Глава 11 Лосиный остров

Если у Вас есть яблоко, и у меня есть яблоко, и мы обмениваемся этими яблоками, то у Вас и у меня останется по одному яблоку. А если у Вас есть идея, и у меня есть идея, и мы обмениваемся этими идеями, то у каждою из нас будет по две идеи.

Бернард Шоу

В каждом творческом человеке живет пупсоидный капризон. Это Ирка поняла вечером, когда сидела с ноутбуком в «Сокольниках» и, рукавом вытирая с монитора пыль, которая была незаметна дома, но проступила при уличном освещении, писала работу «Страдание фигней как главный элемент гуманитарного досуга». В работе было восемь глав, первая из которых посвящалась исследованию человеческого ума. Один собеседник (работа была в форме диалога) говорил другому:

«Ты путаешь ум и высокоумие! Высокоумие — это навалить в голову тысячу томов книг и после удивляться, что не можешь подняться с ними в гору. Лучше быть простым, добрым и любящим, чем сложным, изломанным, несчастным и при этом утешающий себя мыслью, что все вокруг тучные скоты и один ты умен и никем не понят».

«Проблема России в малом количестве национальноориентированной интеллигенции. А проблема существующей интеллигенции — в ее изнеженности. Ведь это же понятно, что интеллигент в 90 процентах случаев человек, которого мама в детстве покрывала сантиметровым споем зеленки и дралась с бабушкой, если один шерстяной носок был чуть теплее другого. Это я не о Бабане — просто захотелось написать нечто умное!»

Нередко Ирка сбивалась с публицистического стиля и вставляла примерно такие тексты:

МЕФ (мне): «Порой мне хочется захватить с собой на улицу коробку с мозгами и раздавать их прохожим!»

Я: «Матвей однажды так и сделал. Лучше не надо. Они были не рады».

Не подозревая, что стал героем статьи, Багров уже трижды приносил Ирке чай. В первый раз она сказала, что чай горячий, во второй — что холодный, а в третий раз заявила, что вообще-то хотела кофе. Тогда Багров рассердился, и чай в чашке обратился в пар.

— Фу! Разве это мужчина? — Ирка за крылышко выудила провалившуюся между клавишами муху. — Когда ты в последний раз капризонил, я приносила тебе чай целых восемь раз! И даже смогла удержать в тайне, что последние семь раз набирала чайник из лужи.

Багров, оценивший такое проявление заботы, рассмеялся, и Ирка тоже расхохоталась и захлопала крышку ноутбука. Пупсоидный капризон ушел из нее без остатка. Ей вдруг захотелось всех любить и всему радоваться. Целовать деревья, траву, желтые листья, вставая на цыпочки, пытаться обнять солнце. Она даже попробовала поцеловать звенящего в воздухе комара, но комар улетел, не оценив нежности.

— Со стороны это выглядело несколько двусмысленно! — сказал Багров.

Ирка бросила в него горстью мокрых листьев и побежала между деревьями. Матвей помчался за ней. Они неслись через заросли, перемахивали через оградки и скамейки, проламывались через кустарник и вновь выскакивали на аллеи. Правильные бегуны в пружинящих кроссовках и новеньких костюмах оглядывались на них с укором как на бегунов неправильных и бессистемных. Хотя «оглядывались» — громко сказано. Чтобы оглянуться, надо было как минимум их обогнать. Это же не удавалось никому. Даже велосипедисты отставали, поневоле сдерживаемые скучным асфальтом.

Внезапно Багров остановился и схватился за лицо. Ирка подбежала к нему. На щеке у Матвея вспухла розовая полоса, точно от удара хлыстом.

Она проходила и через глаз, но глаз был цел.

— Что такое?

— Ветка хлестнула! Я успел зажмуриться!

— Больно?

— Сейчас умру, — пошутил Матвей, но Ирка заметила, что веселость из него ушла. Он повернулся и медленно пошел куда-то. Ирка догнала его:

— Что случилось?

— Эта ветка. Напомнила мне об одном случае, — Матвей шел медленно и, зачерпывая ногами листья, тащил их за собой. Шуршащий звук нравится ему, отвлекал.

— У Мировуда?

— Нет. Тогда я еще не был его учеником. Может, отчасти поэтому я им и стал.

