Те, которых избрали

— Мы жили тогда на Урале, в Первоуральске, — рассказывает Л. А. Корабельникова. — Мне было лет шесть, когда умерла моя младшая сестричка, ей было два месяца. Между моей раскладушкой и ее гробиком стояла лавка. Мать легла спать с братом, отец спал отдельно, а я на раскладушке. Чувства страха у меня не было, просто ощущение неприятное. Вдруг я вижу, что сквозь стенку проходит большая черная собака. Она, обогнув раскладушку, села на лавку и смотрит на гробик моей сестры. Я протянула руку, чтобы ее погладить. Шерсть оказалась очень колючая и очень жесткая, как у ежа. И когда я погладила, существо это обернулось ко мне. Оно смотрело мне в лицо, между нами было сантиметров двадцать.

Глаза в глаза мы смотрели друг на друга. И тогда мне очень захотелось почему-то погладить его морду. Я протянула ладонь, но сделала это, очевидно, резко, и собака или, вернее, существо это испугалось, бросилось в одну сторону, в другую и пропало. Я тогда закричала. Все проснулись, а я ничего сказать не могла, я онемела. На другой день я и хозяйские дети были во дворе, а в нашу комнату, где был гробик, вошла хозяйка, у которой мы снимали комнату. И вдруг она с криком оттуда выбегает: "Мария! Мария!" Это мою мать так звали. А я хочу сказать, что я тоже видела, что это просто собака, а сказать не могу.

Мать повела меня к бабке, чтобы вылечить от немоты. Она посмотрела на меня и сказала: "Девочка некрещеная, ты ее крести, потом приводи". Пришел батюшка, крестил нас с братом. Мы опять пошли к бабке. Она что-то со мной делала, отчитывала, но ничем помочь так и не смогла. Сказала только, что был большой испуг и что силу, которая стоит за этим, она одолеть не может. Единственное, чего все-таки добилась она, — я смогла мычать Ко всему прочему после того, что произошло со мной, я еще стала лунатиком. В двенадцать часов ночи у меня начинали вытягиваться руки. Вот так и вверх. Все равно, сплю я или нет. Я очень хорошо помню это чувство, потому что продолжалось это до четырнадцати лет. Против востоять, сопротивляться этому было невозможно. В двенадцать часов я вставала, глаза были открыты, это мне мать говорила. Но глаза были как бы незрячими, зрачки были без движения. Если бы меня кто-нибудь видел тогда, кроме моих родителей, он бы сказал, что ребенок слеп. Если днем я была совершенно немой, то в таком состоянии я говорила, и говорила чисто. Все время при этом я кого-то гнала: "Уходи! Уходи отсюда! Не смей приходить сюда!" Но кого гнала, кого видела тогда, днем я не помнила и не знаю сейчас. Я открывала двери. Ходила по дому и выходила наружу. Это продолжалось с полуночи до трех ночи. Утром я просыпалась, но не помнила ничего и была опять немой. Ночью, когда я гнала кого-то, иногда я брала ведро, выходила из дома через дорогу, где был водопроводный кран, набирала воды и наполняла в доме все чашки, склянки, тарелки — все, что было в доме. В таком состоянии я часто залазила на крышу или на дерево, которое росло перед домом. При этом забиралась на самую верхнюю тонкую ветку, которая бы и кошки не выдержала. Все это потом мне мать рассказывала. Стоя на этой верхней ветке, я поднимала руки вверх и с кем-то разговаривала. Уже не прогоняла, а все время обращалась к кому-то. Иногда родителям моим казалось, что я говорю не по-русски. На каком языке, они не знали. Недалеко у нас был небольшой пруд, и я направлялась туда. Если я не ходила по пруду, по воде, то садилась на берегу, поднимала голову к звездному небу и опять с кем-то говорила, к кому-то обращалась. И опять, как потом рассказывала мне мать, она слышала, что я говорю не по-русски.

Родители сколько ни обращались к врачам, это было совершенно бесполезно, бессмысленно, во мне не находили никаких отклонений, кроме того, что я не могла говорить. Во сне часто мне снились странные вещи и непонятные животные. Когда я помнила сон, я рисовала какие-то здания, каких не бывает на Земле, и очень больших червяков, с крыльями, без крыльев, с большими мордами. Потом, когда я училась в школе, я увидела картинки с изображением драконов. Но то, что я рисовала, это было другое. Правда, сейчас я сомневаюсь, может быть, и драконы. Для меня это были крылатые червяки. Очень большие. Иногда я рисовала человеческие лица. Но и эти лица были непохожи на лица обычных людей.

