Глава четвертая. Я забыла, какое удовольствие доставляла мне раньше музыка

Я забыла, какое удовольствие доставляла мне раньше музыка. Когда‑то я слушала ее до одури, пока не почувствую, что барабанные перепонки вот‑вот лопнут. Я долго не решалась включить музыкальный центр. А ведь было время, когда я делала это автоматически. Теперь я стояла и смотрела на него, потом походила вокруг. Случай с электричеством нарушил ставший привычным распорядок дня. Я заставляла себя чаще выходить из дому, гуляла часок на пляже, старалась не бродить в пижаме целый день. Делала все, чтобы вернуться в мир живых и не проваливаться в паранойю. Однажды утром, проснувшись, я с удивлением ощутила себя менее измочаленной. Мне захотелось что‑нибудь послушать, и я нажала на кнопку музыкального центра. Конечно, вскоре я заплакала – эйфория продлилась недолго.

Назавтра все повторилось. Я даже не устояла и немного подвигалась под музыку. Прежние привычки возвращались. Как безумная, я в одиночестве танцевала посреди гостиной. Единственное отклонение от старых привычек: в Малларанни наушники были не нужны, и я включала музыку на полную громкость, с ревущими басами. The dog days are over, the dog days are done. Can you hear the horses? ’Cause here they come. [1]

Я делила сцену с Флоренс из Florence and the Machine.

Я знала эту песню наизусть, каждый аккорд, каждую нотку. Я вертелась и извивалась, тонкая пленка пота покрывала кожу, собранные в хвост волосы летали во все стороны, щеки пылали. В какой‑то момент ударные выбились из ритма. Я уменьшила звук, но неизвестно откуда взявшийся грохот продолжался. С пультом в руке я подошла к входной двери и увидела, что она дрожит от ударов. Я сосчитала до трех и только потом открыла.

– Здравствуй, Эдвард, чем могу помочь? – Я одарила его самой обворожительной улыбкой.

– Сделай потише свою чертову музыку.

– Тебе не нравится английский рок? Твои соотечественники…

Он шарахнул кулаком по стене:

– Я не англичанин.

– Да это ясно с первого взгляда, тебе недостает их легендарной флегматичности.

Я продолжала улыбаться ему во весь рот. Он сжимал и разжимал кулаки, закрыл глаза, глубоко вздохнул.

– Ты меня достаешь, – выдавил он своим хриплым голосом.

– Да что ты, вовсе нет. Ты почти полная противоположность тому, кого я хотела бы достать.

– Берегись.

– Ой, как страшно.

Он нацелил на меня указательный палец, сжав челюсти.

– Я прошу тебя уменьшить громкость, вот и все. Из‑за твоей музыки в моей фотолаборатории все дрожит, и это мне мешает.

Я расхохоталась:

– Так ты действительно фотограф?

– Какое тебе дело?

– Да никакого. Просто подумала, что ты наверняка скверный фотограф.

Будь я мужчиной, он бы мне врезал. Я продолжала:

– Фотография – искусство, и значит, требует хоть какой‑то чувствительности. А ты ее напрочь лишен. И, следовательно, непригоден для этой профессии. Ладно, послушай, я с удовольствием с тобой поболтала… да нет, шучу, ты уж извини, меня ждут другие дела.

Я посмотрела на него с вызовом, повернула пульт в направлении музыкального центра и вывела громкость на максимум. Happiness hit her like a bullet in the head struck from a great height by someone who should know better than that. The dog days are over, the dog days are done [2], – вопила я. И принялась выплясывать, перед тем как захлопнуть дверь у него перед носом.

Я ликовала, танцуя и распевая во всю глотку. Как же здорово заткнуть ему пасть! Мне захотелось еще повеселиться: я решила продолжить начатое и окончательно испортить ему день. Он наверняка сейчас пойдет выпить пива, чтобы успокоиться, это как раз в его духе.

В отличие от прошлого раза я вошла в паб самым цивилизованным образом. Помахала присутствующим рукой и добавила к приветствию улыбку. Заказала стакан красного вина и сразу же расплатилась, после чего села за стойку на приличном расстоянии от соседа.

