О старинных обычаях. Я охотно извинил бы наш народ за то, что для совершенствования своегоон не имеет никаких других образцов и правил

Я охотно извинил бы наш народ за то, что для совершенствования своегоон не имеет никаких других образцов и правил, кроме своих собственныхобычаев и нравов. Ибо не одному лишь простонародью, но и почти всем людямсвойствен этот порок — определять свои желания и взгляды по тем условиямжизни, в которые они поставлены от рождения. Я готов примириться с тем, чтонаш народ, если бы ему довелось увидеть Фабриция или Лелия [805], нашел бы ихвнешность и поведение варварскими, потому что их одежда и обращение несоответствуют нашей моде. Но меня приводит в негодование то исключительноелегкомыслие, с которым наши люди позволяют ослеплять и одурачивать себявкусам нынешнего дня до такой степени, что они способны менять взгляды имнения каждый месяц, если этого требует мода, и всякий раз готовы судить осебе по-разному. Когда пряжку на своем камзоле они носили на высоте сосков,то самым убедительным образом доказывали, что это и есть самое подходящеедля нее место. Но вот прошло несколько лет, она опустилась и носится теперьпочти что между бедрами, и люди смеются над прежней модой, находя ее нелепойи безобразной. Принятый сегодня способ одеваться тотчас же заставляет ихосудить вчерашний, притом с такой решительностью и таким единодушием, что,кажется, ими овладела какая-то мания, перевернувшая им мозги.

Вкусы наши меняются так быстро и внезапно, что даже самыеизобретательные портные не могут поспеть за ними и выдумать столько новинок.Поэтому неизбежно получается так, что отвергнутые формы зачастую снованачинают пользоваться всеобщим признанием, чтобы вскоре опять оказаться вполном пренебрежении. И выходит, что на протяжении пятнадцати-двадцати летодин и тот же человек по одному и тому же поводу высказывает два или три нетолько различных, но и прямо противоположных мнения, с непостоянством илегкомыслием поразительными. И нет среди нас человека, настолько разумного,чтобы он не поддался чарам всех этих превращений, ослепляющих и внутреннее ивнешнее зрение.

Я хочу привести здесь примеры некоторых древних обычаев, сохранившихсяу меня в памяти — одни из них сходны с нашими, другие отличаются от них, —для того чтобы, имея все время перед глазами эту непрерывную изменяемостьвещей, мы могли высказать о ней наиболее трезвое и основательное суждение.

То, что у нас называется фехтованием на шпагах с плащом, было известноеще римлянам, как говорит Цезарь: Sinistris sagos involvunt gladiosquedistringunt. [806].Он же отмечает в нашем племени дурное обыкновение останавливатьвстречающихся нам по пути прохожих, выпытывать у них, кто они такие, исчитать оскорблением и поводом для ссоры, если те отказываются отвечать [807].

Во время омовений, которые древние совершали перед каждой едой так жечасто, как мы моем руки, они первоначально мыли только руки до локтей иноги, но впоследствии установился обычай, сохранившийся в течение ряда векову большинства народов тогдашнего мира, мыть все тело надушенной водой сразличными примесями, так что мытье в простой воде стало считатьсяпроявлением величайшей простоты в обиходе. Наиболее утонченные и изнеженныедушили себе все тело три-четыре раза в день. Зачастую они выщипывали себеволосы на всей коже, подобно тому как с недавнего времени у французскихженщин вошло в обычай выщипывать себе брови,

Quod pectus, quod crura tibi, quod brachia vellis. [808]

хотя имели для этой же цели особые притирания:

Psilotro nitet, aut arida latet oblita creta… [809]

Они любили мягкие ложа и считали признаком особой выносливости спать напростом матрасе. Они ели, возлежа на ложе, приблизительно так, как этоделают в наше время турки,

Inde toro pater Aeneas sic orsus ab alto… [810]

А о Катоне Младшем рассказывают, что после Фарсальской битвы он наложилна себя траур из-за дурного состояния общественных дел и принимал пищу сидя,так как начал вообще вести более суровый образ жизни. В знак уважения ипривета они целовали руки вельмож, а друзья, здороваясь, целовались, как этоделают венецианцы:

Gratatusque darem cum dulcibus oscula verbis. [811]

А приветствуя высокопоставленное лицо или прося его о чем-либо,притрагивались к его колену. Однажды, при таком случае, философ Пасикл, братКратета, коснулся не колен, а половых органов. Когда тот, к кому онобращался, резко оттолкнул его, Пасикл спросил: «Как, разве эти части нетвои так же, как колени?»

