Новая гармония

Иногда события в паутине перемен проходят путь, описывающий полный круг. Один из таких путей начался с открытия, в котором встретились все признаки идеальной технологии: она должна быть вездесущей, ориентированной на пользователя и восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

В 1940-е годы самой большой опасностью для экипажей самолетов Б-29 были не снаряды вражеских зениток, рвущиеся вокруг, а маленькие вакуумные трубки, отвечавшие за полет самолета и его курс. На борту Б-29, как и на многих образцах военной техники того времени, были тысячи таких трубок, и если бы хоть одна из них вышла из строя, то мало никому не показалось бы. Беда заключалась в том, что от этих трубок зависело все электрооборудование, они выступали в качестве выключателей и усилителей для обогревателей, инструментов, радиоаппаратуры и двигателей.

В вакуумной трубке от горячего элемента накаливания239 – 38, 52 к металлической пластинке-основанию шел поток частиц. Он усиливал слабый электрический заряд (радиосигнал или ток от батарей). К сожалению, стеклянные вакуумные трубки легко бились, нити накаливания были подвержены коррозии и рвались, нарушалась герметичность трубок. Все это могло привести к неисправности переключателей, в которых были установлены трубки, а как следствие – и к поломке всего агрегата (двигателя или радиостанции). Кроме того, для разогрева вакуумных трубок требовалось время, что представляло собой еще один недостаток. Даже несколько секунд задержки имели огромное значение, если трубки служили, например, усилителями в судовом оборудовании для предупреждения торпедного удара. Неудивительно, что активно велись поиски более надежной и быстродействующей альтернативы вакуумным трубкам.

Идеальной заменой хрупкому стеклу могло стать нечто твердое и прочное. За несколько лет до Второй мировой войны в Телефонных лабораториях Белла (в смутной надежде улучшить качество телефонной связи) инженеры проводили исследования так называемых полупроводников, но с началом войны проект был отправлен «на полку». В 1945 году Белл вернулся к этим разработкам и сформировал специальную группу во главе с Уильямом Брэдфордом Шокли.

Эта группа совершила прорыв, за который в 1956 году была удостоена Нобелевской премии по физике. Ученые обнаружили, что если в кристаллическую решетку полупроводника добавить примеси, то его атомная решетка либо получает дополнительные электроны, либо, в зависимости от примеси, теряет их, и вместо них остаются «дырки». При помещении такого кристалла в электрическое поле отрицательно заряженные электроны переходят на положительный электрод, то же самое делают и «дырки». В том или ином случае возникает однонаправленный ток, который можно использовать таким же образом, как и поток частиц в вакуумной трубке, в качестве усилителя или переключателя – эффект воспроизводится с той же скоростью, с которой включается магнитное поле, несколько тысяч раз в секунду. Новое устройство получило название «транзистор». Транзистор был подходящей заменой для вакуумной трубки – он состоял из цельного кристалла, был гораздо менее хрупким, работал дольше и намного быстрее. Первые транзисторы Шокли были сделаны из полупроводника германия. Поскольку германий достаточно редок в природе и ценится на вес золота, позже Шокли перешел на кремний, который используется в транзисторах и по сей день. На начальных этапах работы германий получали из цинковых руд, залегавших в том числе в районе штатов Миссури, Оклахома и Канзас.

Германий был открыт в 1886 году, как нетрудно догадаться, ученым из Германии, профессором аналитической и технической химии Фрайбергской горной академии Клеменсом Винклером. Он считался гением химической аналитики. Когда была обнаружена большая жила аргиродита, его попросили исследовать химический состав нового минерала. Винклер выяснил, что аргиродит на 74,7 % состоит из серебра, 17,1 % составляет сера, 0,66 % – оксид железа, 0,22 % – оксид цинка, 0,33 % – ртуть. Чем же были оставшиеся 7,01 %? После продолжительных химических опытов Винклер объявил об открытии нового минерала, германия, и вернулся к своим основным занятиям. На первом месте была разработка газовой бюретки, прообраза современного оборудования для контроля чистоты воздуха вокруг металлургических предприятий и других производств.

