Истинно честно служить России 4 page

Мы сидели за письменным столом Петра Трофимовича. Аккуратно разложены кипы страниц, книги, газетные вырезки, сплошь исписанные толстые тетради, блокноты… Все о музыке и музыкантах. Пётр Трофимович задумал новый роман и собирал для него материалы — роман о выдающемся дирижёре Константине Константиновиче Иванове.

Моя жена и Нина Андреевна не однажды высказывали сомнения: «Дирижирование — это область, малодоступная даже знатокам музыки. Стоит ли браться за такую тему?» Я предпочитал молчать, но в душе был с ними солидарен. Однако Петра Трофимовича наши предостережения нисколько не охладили. Он увлёк своим замыслом супругу Иванова — Тамару Аркадьевну, музыканта, преподавателя консерватории. Она доставала книги по истории музыки, подбирала пластинки с записями одних и тех же произведений, но в исполнении различных дирижёров.

Дома, а затем и на даче Пётр Трофимович установил первоклассный стереофонический проигрыватель, слушал музыку… Бывая в Ленинграде, просил нашего Григория поставить пластинку — и по первым же аккордам узнавал мелодию.

— Это Вивальди… Это Пятая симфония Бетховена… А э Глазунов. По-моему, этот композитор не вполне ещё оценен — как Лесков в литературе.

А если Григорий заводил разговор о жизни Баха, Чайковского, Моцарта, он знал такие детали, что, казалось, долгие годы жил вместе с ними. И очень часто, оценивая композитора, находил для него литературные параллели. Заговорили о Мусоргском, Пётр Трофимович сказал:

— В музыке он, наверно, то же, что и Лермонтов в поэзии. И есть что-то общее, демоническое в их судьбе, характерах. Люблю Мусоргского… как Лермонтова.

Постепенно мы поверили — напишет Пётр Трофимович книгу и о дирижёре.

Глядя на кипы бумаг на столе, я произнёс утвердительно:

— Вот и вы повернулись к документальной прозе.

— Нет! — возразил Пётр Трофимович. — Это, пожалуй, будет всё-таки роман. Не могу я точно держаться своих героев — я лишь от них отталкиваюсь, а сам тянусь к вымыслу. «Над вымыслом слезами обольюсь». Мне нужно выдумывать, фантазировать — так устроен мой ум. Хорошо ли, плохо — не знаю; наверное, плохо, потому что жизнь богаче любого вымысла. Нужно лишь видеть глубину процессов психологических. И подмечать детали. А это самое трудное.

Он брал со стола то одну, то другую книгу.

— Вот смотрите… Всем хороша, а деталей мало. И психологического анализа недостаёт. Художник рождает свои творения в муках, он страдает, мечется, а тут… ничего этого нет. Из пачки книг вынул небольшую, тоненькую…

— Чичерин, наш первый нарком иностранных дел… Он любил музыку, неплохо играл на рояле — всю жизнь увлекался Моцартом, собрал уйму высказываний, мечтал написать о нём. Книги о Моцарте не написал, а вот высказывания великих людей о композиторе и некоторые собственные суждения… опубликовал. Спасибо ему. Здесь кладезь мудрости, свод понятий о существе музыки.

— Вы, очевидно, много уже прочитали?

— Около сотни, а надо ещё две сотни — не меньше!.. Вон у меня список составлен. С профессорами советовался — они-то уж знают. Константин Константинович Иванов, взглянув на этот список, сказал: «Я, пожалуй, и за всю жизнь столько не прочитал». Шутит, конечно. Его познания в истории музыки — не говорю уж о теории — изумительны. Каждая беседа с ним обогащает. Вот подождите, я вас с ним познакомлю.

Мне импонировала такая добросовестность Петра Трофимовича, его стремление докопаться до корня. Так учил нас работать Николай Николаевич Петров — человек, создавший известную в мире отечественную школу онкологии. И, вспомнив своего учителя, я подумал: «Кто же у него учитель — у Петра Трофимовича?» Высказал этот вопрос вслух.

