Глава 24. Злоба – привилегия ревнивой женщины

Злоба – привилегия ревнивой женщины.

Вильям Шекспир

Клочья серой паутины и толстый слой пыли. Глубоко въевшаяся грязь и сажа. Пятна плесени и мокрая гниль. Все это исчезло, а сам домик выскребли от пола до потолка. Тщательно вымытые стекла стрельчатых окон снова стали пропускать свет, и солнечные зайчики весело запрыгали по стенам. Высокие потолки больше не скрывала унылая завеса паутины, а отполированный до зеркального блеска и натертый воском паркет ослепительно сиял.

Огромный камин в углу комнаты был тщательно вычищен, старую золу выбросили вон, и теперь в очаге ярким пламенем горели сухие поленья. Приятное тепло наполнило комнату, сразу стало по‑домашнему уютно. Сорванные чьей‑то рукой роскошные гобелены вновь украсили стены, радуя глаз изысканными переливами красок.

Бархатные и шелковые драпировки тщательно вытряхнули и проветрили на солнце, а на постели положили новые, хорошо набитые перины. Их застелили льняными простынями, привезенными из Камейра, которые хранили тонкий аромат лаванды. Старинные мечи и выщербленные в схватках щиты сняли со стен, где они покрывались пылью век за веком, потускневшие и забытые всеми, тщательно отполировали, и очень скоро оружие уже красовалось на украшенной искусной резьбой деревянной стене.

Метелки и щетки, метлы и скребки, щелок и пчелиный воск – все это так и мелькало в руках неутомимых слуг и служанок, которые трудились не разгибая спин от рассвета и до заката, чтобы как можно скорее сделать запущенный дом пригодным для жилья. Ведь он должен был стать домом не только для маркиза и его супруги, но и для всех их до тех пор, пока Мердрако вновь не превратится в роскошное поместье, каким оно было прежде.

И по мере того как благодаря их усилиям охотничий домик возвращался к жизни, всеми понемногу овладевало приподнятое настроение, и день‑деньской вокруг слышались песни и звенел веселый смех. Ведь если не считать кучера и угрюмого камердинера Алистера Марлоу, ни один из этих молодых людей никогда не уезжал далеко от дома. Для них домом всегда был Камейр. Все случившееся для этой беспечной молодежи было не больше чем приключение, и они от души наслаждались им.

Пришел однажды я домой, Был трезв не очень я, Гляжу, в конюшне лошадь, Где быть должна моя.

Своей хорошенькой жене, Обиды не тая:

– Зачем чужая лошадь там, Где быть должна моя?

– Что?! Где же лошадь ты узрел? Шел бы лучше спать!

Корова дойная стоит, Что привела мне мать!

Во многих странах я бывал, Объездил все края, но вот коровы под седлом нигде не видел я! Пришел однажды я домой, Был трезв не очень я, Гляжу – а в доме сапоги, Где быть должны мои.

Своей хорошенькой жене, Обиды не тая:

– Зачем под шкафом сапоги, Где быть должны мои?!

– Что?! Где ж здесь сапоги?! Шел бы лучше спать! Галоши грязные стоят, что принесла мне мать!

Во многих странах я бывал, Объездил все края, Но пряжек на галошах нигде не видел я!

Алистер Марлоу весело ухмыльнулся, заметив, что невольно водит щеткой по стене в такт старинной балладе, которую кто‑то распевал под окном. Сам Алистер балансировал на лестнице, изо всех сил стараясь оттереть скопившуюся на стенах грязь. Его предложение помочь вызвало всеобщее удивление, ведь предполагалось, что джентльмену неприлично заниматься уборкой как простому слуге. Но случайный прохожий удивился бы еще больше, заметив маленького кривоногого человечка, яростно скребущего ножом поверхность кухонного стола, в то время как два темноволосых паренька старательно полировали деревянную резную балюстраду лестницы. Высокий молодой джентльмен со сбившимся галстуком и растрепанными золотистыми волосами с похвальным усердием, но практически безрезультатно пытался смыть грязь с окон, выходящих на залив и украшенных геральдическими знаками. А под окном тоненькая девушка с такими же взъерошенными золотистыми кудрями, которые кольцами выбивались из‑под съехавшего набок чепчика, щелкала ножницами, обрезая кустарник и цветы в заросшем сорняками саду. Единственный, кто в эту минуту не был занят делом, – это лорд Кит, мирно дремавший неподалеку от матери. Солнечные лучи золотили его головенку, пробиваясь сквозь кружевную занавеску, наброшенную на колыбель.