Газовая бюретка служила для анализа выбросов240 – 110, 197 из заводских труб, в ней содержалась жидкость, которая впитывала газ и меняла цвет в зависимости от его концентрации. Эта информация представляла интерес для промышленников, особенно для металлургов – она экономила их деньги. Дело в том, что в доменных печах для снижения количества окислов железа применялся моноксид углерода (угарный газ) и твердый углерод. С помощью газоаналитического оборудования можно было обнаружить присутствие неиспользованного угарного газа и пустить его в дело. Такая техника также помогала зафиксировать следы несгоревшего топливного газа, а также других веществ, пригодных для повторного ввода в рабочий цикл. Все эти меры способствовали усовершенствованию конструкции доменных печей и вытяжных труб. Газоаналитические приборы работали и в шахтах, где позволяли выявлять наличие ядовитых или взрывоопасных газов. Работа Винклера имела такое значение, что его стали называть «отцом газового анализа».

К счастью для нашего рассказа, зигзаг истории уводит нас прочь от столь приземленной химической темы. На самом деле Винклер больше всего интересовался кобальтом. Его отец служил управляющим на крупном кобальтовом производстве, и Винклер мальчишкой часто бывал у отца на работе. В то время кобальт наиболее широко применялся в химии красок (из него делали кобальтовую синь241 – 177), а еще шире – в производстве керамики и эмалей. Самую чистую кобальтовую синь производили в Бирмингеме, в Англии, и она пользовалась огромным спросом на фарфоровом заводе в Севре, под Парижем. Еще в XVIII веке своей посудой в неоклассическом стиле моду на синий цвет в керамике ввел Веджвуд242 – 124. Свой трудовой путь Веджвуд начал с ремонта голландского делфтского фарфора, который в свою очередь являлся не чем иным, как имитацией безумно дорогих и очень модных китайских изделий243 – 11, 291. Фарфор начали ввозить из Китая в начале XVII века, в то время там как раз был популярен бело-голубой орнамент.

В Китае кобальт впервые применили в эпоху династии Мин, именно тогда были созданы великолепнейшие образцы китайского фарфора. Искусство керамики развивалось в Китае на протяжении многих веков, уже во втором тысячелетии до нашей эры китайцам было известно глазурование. Во многом развитию этого ремесла способствовала традиция дарить подарки высшим сановникам. Известны случаи, когда императорский двор получал подарки по пятнадцать тысяч фарфоровых изделий. В XV веке столицей Минской династии был Нанкин, по соседству с которым располагалась знаменитая фарфоровая фабрика Цзиндечжень, где были впервые изготовлены изделия для императорского двора, окрашенные кобальтом. Именно кобальт давал знаменитый синий цвет минских ваз, его можно было наносить прямо на изделие перед глазурованием, а в процессе обжига краска не текла и не деформировалась. Устойчивость к высоким температурам позволяла художникам ничем не ограничивать свою фантазию и изображать сложные композиции, в которых фигурировали реальные или мифические животные, птицы, дети, рыбацкие лодки, пагоды, сады и мосты, даосские и буддистские символы и иероглифика.

В Китай кобальт завезли купцы с Великого шелкового пути244 – 90, грандиозного торгового маршрута, связывавшего Китай, Среднюю Азию и Сирию. Дорога была открыта в эпоху династии Хань в III веке до нашей эры для торговли с Римской империей. В Средние века каждое государство на Великом шелковом пути контролировало свой участок, патрулировало дороги, защищало караваны и взимало плату. На маршруте существовали заставы, где греческие, арабские, римские, индийские и персидские купцы выменивали товары у китайских купцов-кочевников, которые затем отправлялись обратно в Китай и перепродавали товар китайским купцам. К услугам кочевников прибегали потому, что гражданам Китая не разрешалось покидать страну и осквернять себя общением с варварами.

Пример использования кобальта в керамике китайцам показали персы, именно в Персии они «опосредованно» и открыли его (он даже носил название «магометанский синий»). Возможно, что произошло это в городе Кашан, где располагались шахты по добыче кобальта, который использовали местные гончары. Самая ранняя голубая кашанская посуда и керамическая плитка относятся к 1203 году. Примерно этому же соответствует начало вековой династии керамистов Хассана ибн Арабшаха, их богато украшенные изделия прославили кашанских мастеров на всю Персию. Возможно, именно они (обнаружив, что кобальт расплывается на глиняных изделиях, но стабилен на фарфоре) и надоумили китайцев расписывать свою посуду этой краской.

