Глава четвертая. Ничто не может так испортить весь день, как дурной сон

Ничто не может так испортить весь день, как дурной сон.

Миа закрутила кран в душе. Несколько секунд она стояла неподвижно, прислушиваясь к бульканью спускавшейся воды.

Она чувствовала себя лучше. Не отлично. И не хорошо в смысле «эй, жизнь, а вот и я», но лучше. Возможно, ей стоило поблагодарить за это Ника. Ему всегда удавалось заставить ее улыбнуться.

Потянувшись за купальным халатом, она взглянула на свое отражение в зеркале. С вытянутой рукой она могла полностью видеть большую татуировку, украшавшую левую сторону ее тела, — она начиналась на груди и спускалась сбоку на бедро.

Это было дивное произведение искусства. Мать сделала ее Миа в тот день, когда той исполнилось восемнадцать, то есть она достигла возраста, начиная с которого наносить татуировки на свое тело разрешается законом. С тех пор эта прекрасная фигура с изящными конечностями и сказочными волосами стекала в бликах синей краски вдоль одной стороны ее тела.

Хранительница — ее второе «я».

Черты лица хранительницы были тонкими, а вытатуированные контуры тела — изящными, как на иллюстрациях Рэкхэма.[3]Но особенно выделялись ее глаза, которые прямо-таки приковывали к себе взор. Они были выписаны под устремленными вверх, точно крылья застывшей в полете птицы, бровями, столь мастерски, что казались живыми. В глубине одного глаза был нарисован круг с тремя линиями, входящими в него под углом. Это была защитная татуировка, и Молли носила точно такое же изображение на своем собственном теле — весьма ощутимая связь между матерью и дочерью.

Миа отвернулась от зеркала и закуталась в махровый халат. Когда она открыла дверь ванной и вышла в спальню, сгустки пара вырвались вслед за ней.

В комнате было светло. На туалетном столике стояли цветы, на оконном стекле жужжал шмель. Листья плюща, нависающие над подоконником, отбрасывали на стену узорчатую тень. Все было тихо, все дышало покоем.

Совсем не так, как прошлой ночью. Прошлой ночью эта комната погрузилась во мрак и ужас — отголоски дурного сна, казалось, не исчезли с пробуждением.

Ей вспомнилась книга со странным названием — «Книга света и праха»… Книга, которая обладала такой силой, что ослепила ее. Это был ужасный сон, и она проснулась в слезах. Ей никак не удавалось забыть, насколько враждебной была комната и какая тяжесть сдавила ее сердце, какая отчаянная печаль поселилась в нем.

В детстве ее часто мучили ночные кошмары. В темноте она покидала свою кровать и бежала в спальню родителей, там она останавливалась на пороге и смотрела на очертания их спящих тел. Она никогда их не будила — одного лишь звука их дыхания, доносящегося до нее, бывало достаточно, чтобы успокоиться. Через некоторое время она просто на цыпочках возвращалась в свою комнату и ложилась спать. Но с тех времен ночные кошмары не возвращались, да и спальня родителей больше не ждала ее как спасительная гавань в конце коридора.

Миа перевела взгляд на фотографию возле кровати. Это было единственное оставшееся у нее изображение ее родителей вместе и один из очень немногих снимков ее отца — он терпеть не мог фотографироваться.

Мать полностью расслабилась в объятиях сильных рук отца, его глаза опущены, он смотрит на женщину, голова которой покоится на его груди. Взгляд Молли устремлен в пространство за спиной фотографа, а губы тронуты едва заметной улыбкой. Эта улыбка говорит: «Я прекрасна, и я желанна».

Голос из ночного кошмара принадлежал Молли, и Миа последовала за ним только поэтому. Зачем матери понадобилось заставить ее пройти через весь этот ужас?

Пока Миа рассматривала улыбающееся лицо Молли на фото, ей в голову пришла неожиданная мысль, заставившая ее похолодеть.

Почему она не подумала об этом раньше? Потому что это было невозможно — вот почему. Никому из ее ребят не должна была угрожать опасность. Валентайн отошел от спорта после того, как у них с женой родился ребенок. Джефф не должен был вступать в поединок в ближайшие три недели. У Оки была травма, и ему пока не разрешали даже тренироваться.