Он был еще мрачнее, чем обычно, похоже, я действительно изрядно действовала ему на нервы. Он крутил в руке зажигалку, по‑прежнему играл желваками и одним глотком осушил кружку. Потом мотнул головой, заказывая следующую. Его взгляд остановился на мне. Я приветственно подняла бокал, глотнула и едва удержалась, чтобы не выплюнуть. Вино, если его вообще можно так назвать, было омерзительным. По сравнению с ним любое пойло в пластмассовой бутылке заслуживало рекомендации сомелье. А я на что рассчитывала? Откуда взяться приличному вину в этой ирландской дыре, где пьют только гиннесс и виски? Но это не помешало мне смотреть на Эдварда с вызовом.

Наши забавы продолжались добрых полчаса. И в конце концов победила я, потому что он встал и двинулся к выходу. Я выиграла битву – мне удалось хоть что‑то сделать за день.

Переждав несколько минут, я тоже ушла. Стало темно. Я подняла воротник пальто. Был конец октября, и первые признаки зимы становились все более очевидными.

– Так я и думал, – раздался хриплый голос.

Эдвард ждал возле моей машины. Его спокойствие настораживало.

– Я думала, ты вернулся домой. Не пора проявлять фото?

– Из‑за тебя я сегодня запорол целую пленку, так что даже не заикайся о моей работе. Тебе‑то самой наверняка неизвестно, что такое работа.

Не дав мне времени ответить, он продолжил:

– Не обязательно хорошо знать тебя, и так понятно, что ты целыми днями ничего не делаешь. У тебя что, нет родных или друзей, которые где‑то ждут?

Страх лишил меня дара речи, и он уверенно продолжил атаку:

– Конечно нет! Кому ты нужна? Ты же не представляешь никакого интереса. У тебя наверняка когда‑то был парень, но он умер со скуки…

Моя рука взлетела сама собой. Я ударила так сильно, что его голова запрокинулась. Он потер щеку и криво усмехнулся:

– Я попал по больному месту?

Мое дыхание ускорилось, подкатили слезы.

– Понял, он тебя бросил. И был абсолютно прав.

– Пропусти меня, – попросила я, потому что он загораживал проход к моей машине.

Он придержал меня рукой и посмотрел прямо в глаза:

– Никогда больше так не делай. И позаботься об обратном билете.

Он резко отпустил мою руку и растворился в темноте. Тыльной стороной ладони я вытерла слезы. Меня так трясло, что я выронила ключи. Я сражалась с дверцей, когда мимо меня на огромной скорости промчалась машина Эдварда. Нет, этот мужчина не убийца, но он опасен.

Я сидела на полу посреди гостиной. Ее освещал слабый свет. Первая бутылка вина почти опустела. Я прикуривала одну сигарету от другой. В конце концов я схватила телефон:

– Феликс, это я.

– Что новенького в стране баранов?

– Я больше не могу, выдохлась.

– Что ты говоришь?

– Честное слово, я старалась, заставляла себя, но у меня ничего не получается.

– Это пройдет, – мягко сказал он.

– Нет! Это никогда не пройдет, все кончено, все совсем кончено.

– Тебе и должно быть плохо сегодня – день рождения Клары, слишком много воспоминаний.

– Ты пойдешь к ней завтра?

– Да, я все сделаю… Возвращайся домой.

– Спокойной ночи.

Спотыкаясь, я доковыляла до кухни. Отставила вино. Разбавила апельсиновым соком ром и, держа в одной руке стакан, в другой бутылку, вернулась в гостиную, чтобы снова рухнуть на пол. Я пила, курила и плакала, пока не рассвело.

Было уже совсем светло, когда мой желудок скрутило. Я кинулась к унитазу, не замечая предметов, которые сшибаю по пути. Мое тело сотрясали все более сильные спазмы. Мне показалось, что рвота продолжалась несколько часов, потом я еле доплелась до душа и, не потрудившись раздеться, уселась под струями, подогнув колени, раскачиваясь вперед и назад и испуская громкие стоны. Горячая вода сменилась теплой, потом холодной и, наконец, ледяной.

Мокрая одежда валялась на плиточном полу ванной. Чистое сухое белье не принесло мне никакого облегчения, даже толстовка Колена. Я задыхалась. Натянув капюшон на голову, я вышла на улицу.

