В теплой компании

Утром следующего дня я чувствовал себя прекрасно. Однако Грязнова все не было.

Проснулся ранним утром и увидел, что под окнами моей палаты стоит роскошный черный «мерседес» последней модели. Я предположил: это за мной. Так и оказалось.

Предупредительный Ваганов послал за мной свою машину.

Утром мой врач снова предложил сделать мне пару уколов в вену, чтобы подстраховаться от неприятностей.

Я без удовольствия подчинился медицине. Затем после легкого завтрака, принесенного Людочкой, сел в машину.

К десяти меня ждал командующий.

Резиденция командующего располагалась в трехэтажном доме, напоминающем средневековый рыцарский замок с двумя полукруглыми башенками, крыши которых венчали шпили с советскими флагами.

Кабинет генерал-лейтенанта Уткина находился на втором этаже. Меня встретила одна из секретарш командующего. Она проводила меня к нему в кабинет.

Я несколько удивился, так как рассчитывал до встречи с Уткиным увидеть его заместителя Ваганова, про которого прочел столько любопытного в рукописи Васина.

Не было и референтов командующего, офицеров, полковников. И это тоже мне показалось странным. В коридорах лишь часовые и охрана — больше никого.

Я вошел в огромные резные дубовые двери, которые раскрыла передо мной секретарша, в кабинет Уткина.

Нет нужды описывать этот огромный кабинет, носивший, как все кабинеты военных начальников, отпечаток неистребимого советского стиля. Глаз сразу отметил непременные поделки армейских умельцев: какие-то никелированные модели самолетов и ракет, снарядные стаканы на столе, да явно немецкие — так и хочется сказать, трофейные — литые скульптуры, изображающие травлю медведя собаками и раненого оленя.

Из-за массивного стола навстречу мне поднялся грузный генерал-лейтенант, седовласый, с большой бородавкой на щеке. Он радушно улыбался, и мне показалось, что сейчас он заключит меня в объятия и станет называть по-отечески «сынком».

— Генерал-лейтенант Уткин, — представился он и пошутил: — Но поскольку вы лицо штатское, честь можете не отдавать при встрече, а называть по имени-отчеству: Михаил Юрьевич. Тезка великого русского поэта Лермонтова. Присаживайтесь…

Он показал на стул. Я сел.

— Итак, я в общих чертах знаю, с чем вы к нам пожаловали, — начал генерал, хотя я пока не задал ни одного вопроса. — Знаю про ваш интерес к моему помощнику и предполагаю те вопросы, которые вы мне станете задавать. Но, к моему сожалению, рассказать что-либо будет чрезвычайно сложно…

Он замолчал и задумался.

— Но вы все-таки попытайтесь, — я нарушил паузу.

— Попытаться? — Главнокомандующий поднял брови и глубоко вздохнул. — Попытаться, говорите, Александр Борисович? Если вас интересуют данные касательно полковника Васина, то я вам уже ничем помочь не могу. — Генерал поднял ладонь, давая понять, что он еще не кончил. — Накануне нашего с вами разговора я дал обещание товарищам из военной разведки не разглашать сведений, касающихся деятельности моего подчиненного.

Я почувствовал, что у меня снова закружилась голова, в висках застучали маленькие молоточки: я понял, все-таки нас опередили.

— Поэтому все, что я вам могу посоветовать, это следующее: забудьте о том, что существовал полковник Васин. Его дело теперь на контроле у очень серьезных людей. — Генерал усмехнулся и покровительственно похлопал меня по колену. — А вы знаете, что военные, простите, не чета гражданским и делают дела основательно. Поэтому у вас есть день, чтобы погулять по городу, купить домашним подарки и вернуться в Россию. Господи, сто лет, кажется, уже там не был…

Я покачал головой, соображая, что к чему, и, наконец, задал единственный вопрос:

— То есть вы хотите сказать, Михаил Юрьевич, что вчера в Вильнюсе полковник Васин был арестован людьми из контрразведки? Я правильно вас понял?

Я никогда не видел, чтобы за какое-то мгновение так переменилось выражение лица человека. Генерал побагровел, могучие брылы с бородавкой затряслись, и тезка поэта с ненавистью выдавил из себя, наклоняясь ко мне:

— Кто вам это сказал?

— Что именно? — с самым невинным видом поинтересовался я, прикинувшись дурачком.

— Кто вам сказал, что Васина арестовали?!.. — последние слова генерал Уткин буквально пролаял мне в лицо, брызгая слюной.

Я выпрямился и сел свободно, закинув ногу на ногу.

