История, начавшаяся в предпоследний день летних каникул. 1 page

Глава 49

У последней черты.

Последним Рубиконом Черта невозвращенья.

Здесь в отблесках заката расплавятся мосты.

Последний шанс прощанья и, может быть, прощенья.

Последний шаг в реальность из несбывшейся мечты.

Любой, сюда пришедший, перед Чертою равен:

Старик, исполнен мудрости, и взбалмошный юнец,

Гордец, что твердою рукой огромным миром правил,

Бродяга, горькой бедности примеривший венец.

Сюда идет мечтатель, непреклонно веря в чудо,

И воин, что давно от веры в лучшее отвык.

Здесь беззащитна сила и почти всесильна мудрость,

Здесь шепот лучше слышится, чем самый громкий крик.

И здесь порой действительно вдруг происходит чудо:

Судьба на миг, споткнувшись, опускает плети рук,

И ворох ярких нитей, что вчера сплетались туго,

Подхваченный мгновением, рассыплется вокруг.

И кто-то, может, в броской и цветастой паутине

Заметит свой родной, знакомый с детства цвет

И подхватить успеет, небрежно прочь откинув

Все то, что с ним узором сплеталось много лет.

А кто-то вдруг, напротив, порвет чужую пряжу

Случайным нервным жестом иль верною рукой.

Итог. Черта прощания... За ней уже не скажут,

Что будто он неправдой получает жребий свой.

А кто-то вдруг иной в слепом шальном порыве

Подхватит чью-то нить, что знает лишь по снам.

Сберечь ее! Спасти! При этом не увидев,

Что собственная пряжа легла к чужим ногам.

И в этом ярком танце безумных откровений

Жизнь четко разделилась навеки пополам

Цветной Чертой прощания и, может быть, прощения,

Усмешками героев, не поверивших словам.

История, начавшаяся в предпоследний день летних каникул.

История, изменившая все, перевернувшая мир с ног на голову. Разве может она прерваться вот так… недосказанно?

Перед тем как уснуть под действием зелья, приняв неимоверно важное, пожалуй, самое важное решение в жизни, Гермиона в полудреме вспоминала рассказ бабушки. Когда-то он поразил девушку до глубины души.

Однажды, отдыхая в доме родителей и слушая урчание кота, Гермиона попросила рассказать что-нибудь необычное. Бабушку никогда не приходилось долго упрашивать. На морщинистом лице появилась улыбка. В такие минуты она словно становилась моложе.

– В Кракове есть две башни. Много лет назад их строили два брата. Они беспечно соревновались, чья башня будет выше. Старший строил споро – вскоре его башня возвышалась над городом. Он считал, что ничто не сможет с ней сравниться. Увенчал ее красивым шпилем и уехал на время в другой город, а когда вернулся, увидел, что младший брат достроил свою едва до половины, но даже сейчас было видно, что его башня будет выше и мощнее. И…

– Старший убил младшего? – ахнула маленькая Гермиона.

– Да, – кивнула бабушка. – Заколол кинжалом. Не знаю уж – из зависти или просто помутился рассудком… Так один из братьев погиб, и его башня осталась недостроенной. Позже ее закончили, но башни так и остались разной высоты. Только я хотела рассказать не об этом. С ними связана еще одна легенда. На башне старшего из братьев, той, что повыше, всегда стоял стражник, предупреждавший горожан о пожаре или нападении врага. Однажды он увидел на подходе к городу монгольское войско и начал трубить тревогу. Пронзительную и тревожную мелодию. Стрела врага пронзила стражника, не позволив закончить. Он погиб, но защитники города все же сумели подготовиться к нападению и выстояли. Стражник исполнил свой долг. В память об этом каждый час на башне трубит трубач. Четыре раза. На четыре стороны света. Сейчас это лишь сигнал точного времени… Но мелодия звучит та же, и прерывается она на середине, на самой высокой ноте. Говорят, будто именно на этой ноте стрела остановила стражника, – бабушка на миг замолчала, глядя в пламя камина. – Я приходила на площадь не один раз, и все сильнее мне хотелось услышать окончание мелодии. Мысленно я обращалась к меткому лучнику из прошлого: «Подожди, опусти лук, позволь ему закончить». Если бы время можно было повернуть вспять…

Тогда Гермиона, как завороженная, смотрела на задумчивое лицо бабушки.