Ноги хоть и с трудом, но все же дотащили меня до пляжа. Растянувшись на песке, я наблюдала за разбушевавшимся морем. Дождь молотил меня по лицу, а ветер, несущий песок, хлестал по нему. Мне хотелось уснуть навсегда, и не имело значения, где я нахожусь. Мое место – рядом с Коленом и Кларой. Я нашла отличный уголок, чтобы к ним присоединиться. Я плавала где‑то между сном и явью. Сознание потихоньку покидало меня, тело становилось все более тяжелым, я мягко погружалась в небытие. Темнело. Буря помогала мне уйти.

Совсем рядом раздался собачий лай, я почувствовала, что пес обнюхивает меня и легонько подталкивает носом, стараясь вызвать реакцию. Потом раздался свист, и он отбежал. Теперь мне удастся завершить свое путешествие.

– Что ты здесь делаешь?

Я узнала хриплый голос Эдварда, и меня охватил страх. Я свернулась клубком, изо всех сил зажмурилась и закрыла рукой голову, чтобы защититься.

– Оставь меня в покое! – вскрикнула я слабым голосом.

Потом я ощутила на себе его руки, и это было как электрошок. Я отбивалась ногами и кулаками:

– Отпусти меня!

Я сумела высвободиться. Попыталась встать, однако слабость не позволила мне это сделать. Почва ушла из‑под ног, и я едва не упала. Я почувствовала, что Эдвард подхватил меня.

– Замолчи и не сопротивляйся.

Больше бороться я не могла и инстинктивно обхватила его за шею. Его тело сразу же защитило меня от порывов ветра. Дождь прекратился, мы были под крышей. Держа меня на руках, он поднялся по лестнице. Толкнул плечом дверь, прошел по комнате и положил меня на кровать. Я не подняла голову и съежилась. Боковым зрением я увидела, как он отшвырнул свою куртку в угол. Потом ненадолго вышел и вернулся с полотенцем на шее и еще одним в руках. Присел передо мной на корточки и стал вытирать мне лоб и щеки. У него были большие руки. Он стащил с меня капюшон и высвободил волосы.

– Сними свитер.

– Нет, – возразила я охрипшим голосом и потрясла головой.

– У тебя нет выбора, не разденешься – заболеешь.

– Не могу.

Я дрожала все сильнее. Он наклонился, снял с меня сапоги и носки.

– Встань.

Чтобы подняться, я оперлась на кровать. Эдвард стянул с меня толстовку Колена. Я потеряла равновесие, он подхватил меня за талию, подержал несколько мгновений, прижав к себе, и отпустил. Потом дернул за молнию на моих джинсах и спустил их, чтобы я могла из них выбраться. Его руки тронули мою спину, когда он снимал с меня майку. Остатки стыдливости вынудили меня скрестить на груди руки. Он порылся в шкафу, вернулся с рубашкой и помог мне ее надеть. Воспоминания нахлынули одновременно со слезами. Эдвард застегнул каждую пуговицу и спрятал под рубашку мое обручальное кольцо.

– Ложись.

Я легла, и он натянул на меня покрывало. Откинул волосы со лба. Я почувствовала, что он собирается уйти. Дыхание стало прерывистым, рыдания усилились. Я открыла глаза и впервые посмотрела на него. Он секунду постоял рядом и вышел. Я вытащила из‑за ворота обручальное кольцо и сжала его в ладони. Потом улеглась в позе зародыша, уткнулась головой в подушку и начала проваливаться в сон.

Просыпаться не хотелось, тем не менее ощущения пробуждались. Веки затрепетали. Стены комнаты оказались не серыми, а белыми. Я протянула руку к столику, чтобы включить ночник, но рука провалилась в пустоту. Рывком я уселась на кровати, и на меня обрушилась жуткая головная боль. Кончиками пальцев я массировала виски, и постепенно воспоминания о минувшем дне вернулись, стремительно прокручиваясь перед глазами. Что касается ночи, то на ее месте образовалась огромная черная дыра.

Я сделала несколько осторожных шагов. Приложила ухо к двери, прислушалась и только потом открыла ее. В коридоре царила тишина. Возможно, я смогу потихоньку сбежать, и Эдвард меня не заметит. Я на цыпочках подходила к лестнице, стараясь как можно меньше шуметь. Вдруг я услышала покашливание и застыла на месте. За мной стоял Эдвард. Я сделала глубокий вдох, перед тем как повернуться к нему. Он оглядел меня с ног до головы, лицо его оставалось непроницаемым. В этот момент я осознала, что на мне лишь его сорочка. Я потянула ее книзу, пытаясь прикрыть ноги.