— Вы знаете, товарищ генерал-лейтенант, — сказал я, подчеркнуто нахально разглядывая всесильного главнокомандующего, — вы знаете, кажется, кто-то ввел вас в заблуждение. Все мы простые смертные, и страхи нам не чужды. Гражданские смертные всегда боялись госбезопасности. Хотя грехов за собой не чувствовали, но все же побаивались. А кого боятся военные смертные?..

Я чувствовал, что мой вопрос попал в цель: всесильного главнокомандующего кто-то взял на пушку. Теперь генерал Уткин боялся того, чего боятся все военные начальники, у которых подчиненный обвинялся в шпионаже, — служебного расследования. Генерал, очевидно, не совсем представлял, какая теперь расстановка в военных верхах после августовского переворота.

Я смотрел в багровую рожу генерала и видел страх и желание поделиться: он бы и рад был, да только не знал, кому и сколько. Я явно почувствовал: за генералом Уткиным стоит кто-то более умный, более уверенный в завтрашнем дне, более хитрый и более коварный, чем этот генерал, унаследовавший образ мышления советского чиновника. Вернее, советского прапорщика, ставшего в армии синонимом «голубого воришки».

— Вам, Михаил Юрьевич, я как родному говорю: полковника Васина все-таки похитили, а вы так обеспокоились оттого, что думаете, будто вашего помощника арестовали контрразведчики? Это не входило в ваши планы, не так ли, товарищ генерал?

Я смотрел на пышущее ненавистью лицо Уткина и чувствовал себя победителем. Да, я оказался прав, Васина действительно похитили, и, возможно, даже по приказу Уткина, во всяком случае, не без его ведома.

— Зря вы ввязываетесь не в свое дело, следователь, — протянул Уткин.

— Расследовать убийство — как раз мое дело, уважаемый Михаил Юрьевич. Я не знаю, какой фигурой был Васин в ваших шахматах, но в моей партии он был, пожалуй, ладьей. — А вы играете в шахматы?

— Немного, — буркнул генерал, мысли которого сейчас вращались совершенно в другой плоскости.

— Так вот, я уже лет десять занимаюсь следственными шахматами. И представьте, — сказал я, поднимаясь с места и давая понять, что вопросов больше не имею, — во время игры я вдруг теряю мою ладью. Каково! Еще не хватало, чтобы я потерял и ферзя…

— А кто ферзь? — Генерал поднял на меня глаза замученного животного.

— Вы, Михаил Юрьевич, — произнес я, широко улыбаясь.

Он несколько секунд молчал, переваривая сказанное мной, затем спросил:

— С чего вы решили, что я — ферзь и играю на вашей стороне?

— Это не я решил, — сказал я. — Это вы сами решите в течение ближайшего часа.

Уткин оперся кулаками о столешницу:

— Где вы остановились?

— В вашем госпитале, как вы и хотели, — улыбнулся я.

— В госпитале? Почему? Вам нездоровится?

— Нет, я уже здоров, — коротко ответил я, понимая, что мой удар по голове санкционировал не Уткин.

Я хотел спросить генерала про Грязнова, но в этот момент раздался тихий телефонный звонок — это была внутренняя связь.

— Да… Он у меня… Ничего существенного, я же сказал — ничего! — вдруг рявкнул в трубку Уткин. — Да, думаю, не откажется повидаться с вами. — Уткин отнял трубку от уха и сказал: — Вас ждет Ваганов, надеюсь, не откажетесь провести с полчаса в приятной беседе с ним? — подозрительно ласково спросил генерал.

— Нет, не откажусь.

— Тогда он ждет. — Уткин положил трубку. Он нажал кнопку селекторной связи. — Мария Павловна, зайдите ко мне!

Пока секретарша не вошла в кабинет, я снова спросил у генерала:

— Так вы еще не решили, Михаил Юрьевич, на чьей стороне играете?

Уткин хмыкнул и брезгливо мотнул головой:

— Я стар, чтобы заниматься какими-нибудь играми… Даже армейскими.

Дверь открылась, на пороге показалась неприветливая секретарша.

— Мария Павловна, проводите нашего гостя к Андрею Викторовичу.

Я протянул генералу руку:

— Благодарю вас, за все искренне благодарю. Вы очень многое мне сообщили, сами того не желая.

Уткин, как ни странно, пожал мою руку и улыбнулся краешком рта:

— Подождите благодарить, возможно, Андрей Викторович сообщит вам нечто еще более существенное, чем я…

Я ничего не ответил на сказанное, откланялся и вышел в сопровождении Марии Павловны.