Матвей говорил ровным голосом, лишенным эмоций. Глядел перед собой. Губы кривились.

— Один семилетний мальчик стремился понравиться братьям Орловичам, детям гостившего у них дальнего родственника. Эти Орловичи были взрослее, одному десять, другому двенадцать, и абсолютно не обращали на него внимания.

— Этот мальчик ты?

— Просто «один мальчик». Образ собирательный. Из всякого мусора, — сказал Багров сухо. — И вот, чтобы доказать Орловичам, что он взрослый, он стал унижать другого мальчика, своего ровесника. Этот другой был сыном прежнего управляющего. Управляющий спился, его заменили, но он продолжал жить во флигеле. В обычное время мальчики дружили, но, когда приехали Орловичи, он, разумеется, моментально его предал.

— Почему «разумеется»? — жадно спросила Ирка.

Багров не ответил. Ему важно было договорить.

— Пачкал одежду, дразнил, толкал, выкручивал уши и держал их так, пока не доводил до слез. А тот, второй, робкий, болезненный, никогда не сопротивлялся и все терпел… Он даже почти не плакал, а только смотрел как-то удивленно, точно пытался что-то понять. Он его долго так терзал, но абсолютно без толку! Орловичи все равно не обращали на него никакого внимания. Хотя на то, как обижает, смотрели с интересом. Даже подсказывали всякие интересные варианты мучений — табака в глаза накрошить, заставить съесть перец…

Голос Багрова дал трещину и внезапно стал звучать очень высоко:

— Однажды, когда они гуляли вчетвером, улизнув от гувернера, тот вздорный мальчик отчего-то вспылил и хлестнул одного из Орловичей веткой по лицу. Больно хлестнул.

— Вот она, ветка! — сказала Ирка.

— Именно. Орловичу это показалось обидным. Оба брата (а они, сволочи, всегда были заодно!) набросились на него с криком, что надо его высечь. Повалили, задрали куртку, нарвали крапивы. Он кусался и царапался, кричал что-то, но они были сильнее. Тогда мальчик заплакал от унижения и вдруг услышал: «Не трогайте его!» Это просил тот, другой, сын управляющего. Он хватал Орловичей за руки, пытался оттащить, но, конечно, не мог. «Тебе-то что, Гриша? Он тебя бил, ты вот и радуйся!» — «Не трогайте его!» — «Уйди, а то сам получишь!» — «Секите! Только его не трогайте!»

— И что? Высекли они его? — спросила Ирка, волнуясь вместе с голосом Багрова.

— Высекли, — сказал Матвей жестко. — Их заинтересовал такой вариант. Видимо, они втайне боялись неприятностей, потому что их родитель был весьма крут, а сын пьянчужки-управляющего и сын хозяина дома — все-таки разные вещи. А того, первого, Орловичи отпустили. Он мог бы убежать, кинуть в них камнем, ударить палкой, но он стоял, смотрел, как секут Гришу, и не вмешивался. Но внутри у него что-то обрушилось. Он потом с неделю болел, даже бредил. Но в тот день он понял, что такое торжество духа. И еще он понял про себя, что он трус.

— А что стало с этим Гришей?

— Да ничего с ним не стало! — с раздражением ответил Багров. — Умер, кажется, от чахотки, ну уж точно не от порки, можешь поверить! Все уже умерли, кого я знал.

— Кроме меня, — сказала Ирка.

— Кроме тебя, — согласился Багров. — Но ты другое. Ты вообще по другую сторону баррикад.

Ирка ободряюще коснулась его руки:

— Ты мне кое-что напомнил! Мне пора! Я скоро!

* * *

Лосиный остров — очень большой парк. Ирка долго и безрезультатно искала в нем валькирий, но потом ей повезло. Совсем близко она заметила Антигона, который волок через просеку сухое дерево. Нос у Антигона целеустремленно мерцал.

— Ау, гараж! Здесь нельзя разводить костры! — радостно крикнула Ирка.

— Костры нельзя — пожары можно, — проворчал Антигон и стеснительно попросил: — Пните меня, бывшая хозяйка!

Ирка пнула. Она очень старалась, даже немного разбежалась. От пинка кикимор отлетел на пол метра и ударился о дерево. Ирка даже испугалась, не убила ли его. Но — нет. Ему понравилось.