— Что вы, Фёдор Григорьевич! Кто меня учил? Только жизнь. Вы же знаете мою биографию. Самоучка я, во всем самоучка. А значение романов моих вы не преувеличивайте. Литература — дама капризная, успех часто сменяется неудачей, а забвение ожидает почти каждого. Себя переживают единицы, счастливцы — и непременно подлинные таланты. Как соловью дан голос, так писателю должен выпасть талант от природы — а это, уверяю вас, бывает очень редко. Знающие люди говорят, что иной народ тысячелетнюю историю имеет, а талантливого писателя за все века не обнаружилось. Средние таланты есть, а вот алмаза, подобного Пушкину, Есенину, Лермонтову Кольцову, нет. Вот в чём штука.

Разговор этот — не пустая риторика, не желание порисоваться перед вами и выпросить у вас лишний комплимент. Нет, Фёдор Григорьевич, это серьёзно. Талант литературный — действительно большая редкость. И не поймёшь, что в нём главнее: способность ли живописать словом, обрисовать двумя-тремя штрихами портрет человека, характер или ещё какое свойство. Не знаю. Но больше склоняюсь к тому, что главная черта таланта любого художника — чувство земли, породившей его, боль за живущих на ней, гражданская озабоченность. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Некрасов, Есенин… Они страстно любили Родину.

Вот — Есенин:

Но более всего

Любовь к родному краю

Меня томила,

Мучила и жгла.

В другом месте он скажет:

Я люблю Родину,

Я очень люблю Родину…

Или вот:

Если кликнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!» —

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте Родину мою!»

Как всегда, беседа наша текла легко, свободно.

Я благодарен своим друзьям-писателям за то, что они обогатили мою душу. Я как бы с новой, неведомой для меня стороны посмотрел на них и открыл в них такие свойства, которые раньше не замечал в повседневной сутолоке. Я увидел патриотов в высоком смысле этого слова. Нет, я вовсе не хочу сказать, что среди других людей, среди моих коллег к примеру, мало патриотов. Наоборот, я как раз старался нарисовать портреты учёных, чья деятельность прославляет Родину, чей образ жизни и мыслей иначе не назовёшь, как только патриотическим. Можно любить Родину, свой народ, делать для этого много полезного; конечно же это патриотизм, заслуживающий подражания. Но любить Родину и народ «до боли сердечной», как говорил Салтыков-Щедрин, любить активно, по-боевому, не жалеть ни сил, ни самой жизни для других — такой патриотизм, как мне думается, чаще всего свойствен людям творческим, особенно остро чувствующим суть вещей, природу добра и зла, размышляющим о путях, ведущих отчизну к счастью.

Не знаю, насколько верны мои наблюдения, но в среде писателей я встречал именно таких людей.

По-своему представил мне писательский мир наш сосед Борис Дмитриевич Четвериков. Он принадлежал к поколению тех, кто начинал свою литературную деятельность в бурные годы Октябрьской революции и гражданской войны.

Борис Дмитриевич был богато одарённым человеком: талантливым художником — от его картин трудно оторваться, так точно и проницательно виденье автора; блестящим музыкантом — не только исполнителем, но и композитором; вдохновенным поэтом — его стихи остроумны, лиричны, наполнены глубоким чувством и большой мыслью.

Но главное его призвание — проза. Рассказы, повести и романы он писал более 50 лет. Его первое произведение печаталось в 20-х годах. Последние десятилетия жизни стали особенно продуктивными. В 1971 году вышел его роман «Во славу жизни» о предвоенном и блокадном Ленинграде. Чрезвычайно занимателен исторически достоверен роман «Котовский», опубликованный в 1971 и 1975 годах. Заслужил признание читателей сборник повестей и рассказов, появившийся на прилавках магазинов в 1976 году…

Не менее интересен как личность и писатель Иван Абрамович Неручев. Общение с ним доставляло мне неизменно огромное удовлетворение.

Меня могут упрекнуть: врач, а не соблюдает законов медицинской морали. Разве этично рассказывать о пациентах, оказавшихся в экстремальной ситуации! Хорошо рассуждать со стороны, а им-то каково было? Где же гуманность, милосердие, врачебная тайна, наконец, которая и теперь, может быть, важна родственникам умершего?

Не могу в данном случае согласиться с этим. И прежде всего потому, что тяжёлая болезнь и смерть истинно большого по сути человека выявляет в нём величие духа. А самое удивительное — он настолько предан своему делу, своим идеалам, что эта преданность заглушает в нём столь естественный для всего сущего инстинкт самосохранения.

