Глава 3. Борьба за народность

О любви к отечеству в России говорили и писали и в XVIII веке. Но наиболее ярко проявление этого чувства можно наблюдать в начале XIX века. Расцвет патриотической мысли оказал влияние на все сферы общественной жизни. К примеру, Русский театр начала XIX века стремился стать «шко­лой нравов» и «органом патриотизма». Главой петербургской труппы стоял старейший русский актер-просветитель И. А. Дмитриевский, по словам Жихарева, «муж просвещен­ный и образованный путешествиями», близкий друг Державина и Мерзлякова. В 1806 году в петербургском театре шел показ драмы С. Глинки «Наталья — боярская дочь» по повести Карамзина. Особенно примечателен тот взрыв патриотического энтузиазма, порожденный трагедией Озерова «Дмитрий Донской». Поставленная на петербургской сцене в 1807 году, она получила широкий отклик в патриотически настроенных кругах. Вслед за трагедией «Дмитрий Дон­ской», на сцены сперва петербургского, а затем и других российских театров с огромным успехом ворвалась патриотическая трагедия Крюковского «Ми­нин и Пожарский». И можно сказать, что театры Петербурга и Москвы а следом за ними и провинциальные, задачу, поставленную перед ними передовыми слоями общества, быть «школой нравов» и сердцем патриотического движения выполнили “на ура”.

В то же время резкой критике и осуждению подверглось домашнее и пансионное воспитание и образование, так как в подавляющем большинстве случаев при выборе преподавателя предпочтение отдавалось разношерстным французским эмигрантам, кои зачастую не обладали должными педагогическими навыками и квалификацией.

«Какое знание, — спрашивал А. С. Шишков, — можем мы иметь в природном языке своем, когда дети знатней­ших бояр и дворян наших от самых юных ногтей своих на­ходятся на руках у французов, прилепляются к их нравам, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно полу­чают весь образ мыслей их и понятий, говорят языком их свободнее, нежели своим, и даже до того заражаются к ним пристрастием, что не только не стыдятся не знать оно­го, но еще многие из них сим постыднейшим из всех невежеств, как бы некоторым украшающим их достоинством, хвастают и величаются». Далее он говорит: «Все то, что собственно наше, стало становиться в глазах наших худо и презренно. Французы учат нас всему: как ходить, как стоять, как петь, как говорить, как кланяться и даже смор­кать и кашлять. Мы без знания языка их почитаем себя невеждами и дураками. Пишем друг другу по-французски. Благородные девицы наши стыдятся спеть русскую пес­ню». Но современники гордились тем, что достигнуто в XVIII веке, и были полны радужных надежд на бли­жайшее будущее.[10]

Для усовершенствования чистоты и обилия россий­ского языка учреждена в 1783 году российская Академия, которая по примеру французской начала изданием полного и совершенного российского словаря, имея в предположе­нии издать со временем все те книги, кои должны будут очистить от неправильностей язык российский.

Борьба за народность в этот период проявляется и в литературе. Государственный деятель Ф. Ростопчин посвятил ряд сатирических произведений посвященных увлечениям иностранной модой. В своей повести «Ох, французы!» автор попытался изобразить идеальную русскую семью, построенную на старозаветных национальных началах в противоположность модным увлечениям французским распущенным нравам. В своем произведение Ф. Ростопчин довольно резко отзывается о нравах своего времени: «Прежде сего шивали белье по домам русские швеи, и тогда полотна не жалели, даже и голландского; а нынче подрядом берут шить магазейные мадамы и, вместо рубашек, будто ошибись меркой, делают жилеты с рукавами. Иноземцы сперва нам обрезали бороды, потом волосы; там укоротили чувства, раздели; а нынче принимаются драть кожу; но все это так нежно, легко и мило, что мы радуемся и утешаемся тем, что можем благодарить их на их языке».[11]

Стоит отметить и творчество Карамзина, который был уверен и старался уверить других в том, что истинно русский тип сохранился только в крестьян­ской среде. Так, в повести «Наталья — боярская дочь» героиня видит «сверкающие изгибы Москвы-реки, цвету­щие поля и дымящиеся деревни, откуда с веселыми песнями выезжали трудолюбивые поселяне на работы свои,— посе­ляне, которые и по сие время ни в чем не переменились, так же одеваются, так живут и работают, как прежде жили и работали, и среди всех изменений и личин представляют нам еще истинную русскую физиогномию.[12]

Наконец, в 20-е годы началась композиторская дея­тельность А. А. Алябьева и А. Н. Верстовского, созна­тельно стремившихся к созданию национальной русской музыки на основе народно-мелодического богатства. В на­чале 20-х годов создан «Соловей» Алябьева, не случайно ставший народным. Верстовский кладет музыку на стихотворение «Чер­ная шаль» Пушкина, «Бедный певец» и «Три песни» Жу­ковского, романтические баллады в национальном духе. Несмотря на нерусские сюжеты, как сами стихи, так и му­зыка Верстовского очень характерны для вольнолюбивой русской лирики и имеют ярко выраженный национальный характер. Развернутые драматические характеристики ге­роев баллад и пейзажа и вообще повествовательность пред­вещает создание опер Верстовского.