Мы поднялись по широкой дубовой лестнице на третий этаж и прошли к кабинету Ваганова.

В «предбаннике» сидели два майора и один подполковник; когда я вошел, все трое неприветливо посмотрели на меня, но тут же сделали более добродушные физиономии. Один из майоров поднялся мне навстречу:

— Андрей Викторович вас уже ждет…

Я оказался в кабинете Ваганова.

— Рад вас видеть, Александр Борисович, я правильно вас называю? — добродушно улыбался Ваганов, протягивая мне руку.

— Да, совершенно верно. Следователь Турецкий, — без улыбки ответил я.

— Я хочу извиниться за то, что с вами случилась какая-то неприятность в туалете. Как вы так могли удариться, что потеряли сознание? — сокрушенно вздыхал Ваганов.

— Мне кажется, Андрей Викторович, потеря моего сознания — это ваша работа, — холодно ответил я.

Ваганов вскинул брови:

— Неужели? Хотя… Не знаю, может быть. Все может быть. — На лице генерал-майора показалась омерзительная тонкогубая улыбка. — Однако я не для того вас пригласил, чтобы устраивать дознание. Вот сегодня получена телефонограмма от вашего начальства. — И Ваганов протянул мне официальный бланк с телефонограммой.

На листке бумаги значилось, что Мосгорпрокуратура срочно отзывает меня и Грязнова из Германии. Дело для дальнейшего расследования передано комитетчикам.

Я чувствовал, что не могу совладать со своим лицом. На нем, видимо, отразилось нечто такое, отчего Ваганов рассмеялся:

— Что с вами, Александр Борисович, видимо, не ожидали? Здесь все точно передано, наши шифровальщики ничего не сочинили, они не ошибаются. Так что все, ваша миссия окончена, и наше гостеприимство — тоже.

Я взглянул в невыразительные глаза этого генерала и увидел в них глубинную, затаенную ненависть ко мне.

— А если я никуда не улечу и останусь еще у вас погостить? Что тогда? — прищурился я.

— Тогда — ничего хорошего… Я за ваше здоровье… Даже за вашу жизнь не могу поручиться. Все. Как я понимаю, вы отозваны из командировки, — и прощайте. А я займусь чтением на досуге. Прелюбопытная вещица, однако, смею вам доложить… — Ваганов поднял со стола немецкую газету, которая прикрывала не что иное, как рукопись полковника Васина, похищенную из моей машины!

Ваганов демонстративно придвинул рукопись к себе и стал читать, охая и качая головой:

— Ох, мерзавец… Ну какой мерзавец, согласитесь… Взрастили кадры, называется! — Ваганов поднял на меня хитрющие глаза. Затем его лицо озарила победоносная улыбка.

Я стоял как вкопанный. Мысли лихорадочно скакали. Казалось, в одно мгновенье пронеслось в голове все, о чем я долгими ночами думал в Москве, в одно мгновенье всплыли тысячи вопросов: где Грязнов, что с ним, неужели Васин здесь, в Германии, содержится под стражей у Ваганова?.. Тысячи вопросов!

— Ну что же вы стоите, дорогой следователь, ступайте, я вас больше не задерживаю.

— Где Васин?

— Вы следователь, вы и отвечайте на этот вопрос, — усмехнулся Ваганов.

— Я этого так не оставлю, — сказал я и демонстративно сел в кресло перед столом генерала, швырнув бланк телефонограммы на пол.

— О, да ты, я вижу, смелый мужик!.. Я люблю смелых, сам не трус, как мне кажется, — снова улыбнулся Ваганов. — А здорово ты с моими придурками разделался. Троих замочил, а у самого ни одной царапины, молодец! Нам такие как раз нужны…

— Интересные у генерала исполнители. Неужели, чтобы убрать меня, никого получше не нашлось? И потом, я их не мочил, один себя зарезал, другой застрелился, про третьего я вообще ничего не знаю.

— Это был эксперимент, дорогой следователь, и окончился он неудачно. Ничего страшного, отрицательный результат — тоже результат, впредь будет мне наука, — с натянутой улыбкой сказал Ваганов. — Все же странно, я четверых на тебя посылал, а всего один вернулся… Ну да это неважно. Рукопись у меня, а то что следователь жив, может быть, даже к лучшему…

— Генерал, вы забываете, что разговариваете со старшим следователем по особо важным делам Московской городской прокуратуры! Неужели генерал думает, что здесь, в Германии, он может не подчиняться советским законам?!

— Могу.

— Мне кажется, генерал-майор заблуждается.