«Если бы время можно было повернуть вспять...»

Всю ночь ей снился неведомый трубач, игравший последнюю мелодию в своей жизни. Было ли ему страшно? Знал ли он, что это – конец? И ей почему-то казалось, что новые трубачи никогда не смогут сыграть так, как он. В ее сне лучник был сероглаз, и он не спускал тетивы, а лишь смотрел поверх взведенной стрелы на отчаянного смельчака, потому что тоже хотел дослушать последнюю песню. И неведомая мелодия лилась над древним городом, окрашиваясь в цвета заката, так похожие на цвет крови. И ее финальный аккорд заглушил упругий звон тетивы и свист серебристого наконечника, разрезающего время и пространство. И…

Гермиона проснулась и рывком села на смятой постели. Обрывки странного сна заставляли сердце тревожно колотиться, и она не сразу вернулась в реальность. Мелодия, которую она никогда не слышала, еще витала на грани сознания.

А потом в памяти всплыл вчерашний день, и захотелось спрятаться под одеяло, укрыться с головой и ждать чуда. Пусть что-нибудь произойдет. Пусть он вернется. Потому что делать первый шаг было страшно. Шаг в пустоту. Гермиона вдруг поняла это отчетливо. Он не простит. Никогда. Она провела дрожащей рукой по лицу. Не простит. А потом вдруг вспомнила его улыбку, оранжевый сервиз и то, как не могла стянуть мантию, зацепившуюся за часы. Плевать на все! Она не может не попробовать. Вдруг стало ясно, что подобного бездействия она никогда себе не простит.

Девушка вскочила с кровати и бросилась в ванную. По пути вспомнила, что не ставила вчера будильник, да и понятия не имеет, во сколько Драко должен был уезжать. Гермиона бросила взгляд на настенные часы. Без пяти шесть. Значит, еще здесь. Вряд ли в день собственной помолвки его бы поднимали так рано. Наверное, это утомительное мероприятие. Умываясь, она четко определила, что в ее понимании это – утомительное мероприятие. Не более. Просто потому, что думать об этом всерьез было страшно. Ведь это – конец.

«Мы не разводимся», – когда-то сказал он. Господи! Что же делать?

Пять драгоценных минут ушли на то, чтобы собраться с силами, прежде чем дрожащие пальцы разжались, высыпая в камин порох. Стук сердца отдавался в ушах набатным звоном, руки отчаянно мерзли. Все ее существо в эту минуту было настроено рвануться через этот чертов камин, и гори все синим пламенем. Она заставит Драко себя выслушать, пусть даже для этого придется наложить на него парализующее заклятие! Семь бед – один ответ.

А потом сердце замерло, и сжатые кулачки бессильно разжались. Она читала об этом в книгах, но никогда не видела на практике. Мутно-серая рябь. Его камин был заблокирован. Вот и все. Он просто не дал ей шанса хоть что-то исправить. Но так нельзя! Людям всегда нужно давать шанс! Иначе благих деяний будет еще меньше. Ведь мало кто способен сразу решить, как следует поступать в первый момент.

Мутно-серая рябь… Цвет безысходности. Цвет отчаяния.

Прежде чем она сообразила, что делать дальше, ноги сами понесли прочь из комнаты.

Рон долго не открывал на стук. Пришлось воспользоваться тем, что он редко менял пароль и не скрывал его от друзей. В полутемной комнате было прохладно. Камин давно погас, и угли успели остыть. Гермиона на цыпочках пробралась к кровати. Два раза споткнулась. Один раз о ботинки, второй – о стопку книг, лежавших на полу.