Типичной и наиболее знаменитой техникой использования кашанской голубой плитки было выкладывание ею изречений и стихов в мечетях. В других случаях это были звезды, шестиугольники и кресты, из которых выкладывали большие декоративные мозаичные панно. Такие панно с характерным рисунком, сложенным из мелких керамических плиточек, были во многих мечетях и дворцах. Пример этой техники и сейчас можно увидеть в мечети на площади Майдани-шах в Исфахане, похожий стиль присутствует и в дворцовом комплексе Альгамбра в испанской Гранаде.

Утонченную технологию выкладывания мозаики восточные керамисты переняли у греческих мастеров, которые в раннехристианский период отправлялись из Византии в Сирию, Палестину и Египет обучать своему искусству тамошних ремесленников. Несмотря на то что в той или иной форме мозаика существовала еще в Древнем Вавилоне за пять тысяч лет до нашей эры, а затем в Древней Греции и Риме, наивысшего расцвета они достигла в IV–V веках нашей эры, после того как император Константин признал христианство официальной религией Рима, христиане перестали прятаться и начался процесс их самоорганизации.

Возможно, для монументального и ослепительного украшения своих церквей, вскоре появившихся по всей территории Восточной Римской империи, христиане избрали именно мозаичную технику, поскольку ранее существовали в буквальном смысле в подполье. Мозаика отражала много света и прекрасно подходила для украшения темных и мрачных пещер с неровными стенами. Поверхность стены сначала зачищали и наносили толстый слой цементного раствора, чтобы сгладить неровности. Затем в еще сырую штукатурку вдавливали маленькие кусочки смальты. Обычно это были фрагменты квадратной или прямоугольной формы не больше двух сантиметров в ширину. Окрашивание смальты производилось оксидами металлов. Также применяли золотую и серебряную фольгу, ее прокладывали между стеклом и эмалевым основанием, которое часто окрашивали в красный цвет для придания глубины золотому цвету. Для улучшения отражающего эффекта кусочки смальты вставляли в стену под наклоном в тридцать градусов.

Отдельные цвета мозаичных фрагментов далеки от изысканности, но, если смотреть с большого расстояния и оценивать масштаб, мозаики производят потрясающий эффект. Некоторые из наиболее величественных произведений V–VI веков сохранились в Равенне, городе, где располагалась резиденция византийского наместника в Италии. Мозаика мавзолея Галлы Плацидии – с библейскими сюжетами, богато украшенная изображениями растений, животных и птиц, – считается прекраснейшим произведением раннехристианского искусства. Рядом с мавзолеем расположена церковь Сан-Витале с мозаиками во всем их монументальном величии. Они посвящены церемонии освящения церкви в присутствии императора Юстиниана и императрицы Феодоры.

Одна из наиболее интересных мозаик, сохранившихся до наших дней, находится в Риме, рядом со Святой лестницей на Латеранской площади. Интересна она с политической точки зрения. В открытой апсиде XVIII века расположена мозаика, которая была выставлена здесь папой Бенедиктом XIV в 1743 году, а перед этим в течение столетия реставрировалась три раза. Произведение датировано IX веком и заслужило такое почтение и заботу папы неспроста. Все дело в сюжете. С одной стороны арки изображен Христос на троне, вручающий Святому Петру ключи, а императору Константину – знамя как знак принятия императором христианства. С другой стороны – Святой Петр вручает мантию папе Льву III и флаг Карлу Великому. Мозаика изображает соглашение между папой и Карлом при коронации последнего в день рождества 800 года, закрепляющее главенство духовной власти папства над светской властью.