– Твоя одежда в ванной, уже высохла, наверное.

– Это где?

– Вторая дверь в глубине коридора, и не заходи в соседнюю комнату.

Он сбежал по лестнице так быстро, что я не успела ничего ответить. Он пробудил мое любопытство, запретив заглядывать в одну из комнат. Но я не рискнула поддаться искушению и направилась за одеждой. Типичная ванная закоренелого холостяка, подумала я, открыв дверь. Скомканные полотенца, гель для душа, зубная щетка и зеркало, в котором мало что разглядишь. Мои вещи, развешанные на полотенцесушителе, были сухими. Я с облегчением сняла с себя Эдвардову рубашку. Держа ее в руках, я озиралась, не зная, что с ней делать. Потом заметила корзину для грязного белья. Я уже спала в его постели, поэтому его вчерашние трусы меня не испугают. Тут я заметила вешалку и решила ею воспользоваться.

Я автоматически ополоснула лицо водой, от этого мне стало гораздо лучше, даже показалось, что я теперь хорошо соображаю. Я вытерлась рукавом толстовки и почувствовала, что готова к встрече с Эдвардом, а может, и к ответам на его вопросы.

В дверях гостиной я переминалась с ноги на ногу. Подбежал рысцой Постмен Пэт и потерся о мои ноги. Я погладила пса, чтобы оттянуть разговор с его хозяином, который стоял ко мне спиной за кухонной стойкой.

– Налить кофе? – резко спросил он.

– Да, – ответила я, подходя к нему.

– Есть хочешь?

– Поем позже, вполне достаточно кофе.

Он наполнил тарелку и поставил ее на стойку. От запаха яичницы у меня потекли слюнки. Я бросила на тарелку подозрительный взгляд.

– Садись и ешь.

Я не раздумывая подчинилась. Во‑первых, я умирала с голоду, во‑вторых, его тон не располагал к возражениям. Эдвард всматривался в меня, стоя с чашкой в руках и сигаретой в зубах. Я поднесла вилку ко рту и широко раскрыла глаза. Пусть он не слишком любезен, но его яичница – шедевр кулинарного искусства. Время от времени я поднимала глаза над тарелкой. Ни угадать, о чем он думает, ни выдержать его взгляд у меня не получалось. Тогда я принялась рассматривать окружающую обстановку. Единственно возможный вывод: Эдвард разгильдяй. В гостиной царил полный бардак. Повсюду разбросаны журналы, книги, фотоаппаратура, кучи одежды, пепельницы, полные окурков. Рядом с моей чашкой приземлилась сигаретная пачка, и я повернула голову к хозяину.

– Тебе до смерти хочется курить, – сказал он.

– Спасибо.

Я встала с табурета, закурила и направилась к большому окну:

– Эдвард, я должна тебе объяснить, что произошло вчера.

– Ты ничего не должна, я бы помог в такой ситуации любому.

– Вопреки тому, что ты, наверное, думаешь, я не привыкла устраивать подобные спектакли. Хочу, чтобы ты это понял.

– Плевать мне на то, что заставило тебя это сделать.

Он направился к входной двери и распахнул ее. Этот грубиян выгонял меня. Я в последний раз погладила пса, который от меня не отходил. Потом прошла мимо его хозяина и вышла на крыльцо. Остановилась, чтобы заглянуть ему в глаза. Как можно быть таким жестоким?!

– До свидания, – небрежно бросил он.

– Если тебе что‑то понадобится, обращайся.

– Мне ничего не нужно.

Он захлопнул дверь у меня перед носом. Я долго стояла на крыльце. Ну и урод!

Чтобы привести дом в порядок, мне пришлось сделать генеральную уборку. Место действия не имеет значения – последствия пьянки и похмелье всюду одинаковы.

Феликс в который раз прекрасно выступил в роли психотерапевта, часами выслушивая по телефону мои жалобы. Я только что пережила очередной кризис, но все еще оставалась на ногах. И собиралась предпринять новую попытку излечения.

Я раздумывала, с какого бока к этому подступиться, когда раздался стук в дверь. С удивлением увидела на пороге соседа. Боги были не на моей стороне. Я не встречалась с ним с тех пор, как покинула его дом неделей раньше, и отнюдь не скучала по нему.