Рон спал, натянув одеяло на голову. Чувствуя вину за то, что собирается сделать, девушка потрясла друга за плечо. Рон что-то пробормотал и попытался отмахнуться. Гермиона потрясла сильней.

– Рон! Рон, пожалуйста, проснись!

Негромкий шепот заставил юношу подскочить на кровати и испуганно шарахнуться. Несколько секунд он пытался сообразить, что происходит, где он, и почему здесь девушка. В полумраке он не сразу узнал Гермиону. А когда узнал, автоматически потянул одеяло на себя и отодвинулся еще дальше.

– Рон, прости, что разбудила. Мне очень нужна помощь.

– Который час? – Рон потер кулаком глаза, никак не желавшие оставаться открытыми надолго.

– Начало седьмого.

– Сколько? – простонал Рон. – Гермио-о-она! Каникулы!

– Знаю. Поэтому мне и нужна помощь.

Повторная просьба о помощи заставила вспомнить вчерашний день, а еще намерение поговорить с ней о неизвестных часах на столе. Некоторое время Рон, кусая губы, обдумывал, с чего начать: узнать, что нужно ей, или же выяснить то, что интересовало его. Выбор склонился к первому варианту. Потому что все могло объясниться само собой, и не пришлось бы заводить неловкий разговор.

– Что ты хотела?

Гермиона нервно прошлась перед кроватью, обхватив себя за плечи, потом круто развернулась.

– Мне нужна Карта Мародеров.

– Сейчас?

– Да.

– Она у Гарри.

– Знаю.

Рон прекратил цепляться за одеяло и, нашарив на тумбочке палочку, зажег лампу. Комната озарилась тусклым светом. Разбросанные по столу книги, мантия, свисающая со спинки стула, девушка, зябко обхватившая себя за плечи, и юноша, напряженно теребящий ворот пижамы.

– Почему ты сама не попросишь у Гарри?

– Потому, – Гермиона глубоко вздохнула, – что он будет задавать вопросы.

– А я, по-твоему, не буду?

– Надеюсь, нет.

– Добро пожаловать в утро несбывшихся надежд. Выкладывай в чем дело.

Гермиона вздрогнула от его слов про несбывшиеся надежды.

– Рон, мне дорога каждая минута. Я объясню все потом. Пожалуйста.

– Кто он? – резко спросил Рон, прищурившись.

Гермиона едва не всхлипнула от отчаяния.

– Я не могу пока сказать. Ну я прошу тебя! – она схватила друга за руку. – Для меня это очень важно.

Рон закрыл лицо рукой, помотал головой.

– За это с тебя вся правда. Вся, Гермиона! Без отговорок: это я не могу, это я не хочу.

Гермиона закусила губу, а потом кивнула, понимая, что так или иначе в эти утренние часы все решится. А Рон – это не Гарри. Для него это не будет таким ударом. Не должно быть.

Рональд Уизли толкнул дверь в комнату седьмого курса. Он был раздражен и зол. А еще ему было страшно. Оказывается, страшно может быть не только перед лицом врага или контрольной по зельям. Страшно может быть, когда видишь лихорадочный блеск глаз бледной Гермионы.

Гарри спал, задернув полог. В последнее время появилась у него такая привычка. Рон отдернул тяжелую ткань, на миг испугавшись, что друга за ней не окажется.

Однако Гарри был здесь. Он мирно спал, подложив ладонь под щеку. И как ни жалко Рону было его будить, пришлось потрясти за плечо. Даже привычного чувства злорадной солидарности из серии «я не сплю, почему другие должны?» не появилось.

Гарри рывком сел и вцепился в запястье друга мертвой хваткой.

Рон прижал палец к губам:

– Т-с-с… Тише. Это я.

– Вижу, – отозвался Гарри, продолжая стискивать руку так сильно, что Рону стало больно.

– Ничего не случилось, – прошептал он. – Я просто…

– Сколько времени?

– Рано, – откликнулся Рон.