Ловко и быстро, словно матрос по такелажу, широкоплечий мужчина вскарабкался на самый верх здания и принялся прикреплять знамя к шесту на дозорной башенке. Его небрежно сброшенная рубашка из тончайшего батиста осталась висеть на каменном парапете. Солнце тысячекратно отражалось в бесчисленных узких окнах дозорной башни, ослепительно сверкало в вымытых до блеска стеклах, и человек, горделиво окинул взглядом плоды своих трудов. Похоже, тряпка и мыло были ему так же знакомы и привычны, как компас и шпага.

Пришел однажды я домой,

Был трезв не очень я,

Гляжу – в прихожей шляпа,

И, видно, не моя!

Своей хорошенькой жене,

Обиды не тая:

– Зачем чужая шляпа там.

Где быть должна моя?!

– Что?! Где же шляпу ты узрел?

Шел бы лучше спать!

Не видишь – там петух сидит,

Что принесла мне мать!

Во многих странах я бывал,

Объездил все края,

Но петухов из бархата

Нигде не видел я!

Пришел однажды я домой,

Был трезв не очень я,

Гляжу – в постели голова,

Где быть должна моя.

Своей хорошенькой жене,

Обиды не тая:

– Зачем чужая голова, Где быть должна моя?!

– Что?! Где ж ты голову узрел?! Шел бы лучше спать!

Кочан капусты там лежит,

Что принесла мне мать!

Во многих странах я бывал,

Объездил все края,

Но чтоб кочан с усами был,

Нигде не видел я!

Незаметно для себя Алистер принялся подпевать и, спустившись по лестнице, с удовлетворением осмотрелся вокруг. Просторный холл наконец‑то благодаря их кропотливому труду принял приличествующий ему вид. Лучи заходящего солнца заставляли сверкать медные украшения на старинной мебели, тщательно отполированная древесина резных панелей мягко сияла, словно драгоценный шелк.

Расправив затекшие плечи, Алистер вышел из дома и глубоко вдохнул ароматный воздух. Вечерело, до него донесся сладкий аромат цветущего шиповника и жимолости, которые буйно разрослись в запущенном саду. Но сильнее всего был запах моря. Вдали Алистер мог видеть, как волны, сверкая и пенясь в лучах заходящего солнца, с шумом разбиваются о прибрежные скалы. Внезапно Алистер отчетливо понял, что без моря уже никогда не сможет почувствовать себя счастливым. Море, словно женщина, опутало его своими волшебными чарами. И он, будто покорный любовник, поддался этому колдовскому очарованию. Поймав себя на этой мысли, Алистер невольно смутился и вздрогнул, услышав чей‑то нежный голос. Он оглянулся и увидел тоненькую фигурку леди Реи, которая направлялась к нему. Она медленно шла, держа на руках крошку сына, а с плеча ее свисала плоская корзина, полная срезанных цветов. Кто бы сейчас ни увидел ее в простеньком платьице из грубой полушерстяной ткани и одолженном у горничной простом холщовом переднике, никогда бы не признал в скромно одетой девушке хозяйку этого дома.

– Наверное, вы гадаете, скоро ли будет ужин, только стесняетесь спросить, – весело сказала Рея, заметив, с каким голодным блеском в глазах смотрит на нее Алистер. – Может, стоит взглянуть, как поладили между собой Хэлли и Хьюстон Кирби? Впрочем, уверена, они должны найти общий язык, – добавила Рея, – хотя бы ради того, чтобы наши трапезы не стали тяжелым испытанием для всех. Если каждый из них будет стараться добавить в кастрюлю что‑то свое, чуть только другой отвернется, мне и подумать страшно, во что превратится ужин! – беспечно расхохоталась она.

– Да уж, можно себе представить. Позвольте, я возьму корзину. Она, наверное, тяжелая, – предложил Алистер, но, к его величайшему удивлению, Рея вместо цветов протянула ему спящего ребенка. Если бы ему предложили взять в руки улей с гневно гудящими пчелами, Марлоу и тогда был бы меньше удивлен. – Леди Рея, ради Бога! Ведь я понятия не имею, что делать с малышом! Что, если я уроню его? – запаниковал Алистер, подхватив теплый живой сверток. Он боялся даже вздохнуть лишний раз, чтобы не потревожить безмятежный детский сон. – Куда же вы? – воскликнул он, с ужасом заметив, что Рея уже повернулась, чтобы уйти.