– Здравствуй, – сухо сказал он.

– Здравствуй, Эдвард.

– Мне придется все же обратиться к тебе с просьбой. Можно оставить у тебя мою собаку?

– А разве обычно ты его не оставляешь Эбби и Джеку?

– Не могу их просить – слишком надолго уезжаю.

– Что значит надолго?

– На две недели, а то и больше.

– Когда я должна его забрать?

– Сейчас.

Нахальства ему не занимать. Он даже не выключил двигатель своей машины, чтоб уж наверняка приставить мне нож к горлу. Поскольку я замешкалась с ответом, он криво усмехнулся и сказал:

– Ладно, проехали.

– Извини, но мне все‑таки нужно подумать, если ты не против?

– Подумать? Чтобы взять на несколько дней собаку?

– Ты так любезно попросил… Хорошо, приводи его.

Он открыл заднюю дверцу своего внедорожника, и оттуда выскочил Постмен Пэт. Гораздо более дружелюбный, чем его хозяин. Он с такой радостью кинулся ко мне, что я даже улыбнулась.

– Ну, я поехал, – сказал Эдвард.

Он сел за руль.

– Погоди, он без поводка?

– Поводок не нужен: свистни, и он прибежит.

– Это все?

Эдвард захлопнул дверцу и сразу рванул с места. Урод он и есть урод. К тому же у него появилась мерзкая привычка постоянно хлопать дверью у меня перед носом.

И вот уже три недели я работаю собачьей нянькой. Три недели. Эдварду на меня наплевать. Но пес оказался очень славным – в данную минуту он мой лучший друг. Да и вообще мой единственный друг в этом медвежьем углу. Он повсюду следует за мной, спит вместе со мной. Когда я начинаю с ним разговаривать, мне становится как‑то не по себе. В кого я превращаюсь? Ни дать ни взять бабулька и ее любимый песик. Даже если этот песик выглядит как нечто среднее между медведем и ослом. Такая вот невообразимая помесь.

Я открывала для себя радость присутствия четырехлапого приятеля. Мне это нравилось, если не считать тех моментов, когда он исчезал. Во время нашей каждодневной прогулки по пляжу он непременно сбегал от меня. Я отчаянно свистела, но это не действовало. Сегодня я волновалась больше обычного. Слишком долго его не было видно.

Бегая по пляжу, я вспотела и раскашлялась так, что казалось, легкие разорвутся. Опустив голову и опершись руками о колени, я старалась восстановить дыхание и в этот момент услышала лай Постмена Пэта. Он возвращался ко мне в сопровождении незнакомки. Я приложила ладонь козырьком ко лбу. Чем ближе она подходила, тем очевиднее для меня становилось, что я ее раньше не видела – нельзя пройти мимо этой девушки, не заметив ее. Она выглядела примерно моей ровесницей. На ней была шотландская мини‑юбка и рейнджерские ботинки. Пневмония поджидала ее в одном шаге, если судить по глубокому декольте, едва прикрытому кожаным блузоном. На голове золотисто‑каштановая грива. Перед тем как подойти ко мне, она подняла палку и далеко зашвырнула ее.

– Отстань, противное животное, – крикнула она со смехом.

С широкой улыбкой она приблизилась ко мне.

– Привет, Диана, – сказала она и тут же поцеловала меня.

– Добрый день, – удивленно ответила я.

– Я узнала, что он на твоем попечении, и пришла узнать, не слишком ли он тебя обременяет.

– Нет, я справляюсь, если не считать сегодняшней истории.

– Ой, не парься, уж и не знаю, сколько раз я плюхалась задницей на песок, пытаясь его догнать. Он слушается только Эдварда. Впрочем, кто же рискнет шалить с моим братом?!

Она расхохоталась, а я не была уверена, что все поняла: она тарахтела как пулемет.

– Эдвард – твой брат?

– Да. Ой, извини, я не представилась, я Джудит, его младшая сестра.

– А я Диана, но тебе это уже известно.

– Предложишь мне что‑нибудь выпить?

Она взяла меня под руку, заставила развернуться и увлекла по направлению к коттеджу. Эта девушка не была сестрой Эдварда: папа с мамой не могли родить двух таких разных детей. Единственное, что у них было общего, это цвет глаз – у Джудит они были точно такими же, как у Эдварда, зеленовато‑голубыми.