Именно экстремальная ситуация, к примеру, сделала писателем Николая Островского — солдата революции. Прикованный к постели неизлечимым недугом, он не сдался болезни, не замкнулся на физических страданиях, а продолжал жить жизнью страны, и помыслы его были направлены на то, чтобы найти способ, наперекор всему, быть полезным людям. Его книга «Как закалялась сталь» поражает разные поколения читателей неиссякаемым запасом мужества, оптимизма, самоотверженным служением идее. Недаром, когда хотят высоко оценить кого-нибудь, говорят: человек корчагинского типа.

Таким для меня остался в памяти Сергей Александрович Борзенко.

В романе «Золотой шлях» он, двадцатилетний, словно вторит Островскому, выражая своё кредо: «Умереть, конечно, каждый… может, а вот… себя оправдать по жизни — это труднее». И оправдывал, и до последнего дня не боялся трудностей, не складывал оружия.

Как раз в предельно критический период испытывается на прочность человеческий характер; поведение высшей пробы по любым строгим меркам бытия оказывает ни с чем не сравнимое влияние на окружающих, пробуждает в них новые силы. Такое влияние личности Борзенко испытывал и я и решился переступить чисто медицинские границы, чтобы по возможности воссоздать его светлый облик.

Борзенко прошёл долгими дорогами войны. Смертельная схватка с фашизмом поднимала на пьедестал почета тысячи и тысячи простых «настоящих людей», имя которым — советский народ; журналистские блокноты распухали от торопливых записей, их детальная обработка откладывалась на потом, до победы. И незаметно для глаз происходил другой процесс — все увиденное и пережитое «выковывало сталь», соприкосновение с подвигом рождало подвиг.

Вспомним стихи Александра Жарова:

Вместе жили, родине служили

Острое перо и автомат.

Фронтовою дружбою дружили

Журналист, писатель и солдат.

Верность тем героическим годам — фундамент нравственности.

Борзенко любил жизнь. Не эгоистично, не мелко, не для себя. Он любил жизнь для людей и не мыслил её иначе. Его мозг был кладезем знаний. Я уже говорил, что как корреспондент «Правды» он объездил много стран, был знаком со многими выдающимися людьми. На страницах газеты и в журналах то и дело публиковались его яркие статьи и очерки. Он создавал рассказы, повести, романы. Все они были проникнуты идеей добра и гуманизма, любовью к народу, заботой о его счастье.

Сергей Александрович чувствовал, что жизнь подходит к концу, что все возможности врачей исчерпаны, надежды нет. И вот в эти-то дни сильнее, может быть, чем когда-либо, сказывалось все величие его души. Он сохранял острую наблюдательность, интерес к происходящему вокруг, был так же раскрыт навстречу тем, кто нуждался в его совете и помощи. Если бы я его совсем не знал, если бы я не был знаком с его жизнью и трудами, то только по одному тому, как человек держит себя в критические дни, сказал бы, что это большой человек. И так бессмысленно рано уходил он от нас.

Когда Борзенко гостил у нас в Комарове, мы видели его в последний раз. Тягостным было наше расставание…

В каких бы странах я ни побывал, какие бы богатства и роскошь я ни повидал за рубежом — жизнь за границей никогда меня не привлекала. Более того, уже через две недели пребывания в любой стране у меня начиналась ностальгия — я скучал по своей Родине, по России. Многие отыскивают в нашем народе мнимые и действительные недостатки. Но никому не заслонить достоинств русского человека, его удивительную доверчивость, честность, правдивость, доброжелательность, самоотверженность, любовь к людям любой национальности, уважение к представителям другого народа, скромность, простоту, доступность, отсутствие зазнайства, готовность выручить в беде, поделиться с нуждающимся последним куском хлеба. Все эти качества в совокупности в одном человеке встречаются у русского чаще, чем у других народов. Но главное свойство, что, по мнению Гоголя, отличает его от всех народов, — его благородство, красота души. Благородство Гоголь видит прежде всего в его патриотизме, в беззаветной любви к Родине, к отечеству. Эта любовь бескорыстна. Чувство преданности России, Родине, очень полно выразил Минин в тяжёлое для Руси время. Он сказал: «Всё отдадим для спасения Отечества, если надо, заложим жён и детей, не пожалеем самой жизни». Самопожертвование ради Родины и своего народа наши люди наглядно продемонстрировали перед всем миром в годы Великой Отечественной войны. Ни в одной стране никогда не было развито партизанское движение в тылу врага с такой силой, как у нас. Ни один народ так решительно не отказывался сотрудничать с врагом, как наш великий русский народ, куда я включаю как единое целое и украинский, и белорусский народы. Их воспитала и закалила единая Киевская, а затем Московская Русь. О доброте русского человека, о его доверчивости, стремлении помочь другому, подчас незнакомому, говорят многочисленные повседневные факты.