Она с улыбкой оглянулась через плечо на побледневшего Алистера. Сейчас бравый моряк казался еще более беспомощным, чем малыш, которого он держал на руках.

– Алистер, поверьте, он вас не укусит, – спокойно сказала Рея. – Там, чуть подальше, я знаю, есть немного нарциссов. Мне бы хотелось нарвать букет. Это ведь любимые цветы Данте. Их очень любила его мать. Она обычно ставила огромный букет нарциссов на большой дубовый стол у входа в Мердрако. Вот я и подумала, может, ему будет приятно увидеть их на том же месте, – говорила Рея, осторожно пробираясь через густые заросли. – Ага, вот они, – задумчиво пробормотала она, заметив краем глаза нежные кустики цветов. – А вот и белые фиалки! По‑моему, они пахнут лучше всех цветов на свете!

Алистер Марлоу бросил затравленный взгляд на малыша, уютно прижавшегося к его груди. Но, вглядываясь в забавное крохотное личико, он вдруг почувствовал щемящую тоску. Ему остро захотелось, чтобы это был его собственный сын. Взгляд. молодого человека упал на женщину, которая дала жизнь этому малышу, и ему стало еще тоскливее.

– Что с вами, Алистер? Вы что‑то загрустили, – участливо произнесла дама, бывшая причиной его страданий. Она бесшумно подошла к нему, прекрасная, как сама весна, держа в руках охапку нарциссов и фиалок.

Встретившись с ней взглядом, Алистер побагровел от смущения и отвернулся, чувствуя себя идиотом. Лжец из него был неважный, обычно его выдавало лицо.

– Я испугался, что слишком стиснул лорда Кита, – неловко объяснил он.

– Ничего подобного, – уверила его Рея с лукавым огоньком в глазах. – По‑моему, из вас со временем получится на редкость хороший отец. И раз уж мы устраиваемся здесь надолго, то надо подумать о том, как подыскать для вас подходящую жену. Но предупреждаю, выбирать я буду очень придирчиво, ведь вы станете нашим соседом, будете часто нас навещать, и я хочу, чтобы мы с вашей женой стали подругами, – весело говорила она, даже не подозревая, какую рану наносит верному Алистеру. До встречи с Реей он никого не любил. – Но чтобы понравиться своей нареченной, вы непременно должны стряхнуть паутину с головы, – расхохоталась Рея. Привстав на цыпочки, она смахнула огромный серый клок с его пышных каштановых волос.

Мужчина, застывший как изваяние на вершине дозорной башни, молча смотрел, как Рея и его лучший друг стояли почти вплотную, будто обсуждая что‑то очень личное. Слишком сильно Данте был влюблен в свою жену, слишком он был раним, чтобы в эту минуту не почувствовать острый укол ревности при виде того, как ее руки касаются склоненной головы Алистера. Он заскрежетал зубами. Только одному мужчине в мире, ему самому, принадлежали ее ласки и нежные прикосновения.

Данте все еще смотрел на них, не в силах отвести взгляд, как вдруг заметил группу всадников, которые приближались к Мердрако по узкой тропинке, ведущей к парадному входу.

Удивленные появлением незнакомых людей, Рея и Алистер невольно отпрянули друг от друга. Для подъезжавших испуг и удивление, написанные на лицах, послужили явным доказательством того, что эти двое были любовниками.

Всадников было всего трое, но внимание Реи и Алистера невольно приковал к себе тот, что скакал первым. Это была женщина, затянутая в амазонку; уздечка ее огромного, черного как ночь жеребца была украшена колокольчиками, нежно звеневшими при каждом шаге. Рея подумала, что в жизни не видела более прекрасного лица. Волосы незнакомки были чернее воронова крыла, а глаза цветом напоминали безлунную ночь. Они влажно сверкнули в тот момент, когда красавица туго натянула поводья, осадив громадного жеребца возле опешивших от удивления молодых людей.

– Где твой хозяин, девушка? – властно спросила дама.