Чтобы понять значение мозаики, необходимо упомянуть о документе, известном в истории как «Константинов дар». Речь идет о бумаге в три тысячи слов, адресованной папе Сильвестру I и подписанной императором Константином. По легенде, император заразился проказой, а затем чудесным образом излечился, приняв христианство. В благодарность за это чудо и был сделан «Дар». Какими бы ни были причины, но согласно этому документу папы получали беспрецедентную власть над всей христианской церковью. Кроме того, римские священники приравнивались к дворянству, а церковь получала в дар провинции и города Италии, Ломбардии, Венеции и Истрии. Когда все было сказано и сделано, оказалось, что папа стоит во главе всей Западной Римской империи. Таким образом, он имел полное право короновать Карла Великого как своего духовного вассала.

Неудивительно, что «Дар» на протяжении веков был основополагающим инструментом власти католической церкви, цитировался десятью папами и рассматривался как прецедентный случай всеми средневековыми законниками и богословами. Все это происходило несмотря на то, что документ представлял собой не более чем неуклюжую подделку. По всей видимости, его написал один из папских советников около 750 года, когда Рим отделялся от Византии, и, сближаясь с могущественными франкскими королями, хотел установить над ними контроль.

Мозаика из церкви Сан-Витале в Равенне, изображающая императора Юстиниана и его семью (фрагмент). Здесь изображена императрица Феодора с придворными дамами. В Равенне располагалась резиденция византийского наместника в Италии, и мозаики этого рода считаются одними из самых изысканных в мире

Подлог мог так и остаться незамеченным, если бы не был озвучен публично в 1435 году. Папа просто поспорил с человеком, с которым спорить не стоило. Это был Альфонс V, объявивший себя королем Неаполя, поскольку, как он утверждал, недавно умершая королева Джованна усыновила его. Папа оспорил это утверждение, и вскоре они стали лютыми врагами. Альфонс подумывал об арсенале средств, которые он мог бы применить против папы, как вдруг вспомнил о своем секретаре, юном прелате и весьма неоднозначной личности по имени Лоренцо Валла245 – 302. Имея за плечами звание профессора риторики Падуанского университета (это примерно как Массачусетский технологический институт сегодня), 29-летний молодой человек был одним из ведущих гуманистов своего времени.

Лоренцо Валла превосходно знал классическую латынь и изучил множество древних рукописей, которые произвели в то время революцию в представлениях о прошлом. Он по праву считался лучшим знатоком латыни, и в 1444 году написал книгу «О красотах латинского языка», которая три столетия подряд являлась своего рода справочным пособием по этому предмету. Таким образом, Валла был как раз тем человеком, который мог погрузиться в пучину темного прошлого церкви и подыскать компромат на пап для своего сюзерена.

Ни тот, ни другой, однако, никак не могли предполагать, во что все это выльется. Когда Валла принялся за лингвистическую экспертизу «Константинова дара», он обнаружил там ошибку на ошибке. Начать с того, что документ был написан на так называемой «варварской» латыни и уж точно намного позже эпохи Константина. В «Даре» встречалось упоминание Константинополя как «патриаршего престола», который в то время еще даже не был учрежден, и «золотой диадемы» Константина, хотя на самом деле на голове он носил только полотняный капюшон.

Работа Лоренцо Валлы с «Константиновым даром» была типичным примером того, как гуманисты изучали древние рукописи. Понять, что имелось в виду в тексте античного автора, значило изучить документ критически, проанализировав его грамматику и синтаксис, сопоставить с историческим анализом реалий того времени и здравым смыслом. Эти методы позволяли ученым выявлять подложные и переписанные варианты текста и составлять из них окончательный достоверный вариант. Это своего рода литературное упражнение впоследствии стали применять и для классических текстов, что во многом заложило основу научной революции, которая произошла век спустя. Однако, возвращаясь к нашему повествованию, заметим, что Лоренцо Валла своим открытием подверг себя смертельной опасности. Сделать то, что сделал он, и при этом уцелеть было делом немыслимым. Тем не менее ему это удалось и удалось потому, что у него был очень влиятельный друг на самом-самом верху.