Но теперь, когда мысль прочно засела у нее в голове, она знала, что уже не сможет избавиться от нее, пока не поговорит со всеми тремя мужчинами, не услышит их голоса и не удостоверится, что с ними все в порядке.

Она посмотрела на часы. Рановато, даже, возможно, слишком рано. Бойцы и в лучшие времена — сгусток предрассудков. Они настойчиво надевают на поединок свои счастливые трусы, носят счастливые монетки, всегда следуют одним и тем же ритуалам перед боем. Если она скажет, что звонит потому, что ей приснился плохой сон, их бросит в дрожь. Ей придется хладнокровно вести свою игру. Сняв трубку, она стала набирать номер.

Джефф ответил после первого же гудка. У него все было отлично. Он уже подогнал вес, а тренировался о-го-го как.

— Все хорошо, Миа. Никаких проблем, никаких травм.

— Поединок по-прежнему назначен через две недели, если считать с субботы?

— Да. Так что не забудь сделать все, что нужно, в ночь пятницы накануне.

— Заметано. И еще, Джефф, позвони мне, если дата изменится. Хорошо?

— Конечно.

— Передавай привет Бонни, — сказала она и прямо ощутила его ухмылку на другом конце провода.

— Ты это серьезно?

Бонни была женой Джеффа. Она всегда недолюбливала Миа. Она знала, что между Миа и Джеффом не было романтических отношений, но ей не нравилась их «тесная» дружба.

То же касалось и Эмми, жены Валентайна. Она Миа просто терпеть не могла. Вообще-то Миа была уверена, что именно Эмми заставила Валентайна переехать из Лондона в Ливерпуль, лишь бы увезти его подальше от нее.

У Оки никого не было, так что и соперничать там было не с кем — и на том спасибо. Она застала его как раз в тот момент, когда он уже собирался выходить на работу.

Оки был настроен мрачно. Да, дела плохи. Ребра болят. Джей Си не разрешает ему вернуться к тренировкам, пока он окончательно не поправится. Жизнь тяжелая. Жизнь — если говорить честно — вообще не стоит того, чтобы жить.

— Оки, это надо пережить. Но в общем и целом ты в порядке?

— Вроде бы, — вздохнул Оки.

— Ничего по-настоящему серьезного?

— Нет, — еще раз глубоко вздохнул он.

Оставался Валентайн. Из них троих она меньше всего беспокоилась о нем. Он был полностью за пределами опасной зоны. Когда три года назад Эмми забеременела Томом, он ушел с ринга, и с тех пор они общались постольку поскольку. На самом деле она даже не могла вспомнить, когда они разговаривали последний раз. Год назад? Больше?

Вообще-то, набирая мобильный номер Валентайна, она думала о том, что пора бы ей подыскать кого-то на его место. Очевидным претендентом был Ник. С тех пор как восемнадцать месяцев назад он снова поселился рядом, она не раз обдумывала эту идею. Однако такой сценарий мог повлечь за собой определенные проблемы — проблемы, с которыми бы ей не хотелось сейчас сталкиваться.

Валентайн не брал трубку. Ей оставалось только оставить для него сообщение на голосовой почте с просьбой перезвонить.

Вот так вот. Но она тоже не может сидеть весь день на телефоне и переживать — у нее сегодня много дел.

Словно подтверждая эту мысль, дверь студии громко хлопнула. Пришла Лайза. Нужно поспешить.

Миа быстро вытерлась полотенцем насухо и натянула на себя хлопчатобумажное платье. Когда она уже была готова выйти из комнаты, ее взгляд снова упал на альбом с рисунками, который она взяла с собой в спальню после того, как попрощалась с Ником.

Она открыла блокнот и уставилась на лицо с пустыми глазами.

— Миа! Ты здесь? — донесся с лестницы голос Лайзы.

Миа вырвала страницу из альбома, скомкала ее и швырнула в мусорную корзину.

«Слишком много внимания плохим снам», — решила она.

Когда Миа вошла в студию, Лайза пристально вглядывалась в зеркало. Она все время находилась в состоянии неустанной заботы о своей внешности и постоянно проверяла, не появилось ли какого пятнышка, требующего внимания.

— Наконец-то. — Лайза приподняла бровь. — А то я уже начала думать, что тебя нет.