Гарри наконец выпустил запястье друга и потянулся к тумбочке за палочкой. Мгновение, и полумрак рассеяло подрагивающее пятно света. Гарри направил свет палочки на будильник. Потом на Рона. Рон прикрыл глаза ладонью, понимая, что сейчас может рассчитывать на хорошую оплеуху.

– Ты что хотел? – Гарри щурился, силясь привыкнуть к свету палочки.

На соседних кроватях заворочались, послышалось глухое, невнятное ворчание.

Рон торопливо прошептал:

– Нокс. Мне нужна Карта Мародеров.

Слабый свет из незанавешенного окна едва достигал Гарри, но даже его хватило, чтобы Рон увидел изумление на лице друга.

– Сейчас? Зачем?

– А… – Рон почесал затылок, развел руками и одернул на себе пижаму. – У меня есть подозрение, что Аманда сейчас не в спальне.

– Аманда? – Гарри потер лицо, словно отгоняя остатки сна.

– Аманда – моя девушка, – Рон возвел глаза к потолку.

В другой момент он, возможно, обиделся бы на такое невнимание к собственному роману, но сейчас было не до того.

– Брось. У вас же все хорошо.

– Гарри, просто дай, пожалуйста, карту, а обсудим мы это потом. Ладно?

Гарри со стоном свесился с кровати, вытягивая из-под нее чемодан, а Рон мысленно поаплодировал своей находчивости и вновь зажег палочку.

* * *

Гермиона сидела в гостиной и нервно чесала локоть. На руке уже остались красные полосы, но остановиться она не могла. Драгоценные секунды таяли, как свечной воск. Хотелось самой ворваться в спальню мальчишек и как-то повлиять на ситуацию, но она представить не могла, как будет объясняться с Гарри.

Наконец, спустя целую вечность, послышались шаги.

Гермиона, подобно камню из пращи, вылетела из кресла и бросилась к Рону.

Друг смотрел по-прежнему недовольно, однако в протянутой руке он держал Карту Мародеров.

– Спасибо, – Гермиона торопливо выхватила трофей и бросилась к журнальному столику.

Рон понимал, что она не хочет показывать, кого именно будет выискивать на этих страницах, поэтому присел подальше от Гермионы на подлокотник дивана.

Он смотрел на ее напряженное лицо и гадал, что могло случиться? Что так изменилось за последние сутки? И за сутки ли?

Гермиона торопливо просматривала страницы, вертя карту то так, то сяк.

– Место ищешь? – по-прежнему сердито произнес Рон.

Она кивнула.

– Помочь?

Гермиона подняла на него взгляд, секунду подумала и произнесла:

– Кабинет Снейпа.

Брови Рона взлетели вверх. Однако в голосе по-прежнему слышалось лишь недовольство:

– Следующий разворот.

Гермиона быстро отыскала взглядом подземелья Слизерина и точку, подписанную «Драко Малфой». Она находилась как раз посреди небольшой комнаты. Судя по тому, что видела Гермиона через камин, да и исходя из наблюдения, что все комнаты старост устроены похоже, он находился на кровати или у кровати. Неподвижно. А рядом… внутри у нее словно что-то сгорело и осыпалось… будто сажа на снегу еще одно имя – «Блез Забини».

И все то, что не давало дышать в это бесконечное утро, вдруг со свистом вырвалось из груди, заставив Гермиону до крови закусить губу, а Рона нетерпеливо хрустнуть кулаком.

* * *

Драко Малфой сидел на краю аккуратно застеленной кровати и, не отрываясь, смотрел на ковер на полу. Утро не вернуло душе спокойствия, не прибавило уверенности. И пустота не ушла. И сегодня он не чувствовал себя храбрее, чем вчера, просто обреченнее.

Блез стояла напротив и нервно заламывала пальцы. Оба молчали. Она заглянула с утра, собираясь поговорить с ним. Разговора не получилось вовсе. Блез как-то неловко взмахивала руками, порываясь подобрать нужные слова, чтобы что-то изменить. А потом он рассказал про письма, отправленные в их имения, и Блез застыла. Драко отстраненно наблюдал, как от знакомого лица отхлынула кровь, и оно стало заливаться мертвенной бледностью. Понимал, что слез не выдержит, и вяло старался что-то придумать, чтобы ее успокоить. В голову ничего не шло. Блез несколько раз судорожно вздохнула и выдохнула, потом закашлялась, поперхнувшись воздухом, и, наконец, прошептала:

– Повтори.