Моя супруга — Эмилия Викторовна — рассказывает, что, будучи студенткой, приехала в Николаев на несколько дней, в гостинице места не оказалось, и она обратилась к первой встречной, довольно молодой женщине с вопросом: не может ли та сказать, у кого можно остановиться на ночлег? «Пожалуйста, вы можете остановиться у меня», — сказала эта незнакомая женщина. Она привела её в свою небольшую уютную квартиру, оставив ей ключи, показала, где лежат продукты, и ушла. Пришла только на следующий день, и все три дня квартира была предоставлена в полное распоряжение жены. На прощание хозяйка отказалась от какой-либо платы категорически. Этот поступок характерен для наших людей. Мы привыкли к этому, и нам кажется вполне естественным, что люди, впервые увидевшие друг друга, делятся последним куском хлеба.

Носителем традиций народа у нас, как правило, является женщина, которая в нравственном отношении всегда стояла и стоит выше, и всё лучшее, что есть в человечестве, женщина передает из поколения в поколение.

Русской женщине мы обязаны тем, что она, при всех трудностях жизни, сумела сохранить и развить все те качества души и характера нашего человека, которые получили мировое признание как «русский характер». При этом его воспитывали как высокообразованные дворянки, так и неграмотные крестьянки.

В воспитании благородных чувств наших людей русская женщина всегда и во всём была образцом и примером. Даже такое свойство души, как храбрость, было присуще ей во все времена. И мы опять можем вспомнить наши Отечественные войны как 1812, так и 1941-1945 годов.

Через госпиталь, в котором я работал в период войны и блокады Ленинграда, прошли десятки раненых девушек. Ни одна из них, как бы тяжело ни была ранена, не просила эвакуироваться из Ленинграда. Все они, едва им становилось лучше, стремились быстрее попасть на фронт и настаивали на их досрочной выписке из госпиталя. Уходили на фронт.

Любовь к Родине, к своему народу русская женщина воспитывает в своих детях с колыбели. И эта любовь к отечеству у неё проходит рядом с искренним и глубоким уважением ко всем другим народам, независимо от цвета кожи, национальности и вероисповедания. Поэтому русский человек и воспитан так, что он не позволит надсмеяться или, тем более, оскорбить религиозное чувство другого человека, не позволит разрушить дом веры любой религии. С детских лет воспитанный матерью, он, становясь взрослым, относится к представителям другой нации или другой религии ничем не хуже, а может, даже лучше, чем к своему же человеку.

В русской женщине заложено чувство уважения к труду. Любой труд для неё важен, и никакого дела она не гнушается. И что удивительно: каким бы трудом она ни занималась, какую бы «чёрную» работу она ни делала — она не теряет ни своего обаяния, ни человеческого достоинства.

Как прав наш гениальный русский поэт Н. А. Некрасов, который писал, что

Грязь обстановки убогой

К ней словно не липнет. Цветёт

Красавица миру на диво,

Пригожа, стройна, высока,

Во всякой одежде красива,

Во всякой работе ловка.

Русская женщина по своей сущности и по своей природе высоконравственна. Всё лучшее, что есть в человеке, наиболее ярко проявляется в женщине. У неё больше и ярче выражена честность, добросовестность к порученному делу, доброта, нежность, любовь к красивому, к порядочности. И именно благодаря женщине не умирает и никогда не умрёт всё то прекрасное, что делает человека человеком, несмотря на то что нередко в жизни его встречают многочисленные соблазны, призывающие забыть о том, что он человек, и наслаждаться жизнью для себя. Женщина по своей природе самоотверженна. Ради ребёнка она пойдёт на смерть и на любые муки. И эти качества, весь её целостный характер оказывают самое благотворное влияние на всё поколение.