Покровитель Валлы, Николай Кузанский, считался главным церковным мыслителем своего времени. Как и Валла, он учился в Падуанском университете и получил степень по каноническому праву. Рукоположенный в тридцать пять лет, в тридцать семь он уже стал папским посланником, самым молодым кардиналом в сорок пять и генеральным викарием Рима в пятьдесят восемь. Как один из ведущих юристов церкви он отстаивал интересы папства на Базельском соборе, а в 1434 году написал свой главный труд, в котором также оспаривал подлинность «Константинова дара». Однако, в отличие от Лоренцо Валлы, он сделал это в первую очередь для того, чтобы показать, что полномочия императора Священной римской империи не зависят от власти папы. Это было частью его позиции, состоявшей в том, что папы должны в большей степени полагаться на мнение церковных соборов. Кузанский симпатизировал Лоренцо Валле и, видимо, сыграл определенную роль в том, чтобы его оставили в живых после его разоблачений. И хотя церковь всячески препятствовала распространению информации о подлоге «Дара», эти сведения добавили аргументов к критике церкви, что в конечном итоге вылилось в протестантскую реформацию в следующем столетии.

Николай Кузанский был человеком, намного опередившим свое время. Задолго до Коперника246 – 128 он предположил, что Земля имеет форму сферы и вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца; что небесные тела состоят из того же материала, что и Земля; что круговое вращение неба вокруг Земли только кажется наблюдателю. Задолго до Галилея247 – 130, 158 он бросал с башен предметы и рассуждал о том, как и почему они падают. И задолго до кого-либо он описал правила научного эксперимента, научился подсчитывать пульс, прогнозировал погоду, отстаивал бесконечность Вселенной, изобрел очки для чтения и, вероятно, даже предоставил данные для новой карты мира.

Возможно, последнее увлечение Кузанского связывало его с Паоло Тосканелли, однокашником по Падуанскому университету и величайшим математиком и географом своего времени. Именно Тосканелли отправил Христофору Колумбу карту, по которой тот должен был доплыть до Японии через Атлантический океан. Тосканелли и Кузанский дружили всю жизнь, Кузанский посвятил своему другу трактат по геометрии, а в 1464 году, когда Кузанский умер в маленьком итальянском городке Тоди, Тосканелли стал его душеприказчиком. Другим душеприказчиком выступил человек, который переносит нашу историю на следующую ступень.

Этого человека звали Фернао Мартин де Рориш, он был каноником из Лиссабона. Тосканелли состоял с ним в переписке с тех пор, как итальянцы провели обширную беседу о географии с делегатами-путешественниками из Португалии на Флорентийском соборе248 – 301 в 1459 году. В то время португальцы были самыми опытными мореплавателями и первооткрывателями новых земель – они открыли Мадейру, Азорские острова и острова Зеленого мыса, они уже достигали Африки в поисках пути на восток, и им оставалось всего шесть лет до пересечения экватора. Португальцы стремились установить прямой контакт с торговцами восточными специями, чтобы не платить турецким перекупщикам в Стамбуле249 – 91. Так теперь назывался захваченный в 1453 году турками Константинополь.

Необычайные успехи португальцев в мореплавании объяснялись тем, что они пользовались тщательно оберегаемой технологией плавания по широтам250 – 265. Они измеряли высоту Полярной звезды с помощью квадранта (это португальское изобретение) и определяли, насколько севернее или южнее нужной точки находится судно. Чем севернее двигался корабль, тем выше в небе располагалась Полярная звезда. Из своих путешествий на юг они добирались домой нехитрым способом – просто двигались на север, пока не достигали тридцать восьмой параллели, поворачивали на восток и рано или поздно достигали Лиссабона, который расположен практически точно под тридцать восьмым градусом северной широты.

Де Рориш служил секретарем специальной комиссии по навигации, созданной португальским двором для организации морских путешествий. В 1474 году португальцы достигли Гренландии, и Европа полнилась слухами о том, что португальские моряки предпринимают дальние плавания в Атлантику для испытания нового навигационного оборудования. Пожалуй, самым важным и самым охраняемым секретом был метод определения широты по положению солнца, который позволял кораблям ориентироваться при свете дня, особенно после пересечения экватора, когда Полярная звезда уже не видна на небосклоне.

