Сентября 1961 года, воскресенье. Четверг 7 сентября выдался ясным и жарким

Четверг 7 сентября выдался ясным и жарким. Дон Хуан остался доволен хорошим предзнаменованием и несколько раз повторил, что «чертовой травке» я, видно, понравился. Корень мок всю ночь; около десяти утра мы направились на задний двор.

Дон Хуан достал миску из корыта, поставил ее на землю, а сам сел рядом. Он взял мешочек, потер его о дно миски, приподнял и, выжав, бросил в воду. Так он проделал трижды. Потом положил мешочек в корыто, а миску выставил на солнцепек.

Часа через два мы туда вернулись. Дон Хуан принес средних размеров чайник, наполненный кипятком желтоватого цвета. Он осторожно наклонил миску и слил воду, оставив на дне густой отстой. Долил кипятку из чайника и опять поставил миску на солнце. Так он проделал трижды с интервалами около часа.

Напоследок дон Хуан слил большую часть воды, наклонил миску так, чтобы в нее падали лучи заходящего солнца, и в таком положении ее оставил.

Вернулись мы через несколько часов, когда совсем стемнело. На дне миски виднелся слой клейкой массы, напоминающей недоваренный крахмал серовато‑белесого цвета. Отстоя было с чайную ложку. Дон Хуан отнес миску в дом. Пока он ставил на огонь чайник, я выбрал из отстоя несколько песчинок, занесенных ветром. Дон Хуан засмеялся:

– Они не помешают!

Когда вода закипела, он вылил ее в миску. Это была все та же желтоватая вода, которую он наливал раньше. Отстой растворился, окрасив воду в молочный цвет.

– Что это за вода, дон Хуан?

– Сок плодов и цветов из того самого каньона.

Старик вылил содержимое миски в глиняную чашку, похожую на цветочный горшок. Настой был очень горячий, и дон Хуан подул на него, чтобы остудить. Отпив немного, протянул кружку мне.

– Пей! – велел он.

Я машинально взял кружку и недолго думая опорожнил ее. Настой был чуть горьковат, с резким, бьющим в нос запахом тараканов.

В тот же миг меня прошиб пот. Мне стало жарко, кровь прилила к ушам. Перед глазами возникло красное пятно, мышцы живота свела болезненная судорога. Вскоре боль исчезла, мне стало зябко. Я буквально обливался холодным потом.

Дон Хуан спросил, не вижу ли я черноты или черных пятен. Я ответил, что вижу все в красном цвете.

Мои зубы отбивали дробь, меня захлестывали волны беспричинной тревоги, исходившие как бы из середины моей груди.

Дон Хуан спросил, не боюсь ли я. Его вопросы почему‑то казались бессмысленными. Я ответил, что боюсь. Дон Хуан снова спросил, боюсь ли я «ее». Я не понял, о чем он говорит, но снова ответил утвердительно. Старик засмеялся и сказал, что на самом деле я вовсе не боюсь. Он спросил, вижу ли я по‑прежнему красное. Кроме огромного багрового пятна перед собой, я ничего не видел.

Немного погодя мне стало лучше. Судороги постепенно прекратились, осталась приятная усталость и непреодолимое желание спать. Глаза мои слипались, хотя я по‑прежнему слышал голос дона Хуана. Я заснул, но и во сне меня обволакивал багровый туман, и даже сны мои были красного цвета.

Проснулся я в субботу в три часа дня, проспав почти двое суток. Слегка ныла голова и болел живот, в остальном все было как обычно. Дон Хуан сидел перед домом и подремывал. Меня он встретил улыбкой.

– Позапрошлой ночью все прошло отлично, – сказал он. – Ты видел красное, а это самое главное.

– А если бы не увидел?

– Тогда увидел бы черное. Черное – плохой знак.. '

– Почему?

– Человек, который видит черное, не предназначен для «чертовой травки». Его будет рвать черным и зеленым, пока не вывернет наизнанку.

– Он умрет?

– Нет, но будет долго болеть.

– А те, кто видит красное?

– Их не рвет, они чувствуют себя хорошо, а это значит, что они сильны и агрессивны – как раз то, что нравится «травке». Она соблазняет их и в обмен за силу, которую дает, превращает в своих рабов. Но тут ничего не поделаешь. Человек живет для того, чтобы учиться; и если ему что‑то довелось узнать, такова, значит, его судьба.

– Дон Хуан, что мне делать дальше?

– Посадить отросток, который я отрезал от корня» Половину доли ты принял позапрошлой ночью, а вторую половину надо посадить в землю. Когда «травка» вырастет и даст семена, попробуешь приручить ее.

– А как?

– «Чертову травку» приручают через корень. Шаг за шагом ты должен раскрывать тайны каждой доли корня. Принимая их, ты познаешь тайны корня и обретешь силу.

– Остальные доли готовятся как первая?

– Нет, каждая по‑своему.

– Какое действие оказывают другие доли?

– Я уже говорил: каждая из них обучает определенной силе. Ту долю, которую ты принял позапрошлой ночью, может принять кто угодно. Но глубинные доли принимает только брухо. Пока я не скажу, как это делается, потому что не знаю еще, признает тебя «травка» или нет. Надо подождать.

– А когда скажешь?

– Когда твое растение вырастет и даст семена.

– Если первую долю может принимать кто угодно, зачем она вообще нужна?

– В разбавленном виде настой хорош для многого. Он помогает старикам, утратившим жизненную силу, юношам, ищущим приключений, и даже женщинам, которые жаждут страстной любви.