В русском человеке, а отсюда и в нашем обществе, заложено так много душевного тепла, сердечности, доброты и человечности, что воспитанный на них человек не захочет сменить наше общество, какие бы роскошь и богатство ни сулило ему другое общество.

Поэтому, находясь за границей, я очень скоро начинал скучать по России, и, какие бы мне земные блага ни сулили, я бы на них никогда не променял на счастье жить среди своих людей.

Мне дико и непонятно чувство космополитизма. Я не могу понять людей, которые добровольно покидают свою Родину, и глубоко убеждён, что всё это недобрые люди. Это эгоисты, которые думают только о себе, о своих удобствах в жизни. И прежде всего это люди, лишенные благородства, поскольку таковое не возникает без любви к Родине, это себялюбцы, которые ищут блага только для себя. Между тем благородный человек отличается от эгоиста тем, что он своё счастье видит только одновременно со счастьем ближнего. В этом заложена высшая цель жизни, это и отличает настоящего человека от всего живого на земле.

Среди профессий, при которых имеет возможность полностью раскрыться гуманный характер русского человека, особое место занимают две: профессия врача и учителя. О самоотверженной и человеколюбивой деятельности настоящего врача по призванию я уже писал не раз. Здесь я хотел бы сказать несколько слов о профессии учителя. Говоря об этом, я невольно буду опять вынужден подчеркнуть роль женщины, поскольку в этой профессии женщины составляют значительно больше половины всех, занятых на педагогической работе.

Профессия учителя, столь же благородная и гуманная, как и профессия врача, имеет очень широкое понятие. По существу каждый, постигший какое-то дело, становится учителем, наставником; каждый, дойдя до определённого возраста, до определённого уровня знаний и опыта, учит других, молодых, менее опытных людей. То есть он становится учителем, воспитателем, наставником, которого любят, уважают, которому шлют благодарные письма и часто помнят всю жизнь.

Но главной, основной фигурой в этой плеяде воспитателей являются наши первые учителя, учителя начальных и средних школ, те, кто закладывает в нас основы знании и житейского опыта.

Кто не помнит с глубокой благодарностью своих первых учителей? Может ли кто-нибудь без внутреннего волнения вспоминать свои первые посещения школы и спокойный и добрый голос учителя, который с первых же шагов по школьному зданию проявляет о тебе заботу, думает о тебе, переживает за тебя, а иногда и помнит всю жизнь.

После появления в журнале «Молодая гвардия» моей повести «Сердце хирурга» я неожиданно для себя получил письмо от моей учительницы Е. Г. Павловой, у которой я учился в Высшем начальном училище г. Киренска. Она мне пишет: «Не ты ли тот Федя Углов, черноволосый мальчик, который учился у меня в Киренске?» Она вспомнила меня более чем через полвека, хотя я учился у неё всего два года!..

Далее она пишет: «Мне невыразимо радостно и приятно, что мой ученик так много сделал в своей жизни для Родины и для людей, может быть, тут есть какая-то частица и моего труда».

Разве я мог её не помнить? Она преподавала нам русский язык и литературу, воспитывала в нас любовь к Родине, к родной речи, раскрывала перед нами все богатство великого русского языка, а через него и величие русского народа, ибо такой богатый, такой красивый язык мог быть только у великого народа. Вспоминается, что случилось тогда, в то время с Еленой Григорьевной большое горе, и мы, юноши, глубоко ей сочувствовали, всячески старались облегчить её переживания.

Я сразу же ответил своему дорогому человеку. Написал, что хорошо помню её и очень рад, что она жива и здорова.

Через некоторое время я получил от неё второе письмо. Она писала:

«Милый Фёдор Григорьевич!

Сердечное спасибо Вам за письмо. Оно на закате дней моих принесло мне небывалую радость: оно напомнило мне молодость, мою жизнерадостную, полную надежды на счастье жизнь. Жизнь, когда душа была раскрыта навстречу добру и счастью.

Читаешь повесть как художественное произведение, язык вполне литературный; нет в нём неправильных громоздких оборотов речи. Чтение её мне доставило огромное удовольствие.

Фёдор Григорьевич! У меня к Вам большая просьба: не сможете ли выслать мне Вашу повесть, когда она выйдет отдельной книгой, т. к. у нас в Ташкенте трудно достать новинки.

Е. Татаринова».