Драко повторил. Вот тогда-то он с удивлением понял, что что-то значит для этой девушки. Понял по тому, как она ринулась к нему, крепко обхватила его за плечи и изо всех сил прижала к себе. Она с каким-то ожесточением гладила светлые волосы и молчала.

Драко обнял ее в ответ, вдыхая знакомый запах, ощущая щекой тепло шерсти ее свитера, и в очередной раз понял, что поступил правильно. Он не имеет права тащить ее за собой. Фред защитит ее. Он сможет.

– Блез, тебе пора, – голос прозвучал слегка надтреснуто. Он не любил неловких прощаний. Он вообще не любил прощаний.

– Драко, может, еще не поздно? Сказать, что шутка, что ты был пьян, что это – не ты…

В голосе звучали злые слезы.

– Ты сама веришь, что это сработает? – Драко поднял голову, слегка отклонившись.

На его щеку тут же упала горячая капля. Он даже не успел поднять руку. Блез быстро стерла слезу с его щеки и стала вытирать свое лицо, впервые не удосужившись достать для этого платок. Шерстяные рукава оставляли на нежных щеках красные пятна. Он в первый раз видел ее вот такой.

– Блез, тебе, правда, лучше ехать. С тобой все будет хорошо. Поверь.

– А с тобой? – едва слышно выговорила она.

В памяти девушки вдруг всплыли дурацкие мысли, пришедшие ей в голову у гобелена вечность назад. Он будет один перед тем последним прыжком в пустоту, и она ничем не сможет помочь. Потому что он не позволит.

– Блез, обещаю, что сделаю все, чтобы…

«Остаться в живых» прозвучало бы глупо и слишком пафосно. Но именно это соответствовало истине, как ничто другое. И поэтому Драко смолчал. Не озвучил роковую истину – просто пожал плечами.

– Иди, – он снова поднял на нее взгляд и подмигнул. – Ты же знаешь: я не люблю прощаний. Чувствую себя по-дурацки.

Блез кивнула, быстро чмокнула его в макушку и двинулась к двери. Он встал, неловко разгладил брюки, то ли проводить, то ли...

Блез метнулась назад и крепко схватила его за запястье:

– Драко Регулус Малфой! Я приглашаю тебя на свое восемнадцатилетие.

– Что? – он даже подался вперед, словно прислушиваясь.

– Я приглашаю тебя на свое восемнадцатилетие. Обещай, что придешь!

Он чуть улыбнулся.

– Я не шучу. Обещай!

– Отлично. Заказывай подарок.

– Я все еще не слышу.

– Хорошо, Блез. Я обещаю, что сделаю все, от меня зависящее, чтобы доставить тебе сомнительное удовольствие лицезреть меня на своем торжестве.

– Я люблю розы. Серебряные.

– Помню.

Она быстро поцеловала его в щеку и направилась к двери. У выхода обернулась:

– Вот теперь я знаю, что ты сделаешь все возможное. Ты ведь обещал.

Выйдя из комнаты Драко, Блез быстрым шагом направилась в сторону гостиной. Дверь спальни Пэнси отворилась, и хозяйка комнаты в теплой мантии появилась в коридоре.

– Едем? – вопросительно приподняла бровь Пэнси.

– Что?

Блез посмотрела на подругу так, точно видела впервые. Будто это не она час назад уговаривала Пэнси поехать с ней в экипаже, ждавшем у ворот. Экипаже с буквой «М» на дверце. Люциус все же прислал его. Значит, давал шанс, несмотря на письма. Но Драко не стал даже слушать.

– Да. Едем, – опомнилась Блез.

– Ты от него? Да?

