее сестры, только чуть-чуть аффектированные. Ее костюмы были потерты и в пятнах; она явно переживала не лучшие времена.

— По правде говоря, — сказал он, — я приехал повидать вас из-за вашей сестры, Нелли Бад.

Глаза ее расширились, она чуть слышно охнула.

— Что-то случилось? — спросила она. — Что-то случилось, ведь так? Я это знаю, знаю…

Она села. Фредерик сел тоже и сказал:

— Боюсь, что она в больнице. Вчера на нее напали двое мужчин. Ударили, она потеряла сознание.

Она кивнула. Ее лицо даже под гримом стало совсем бледным.

— Я это знала, — проговорила она. — У нас с ней всегда так — мы всегда чувствуем, что чувствует другая… а вчера я испытала чудовищный удар, даже не могу вам объяснить… ужасное ощущение, что ты падаешь… И уже знала: что-то случилось. Это было утром, да? Около одиннадцати?

— Насколько мне известно, да, именно так, — сказал Фредерик. — Послушайте, это было глупо с моей стороны заказать шампанское. Может, вы предпочли бы бренди?

— Я выпью шампанское за все, что угодно, кроме похорон, — объявила она. — Но не думаю, что здесь дойдет до такого…

— Она держится. Ее поместили в больницу доктора Гая; за ней хорошо присматривают. Возможно, сейчас она уже пришла в себя.

— Послушайте, а вы кто такой? — спросила она. — Не хочу быть грубой, но… вы полицейский? Или кто?

Фредерик откупорил бутылку и стал рассказывать. Когда он заговорил о сеансах Нелли Бад, ее сестра кивнула.

— Помню, помню, — сказала она. — Я думала, это дело пустое, но она все же занялась спиритизмом. Я ее не одобряла, из-за этого мы и расстались. Последнее время мы уже не были так близки. Кто мог так поступить с нею?

— Кажется, я знаю, кто они, но не знаю, почему они это сделали. Вот вам моя визитная карточка. Вы дадите мне знать, если что-нибудь придет вам в голову?

— Само собой. Завтра вечером я выступаю, потом поеду в Лондон, навещу ее — это мой долг. Мне совершенно все равно, насколько мы разошлись с ней, но сестра есть сестра что бы там ни было.

Она взяла карточку и сунула ее в сумочку.

— Кстати, — спросил он, — вам знакомо имя Алистера Макиннона?

Она отреагировала мгновенно.

— Его-то? — сказала она с холодной насмешкой. — Эту маленькую скользкую мокрицу? Знаю ли я его? Увы, да. И, появись он сейчас здесь, я бы пинком вышвырнула эту мразь. Макиннон? Макслизняк он, вот кто, если хотите знать мое мнение. Ух! Он что, замешан в этом?

— Да… Только я не знаю как. Во всяком случае, он, кажется, способен вызывать сильные чувства. Я потерял его след. Но он должен знать, что с его матерью.

— С его матерью?

— С вашей сестрой. Миссис Бад.

— Что?!

Она внезапно вскочила, устремив ему в лицо пронзительный взгляд; ее пухлое тело буквально сотрясалось от гневного изумления.

— Вы сказали — его мать? Извольте объясниться, молодой человек, да попонятнее. Вы не смеете говорить мне подобные вещи без серьезных на то оснований.

Фредерик был поражен не менее ее самой. Он озабоченно провел пальцами по волосам, соображая, как ответить.

— Ради бога, простите, — сказал он. — Но я действительно полагал, что он сын вашей сестры. Он сам так сказал.

— Он сказал это? Ах, дьяволенок! Где он сей час? О господи, я хочу поехать и разорвать его на части. Как он посмел?! Как посмел!

Она опять села, бледная и трепещущая от ярости. Фредерик налил ей шампанского.

— Выпейте, — сказал он. — Пока не улетучились пузырьки. Какая же все-таки связь между вашей сестрой и Макинноном?

— А вы сами сказать не можете? — проговорила она с горечью.

Он покачал головой.

— Обыкновенная связь. С мужчиной. Конечно, они были любовники. Любовники! А я… — Внезапно у нее брызнули слезы из глаз. — А я тоже любила его. Как дура.

Фредерик ошеломленно молчал. Джесси Сексон высморкалась, вытерла глаза, сердито отхлебнула шампанского, закашлялась, задохнулась и разрыдалась вслух. Фредерик обнял ее; пожалуй, только в этом и был еще хоть какой-то смысл. Она приникла к нему и продолжала всхлипывать, а он гладил ее волосы, оглядывая запущенную, маленькую и узкую гримерную с треснувшим зеркалом и выцветшими шторами, с коробкой для грима на гримерном столике и с коптящей керосиновой лампой рядом… Здесь вполне можно было бы устроить уютное гнездышко, если есть кто-то, с кем его разделить; в такой гримерной можно бы испытывать даже волнение, если вы начинающая актриса, только что появившаяся на сцене. Но если вы Джесси Сексон, здесь возможно только одно: чувствовать себя ужасно одинокой. Он прижал ее к себе и нежно поцеловал в лоб.