Я открыла перед ней дверь, она тут же развалилась на диване, положив ноги на низкий столик.

– Хочешь кофе, чаю?

– Ты же вроде француженка, так что у тебя должна найтись бутылочка вина. Сейчас как раз время аперитива.

Через пять минут мы подняли бокалы и чокнулись.

– Диана, не верю, что ты такая же дикарка, как мой брат. Почему ты здесь обосновалась? Согласна, тут красиво, но почему это пришло тебе в голову?

– Ничем не хуже любого другого приключения: поселиться в полном одиночестве на берегу моря. А ты где живешь?

– В Дублине, над одним пабом, приезжай как‑нибудь ко мне.

– Может, приеду.

– А здесь ты уже сколько? Ты не работаешь?

– Сейчас нет. А ты?

– У меня отпуск на несколько дней, но вообще‑то я вкалываю в порту. Руковожу распределением грузов. Не слишком увлекательно, но позволяет оплачивать квартиру и счета.

Она продолжила болтовню, как заправская сплетница. Потом ее словно какая‑то муха укусила, и она резко вскочила:

– Я тебя покидаю, Эбби и Джек ждут.

Она уже открывала входную дверь.

– Погоди, ты забыла сигареты.

– Оставь себе, это контрабанда, у меня джентльменское соглашение с докерами, – подмигнула она.

– Ты же не пойдешь пешком, уже совсем темно. Давай подвезу!

– Да брось ты! Небольшая зарядка моим ляжкам не повредит. До завтра!

Назавтра Джудит пришла, как и обещала. Потом послезавтра. Это был третий день оккупации моего личного пространства. Удивительно, но ее присутствие не давило на психику. Она меня веселила. Вызов был у Джудит в крови. Она подчеркивала свои формы, достойные итальянской звезды, и, едва раскрыв рот, ругалась как извозчик. Абсолютно взрывной коктейль. Она потчевала меня цветистыми рассказами о своих запутанных любовных историях. Вообще‑то она ничего не боялась и была совершенно уверена в себе, однако первый попавшийся красавчик неизменно ловил ее на крючок. Стоило появиться на горизонте очередному «скверному парню» – и она пропала.

Этим вечером она осталась у меня на ужин. Ела за четверых и пила как крепкий мужик.

– Мы тут одни, не возражаешь? – спросила она, расстегивая джинсы.

Я открыла дверь собаке, требовавшей положенную вечернюю прогулку.

– Почему брат оставил тебе своего бобика?

– За мной был должок.

Она взглянула на меня с подозрением. Я сделала вид, что ничего не заметила, и уселась на диван, подогнув ноги.

– Эдвард всегда был таким? – неожиданно для самой себя спросила я.

– «Таким»? Что ты имеешь в виду? – переспросила она, обозначив пальцами кавычки.

– Таким мужланом, дикарем, молчуном…

– А, ты об этом? Да, всегда. Мерзкий характер с детства.

– Ну и ну, остается пожалеть ваших родителей.

– Эбби тебе ничего не рассказала? Нас воспитали они с Джеком. Наша мать умерла, рожая меня, Эдварду было тогда шесть лет. Отец не хотел нами заниматься и отдал дяде и тете.

– Очень сочувствую.

– Не надо, не сочувствуй. У меня были чудесные родители, и я ни в чем не нуждалась. Я никогда не назову себя сиротой.

– Вы не жили с отцом?

– Время от времени мы проводили с ним по нескольку дней, если он соблаговолит пропустить работу. Но это был ад. Из‑за Эдварда.

– Он не радовался встрече с отцом?

– Нет, он считает, что родители нас бросили. И злится за это на целый свет. Несмотря на то что он восхищался папой, стоило им оказаться в одной комнате, как атмосфера немедленно накалялась.

– С какой стати?

– У Эдварда один в один папин характер. Поэтому между ними все время проскакивали искры. Они не могли не орать друг на друга.

– А ты оказывалась между ними?

– Ну да, можешь себе представить обстановочку.

– Конфликт длится по сей день?

– Папа умер.

– Ой…

– Вот так вот, мы постоянно огребаем.