Путешествие на восток в обход Африки представляло собой невероятно рискованное предприятие, поскольку наиболее короткий путь подразумевал не медленное плавание вдоль африканских берегов, а прямой курс в южную часть Атлантики. Двигаясь таким маршрутом, корабль терял из виду землю, а на такое не решался раньше ни один мореплаватель. На такой отчаянный шаг португальцев вдохновили сообщения их соотечественника и путешественника Перу да Ковильяна. Он свободно говорил по-арабски и был португальским шпионом в Марокко. По возвращении из своей секретной миссии он сообщил, что перец и имбирь выращиваются в Индии, а гвоздику и корицу привозят с островов, расположенных еще восточнее. Он также выяснил даты, в которые арабские корабли покидают индийские порты, чтобы попасть в муссонные ветра.

Когда в 1487 году мореплаватель Бартоломеу Диаш обогнул мыс Доброй Надежды, благодаря сведениям да Ковильяна португальцы уже знали, куда плыть дальше. Через десять лет, подстегнутый известиями о плавании Колумба, в свое знаменитое путешествие отправился Васко да Гама. Сначала он вышел в середину Атлантики и повернул примерно на тридцать градусов к югу, а затем пошел на восток и оказался всего в одном градусе от мыса Доброй Надежды. Навигация по Солнцу не подвела!

Меньше чем через шесть месяцев после возвращения Васко да Гамы, в 1500 году другой мореплаватель, Педру Авралиш Кабрал, отправился по тому же маршруту, но сильно отклонился на запад. Так 23 апреля 1500 года была открыта Бразилия251 – 94. Сразу за ним отправился еще один корабль и установил на бразильской земле португальский флаг. В 1501 году в Бразилию отплыла третья экспедиция под командованием итальянца Америго Веспуччи, давшего имя Новому Свету. Несколько лет спустя немецкий картограф Мартин Вальдзеемюллер назовет новый континент по имени мореплавателя – Америкой.

По первым сведениям о Бразилии складывалось четкое представление, что в стране нет ничего особо интересного кроме попугаев, голых туземцев и красильного дерева, тем не менее имелось одно очень важное обстоятельство. Там не было инквизиции. Бразилия стала первой страной Нового Света, где люди спасались от дискриминации. В нашем случае беженцами были португальские евреи, вернее бывшие евреи, поскольку в Португалии их под страхом пытки обращали в христианство. Португальские власти называли их «новыми христианами» и старались либо выслать из страны, либо всячески осложнить им жизнь.

Поэтому, когда группа «новых христиан» испросила разрешения уехать в Бразилию, у португальской короны появилась удобная возможность, с одной стороны, избавиться от них, а с другой – усилить свое присутствие в Бразилии (с оглядкой на склонную к заокеанской экспансии Испанию). В 1502 году консорциум «новых христиан» во главе с Фернанду ди Норонья получил монопольную концессию с условием посылать в Португалию не менее шести кораблей в год, обследовать в год не менее трехсот лиг территории, построить и содержать укрепления. «Новые христиане» стали первыми португальскими поселенцами в Бразилии и первыми основали плантации сахарного тростника в окрестностях Пернамбуко.

В ту эпоху возделывание сахара не было таким затрапезным занятием, каким оно может показаться нам сегодня. В XVII веке сахар ценился примерно так же, как сегодня нефть, и, владея сахарными плантациями в Бразилии, Португалия царствовала на сахарном рынке. Обладать сахарными плантациями было все равно, что обладать собственным печатным станком для денег. В 1630 году Пернамбуко, а затем и всю северо-восточную Бразилию заняли голландцы, и совершенно неожиданно для «новых христиан» их жизнь стала налаживаться. Голландцы считали, что никого нельзя преследовать по религиозному признаку, и в такой толерантной обстановке «новые христиане» вскоре и вовсе забыли, что когда-то отреклись от иудаизма.

Внезапно обретенная свобода вероисповедания значила для этих людей так много, что, когда португальцы попытались отбить территорию, евреи выступили на стороне новых голландских друзей. В конечном итоге голландцы проиграли, Пернамбуко был сдан и многие бразильские евреи перебрались в Новый Амстердам (ныне Нью-Йорк) и основали там первую в Северной Америке синагогу. Другие отправились в другой, старый, Амстердам, где их тоже обещали не преследовать. Среди беженцев в Европу был юноша по имени Андраде Велосиньо, который через много лет станет грозным оппонентом другого португальского еврея, родители которого приехали в Амстердам из Португалии, – Баруха Спинозы.