Блез просто кивнула, думая о том, что слез нет. Странно. Они все остались там: на его плечах, шее и щеке, а еще в рукавах ее свитера.

– Я на минутку. Ладно? – Пэнси тронула Блез за рукав.

– Я пойду потихоньку. Душно здесь, – откликнулась Блез Забини, чуть оттягивая ворот свитера.

Пэнси кивнула подруге и зашагала по коридору. Самой ей было холодно, несмотря на теплую мантию.

Она негромко постучала.

– Да, – раздалось из-за двери.

Он стоял у окна, сцепив руки на затылке, хотя чернота за окном по-прежнему была непроглядной. Метель заметала фонари, не давая свету пробиться сквозь потоки снега. Услышав, что Пэнси открыла дверь, юноша обернулся и улыбнулся:

– А я гадал, придешь или нет?

– И к чему больше склонялся?

– Сейчас уже не знаю. Уезжаешь?

– Да, мы решили ехать с Блез в твоем экипаже.

– Разумно. Да и вообще, вдвоем веселее.

Пэнси смотрела на знакомые черты, освещенные отблесками камина, на силуэт, отражавшийся в оконном стекле, и чувствовала, что предательские слезы собираются где-то в горле, заставляя сглатывать чаще обычного. Да еще в носу начало нещадно щипать.

– Даже не думай! – Драко предупреждающе ткнул указательным пальцем в сторону девушки.

– Не буду, не буду, – Пэнси быстро замахала руками, словно отгоняя слезы прочь. – Я ведь знаю, что это плохая примета. Живых не оплакивают. Да и вообще, это от… – она вновь помахала руками, – …от всего.

Хорошо закончила. Этим самым «от всего». Емко. Драко сглотнул и шагнул навстречу. Дернул Пэнси за серо-зеленый шарф, еще не завязанный и болтающийся поверх мантии неровными полосками.

– Знакомство сегодня?

– Да, предполагалось, что на помолвке, но теперь не знаю.

– Удачи тебе.

Пэнси нервно расхохоталась.

– Как думаешь, пожелание удачи от загнавшего себя в угол безумца должно окрылять?

Он тоже рассмеялся.

– Не знаю, – беспечно взмахнул рукой. – Будем надеться, что да.

– Два безнадежных пожелания сложим в одно, которое непременно сбудется. На двоих.

– Точно.

– Или на троих.

– Или на всех, заинтересованных в этом.

Они помолчали. Потом Пэнси кивнула и сделала шаг назад.

– Присмотри за Блез, если получится, – негромко попросил юноша.

– Обязательно. Ты… не волнуйся. Отец не даст ее в обиду.

– Только на это и надеялся, когда писал ему.

– Ты писал Фреду?

– Да.

– То есть он знает?

– Да.

– А… Люциус?

– Тоже.

– Шутишь?

– Если бы я шутил, ты бы смеялась.

– Может… – отчаянный взмах, – может, не поздно? Драко, ведь он прислал экипаж. Это…

– Пэнси! Пэнси, тебе пора.

Юноша легонько взял девушку за плечи и подтолкнул к выходу.

– Драко!

– Пэнси! Тебя Блез ждет.

На пороге она все же вывернулась из сильных рук и крепко обняла Драко за шею.

– Удачи, сумасшедший.

– Спасибо.

– Я жду от тебя письма, как что-то решится.

– Угу.

– Обещай, что напишешь!

– Мерлин, никогда не думал, что прощаться с девчонками так тяжело. Обещай то, обещай это. Напишу! Обещаю!

Шаг за дверь. Прощальный взмах. Пэнси почти не помнила, как бежала по полутемным коридорам самой короткой дорогой, догоняя Блез.

* * *

– Гермиона, может, ты все-таки скажешь, что стряслось?

– Обязательно, Рон, – деревянным голосом ответила девушка. – Я сегодня все расскажу.

Рон почесал затылок, набрал в грудь воздуха, мысленно попрощался с душевным спокойствием…

– Вчера у тебя в комнате я…

– Гермиона?