Похоже, этот надменный, уверенный тон был присущ ей от рождения. – Ну, так что же? Прикажешь мне ждать до вечера пока ты соизволишь удостоить меня ответом?! – нетерпеливо спросила она, глядя на застывшую Рею. – Ну, мисс, надеюсь, вы не проглотили язык? Ведь он у вас есть, это несомненно. А вы что молчите, молодой человек? Ведь это ваш муж, милочка? Надеюсь, у него с языком все в порядке, он, должно быть, достаточно бойкий, чтобы обольстить такую хорошенькую девушку, – добавила она. От взгляда женщины не укрылся мягкий сверток, который так бережно прижимал к груди красивый молодой человек.

Возмущенный такой бесцеремонностью, Алистер уже открыл было рот, чтобы отчитать незнакомку, но, взглянув на Рею, вдруг с удивлением заметил, что в ее глазах нет и тени гнева, скорее веселое удивление. Внезапно ему пришло в голову, что они оба выглядят точь‑в‑точь как обычные слуги.

– Можно узнать ваше имя? – мягко спросила Рея, и аристократические интонации в ее голосе заставили женщину удивленно вскинуть бровь.

Темные глаза впились ей в лицо испытующим взглядом.

– Ни к чему! – возмущенно отрезала женщина. – Какого дьявола, кто ты такая?! Кто здесь хозяин? Где он? И что посторонний человек вообще делает в Мердрако?! Вы не имеете никакого права здесь находиться, и я прослежу, чтобы вас немедленно арестовали! – предупредила дама, возмущенно сверкая глазами.

– Это совсем ни к чему, милая Бесс, – раздался у входа чей‑то голос.

Леди Бесс Сикоум обернулась, готовая дать резкий отпор наглецу, который имел смелость обратиться к ней столь фамильярно. Но, увидев мужчину, который спешил к ним из густой тени деревьев, она от удивления чуть не свалилась с лошади. Только один‑единственный мужчина, которого она знала много лет назад, был так же дьявольски красив. И теперь, когда он подошел к ней и остановился так близко, что она могла различить, как тоненькие струйки пота скатываются по его широкой груди, леди Бесс показалось, что она увидела призрак.

– Данте? – беззвучно прошептала она, в горле пересохло, а глаза как будто стали еще чернее на помертвевшем лице. Женщина не могла отвести взгляд от своего бывшего возлюбленного. – Так ты жив! Ты вернулся, это правда? – потрясенно спросила она.

– Уверяю тебя, я не привидение, – заявил Данте. От цепкого взгляда его серо‑стальных глаз не укрылось смятенное выражение на лице леди Бесс. Она все еще была на редкость красива пышной, зрелой красотой и, как ему показалось, стала даже привлекательнее, чем пятнадцать лет назад.

– Данте, – выдохнула Бесс, словно наслаждаясь самим звучанием этого имени. По крайней мере, так показалось Рее, которая продолжала молча стоять рядом с Алистером. По‑видимому, о них просто забыли. Бывшие возлюбленные смотрели друг другу в глаза, словно расстались лишь вчера, и не было этих долгих лет разлуки, и вновь ничто не стояло между ними.

Бесс Сикоум едва дышала, с обожанием глядя на человека, которого любила в юности и которого уже не думала увидеть снова.

Ее жаркий взгляд с непередаваемым выражением остановился на этой бронзовой от загара груди, такой широкой и мускулистой, потом скользнул вниз, к узкой талии, стройным бедрам, затянутым в мягкие лосины, тесно облегавшие ноги. Где‑то в уголках памяти всплыл образ юноши, в которого она была без памяти влюблена много лет назад. Теперь перед ней стоял дьявольски красивый мужчина, при виде которого ее сердце забилось с прежним пылом.

Их взгляды скрестились, и она покраснела, невольно подумав, а помнит ли он те долгие ночи, что они когда‑то проводили вдвоем. Бесс до боли закусила губы – услужливая память подсказывала ей, что Данте помнит не только их любовь, но и ее предательство и измену.

Но, робко заглянув в эти серые глаза, Бесс не заметила ничего, кроме удивления. Неужто он смеется над ней? Она была готова к гневу, к презрению, но только не к этому.

– Как ты узнала, что я вернулся? – спросил Данте, поравнявшись с Алистером и Реей.