Я, конечно, сразу же, как только вышла книга, выслал ей я вновь получил теплое, дружеское письмо:

«Сердечное спасибо за книгу «Сердце хирурга». Вы не забыли мою просьбу, и эта маленькая деталь говорит о многом. Вся Ваша жизнь, сколько известно о ней по немногим отрывкам Вашей довести, была пронизана этими свойствами Вашей души. Вы были не только целителем физических страданий Ваших больных, но врачом в широком смысле этого слова. Нет слов, чтобы выразить, как я тронута Вашим вниманием. После того как я прочту книгу, нет, это не то слово, не прочту, впитаю каждое слово в свою память и душу, я напишу Вам подробно, что я испытала, читая и буквально наслаждаясь прочитанным.

Еще раз спасибо. Желаю Вам здоровья, долгих лет жизни, счастья, удач в Вашем благородном труде».

Из этих немногих строк народной учительницы видно, какой душевной теплотой проникнуто её отношение к своим ученикам, как она радуется, когда её добрые семена дают хорошие всходы и человек всю жизнь несёт в себе высокие человеческие качества, такие, как скромность, простота, доброта, любовь и уважение к людям, отсутствие зазнайства и т. д.

И когда оглядываюсь на свой пройденный путь, я вспоминаю целую плеяду народных учителей, самоотверженных и скромных, проникнутых одной мыслью, одним желанием — учить людей добру, воспитывать в них гуманные чувства, не считаясь ни с какими собственными неудобствами и трудностями.

Вот Елена Григорьевна Павлова, ныне Татаринова, совсем молодой учительницей приехала в Киренск, в маленький районный городок, что отстоит от Иркутска более чем на тысячу километров, вдали от железной дороги, куда в то время надо было разными путями добираться две-три недели. Она проработала там тринадцать лет. И ни слова о тех трудностях, что выпали ей на долю при работе в такой глуши. Восторг и радость оттого, что у кого-то из учеников взошли и расцвели те добрые семена, которые она пыталась заронить в наши души.

И таких самоотверженных энтузиастов, беззаветно преданных своему делу, я встречал очень много. Мне не надо ходить далеко за примерами. Такими же одержимыми благородными идеями были мой старший брат и сестра. На восемь лет был старше меня Ваня. Мы, младшие, обязаны ему многим. Едва научившись читать, он дал мне целый список книг, которые я в первую очередь должен был прочесть. И все книги о благородстве и красоте душевной человека. Среди них «Спартак» Джованьоли, и «Овод» Войнич, и многие другие. Это он не переставая говорил нам о значении Пушкина в нашей жизни, о его величии и любви к русскому народу. Это он первый познакомил нас с красотой и богатством произведений Лермонтова. Романтик по натуре, преданный революционным идеям, беззаветно любящий свой народ, Ваня во всём был для нас примером. Он не пил, не курил, никогда не употреблял бранных слов и учил нас, как надо жить и работать для народного счастья.

Мой друг! Отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Или:

Сейте разумное, доброе, вечное.

Спасибо Вам скажет сердечное

Русский народ.

Это были его любимые цитаты. На учительских курсах, которые он окончил в 1916 году, он считался «звездой курсов». Все годы он учился только на «отлично». По окончании имел много выгодных предложений для работы в Киренске, где и условия, и зарплата были хорошими. Отказавшись от всего, он поехал в д. Новосёлово Казаченского района, что отстояла от Киренска на 300 километров, в глушь тайги, куда, по существу, не было никаких путей. Ибо нельзя же признать за дорогу поездку на узком, вертящемся стружке (лодка из выдолбленного дерева) вверх по быстрой, горной реке, где можно было двигаться, отталкиваясь от дна шестами. И так ехать не один, не два, а триста километров. Уехал туда, чтобы выучить грамоте крестьянских ребятишек, быть пропагандистом народной власти. Сотни учеников Ивана Григорьевича, дети и внуки этих учеников трудятся сейчас в разных уголках страны, а сам он, награждённый орденом Ленина, ушёл на пенсию в возрасте около 80 лет, и то только потому, что зрение стало сильно сдавать. Ему было уже далеко за 70, когда он вынужден был ежедневно ходить пешком в свою школу, которая отстояла от его дома почти на 6 километров. В слякоть и дождь, в ветер и холод аккуратно выхаживал он свои километры, показывая пример своим воспитанникам и в точности, и в пренебрежении к трудностям.