Гарри Поттер подавил зевок и удивленно посмотрел на подругу. После того, как Рон его нещадно разбудил, он проворочался в кровати добрых десять минут и решил все же пойти к Рону. Пусть теперь сам на себя пеняет – будет развлекать разговорами до завтрака.

Друга в спальне не оказалось, вот Гарри и спустился в гостиную. И очень удивился, увидев на краешке дивана ссутулившуюся Гермиону, одетую в джинсы и свитер. Самая что ни на есть утренняя форма одежды. Особенно хорошо девушка смотрелась по соседству с Роном, сидевшем на подлокотнике и нервно теребящим ворот пижамы.

– А тебе карта зачем? – закончил Гарри свой вопрос.

Гермиона как-то странно раскрыла рот, словно не могла вдохнуть, а Рон проворчал:

– Со мной смотрит.

Он соскользнул с подлокотника, потянулся, сгреб у Гермионы карту и закрыл.

Гарри еще раз зевнул и присел в соседнее кресло.

– Гермиона, ты как?

– Хорошо, спасибо.

Голос показался чужим.

– Успокоилась?

– Да. Я… уже говорила Рону, что сегодня все вам расскажу. Только позже.

– Что-то серьезное? – прищурился Гарри.

– Нет… Нет, конечно. Ничего из того, о чем стоило бы волноваться.

Гарри, казалось, не успокоил ее ответ, но настаивать он не стал. Просто некоторое время молча смотрел на притихшую Гермиону, вспоминая ее вчерашние слезы, свою растерянность и моля Мерлина, чтобы объяснение оказалось банальным и привычным для Гермионы. Предстоящие экзамены, например. Вот только внутренний голос нашептывал, что не страх за оценки поднял подругу в такую рань. Что-то другое. И предполагать, что именно, Гарри боялся.

– А у тебя что? – покосился он на Рона, чтобы как-то заполнить повисшую тишину.

– Аманда у себя. Одна. Все в порядке, – проговорил Рон, мысленно прося прощения у милой Аманды за то, что упомянул ее имя всуе несколько раз за это дурацкое утро, да еще обвинил Мерлин знает в чем.

– Отелло, – усмехнулся Гарри и тут же нахмурился.

Рон проследил за его взглядом. Оба смотрели на застывшую Гермиону, которая уперлась локтями в колени и почти согнулась пополам. При этом она нервно кусала нижнюю губу, неотрывно глядя на полированную поверхность столика. Гарри попытался перехватить ее взгляд в отражении. А потом понял, что она не видит ничего и никого.

Он только открыл рот, чтобы все же настоять на разговоре, как Гермиона резко подскочила, точно отпущенная пружина.

– Извините, я пойду отдыхать…

Друзья проследили за ней взглядами.

А девушка пулей взлетела по тридцати восьми ступеням. Нет уж. Если он считает, что она отступит просто так, не дождется. В эту минуту даже не было мысли, что ему, может, это вовсе не нужно, и последние часы перед отъездом он проводит в обществе своей невесты, и у него все хорошо, и только ей одной хочется лезть на стенку. Гермиона не думала об этом. Почему? Да потому что что-то в душе знало: ему не лучше. И даже если он и пытался как-то успокоиться в объятиях Блез, она не могла его винить. Если уж обвинять кого-то, то лишь себя.

В шкафу на полке лежала мантия-невидимка, которую девушка так и не вернула Гарри с памятной ночи, когда тот столкнулся с Малфоем у стены. Гермиона закуталась в тонкую ткань и бросилась к выходу. Сейчас ей было все равно, что она не знает пароля. Она попадет в подземелья Слизерина. Как? Она не знала, но была уверена, что точно попадёт.

Когда в гостиной Гриффиндора негромко скрипнул портрет, открывая дверной проем, Рон оглянулся первым. Гарри отреагировал чуть позже.

Друзья переглянулись.

– Может, сквозняк, – предположил Гарри, посмотрев на приоткрытую форточку и колеблющуюся штору.