Она коротко хохотнула, закурила и несколько мгновений смотрела в пространство, после чего продолжила:

– Они грызлись до самого конца, но Эдвард оставался с отцом все время, пока тот болел. Часами сидел у его постели. Думаю, они разобрались со своими отношениями. Никогда не узнаю, что они друг другу сказали. Эдвард отказывается об этом говорить, он только заверил меня, что папа ушел спокойно.

– Сколько вам тогда было?

– Мне – шестнадцать, Эдварду двадцать два. Он сразу заявил, что теперь он – глава семьи и должен меня обеспечивать. Эбби и Джек не могли ничего сделать, он забрал меня, и мы вместе переехали.

– А как он со всем справлялся?

– Понятия не имею, он учился, работал и заботился обо мне. С годами он выковал себе панцирь, защищающий его от всего и от всех.

– У него нет друзей?

– Всего несколько, и он их тщательно отбирал. Он не в состоянии кому‑либо доверять. Уверен, что его предадут или бросят. Он научил меня справляться со всем самостоятельно, ни на кого не рассчитывая. Он всегда защищал меня и легко пускал в ход кулаки, когда в моем окружении попадался парень, с его точки зрения, излишне предприимчивый.

– Он вспыльчивый?

– Скорее нет, дерется, только если его достанут, – словом, из тех, кого нужно довести до предела.

– Похоже, именно это я и сделала, – пробормотала я.

Она поглядела на меня, прищурившись:

– Но ты же не боишься его?

– Не знаю, он ужасно ведет себя со мной.

Она расхохоталась.

– Ты для него, конечно, как бельмо на глазу, но не беспокойся, он человек принципов. Один из них – на женщину никогда нельзя поднимать руку. Он скорее из тех, кто всегда придет на помощь попавшей в беду барышне.

– С трудом представляю, что человек, о котором ты говоришь, – мой сосед.

Накануне своего отъезда в Дублин Джудит присоединилась к нашей с Постменом Пэтом ежедневной прогулке. Мы сидели на песке. Она снова попыталась узнать обо мне побольше.

– Ты что‑то скрываешь. Что ты здесь делаешь? Не могу смириться с тем, что ни Эбби, ни мне не удалось ничего выпытать.

– Потому что нечего выпытывать. Уверяю тебя, в моей жизни ничего интересного.

Я отправилась на поиски Постмена Пэта. Он снова ухитрился сбежать. Я помчалась к коттеджам. Мне всегда было страшно, что его собьет машина или, что еще хуже, Эдвард вернется и увидит, как его собака носится где попало.

Я поймала его и тянула за ошейник, пытаясь вернуть на пляж. В этот момент к коттеджам подъехал внедорожник Эдварда. Мне хотелось наглядно доказать, что я пользуюсь у пса авторитетом, и я надежно удерживала его, не отпуская, пока к нам не подойдет хозяин. Пес устроил ему бурный прием, а Эдвард сверлил меня взглядом. Так мы и стояли, меряясь взглядами, а собака носилась от одного к другому.

Раздался пронзительный вопль. К нам летела Джудит. Она подпрыгнула и повисла на шее брата. Мне показалось, что я поймала на его лице намек на улыбку. Наконец она отпустила Эдварда. Чтобы тут же схватить за подбородок и, нахмурив брови, всмотреться в него.

– Паршиво выглядишь.

– Прекрати.

Он высвободился и повернулся ко мне:

– Спасибо за собаку.

– Не за что.

Джудит захлопала в ладоши и повернулась к нам, переводя взгляд с меня на него.

– Вот это, блин, беседа! Эдвард, тебе удалось произнести больше двух слов подряд. А ты, Диана, обычно более разговорчива.

Я пожала плечами.

– Хватит, Джудит, – зарычал Эдвард.

– Собака, угомонись!

– Эбби и Джек ждут нас.

– Дай мне хотя бы попрощаться с новой подругой.

Эдвард воздел глаза к небу и зашагал вперед. Джудит обняла меня:

– Я приеду через две недели, на рождественские каникулы. Приду к тебе, и ты мне во всем признаешься.

– Не думаю.

Я тоже обняла ее. С этой девушкой мне было хорошо.

Я стояла на пляже и смотрела, как они уходят. Джудит вприпрыжку бежала рядом с братом, ей было радостно с ним. Судя по всему, и ему с ней, насколько он вообще умел радоваться.