Это был мир каких-то особых снов, в которых я жила тогда. Вечером я ложилась спать. Ровно в двенадцать вставала, и продолжалось это все ровно до трех часов. На нашей улице, а жили мы тогда уже на Украине, в Донецкой области, была одна женщина, татарка. Однажды она подошла к матери и говорит: "Я попробую вылечить твою девочку. Договорись, чтобы ее отпустили из школы на три дня, и приводи ее ко мне". Мне было тогда уже четырнадцать лет, в школу я пошла с восьми, как все дети в то время. Поскольку я не говорила, у доски я не отвечала, а все задания выполняла письменно и привыкла к этому, и другие тоже привыкли, что я такая. К тому времени я была в пятом классе.

Пришли мы с матерью к этой женщине, она меня посадила на порог, лицом внутрь дома, накрыла черной шалью и читала надо мной молитву — не молитву, не знаю что. Читала не по-татарски, она сама сказала, а на арабском языке. Потом выстригала у меня на голове крест. Все это она повторяла три раза. На третий день, повторив все, она взяла с печки маленькую чашку и говорит матери: "А вот теперь смотри". И мне говорит: "И ты тоже смотри". Она положила туда воск, серо-белый, и растопила его. Потом положила туда состриженные мои волосы и опять стала произносить какие-то слова. После этого воск вылила в воду. Он стал черным и принял форму какого-то животного. Она показала мне, что получилось, и говорит: - Вот кого ты испугалась.

И я узнала ту сущность, которая приходила тогда, и вдруг закричала. С той минуты я стала говорить, как разговариваю сейчас. На другой день я пришла в школу, и никто не мог поверить, что произошло со мной, что я говорю, как все. С того дня пропали и мои ночные хождения. Единственный след, память о том, что было, это некое ощущение в кистях рук, которое случается иногда, причем всегда в полночь. Их как бы тянет вверх или что-то исходит из них. Но это бывает очень редко.

Сама Л.А. Корабельникова, ясновидящая, сильнейший экстрасенс, не раз упоминалась в этой книге. Ее рассказ о том, что пережила она в детстве, — это рассказ о пути, которым должно было ей пройти, чтобы стать тем, кто она есть. В отличие от тех, кто очень хотят, чтобы у них оказались параспособности, кто стремится развить их всевозможными способами, Корабельникова не думала об этом и не стремилась к этому. Дар сам пришел к ней. Она, как и другие, чья судьба сходна с ее судьбой, была как бы избрана, предназначена для той роли, которая оказалась уготована ей.

Болезнь, пережитая Корабельниковой, очевидно, не случайна. Этот же путь, прежде чем получить свой дар, путь мучительных, болезненных состояний проходят и шаманы. Особое состояние это получило у исследователей название "шаманской болезни".

По свидетельству этнографов, большинство шаманов, как и Корабельникова, болели такой "шаманской болезнью" с самого детства. Симптомы этого состояния сами исследователи обозначают как напоминающие различные "нервно-психические заболевания". "У них отнимались ноги, они глохли, слепли, видели мучительные сны". По наблюдению исследователя прошлого века В. М. Михайловского, у тунгусов каждый, кто впоследствии становится шаманом, какое-то время "показывает себя помешанным в уме, изумленным и боязливым". В таком состоянии он периодически впадает в беспамятство, бесчувственное состояние, уходит в леса и живет там, питаясь корой деревьев.

Будущий шаман, пишет другой исследователь, прежде чем принять дар, переживает кризис, близость безумия. Это своего рода мистическая инициация. Выход из этого мучительного состояния означает, что такая инициация (приобщение) совершилась и человек становится шаманом.

Особые состояния эти понимаются, как болезнь, теми, кто наблюдает происходящее со стороны. В действительности же состояния эти есть, очевидно, своего рода ломка личности, адаптация ее, приспособление к вхождению в другие реальности, к пребыванию в нескольких реальностях одновременно.

В такой же последовательности — болезнь, исцеление, обретение дара — процесс может происходить и с экстрасенсами. Это тот путь избранничества, который прошла и Л. А. Корабельникова, путь немногих из числа тех, о ком я знаю.