Спиноза был одним из немногих людей на свете, кому удалось сомнительное достижение – прослыть еретиком и для католической, и для протестантской церкви. Мало того, из-за своих неординарных воззрений в 1656 году он порвал и с еврейской общиной. Спиноза был тихим книжным человеком, свободно говорившим на португальском, немецком, голландском, латыни и иврите, и в свое время готовился стать раввином. Будучи стеснен в средствах, он занялся ремеслом шлифовки линз и со временем познакомился с такими выдающимися мыслителями своего времени, как Христиан Гюйгенс252 – 84, 132 и Готфрид Лейбниц253 – 82, 231, 309 и выступал их советчиком.

Тем временем философские сочинения Спинозы осложнили его отношения с официальными христианскими церквями. В 1670 году он анонимно опубликовал теологический трактат, в котором призывал к свободе воли и слова. Даже в довольно терпимой Голландии такие призывы считались крамольными. Спиноза также утверждал, что чудеса являются только тем, кто хочет их видеть; что если у Бога и есть законы, то они выражены в законах природы; что жизни после смерти нет; что познание природы есть познание Бога; что единственный рациональный язык, которым можно описать мир, – это математика.

Внимание Лондонского королевского общества к работам Спинозы в области математики привлек, скорее всего, Гюйгенс. В 1661 году ученый вступил в переписку с Генри Ольденбургом, будущим первым секретарем общества, и в том же году Ольденбург нанес ему визит. В последней четверти XVII века общество активно интересовалось голландской наукой, а особенно (благодаря посредничеству Спинозы) трудами Антони ван Левенгука254 – 83, 310, мастера по шлифованию линз для микроскопов. В 1676 году Левенгук произвел фурор в Лондонском королевском обществе, прислав свои зарисовки простейших и вскрытых клеток и содержащейся в них протоплазмы. Это был первый случай в науке, когда при помощи микроскопа удалось разглядеть мельчайшие живые организмы, и он перевернул положение вещей в научном сообществе. Если существовали, как утверждал Левенгук, невидимые глазу мельчайшие твари, что еще предстояло увидеть?

В XVIII веке, казалось, не проходило и дня без удивительных научных открытий. Практически каждый месяц сыпались новости, относящиеся к гравитации, электричеству, химии, дыханию, фотосинтезу, геологии, физиологии и биологии. В начале XIX века мир начал стремительно меняться благодаря появлению полчищ новых машин на паровой тяге. Однажды вечером в 1813 году загадки науки привлекли внимание компании изгоев общества, отдыхавшей на берегах Женевского озера. Это были поэты-романтики Байрон (со своей возлюбленной) и Шелли (со своей несовершеннолетней невестой, сводной сестрой подруги Байрона).

После ужина на вилле Байрона зашел разговор о новейших чудесах науки и техники, и кто-то упомянул, что, по слухам, натуралист Эразм Дарвин пропустил ток через кусочек лапши и она ожила. Тема ожившей вермишели перешла в обсуждение вопросов жизни и смерти, науки и привидений, и тут невеста Шелли по имени Мэри255 – 160 объявила о намерении писать роман о том, как наука разрушает жизнь людей и как неосторожно люди, подобные итальянскому ученому Аллесандро Вольте, заигрывают с неведомыми силами.

Чудовище из фильма по мотивам романа Мэри Шелли (в главной роли Борис Карлофф). По сюжету этой первой научно-фантастической книги монстра создал молодой ученый Виктор Франкенштейн. Вполне вероятно, что источником вдохновения для Шелли послужило сочинение Гемфри Дэви по химии, где говорилось о «скрытых тайнах природы»

В романе она описала главного героя, ученого по имени Виктор, который одержим идеей сорвать покровы с тайн природы и, вооруженный микроскопом и ретортами, устремляется в мир неизведанного. План его заключался в том, чтобы, использовав неизученные возможности физиологии, с помощью электричества создать искусственного человека. После чудовищных опытов в подвале своего замка Виктор создает то, что сегодня мы назвали бы продуктом генной инженерии. Конечно же, события развиваются не так, как было задумано, и участников истории ждут ужасающие последствия. Изначально роман назывался «Швейцарский демон», но позднее получил известность по фамилии своего главного героя-ученого – Франкенштейн.