– Я и не знала. Мы поехали кататься верхом, и вдруг я увидела, что над твоим домом, который все считали пустым, поднимается дым. Потом мы заметили, что к дому направляются повозки, и поехали за ними. Я решила, что мой долг – выяснить, что здесь происходит, – пояснила леди Бесс. Ее щеки слабо порозовели. – Видишь ли, я совсем не ожидала увидеть тебя, – добавила она. Бесс даже себе боялась честно ответить на этот вопрос, ведь, едва въехав во двор, она в глубине души почувствовала, что Данте наконец‑то вернулся в Мердрако.

Бесс понимала, что Данте Лейтон вряд ли обрадовался бы увидев ее. И он был бы прав в своей ненависти, вздохнула леди Бесс, но вдруг он со временем простил ее?! Она молча молилась об этом, подъезжая к дому, в котором много лет назад надеялась стать хозяйкой.

– А почему ты здесь, в охотничьем домике? – спросила она. – Мне казалось, что ты раньше так любил большой дом. Или не собираешься надолго оставаться в Мердрако?

– Нет, я приехал навсегда, Бесс, – тихо ответил Данте. – Но некоторое время нам придется пожить в охотничьем домике. Пока меня не было в Мердрако, кто‑то – и, я уверен, мы с тобой оба хорошо знаем, кто это был, – пробрался в замок и превратил его в нечто ужасное. Жить там невозможно, – жестко сказал Данте. При виде его потемневшего от ярости лица по спине Бесс пробежала дрожь. Да, Данте Лейтон превратился в человека, которому было хорошо известно, что такое ненависть и жажда мести.

– Нам? – слабым голосом переспросила она.

– Да, я вернулся не один, – сказал Данте, скользнув взглядом по зардевшемуся личику Реи.

Леди Бесс не могла не заметить, как смягчилось его лицо, когда он взглянул на молоденькую служанку. Она подавила вздох. Похоже, в этом он совсем не изменился. Должно быть, за прошедшие годы стал только еще более опасным соблазнителем, чем прежде, решила она и вспыхнула от смущения, поймав себя на мысли, что мечтает снова оказаться в его объятиях.

Наступило неловкое молчание. Бесс раздраженно одернула подол своей амазонки, оскорбленная тем, что какая‑то смазливая служанка завладела вниманием Данте. Не отдавая себе отчета в причинах столь странной ревности, она язвительно сказала:

– Твои слуги просто невозможны, дорогой. Девчонка с трудом поняла, о ком идет речь, когда я велела ей позвать хозяина. Она была настолько груба, что потребовала назвать мое имя!

– Хозяина? – переспросил Данте, переводя изумленный взгляд с одной женщины на другую. Он недоуменно пожал плечами и вдруг сообразил, что всему виной простенькое платье Реи. Откинув назад голову, он расхохотался. – Очень сомневаюсь, что она согласилась бы считать меня своим хозяином. Не так ли, маленький золотой цветок? – мягко спросил он, заметив охапку нарциссов, которые Рея по‑прежнему прижимала к груди.

Не дожидаясь ответа жены, он повернулся к леди Бесс:

– Прошу великодушно простить мою оплошность. Я должен был познакомить тебя с этими двумя – ах нет, прошу прощения! – тремя близкими мне людьми, – спохватился маркиз Джейкоби, забирая из рук Алистера спящего сына.

Леди Бесс Сикоум вздернула изящно выгнутую бровь. Неужели он действительно осмелится знакомить ее с простыми слугами?! Даже если девчонка – действительно его любовница, такое просто вообразить себе невозможно!

– По‑моему, в этом нет необходимости, Данте! – покровительственным тоном перебила она. – До меня уже долетели слухи о том, что ты много лет провел в колониях, а там, как я слышала, к слугам относятся так, будто они ровня своим хозяевам. Лавочники и мастеровые там, говорят, весьма уважаемые люди. Конечно, в том обществе всякое возможно, ведь, я слышала, там уважают любого, кто трудится, даже если он занимается самой грязной работой! Ужасно, можно вообразить себе, к чему это может привести! Странно, что тебе пришлись по душе столь революционные идеи, дорогой!

Его смех неприятно задел леди Бесс.

– Знаешь, я даже забыл, что ты за сноб, дорогая! – задыхаясь, пробормотал Лейтон. – Но, по‑моему, ты ошибаешься. Позволь представить тебе этого джентльмена – Алистер Марлоу, бывший член команды «Морского дракона», судна, которым я командовал, и один из самых близких моих друзей. Эта леди – моя жена, – тихо сказал он. – А вот мой сын, – гордо закончил Данте.