Насколько можно судить, однако, такая ломка, приобщение к иным состояниям, может совершаться и более быстро. На мысль эту наводят некоторые обстоятельства, связанные с девочкой-экстрасенсом по имени Лела. Сейчас ей тринадцать лет. Она "слышит" мысли других людей, "видит" их внутренние органы. Словом, делает то, что под силу только очень сильному экстрасенсу. Как пришли к ней эти способности? Не были ли связаны с принятием этого дара два столь же странных, сколь и скоротечных эпизода из самого раннего ее детства? Вот как повествует об этом журналист, встречавшийся с девочкой, побывавший в ее семье:

Лела, "как рассказывает ее мама, преподнесла родителям странный и неожиданный сюрприз уже на пятый день своего рождения. Дело было так. Ее папа, офицер (ныне полковник), пришел в роддом, взял конверт с ребенком, и они пошли на заставу. Вдруг на полпути и отца, и мать охватила сильная тревога. Им показалось, "что в конверте что-то не то...". Остановившись с необъяснимым чувством страха, они не решились даже открыть конверт и глянуть на ребенка. Не сговариваясь, быстро повернули назад и сунули ребенка в руки изумленной нянечке: "Посмотрите". Няня развернула конверт и вскрикнула. "Ребенок был какой-то совсем не тот..." Но вдруг девочка преобразилась, и родители, пожав плечами, забрали ее домой. Через несколько месяцев повторилось нечто подобное. Мать проснулась среди ночи в страшном волнении, с ужасом бросилась к кроватке и снова увидела, что "ребенок не тот..." Что значит "не тот", мать и сейчас объяснить не может: "Это что-то такое, не поддающееся объяснению..." Но через несколько минут "все стало нормально".

Я говорил уже, что человеком обыденного сознания такие перепады и необъяснимые состояния воспринимаются как болезнь. Как и Корабельникову в детстве водили по разным врачам, так Лелу возили в Москву, в детскую психиатрическую больницу. К врачам близкие приводят порой и тех, заболевших "шаманской болезнью" кто становятся потом шаманами. Но, как и в других подобных случаях, все усилия медицины оказываются тщетны. И только с приходом дара болезнь исчезает сама собой.

Известная киргизская шаманка Короду с детства страдала мучительными припадками. Врачи не могли помочь ей, но выздоровела сразу, как только приняла дар, стала шаманкой. Другая шаманка, из Южной Киргизии, вынуждена была бросить школу в четырнадцать лет, окончив всего три класса — так часто она болела. Через год у нее отнялись ноги. Ей становилось все хуже, и только приняв посвящение и став шаманкой, она выздоровела.

При этом последовательность может быть произвольна: человек сначала выздоравливает, а потом становится шаманом или наоборот, сначала принимает посвящение, после чего оказывается совершенно здоров. То, что последовательность безразлична, можно понять: события, воспринимаемые нами, как следующие одно за другим, в той высшей реальности, где пребывают они, не разделяются по этому признаку. Континуум времени сходится там в одной точке, и самого понятия — протяженность времени — там нет вообще. В первой главе я уже говорил об этом.

Когда у таджиков такого больного, которому бессильны помочь врачи, приводят к знахарю или шаману, тот, едва взглянув на него, иногда говорит: "Не выздоровеет, пока не возьмет бубен" (т. е. пока сам не станет шаманом). Тем самым у такого человека как бы обозначается выход, как можно избавиться от болезни. Если ж он не соглашается принять посвящение и стать шаманом, начинает болеть еще сильнее или может даже лишиться рассудка.

Для того чтобы больной "шаманской болезнью" узнал, перед каким выбором он стоит, не обязательно, чтобы кто-то сказал ему об этом. Шаманская традиция утверждает, что в состоянии, в котором пребывает он, ему открываются контакты с некими сущностями, духами, невидимыми для других. При этом такая сущность, дух, не только объясняет ему его положение, уговаривая принять дар в обмен на выздоровление, но может и всячески угрожать ему новыми страданиями и мукой. В шаманской практике известны случаи, когда человек может согласиться получить дар на определенное число лет. Так, одному из казахских шаманов (Айдабаку) дар был дан только на двенадцать лет. После истечения условленного срока он вернулся в состояние обычного человека и стал верблюдоводом.

У киргизов, узбеков, таджиков, когда женщина, которая избрана стать шаманкой, получает "шаманскую болезнь", ей является пери, женская сущность, которая сообщает, что ей надлежит принять посвящение. До тех пор, пока предназначенная стать шаманкой отказывается, она продолжает болеть. У нее отнимаются ноги, она может глохнуть и слепнуть. Ей будет становиться все хуже, пока она не уступит и не примет уготованный ей дар.