— И что же вы предлагаете со мной сделать, дорогой следователь? Арестовать?

Я молчал.

— Предлагаю пойти на мировую. Вы нас не знаете, мы — вас не знаем…

— Где Грязнов?! — чуть ли не заорал я.

Ваганов дернул плечом:

— Честно говоря, не интересовался. Так что, Александр Борисович, в нашей шахматной партии победа на моей стороне!

И снова на моем лице возникло нечто, от чего Ваганов хрипло рассмеялся.

— Вы что, прослушиваете кабинет командующего?

— Предположим, я обладаю телепатией… И вообще, я весьма интересуюсь психологией, последними ее достижениями, а вы, товарищ следователь?

— Нет! Обещаю, генерал, ты от меня никуда не денешься, — сквозь зубы прошипел я. Внезапная страшная ярость нахлынула на меня, я даже удивился тому, что сейчас с трудом сдерживаю свои эмоции. Так и хотелось вскочить и дать в морду этому улыбающемуся мерзавцу.

— Никуда не денусь, говоришь? Посмотрим… А что, хорошая идея возникла… Ведь вы можете мне пригодиться, уважаемый следователь, весьма пригодиться! Мы даже можем с вами подружиться! Нет, кроме шуток, действительно, мы с вами подружимся, следователь.

— Очень сомневаюсь, — сквозь зубы прошипел я.

— Согласен, я был не прав во многих вопросах, но сейчас я прошу пойти на мировую. — Ваганов поднялся и, открыв за своей спиной маленькую резную дверцу, за которой обнаружился ярко освещенный зеркальный бар, вытащил из него бутылку французского коньяка, два хрустальных бокала и наполнил их. — Я предлагаю выпить за нашу мировую…

— Я не пью с подобным сбродом! — рявкнул я.

— Даю честное слово, Турецкий, мы с вами подружимся! Вы знаете, у меня правило: я обязательно пью этот отличнейший французский коньяк с понравившимися мне людьми. А вы мне понравились, Турецкий. Прошу вас, не нарушайте мою традицию… Вы знаете, я пил этот коньяк с министрами и даже с одним Президентом… И еще попрошу вас, дорогой мой смельчак, расписаться в моей книге для почетных посетителей. — Ваганов вытащил из глубины своего стола большую книгу, переплетенную красной кожей, и вместе с бокалом протянул мне.

Злость моя вдруг прошла, я внезапно перестал его понимать. «Что это, искренняя похвала следовательской дерзости? Насмешка? Подвох?» — думал я.

— Знаешь, Турецкий, а давай поедем на мою дачу под Смоленском? Хочешь, прямо сейчас? Я уверен, тебе там понравится. Отдохнешь денек-другой, кстати, сможешь побывать в интересующих тебя местах, они как раз там неподалеку. Ведь ты интересовался, как и эта журналистка интересовалась, базами для подготовки настоящих ребят, не так ли?

Снова вихрь мыслей пронесся у меня в голове. Я автоматически взял хрустальный бокал.

Подготовка спецназовцев где-то под Смоленском — это ребята Ваганова?! Я сам уговаривал Меркулова пойти на провокацию, и вот сейчас выпадает возможность пробраться в этот подготовительный центр под Смоленском, причем с благословения самого Ваганова!.. Отказаться? Рискнуть?! Секунды шли, а решение не приходило…

— Ну так что, Александр, ты отказываешься побывать на моей даче в Ильинском? — Ваганов поднял бокал с коньяком, немного отпил и крякнул. — Да, отличнейший коньяк, мой любимый…

— Побываю непременно! Потом как-нибудь, — сказал я и тоже отпил немного коньяка.

Коньяк был странный и достаточно отвратительный.

— Последний раз спрашиваю, где Грязнов?

— Я же сказал, не знаю, — безразлично ответил Ваганов. Я отпил еще немного, чтобы потянуть время и сообразить, что же мне предпринять:

— По-моему, отвратительный коньяк, как и вы сами…

— В самом деле? Не думаю…

— Мне кажется, вы туда что-то подмешали, — сказал я, чувствуя, что мне стало вдруг нехорошо.

Ваганов округлил свои глазки:

— Подмешали? Ну я же пью, по-моему, все отлично…

— Нет… Гадость… Я что-то… — успел сказать я, чувствуя, что все начинает кружиться перед глазами.

Я выронил бокал, пытаясь руками нашарить какую-нибудь опору, чтобы не упасть, но тут увидел, что потолок полетел куда-то вверх. Я понял, что падаю…

И наступила тьма.

Date: 2015-07-24; view: 289; Нарушение авторских прав