Свои представления о вредоносном действии индустриализации и развития техники Мэри позаимствовала у Шелли. Недовольство романтиков256 – 232 было направлено как на материализм новой эпохи, так и на развитие среднего класса, которое сопровождало рост промышленного производства. Супруг Мэри, сторонник левых взглядов, считал, что машины порабощают людей и лишают их естественной свободы, которой они наслаждались раньше, живя на лоне природы (до того как их развратил город). В свою очередь Шелли перенял большинство этих взглядов у отца Мэри, Уильяма Годвина. Тот хорошо знал Кольриджа, им восхищался Вордсворт, а для Шелли он вообще был кумиром.

Шелли прочел работу Годвина «Размышления о политическом правосудии» еще учась в Итонском колледже и с благоговением познакомился с ним (и его дочерью) в 1812 году. Годвин являлся одним из основоположников социалистического учения и верил в способность человека к совершенствованию. По его мнению, общество должно представлять собой ассоциацию свободных, самостоятельных и самодостаточных индивидуумов. Собственность должна принадлежать общине, и каждый должен получать только то, что ему необходимо, а давать – столько, сколько он в состоянии дать. Идеальной моделью по Годвину является социум, состоящий из небольших, самоуправляемых общин.

Эти идеи совпадали с воззрениями Роберта Оуэна257 – 7, еще одного почитателя Годвина, который познакомился с ним в 1813 году. В течение тринадцати лет он управлял фабрикой в Нью-Ланарке, в Шотландии. Он установил там порядки, которые многие посчитали чуть ли не подрывом устоев британского общества. Поскольку большинство рабочих на фабрике были детьми, там организовали школу, в которой, как и мечтал Оуэн, не практиковалось ни наказаний, ни наград. Постели в рабочем общежитии менялись раз в неделю, а товары в фабричном магазине продавались без наценки. На фабрике существовал «больничный фонд», в который рабочие отдавали одну шестнадцатую часть своей зарплаты. Британские консерваторы пребывали в шоке от такой политики, тем не менее молва о фабрике разошлась по всей стране, и посмотреть на такое чудо приезжали тысячи посетителей.

Оуэн активно участвовал в английском кооперативном движении и постоянно проповедовал социалистические идеи, основанные на нью-ланаркском опыте. В 1824 году ему предложили купить участок и коммуну в Америке, в штате Индиана, и он с радостью ухватился за эту мысль. Участок располагался на реке Вабах, а коммуна была основана другим утопистом, Джорджем Раппом, который затем посчитал, что жизнь поселенцев там слишком вольготна, и решил переехать в другое место, а землю и постройки – продать. Оуэн назвал поселок «Новая гармония» (старая коммуна называлась просто «Гармония») и убедил группу единомышленников переселиться туда. К несчастью, по причине финансовых затруднений, алкоголизма жителей и социальных различий, неудачи преследовали это начинание практически с самого начала. Однако в первые годы своего существования коммуна являлась уникальным для Америки социальным экспериментом – там работали первый в стране детский сад, публичная библиотека и женский клуб.

Оуэн смог основать коммуну прежде всего благодаря финансовой помощи Уильяма Маклюра258 – 288, богатого бизнесмена, отошедшего от дел. Маклюр придерживался либеральных взглядов и, помимо филантропии, имел еще одну страсть – геологию. С момента своего возвращения из Европы в 1808 году он исколесил все штаты с молотком в руках и мешком за плечами, собрал огромный материал и сделал множество записей. В 1809 году в «Трудах Американского философского общества» он опубликовал результаты первой геологической съемки США259 – 167. Следующая подобная по масштабу работа появится только через четверть века. К тексту прилагалась цветная карта с обозначением всех геологических формаций. В одной из них, расположенной в районе трех штатов, Канзаса, Оклахомы и Миссури, были отмечены отложения, из которых позже извлекут германий для транзисторов Шокли.

В своей работе Маклюр следовал великим традициям физической географии, начало которым было положено еще в Германии в эпоху Ренессанса…

Date: 2015-07-25; view: 328; Нарушение авторских прав