Подобно нам они ели фрукты после обеда.

Они подтирали себе задницу (незачем нам по-женски бояться слов) губкой:потому-то слово spongia по-латыни считается непристойным. О такой губке,привязанной к концу палки, идет речь в рассказе об одном человеке, котороговели, чтобы отдать на растерзание зверям на глазах народа. Он попросилотпустить его в отхожее место и, не имея другой возможности покончить ссобой, засунул себе палку с губкой в горло и задохся [812]. Помочившись, ониподтирались надушенными шерстяными тряпочками.

At tibi nil faciam, sed lota mentula lana [813].

В Риме на перекрестках ставились особые посудины и низкие чаны, чтобыпрохожие могли в них мочиться.

Pusi saepe lacum propter, se ас dolia curta

Somno devincti credunt extollere vestem. [814]

В промежутках между трапезами они закусывали. Летом у них продавалиснег для охлаждения вин; а некоторые и зимой пользовались снегом, находявино недостаточно холодным. У знатных людей были особые слуги, которыеразливали вино и разрезали мясо, а также шуты, которые их забавляли. Зимойкушанья подавали им на жаровнях, ставившихся на стол. Они имели и переносныекухни — я сам видел такие — со всеми приспособлениями для приготовленияпищи: их употребляли во время путешествия;

Has vobis epulas habete lauti;

Nos offendimur ambulante cena. [815]

Летом же они часто проводили в нижние помещения дома по особым каналампрохладную чистую воду, в которой было много живой рыбы, и присутствующиевыбирали и собственными руками вынимали понравившихся им рыб, чтобы они былиприготовлены по их вкусу. Рыба и тогда пользовалась привилегией, которуюсохраняет доныне: великие мира сего лично вмешивались в ее приготовление,считая себя знатоками в этом деле. И действительно, на мой взгляд по крайнеймере, — вкус ее гораздо более изысканный, чем вкус мяса. Но во всякого родароскоши, распущенности, сладострастных прихотях, изнеженности и великолепиимы, по правде сказать, делаем все, чтобы сравняться с древними, ибо желанияу нас извращены не меньше, чем у них; но достичь этого мы не способны: сил унас не хватает, чтобы уподобиться им и в добродетелях и в пороках. Ибо и теи другие проистекают от крепости духа, которой они обладали в несравненнобольшей степени, нежели мы. Чем слабее души, тем меньше возможности имеютони поступать очень хорошо или очень худо.

Самым почетным местом за столом считалась у них середина. Первое иливторое место ни в письменной ни в устной речи не имело никакого значения,как это видно из их литературных произведений: «Оппий и Цезарь» они скажуттак же охотно, как «Цезарь и Оппий», «я и ты» для них так же безразлично,как «ты и я». Вот почему я отметил в жизнеописании Фламиния во французскомПлутархе одно место, где автор, говоря о споре между этолийцами и римлянами — кто из них больше прославился в совместно выигранной ими битве, — кажется,придает значение тому, что в греческих песнях этолийцев называли раньшеримлян, если только в переводе этого места на французский не допущенакакая-нибудь двусмысленность.

Женщины принимали мужчин в банях; там же их рабы мужеского поларастирали их и умащали:

Inguina succinctus nigra tibi servus aluta

Stat, quoties calidis nuda foveris aquis. [816]

Чтобы меньше потеть, женщины присыпали кожу особым порошком.

Древние галлы, свидетельствует Сидоний Аполлинарий, спереди носилидлинные волосы, а затылок выстригали — этот обычай недавно перенял нашизнеженный и расслабленный век [817].

Римляне платили судовладельцам за перевоз при отплытии; мы жерасплачиваемся по прибытии к месту назначения:

dum as exigitur, dum mula ligatur,

Tota abit hora. [818]

Женщины ложились на краю постели. Вот почему Цезаря прозвали spondamregis Nicomedis. [819].

Они пили вино меньшими глотками, чем мы, и разбавляли его водой:

quia puer ocius

Restinguet ardentis falerni

Pocula praetereunte lympha? [820]

Наглые выходки наших лакеев были в ходу и у их слуг:

O Iane, a tergo quem nulla ciconia pinsit,

Nec manus auriculas imitata est mobilis albas,

Nec linguae quantum sitiet canis Apula tantum… [821]

Аргивянки и римлянки носили траур белого цвета, как женщины и у насделали в старину и, на мой взгляд, должны были бы делать и ныне.

Но обо всех этих вещах написаны целые томы.

Date: 2015-07-24; view: 283; Нарушение авторских прав