Его слова похоронным звоном отдавались в ушах леди Бесс. Она думала… нет, лучше об этом не думать, решила она, пристально вглядываясь в лицо женщины, которая стала хозяйкой Мердрако и женой Данте Лейтона, человека, которого она любила. Данте обратился к Рее:

– Дорогая, позволь представить тебе леди Бесс Сикоум, мы знакомы бог знает сколько лет. Даже не могу вспомнить сколько, – добавил Данте.

Он и не думал обидеть даму, но для леди Бесс его слова прозвучали как пощечина, и ее лицо исказилось от бешенства, когда она опустила глаза на его неправдоподобно прелестную и совсем юную супругу. Бесс не могла не признать в душе, что перед ней настоящая красавица.

– Вот так сюрприз! И когда же свершилось сие знаменательное событие? Ведь по вашему лицу, милочка, можно подумать, что вы только‑только из детской! – съехидничала Бесс.

Данте усмехнулся.

– Мы обвенчались всего год назад.

– Странно, ничего не слышала об этом, – произнесла недоверчиво Бесс. По ее тону было понятно, что она испытывает некоторые сомнения относительно этой свадьбы.

– Мы обвенчались в колониях.

– Ах вот как! Теперь мне все понятно! Мне бы следовало догадаться, ведь у вашей супруги весьма странное представление о том, как должна одеваться дама! Придется вам обучить ее приличным манерам, если вы рассчитываете ввести ее в общество, – слащавым голосом произнесла Бесс. – Буду счастлива дать ей несколько уроков, чтобы она хоть немного стала напоминать леди!

– Не думаю, что в этом есть необходимость, Бесс, – оборвал ее Данте. В его голосе звучало ехидство. – К тому же моя жена – англичанка. Думаю, ты должна знать ее семью.

– В самом деле? Вряд ли, – холодно отозвалась Бесс. – Думаю, мы вращаемся в разных кругах.

– Она дочь герцога и герцогини Камейр. До того как мы обвенчались, ее звали леди Рея Клер Доминик.

Леди Бесс остолбенела.

– О Боже! Какая честь для меня познакомиться с вами! Конечно, я не раз встречалась в Лондоне с вашими родителями.

– Добрый день, леди Бесс. Мне тоже очень приятно познакомиться со старой приятельницей Данте, – вежливо ответила Рея, так же как и муж, не вкладывая ничего оскорбительного в слово «старой». Но Бесс Сикоум восприняла ее фразу как оскорбление, именно эти слова ожидала она услышать из уст наглой девчонки, завладевшей сердцем Данте Лейтона.

– Да, конечно, мне очень приятно. И как давняя приятельница Данте, я хорошо помню то время, когда он уехал из наших мест. В те дни у него не было ни фартинга за душой, а теперь, похоже, удача повернулась к нему лицом, раз он вернулся в Мердрако, да еще с богатой женой! Думаю, у вас не будет проблем с восстановлением Мердрако, – обворожительно улыбаясь, заявила Бесс. По голосу прекрасной дамы было совершенно ясно, что она ни минуты не обманывается насчет причин, толкнувших Данте в объятия Реи. – Но, в самом деле, Данте, что ты за вертопрах! Вытащил бедную девочку чуть ли не из колыбели! – саркастически протянула она.

Серые глаза Лейтона сузились, когда он окинул взглядом спутников леди Бесс.

– Рея действительно очень молода. Похоже, она почти ровесница твоей дочери, не так ли? – невозмутимо осведомился он, и жало насмешки больно задело ее. – Я не знаком ни с ней, ни с тем юношей. Это твой сын, Бесс?

Ноздри Бесс Сикоум раздулись от едва сдерживаемого гнева. С трудом овладев собой, она мило улыбнулась и гордо заявила:

– Да, это моя дочь Энн и мой сын Чарльз. Дети, поздоровайтесь с Данте Лейтоном, маркизом Джейкоби.

Молодые люди медленно подъехали, и Энн Сикоум с молчаливым восхищением подняла глаза на человека, который, если бы судьба не помешала, вполне мог бы стать ее отцом.