Именно пример брата, его влияние сыграли главную роль в судьбе моей старшей сестры Аси. Окончив гимназию в 1918 году, также с отличием и имея все возможности остаться работать в Киренске или поехать в Иркутск учиться, она, набрав чёмодан книг, бесстрашно поехала учительствовать в такое далекое село, где школьных учителей никогда не видели в глаза, где вечерами все сидели при лучинах и чужих людей встречали редко, при этом словно бы даже удивлялись, что где-то может быть совсем иная жизнь. Больше недели добирались они на таком же стружке вверх по течению по несудоходной реке Киренге к месту назначения, в деревню Ключи Казачинско-Ленского района, что на 200 километров отстояла от Киренска.

Три года проработала она в этой деревне и только после этого, выйдя замуж, в 1921 году поехала в Иркутск, где и закончила педагогический факультет университета.

А наши военные и послевоенные годы… Сколько беззаветных тружеников отдавали не только своё время, но и всю свою жизнь делу воспитания, обучения юных граждан нашей страны. Опять не надо далеко ходить за примерами: Тамара Фёдоровна Заварзина, мама моей жены, закончив среднюю школу, поступила в педагогический институт, и хотя имела большое влечение к русской литературе, по настойчивой просьбе Отдела народного образования, остро нуждавшегося в математиках, пошла на математический факультет, окончив который стала работать в средней школе Донбасса. Годы оккупации. Пряталась вместе с детьми, убегала в дальние деревни, страшно голодала, но не пошла работать на немцев. Тридцати лет, проводив мужа на войну, осталась с двумя малолетками и, не дождавшись мужа, погибшего под Киевом, и не выйдя больше замуж, работала учительницей, одна воспитывала своих детей. В тяжёлое послевоенное время, когда не хватало учителей, она вынуждена была работать не только в дневную, но и в вечернюю смену.

И все мои знакомые учителя, как правило, люди, одержимые идеей добра. Они не думают о собственном благополучии. Даже в самое трудное время никто из нас никогда не слыхал от своих учителей ни намека на трудности жизни. Они внушали нам личные заботы ставить после интересов своего народа, своего любимого дела.

Через всю жизнь и всю воспитательскую деятельность народного учителя шло воспитание правдивости, презрения ко лжи, к тем, кто стремится сделать что-то незаконное, получить незаслуженное. Как много хороших людей обязаны своим учителям, что они стали такими. С благодарностью вспоминают они своих наставников — скромных и душевных людей, воспитывающих в человеке честность и человеческое достоинство.

У нас любовь к народной учительнице является традиционной, и каждый, кто позволяет себе без уважения отозваться о ней, особенно без основания её обидеть, оскорбить или, грубо выражаясь «облить грязью», рассматривается как человек недостойный, ограниченный, с низкой культурой и лишенный благородства. В одной из книг нашего современного автора, фамилию которого я по тактическим соображениям не называю, я прочитал, как герой рассказа, без всякой необходимости, что называется походя, оскорбил и унизил сельскую учительницу. Он ни слова не сказал о ней как о воспитательнице детей, — он грубо вошёл в её интимную жизнь и пошло оскорбил её. Было стыдно за автора, допустившего подобное по отношению к женщине, да ещё народной учительнице.

Горький писал, что благородство мужчины определяется по его отношению к женщине.

В таком же духе высказывался Л. Н. Толстой и другие наши великие писатели. Во всей русской классической литературе нельзя найти произведение, где бы в адрес женщины было бы допущено недостойное выражение. В современной литературе можно выявить два подхода к женщине. Такие, как И. М. Шевцов, С. А. Борзенко, и многие другие русские писатели с глубоким уважением и теплотой пишут о русской женщине, её роли и значении, её поведении, высоких моральных качествах. Наряду с этим в отдельных произведениях проскальзывает этакий скрытый, а то и явный цинизм, неизвестно чем вызванный. Может быть, отвергнутые в своё время той или иной женщиной, они не поднялись над личным ощущением и перенесли это на женщин вообще, допуская тем самым грубейшую ошибку. Ибо для настоящего писателя недопустимо какой-то исключительный случай вольно иди невольно обобщать и тем самым наносить оскорбление женщинам.

Date: 2015-07-25; view: 276; Нарушение авторских прав