– Ты сказал, что корень дает силу, но, как я вижу, его применяют и для других целей.

Дон Хуан так долго и пристально смотрел на меня, что я смутился. По‑видимому, мой вопрос его рассердил, хотя я и не понял почему.

– «Чертову травку» используют только для обретения силы, – произнес он наконец сухо и холодно.– Старику, чтобы вернуть бодрость, юноше, чтобы терпеть голод и усталость, мужчине, чтобы убить врага, женщине, чтобы вспыхнуть страстью, – всем им нужна сила, и «травка» дает ее! Она тебе нравится? – спросил он после паузы.

– Я чувствую подъем сил, – сказал я. Так оно и было. Еще при пробуждении что‑то меня беспокоило. Мое тело двигалось и растягивалось с небывалой легкостью, в руках и ногах зудело, плечи, казалось, раздались вширь, хотелось потереться о дерево спиной и шеей. Казалось, я могу свалить стену одним пальцем.

Некоторое время мы молча сидели на веранде. Дон Хуан засыпал. Он несколько раз «клюнул носом», потом вытянул ноги, опустился на пол, подложил руки под голову и заснул.

Я поднялся и отправился на задний двор, где растратил избыток энергии на уборку мусора, который дон Хуан собирался давно убрать.

Позднее, когда он проснулся и пришел за дом, я уже слегка выдохся. Мы сели подкрепиться; за едой дон Хуан трижды осведомился о моем самочувствии. Такое случалось нечасто, и я спросил:

– Почему тебя так волнует мое самочувствие? Уж не боишься ли ты, что от твоего настоя я заболею?

Дон Хуан засмеялся. Он напоминал мальчишку‑проказника, который подстроил каверзу и проверяет, удалась ли она. Продолжая смеяться, он сказал:

– На больного ты не похож. Ты даже нагрубил мне.

– Когда? – удивился я. – Когда это я тебе грубил?

Я действительно этого не помнил. Старик никогда еще не вызывал моего раздражения.

– Ты защищал ее, – сказал он.

– Кого?

– «Чертову травку». Твои слова были словами влюбленного.

Я хотел было энергично запротестовать, но сдержался.

– Совершенно не помню, когда я ее защищал!

– Еще бы! Ты, наверное, не помнишь и того, что говорил, а?

– Честное слово, не помню!

– Вот видишь, какая она! «Травка» подкрадывается к тебе, словно женщина, а ты и не замечаешь. Тебе бросается в глаза только твое прекрасное самочувствие и избыток сил: мышцы набухли, кулаки чешутся, ногам не терпится кого‑нибудь пнуть. Познавшего «чертову травку» переполняют желания. Мой благодетель говорил, что «травка» удерживает при себе тех, кто жаждет силы, и избавляется от тех, кому с силой не совладать. Но в прежние времена силы было больше, и ее домогались ревностнее, чем сейчас. Мой благодетель был могущественным человеком, а его благодетель обладал еще большей силой. Впрочем, в те времена это имело смысл.

– А сейчас, думаешь, не имеет?

– Для тебя имеет. Ты молод. Ты не индеец. Возможно, у тебя с «травкой» все сладится. Тебе она как будто нравится: с ней ты чувствуешь себя сильным. Я и сам это испытал, и все же она мне не по душе.

– Но почему, дон Хуан?

– Мне не нравится ее сила – что от нее толку в наше время, если ее нельзя применить? В прежние времена, вроде тех, о которых рассказывал мой благодетель, искать силу был смысл. Люди совершали невероятные поступки, их мощью и знанием восхищались, их боялись и уважали. Мой благодетель рассказывал о поистине великих делах былых лет. А теперь индейцам сила не нужна. Они используют листья и цветы «чертовой травки» для натирания, еще для чего‑то, лечат ими чирьи... Но им не нужна ее сила, которая действует подобно магниту и становится тем могущественнее и опаснее, чем глубже в землю уходит корень «травки». Если дойти до трехметровой глубины – а, говорят, некоторым это удавалось, – то обретешь источник нескончаемой, безмерной силы. Лишь немногие были способны на это в прошлом; сейчас таких людей вообще нет. Нам, индейцам, сила «чертовой травки» больше не нужна, мы утратили к ней интерес, теперь в ней нет смысла. Я сам не ищу ее, но когда‑то, в твои годы, я тоже чувствовал, как сила «травки» бурлит во мне. Я чувствовал себя так же, как ты сегодня, только был во много раз сильнее. Однажды ударом кулака я убил человека. Я швырял огромные валуны, которые и двадцати мужчинам с места не сдвинуть. Я прыгал так высоко, что срывал листья с верхушек самых высоких деревьев. Но к чему все это? Я только пугал индейцев; а те, кто не знал, в чем дело, не верили ничему. Они видели или сумасшедшего индейца, или что‑то, промелькнувшее у верхушки дерева.

Долгое время мы молчали.

– Все было по‑другому, – продолжал он, – когда в мире жили люди, которые знали, что человек может превратиться в пуму или птицу, что он может летать... Но теперь я «травку» не использую. Зачем? Чтобы пугать индейцев?

Его печаль передалась мне, и я захотел его утешить, хотя бы самыми простыми словами.

– Дон Хуан, может быть, таков удел всех, кто ищет знания?

– Может быть, – негромко ответил он.

Date: 2015-07-24; view: 307; Нарушение авторских прав