– Здравствуйте, – мягко произнесла она. Темно‑карие глаза девушки изумленно распахнулись, она не могла оторвать взгляд от этой широкой, бронзовой от загара груди. Теперь она намного лучше понимала мать.

– Какая ты хорошенькая, Энн! – улыбнулся Данте, еще больше очаровав девчушку. – Ты очень похожа на свою маму. Только ее не так уж легко было смутить. Правда, Бесс? – спросил Данте, вспоминая, как они носились верхом по окрестным холмам, а Бесс дразнила его, весело смеялась, и ее черные кудри развевались по ветру.

– Тебе виднее, Данте, – с дразнящей улыбкой произнесла Бесс, словно намекая на что‑то, известное им одним. Затем она с притворной жалостью взглянула на Рею. – Когда‑то мы с Данте были очень близки. Наверное, он не говорил вам, что одно время мы даже были помолвлены? – произнесла она. Бесс была абсолютно уверена, что у Данте не хватило смелости рассказать жене о своей прежней возлюбленной.

– Вы ошибаетесь, леди Бесс, – как ни в чем не бывало улыбнулась Рея, с понимающей улыбкой бросив взгляд на соперницу. – Муж рассказал мне все о ваших прежних отношениях.

Губы Бесс гневно сжались, превратившись в узкую белую полоску. Стыд и боль душили ее. Она встретилась глазами с Данте и поняла, что Рея говорит правду. Она действительно знает все.

– Понятно, – пробормотала она, униженная в глазах своего прежнего возлюбленного, и кем же? Этим ребенком, которого он называл своей женой! Господи, а что же будет, когда они узнают, что надменная и гордая Бесс Сикоум нынче просто скромная вдова без гроша в кармане?! Да они будут смеяться до упаду!

Смущенная и растерянная леди Бесс совсем не понимала, что за женщина перед ней. Рее и в голову не пришло бы глумиться над несчастьем другого человека. И теперь, когда она молча наблюдала, как стыд и гнев на лице Бесс сменяют друг друга, она почувствовала жалость к этой женщине. Рее было неизвестно, что эта роскошная красавица бедна как церковная мышь, но она хорошо понимала, что та в свое время потеряла и Данте, и его любовь лишь по собственной глупости, и сейчас молодая женщина с чистым сердцем пожалела ее. Чувствуя одно только сострадание, Рея приветливо сказала:

– Должно быть, вы долго ехали верхом. Мы будем очень рады, если вы и ваши дети согласитесь выпить с нами чашку чаю.

Похоже, ни Данте, ни Алистер не ожидали от нее ничего подобного. Как, впрочем, и леди Бесс. Сейчас все трое воззрились на Рею, будто подозревая, что она сошла с ума, Рея же продолжила:

– Я должна извиниться, мы еще не совсем успели привести в порядок дом. Нам предстоит, как следует отмыть его, дел хватает и мне, и моим служанкам. Впрочем, вы, наверное, и так уже догадались, глядя на мое платье. Но обещаю, что чай будет горячий и крепкий и подадут его вам в чашках из китайского фарфора, мы как раз успели распаковать сервиз. А булочки, которые печет наша Хэлли, просто восхитительны! – С приветливой улыбкой Рея оглянулась на мальчика, все еще неподвижно сидящего в седле. При первом упоминании о сладком на некрасивом, ничем не примечательном лице Чарльза Сикоума появилось заинтересованное выражение.

Леди Бесс была окончательно сбита с толку. Она не могла не понимать, что приглашение сделано от души, а ведь ей ничего так не хотелось сейчас, как возненавидеть от всего сердца женщину, навсегда похоронившую ее надежды.

Бесс Сикоум была гордячкой. Может быть, именно это свойство ее натуры и послужило причиной ее падения, ведь для нее было бы легче умереть, чем обратиться к кому‑то за помощью. Да эти булочки застрянут у нее в горле, подумала она с горечью, если ей придется сидеть за столом напротив этой пары, притворяясь, что радуется их счастью. Теперь Бесс не сомневалась, что это был брак по любви. Она уже надменно вскинула голову, готовая отказаться, как вдруг внимание всех привлекло цоканье копыт за спиной. Бесс обернулась, чтобы разглядеть подъезжавших всадников. Те приближались быстрой рысью, словно направлялись по делу, а по хмурому выражению их лиц было понятно, что прибыли они с плохими известиями.

Date: 2015-07-25; view: 283; Нарушение авторских прав