Рон кивнул, прекрасно понимая, что же это за сквозняк – мантия Гарри до сих пор находилась у Гермионы.

* * *

Коридоры. Коридоры. Холодные, едва освещенные, а то и вовсе темные. Шаги – гулким эхом под каменными сводами. И это она, всегда не любившая темноту и, смешно сказать, верящая в привидения? Смешно. Для нее, волшебницы, слово «привидение» не ассоциировалось с полупрозрачными людьми, населявшими замок. У этого слова было другое значение. Из детства. Когда душа уходила в пятки, и становилось страшно до взмокших ладоней. А вот сегодня она бежала безмолвными коридорами, таящими неведомые тени в углах, и боялась лишь одного – не успеть.

Путь в подземелья Слизерина лежал мимо входа в главный зал. Гермиона свернула в широкий коридор, который всего через несколько часов должен наполниться голосами студентов, оставшихся на каникулы в Хогвартсе, и остановилась, как вкопанная. Страх – не успеть – вдруг стал реальностью.

Фигура в черной мантии с наброшенным на голову капюшоном мелькнула в приоткрытой створке дверей, ведущих на улицу. На втором человеке была светло-коричневая мантия, и ярко-рыжие волосы не укрывал капюшон. Гермиона могла узнать ее из миллиона, миллиарда людей – влюбленная девушка всегда высмотрит в толпе более удачливую соперницу. Потому что эта магия древнее той, что изучают в стенах Хогвартса. Она родилась с первыми людьми.

Гермиона понимала, что нужно броситься, догнать, но вдруг осознала, что опоздала окончательно и бесповоротно. Как опоздала вчера, не успев вовремя промолчать, или потом, не сумев убедить. Как опоздала со своим «Я люблю тебя». Или как опоздала позавчера на сорок минут. Украла их у самой себя.

Девушка на негнущихся ногах направилась к окну, выходившему во двор.

Рассвет еще не наступил, метель по-прежнему бушевала. Однако у широкого крыльца горели сразу несколько фонарей. Да еще экипаж, стоящий у ворот, освещался дополнительно. На черной карете красовалась буква «М». С такого расстояния Гермиона не видела лап, обвивающих ее, но могла вспомнить каждую из деталей герба с закрытыми глазами. Наконец экипаж тронулся, оставляя в снегу глубокие следы, которые тут же заметала разыгравшаяся метель. Вот уже и не скажешь, был ли след. И был ли человек, севший в карету…

Гермиона подула на стекло, потерла его ладонью. Картинка не изменилась. В очередной раз удивилась, почему эти стекла – перед входом – никогда не замерзают. А еще в голову пришла дурацкая мысль: зачем в метель ехать в экипаже, если камином и быстрее, и удобнее. Наверное, очередная традиция чистокровной семьи, которой ей никогда не понять.

Девушка скорее почувствовала чье-то присутствие, нежели услышала его, и обернулась на звук, прижимая снятую неведомо когда мантию к груди. Перед ней стоял декан Слизерина.

– Мисс Грейнджер?

– Доброе утро, профессор.

Гермиона произнесла это устало, в уме привычно прикинув, сколько сейчас времени, и не успела ли она чего-то нарушить. Видимо, нет, потому что Снейп, казалось, не был настроен карать. Он просто смотрел на нее сверху вниз, и в отсвете колышущегося от сквозняка пламени был похож на восковую фигуру. Тени от носа плясали по щекам, вокруг глаз залегли круги.

«Наверное, он очень устал», – пришло в голову Гермионе. Видимо, всю ночь следил за порядком, пытаясь отловить припозднившихся учеников. Взмах палочки Снейпа, и дверь на улицу захлопнулась, а тени на какое-то мгновение точно сошли с ума и пустились в пляс. А потом успокоились. Всю эту вечность Гермиона смотрела в лицо профессора, ожидая упрека, едкого замечания. Неизвестно чего. Однако то, что последовало, заставило ее сильнее стиснуть мантию.

Date: 2015-07-25; view: 263; Нарушение авторских прав