Немного успокоившись, она мягко отстранила его и еще раз вытерла глаза резкими, сердитыми движениями, потом коротко, невесело засмеялась.

— В сорок шесть лет… рыдать как девчонка… А мы ведь ссорились из-за него. Можете себе представить? О, сейчас это так унизительно… Ну да что, все мы становимся глупы, когда приходит любовь. Да иначе оно как-то и не по-человечески, иначе мы были бы не люди, а машины, или лошади, или… ну, не знаю кто. О чем вы меня спросили, миленький?

— О Макинноне вообще… Он… он мой клиент. — Фредерик сел ровнее, на маленькой твердой софе их бока соприкасались. Он потянулся к бутылке, чтобы подлить ей шампанского. — Макиннон утверждал также, что его отец лорд Уитхем. Это тоже ложь?

— О, Джонни Уитхем? — Она засмеялась более естественно. — Ох, вот ведь чертов нахал! Представьте — это могло быть правдой. Он… Ах, миленький, я пока еще не способна думать как следует.

Она взглянула на себя в зеркало, сделала гримасу и подбила волосы, стараясь вернуть им форму.

— Лорд Уитхем? — напомнил он мягко.

— О да. Наверно, вы считаете меня дурой, по тому, как я веду себя… Так вы действительно хотите знать об Алистере? Ну что ж, он лгал мне достаточно часто, но одно рассказывал всегда одинаково. Он был незаконным сыном лорда. Так что это может быть правдой, если она чего-то стоит.

— А вы знали лорда Уитхема, не так ли?

— Знавала когда-то. Он обычно крутился вокруг Нелли, но я уверена, у нее никогда не было ребенка. Черт возьми, уж я-то знала бы это! Мы были достаточно близки… Мне говорили, он теперь стал политиком. Он что, тоже в этом замешан?

— Да, но провалиться мне на этом месте, если я знаю, каким образом. И ваша сестра не знает.

— Вот в этом я бы не поклялась, — сказала онаи налила себе еще стакан.

— Простите, не понял?

— Возможно, вы кое-что выясните, если съездите в Карлайл и порасспрашиваете местных жителей, — сказала она. — Как раз там я видела ее в последний раз, там мы с ней и поссорились… В прошлом году. Только в прошлом году.

— Что она там делала?

— О, вся эта спиритическая чушь. Там был кружок, или Лига идиотов Карлайла, понимаете, и ее туда пригласили… Я играла поблизости, а это насекомое, Макиннон, выступал в маленьком городке неподалеку от Дамфриса. Тогда-то я узнала, что Нелли его содержит. Вы только представьте! Он не совершенствовался в своем искусстве — искусстве! — он так это называет, — и постоянно разрывал контракты. Конечно, режиссерам это не нравилось, и они правы. Словом, он был без гроша, и Нелли вступилась и… Ах, ну да. Это небольшое местечко, Незербригг… сразу по ту сторону границы.

— Там где-то близко имение Уитхема?

— Да, недалеко. Но Уитхема я не видела уже много лет и Нелли тоже. Ведь он женился и перестал таскаться по мюзик-холлам. Как же ее звали?.. Леди Луиза Какая-то. Крупные землевладельцы. Графитовые рудники.

— Графит? — встрепенулся Фредерик.

— Вроде бы так. А что это — графит?

— Его используют для карандашей…

«И для парового оружия», — подумал он, но не сказал вслух. Вместо этого он дал ей возможность болтать о чем угодно; она была словоохотлива по натуре и явно радовалась, что есть с кем поговорить. Для своего расследования он почерпнул немного. Но о себе она говорила взахлеб: вспоминала забавные истории, живые сценки, скандальные ситуации; отсмеявшись, он сказал:

— Джесси, вы должны писать мемуары.

— Это мысль, — согласилась она. — Да только станут ли их печатать?

Оба согласились на том, что вряд ли это возможно, и расстались закадычными друзьями. Прежде чем улечься в свою холодную постель в отеле «Железнодорожный», он достал карту и отыскал Дамфрис, Карлайл и, наконец, Тёрлби, где был полигон. В самом деле, недалеко. Поездом можно добраться туда, пожалуй, еще до полудня. А где владения лорда Уитхема? Не помечено. Может, вот здесь?.. Что же до графита… Семейство леди Уитхем… Беллман… Бедная старушка Нелли. И бедняжка Джесси тоже. Обе влюблены в Макиннона. Как, черт бы его побрал, он так влиял на женщин, что у них загорались глаза? Это сверхъестественно. Абсолютно сверхъестественно. А вот на Салли не подействовало. Чуткая девочка. Тёрлби… Утром поехать туда.