Патриотические настроения в годы войны объединяли лю­дей всех социальных групп. Однако естественно, что в раз­ных классовых и социальных слоях патриотизм понимается по-разному. Патриотизм Шишкова и Сергея Глинки не­разрывно связывает любовь к родине с уверенностью в не­зыблемости ее государственного устройства, с искренним служением «престолу и алтарю». Патриотизм же будущих декабристов соединяет любовь к родине со стремлением к свободе и достоинству ее народа. Именно такой патриотизм отразился и на литературе того времени, Вот например отрывок из утопии «сон» А.Д. Улыбашева: «Проходя по городу, я был поражен костюмами жителей. Они соединяли европейское изящество с азиатским величием, и при внимательном рассмотрении я узнал русский кафтан с некоторыми изменениями.

- Мне кажется,- сказал я своему руководителю,- что Петр Великий велел высшему классу русского общества носить немецкое платье,-- с каких пор вы его сняли?

- С тех пор, как мы стали нацией,- ответил он,- с тех пор, как, перестав быть рабами, мы более не носим ливреи господина. Петр Великий, несмотря на исключительные таланты, обладал скорее гением подражательным, чем творческим. Заставляя варварский народ принять костюм и нравы иностранцев, он в короткое время дал ему видимость цивилизации <… > Толчок, данный этим властителем, надолго задержал у нас истинные успехи цивилизации. Наши опыты в изящных искусствах, скопированные с произведений иностранцев, сохранили между ними и нами в течение двух веков ту разницу, которая отделяет человека от обезьяны<…> Великие события, разбив наши оковы, вознесли нас на первое место среди народов Европы и оживили также почти угасшую искру нашего народного гения». [13]

Следует рассмотреть подобные патриотические тенденции и на уровне государства. Начало царствования императора Николая I ознаменовалось подавлением вооруженного восстания против законной власти и казнью декабристов. Манифест «О произшедшем бунте в С.-Петербурге 14 декабря» объявлял о необходимости истребить корень зла – «очистить Русь святую от сей заразы, извне к нам нанесенной». Официальная пропаганда устами Ф. В. Булгарина трубила: «Наша постоянная идея <…> состоит в том, что Россия должна составлять отдельный русский просвещенный мир, утвержденный на своих собственных народных началах с отверждением всех умственных и нравственных заблуждений Запада и усвоением всего честного и истинно полезного, сообразно нашим нравам, обычаям и потребностям».[14]

Обычай путешествовать за границей не был в тогдашней России широко распространен. Правительство с осуждением смотрело на тех, кто выезжает, даже временно. Николай I в беседе с князем Меньшиковым говорил: «Я признаюсь, что не люблю посылок за границу. Молодые люди возвращаются оттуда с духом критики, который заставляет их находить, может быть справедливо, учреждения своей страны неудовлетворительными».[15]

На страже тишины и покоя находился специально созданный в 1826 г. орган – III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Функции этого учреждения были определены чрезвычайно широко: «Все распоряжения и известия по всем вообще случаям высшей полиции». Наблюдение за иностранцами стало одним из направлений новой полицейской структуры.

Дневник и записки управляющего III Отделением Л. В. Дубельта содержат многочисленные яркие оценки чужого, другого мира («хороша Европа – точно гнилое яблоко» или «это гадкая помойная яма, от которой, кроме смрада, ничего не услышите»), экспрессивные суждения (вроде «мерзавцы французы!», «о, подлая Англия!», «поганые австрийцы») и обобщения («иностранцы – это гады, которых Россия отогревает своим солнышком, а как отогреет, то они выползут и ее же кусают»).[16]

Революционные потрясения в Европе побуждали думать об укреплении методично создаваемого барьера. Ограничения на въезд иностранцев стали устанавливаться с 1847 г.. По ходатайству министра иностранных дел К. В. Нессельроде и шефа жандармов А. Ф. Орлова последовало высочайшее повеление «о воспрещении впуска в Россию иностранных подмастерьев и других низшего класса людей, кроме природных англичан и тех подмастерьев, которые будут нарочно выписываться здешними ремесленниками и фабрикантами под их ответственность». Революционные события 1848 г. во Франции еще более стеснили проезд через западную границу. Отчет III Отделения фиксировал: «Запрещен был въезд в Россию первоначально французам, а вскоре и прочим европейцам за весьма немногими исключениями; русским подданным выезд за границу разрешался не иначе как по особо важным исключительным причинам». Но полной изоляции добиться не удалось.[17]

С веяниями иностранных влияний государство пыталось бороться и на

Идеологическом уровне. Идеология «официальной народности» связывается обычно с именем графа С. С. Уварова, сформулировавшего ее в 1832 году в знаменитой триаде «православие, самодер­жавие, народность», проводившего ее последовательно и методично.