— Извини. Я была утром на пробежке с Ником.

— О! И как там наш красавчик?

— Вес больше нормы. Спортивная форма — ноль.

— Ну, пока глаза у него голубые, а волосы кудрявые, это не имеет значения. Парню не помешает немного мясца на костях, — Лайза многозначительно кивнула. — Это лишь свидетельствует о том, что у него в жизни все путем. Хорошее питание, хороший секс…

— Но на ринге Нику предстоит не любовью заниматься. Его поставят против заезжего гастролера, который постарается уложить его на лопатки.

— Боже, — вздохнула Лайза, — как я обожаю всю эту суету вокруг поединков. Есть в ней какая-то первозданная дикость.

Она снова повернулась к зеркалу и начала мазать губы помадой такого красного цвета, что от него у любого глаза полезли бы на лоб.

Лайза любила смелые цвета. Впрочем, ей нечего было стесняться. Ростом шесть футов, с темными миндалевидными глазами и волосами как у царицы Савской, она выглядела так, будто была близкой родственницей одновременно Кэт фон Ди[4]и Зены — королевы воинов.[5]В ноздре у нее красовался маленький бриллиант. Пирсинг в носу был не единственным украшением на теле Лайзы — у нее были проколоты все места, которые только можно вообразить, и даже те, которые большинство людей воображать бы не стали.

Они встретились год назад, когда Миа дала объявление о вакансии на место Иззи. Старик перешел к ней по наследству от матери и был ее партнером в течение шести лет, пока досадное падение не заставило его окончательно уйти от дел. Лайза выглядела куда привлекательнее Иззи и вызывала куда меньше тревоги у клиентов — Иззи с машинкой для татуировки в руке был зрелищем не для слабонервных. У Лайзы также отсутствовал надрывный кашель. Но Миа не хватало ее старого друга.

Лайза уже начала готовить поднос, педантично раскладывая на нем вазелин, колпачки для краски, хирургическую марлю, бинт и одноразовую бритву. Длинные тонкие иглы находились в закрытом контейнере для стерилизации. «Анжелика», любимая машинка Миа, уже прошла дезинфекцию и была готова к работе.

Миа подошла к раковине и стала тщательно мыть руки. Натягивая резиновые перчатки, она услышала за дверью шум и обернулась через плечо. Пришла ее клиентка. Настало время поработать.

Следующие три часа все ее мысли были полностью поглощены работой над финальными штрихами искусно выполненной татуировки гигантского карпа на спине ее клиентки — женщины по имени Уна. Обычно клиенты объясняли ей, почему они выбрали то или иное тату, но это был не тот случай. Эта женщина пришла уже в третий раз, но Миа по-прежнему ничего о ней не знала, за исключением ее имени и того, что, скорее всего, она любит больших рыб. В отличие от большинства посетителей Уна не ждала, что Миа будет поддерживать разговор во время работы. Порой Миа даже казалось, что Уна засыпает, и это было поразительно, если учесть, что иглы непрерывно впивались ей в кожу со скоростью три тысячи уколов в минуту. При нанесении татуировки на спину редко кто кричит от боли. Вот когда тату делают на чувствительных местах, в интимных зонах или там, где кость подходит близко, тогда клиентам приходится стискивать зубы. Но все-таки трехчасовая сессия — это не для неженок.

Уже миновал полдень, когда Миа наконец закончила работу и жестом показала Лайзе, что та может промыть клиентке кожу водой, обработать спиртовым раствором и перевязать.

Она медленно поводила головой из стороны в сторону, стараясь избавиться от напряжения, сдавливавшего шею. Сегодня вечером в спортзале нужно будет хорошенько потянуться.

В голове мелькнула мысль, напомнившая ей о чем-то, и она нахмурилась. Валентайн. Он так и не перезвонил.

Она сняла трубку и снова набрала его мобильный номер. Но и на этот раз включилась переадресация на голосовую почту.

Она подумала, что нужно позвонить ему домой. Набрала номер, надеясь, что к телефону подойдет не Эмми.

Но в доме Скоттов никто не ответил. Она медленно положила трубку на рычаг.

Валентайн. Где ты?

Date: 2015-07-25; view: 280; Нарушение авторских прав