Таких случаев известно довольно много. Как пример, приведу свидетельство исследовательницы-этнографа, датируемое началом двадцатых годов. "Мои хорошие знакомые таджики из Самарканда, — писала она, — рассказали такой случай, бывший с ними. Семья состояла из отца, мачехи и дочери, девушки лет пятнадцати. Начали соседи жаловаться, что к ним во двор со стороны их дома летят комки глины. Так как никто ничего не бросал, то возникли недоразумения с соседями и даже ссора. Наконец, обескураженные соседи пригласили шаманку (фолбин). Та, погадав, открыла, что в доме, откуда летят камни, есть девушка, в нее влюбилась пери и чудит. Соседи отправились на проверку, т. к. не знали о существовании девушки. Рассказали матери, та отцу.

После этого чудеса начали твориться и в их доме. Как только кто-то из семьи выходил во двор, как начинали лететь камни, не причиняя, однако, вреда.

Девушка начала задумываться, беспокоиться, не спать по ночам, плохо есть... В одну из ночей к девушке явились три женщины. Одна одетая в белое — пери, вторая во все красное, третья аджйна в желтом. Они сказали ей, что она должна стать фолбином. Пришлось смириться".

Впоследствии такая сущность (или сущности), которая порой понудила человека принять посвящение, войти в реальность иного плана, остается его покровителем и помощником в течение всей его жизни. К ней обращается он всякий раз для исполнения полученного им дара.

Вот характерные в этом смысле восклицания таджикской шаманки, которая просит, чтобы покровительствующие сущности (духи) помогли ей совершить гадание: "Избравшие меня в семь лет, милые, дайте развязку! В двадцать три года пославшие мне дар, милые мои, дайте развязку! И те, которые послали мне дар в двадцать пять лет, милые мои, дайте развязку!"

Такое сочетание болезни и некой сущности (духа), предлагающей исцеление в обмен на согласие принять дар, характерно для шаманского избранничества. И, может быть, не только шаманского. Вот история избранничества киргизского шамана Кушпека.

С детства, пишет исследователь-этнограф, Кушпек страдал от сильных болей. "На него часто нападала такая тоска, что ему хотелось умереть. Однажды он даже повесился, но его вовремя спасли. Когда ему было лет 20, он поехал в горы. Подъезжая к Манжилы*, он потерял сознание. Ему показалось, что к нему в это время подошел белый верблюжонок (ак тайлак), "хозяин" этой святыни, и потребовал, чтобы он стал шаманом. Придя в себя только утром, он почувствовал, что очень болен. Вернувшись домой, Кушпек пролежал в постели два месяца. Во время болезни и днем, и ночью к нему являлся "ак тайлак" и уговаривал его стать шаманом. Порою он угрожал, что в случае отказа Кушпека разобьет паралич или он умрет. Лишь тогда, когда согласился стать шаманом, он поправился".

В русском понимании образ "белого верблюжонка" был бы ближе всего к персонажам детских сказок и ни при каком повороте сюжета не мог бы быть воспринят как некое существо, несущее власть и могущее угрожать.

В среднеазиатской же системе символов этот образ исполнен совершенно иного смысла. Даже сам цвет — белый, означающий смерть, — знак другого мира.

Вообще же существо, предлагающее или вручающее избраннику некий духовный дар, воспринимается им в том образе, который характерен для этноса или цивилизации, к которой принадлежит он. Это может быть образ животного или странного существа у сибирских шаманов или шаманов Севера, могут быть дэвы, джинны и пери у тюркских или среднеазиатских народов. И совершенно в иных: человеческих, ангельских образах — воспринимают такие существа их избранники, принадлежащие к христианской традиции или поколению, даже так или иначе утратившему эту традицию, отстраненному от нее.

Это несовпадение образов вовсе не свидетельствует о столь же великом разбросе самих начал или существ, стоящих за ними. Такое начало или существо, которому в повседневной нашей жизни нет аналога, проходя через призму сознания человека, всегда деформируется, преломляется таким образом, чтобы на выходе появился образ, хоть как-то соотносимый с имеющимися представлениями и опытом. Так появляется белый верблюжонок у одних, крылатое чудовище у других или человеческий лик, осиянный светом, у третьих. В действительности же то, что стоит за этим, не есть ни то, ни другое, ни третье.

Началу, которое стоит за этими обликами, нет аналога ни в наших понятиях, ни среди того, что может быть зримо. Даже говоря о них, как о существах, я не могу не понимать всей условности, метафоричности самого этого слова.

Date: 2015-07-22; view: 296; Нарушение авторских прав