Данная концепция имело свое воплощение и в искусстве, например в архитектуре. Воплощением «русских корен­ных начал» явились помпезные здания, где внешнее заимствование форм древневизантийской архитек­туры сочеталось с нагромождением древнерусских деко­ративных деталей. Любимый архитектор Николая I К. А. Тон издал в 1838 году альбом церковных проектов в «русско-византийском» стиле, которые были «высочай­ше» одобрены и рекомендованы всем архитекторам как образцовые. Вместо спроектированного Витбергом храма — памятника подвигу русского народа в Отечественной войне 1812 года Тон воздвиг храм Христа-спасителя, воплощав­шего идею незыблемости самодержавия.

Заключение

Процесс взаимодействия русской культуры с культурами стран Западной Европы имел стабильный поступательный характер и развивался в непосредственной связи с социально-экономическим и политическим развитием России и, в свою очередь, оказывал определенное, а на некоторых этапах и значительное влияние на жизнь страны. В ходе этого процесса осуществлялась смена типов культурного сознания, а приоритеты общества в восприятии западноевропейских культурных форм изменялись как в соответствии с его потребностями, так и ввиду определенной моды, принимавшей в определенные периоды форму культурных маний.

Этот процесс столь же сложен и противоречив, как сложны и противоречивы внутренние процессы развития культуры. Он приводит к определенным изменениям, как в самой культуре, так и во всем обществе, к этой культуре принадлежащем, причем влияние одной культуры на другую далеко не всегда является позитивным, иногда присутствуют и значительные негативные моменты. Именно этим негативным сторонам общество уделяло особое внимание, что проявилось в появлении большого количества произведений общественной мысли и публицистики, направленных на сохранение и укрепление традиций русской культуры. Но в то же время многие общественные деятели, ученые, публицисты, неизменно подчеркивая европейский характер русской культуры, призывали к разумному, учитывающему все своеобразие русской культуры диалогу с культурами европейских стран на благо России.

Бинарность, изначально присущая русской культуре, применительно к рассматриваемым нами проблемам проявлялась, с одной стороны к стремлению русского общества приобщиться к достижениям западной культуры, с другой стороны – к определенной боязни, а в некоторые исторические периоды даже сильному страху перед этой культурой, несущей, как представлялось, угрозу русской национальной идентичности.

Да, мы рассмотрели особенности межкультурной коммуникации России со странами Западной Европы. Но можно ли сказать, что это был диалог? Что к началу и в первой половине XIX века Россия внесла огромный вклад в мировую культуру? Скорее нет, чем да. Посмотрев на Европу этого времени навряд ли можно будет увидеть «руссоманию», или например француза зачитывающегося Фонвизиным или Державиным. Скорее это было одностороннее культурное влияние.

Стоит отметить значение культурной рецепции, в первой главе мы определил рецепцию как ассимилирование элементов чужой культуры, и созданию на этой основе новых идей. В работе было мало внимания уделено национально-патриотическим идеям декабристов, тем не менее, был приведен отрывок из «Сна патриота» Улыбашева прочитанный им на одном из заседаний кружка «Зеленной лампы». Очень интересно на примере данного произведения увидеть, что патриотизм декабристов, и национальное самосознание, не опирается на идеи самобытности. Например, что касается исключительно элементов национальной культуры сохранившихся в будущем, то сохранилось только русский кафтан. В то время как в России завтрашнего дня, нет места православию и христианству в принципе, их заменяют идеи французских просветителей, что очень ярко говорит тот факт что вместо монастыря герой видит триумфальную арку, да и написал Улыбашев свою утопию на французском языке.

Подводя итог, следует сказать что, иностранцы для России — своеобразное зеркало, с помощью которого мы, с одной стороны, хотим получить одобрение своим поступкам и начинаниям, а с другой стороны, постоянно осознаем свою уникальность и хотим ее сохранить. При этом совершенно уникальным образом одновременно сочетаются в отношении к иностранцам низкопоклонство и лизоблюдство перед ними с легким презрением и чувством превосходства, как будто мы, русские, знаем что-то, недоступное никому другому. И в межкультурных контактах, безусловно, необходимо учитывать эту двойственность.

Список использованной литературы:

1)Абакумов О.Ю. Большая часть из них канальи. (надзор за иностранцами в России 1840-х - 1860-х гг.): из истории борьбы III Отделения с европейским влиянием в России: (1830-е – начало 1860-х гг.) // Туризм и культурное наследие. - Вып.3.

2) Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979

3) Боголюбова Межкультурная коммуникация и международный культурный обмен: учебное пособие. Спб., 2009

4) Ерофеев Н. А. Туманный Альбион: Англия и англичане глазами русских, 1825-1853 гг.. М., 1982

5) Карамзин Н.М. Наталья, боярская дочь. http://az.lib.ru/k/karamzin_n_m/text_0070.shtml (21.05.2015)