— Благодарю, — растроганно сказал Антигон. — Как в старые добрые времена! А то новая хозяйка совсем-совсем хороший человек! «Не принесешь ли ты, Антигончик, если тебе не сложно, бутерброд? Ну, если удобно просить тебя об этом!» Да разве со мной так разговаривают?

— Действительно, безобразие, — согласилась Ирка — Я с ней побеседую.

— Пусть с ней лучше Багров побеседует! — хмыкнул Антигон.

— Почему?

Кикимор уклончиво шмыгнул носом. Ирке показалось, что он чем-то смущен.

— Да так… Она его больше послушает, — буркнул он.

Ирка ничего не поняла:

— Покажешь мне, где валькирии?

— Тренируются. Там укромная поляна. Совсем-совсем скверная, гадкая поляна, устраивающая их во всех отношениях. Без меня вы бы их не нашли! — самодовольно сказал Антигон.

На радостях Ирка пнула кикимора еще один разик, чем крайне растрогала впечатлительного старика.

— Больше не надо, ужасная хозяйка! А то я разрыдаюсь! А то: «здрасте», «пожалуйста», «будьте любезны». Да чтоб их черти так пытали! — сказал Антигон и повел Ирку к валькириям.

Поляна была не просто укромной. Она была идеальной. С одной стороны бетонный забор выходил на пустырь, где проживала свора бездомных собак, с другой — облупленный жестяной щит отпугивал всех любопытных, как бы между прочим сообщая, что укус энцефалитного клеща смертельно опасен. Впечатлительные мамы с колясками решали, что клещи кусаются именно на этой поляне, а близость собак только укрепляла их в этом мнении.

Когда Ирка появилась на поляне, у валькирий был перерыв. Некоторые еще стояли со щитами и копьями, другие уже передали их оруженосцам. Фулона и Радулга опять разглядывали схемы построений и о чем-то спорили. Бэтла кормила бездомных собак колбасой. Собаки, имевшие отрицательный опыт общения с людьми, подходить боялись, и колбасу им приходилось бросать.

Валькирия Даша сидела на земле и улыбалась виноватой улыбкой человека, с которым опять что-то случилось. Гелата заставила ее снять кроссовку и ватными палочками обрабатывала ранку у большого пальца.

— Никогда не срывай мозоли! Слышишь: никогда!

— Я хотела как лучше, — оправдываясь, сказала Даша.

— В следующий раз хоти как хуже. И будет в самый раз, — посоветовала Гелата.

Ламина доставала Ильгу, рассказывая ее оруженосцу, какой он привлекательный. Оруженосец притворялся, что не слышит, но уши у него были багровые. Ильга долго крепилась, а потом схватила Ламину за рукав и оттащила ее в сторону для решительного объяснения.

— Да не нужен мне твой ДДДР! Успокойся и отпусти мою руку! Синяки же будут! — морщась, сказала Ламина.

— Кто?

— Аббревиатура. Д урачок, д опущенный д о р азмножения. В каждую эпоху — дэдэдээры свои. Сейчас это клерк в белоснежной рубашке, с дряблым животом и вежливой улыбкой.

— Мой оруженосец не такой!

— Да все они такие! — сказала Ламина, зевая. — Бывают, конечно, варианты. Например, улыбка может быть невежливая или рубашка в полоску. И живот факультативен. Но обязательно будет куча хвастовства и пустой болтовни и обязательно — противный запах одеколона. Уж лучше б они его пили, этот одеколон, право, было бы лучше!

— Ты очень циничная!

— Какая есть. Разрешаю любоваться!

Ильга все никак не могла успокоиться. Ее трясло от негодования.

— И как лунное копье тебя выбрало? — выпалила она.

Она ожидала, что Ламина вспылит, мечтала об этом, но та отнеслась к вопросу неожиданно серьезно.

— Как — я понимаю. Я не понимаю — за что? Все произошло поздно ночью, и, думаю, все остальные, более достойные, уже дрыхли. А я-то полуночница! И вообще, скоро мы все погибнем и тема будет закрыта. Надеюсь, хоть умереть в бою я смогу как настоящая валькирия! — тихо сказала она.

Ирка пробиралась по поляне, напряженно улыбалась и старалась ни на кого не смотреть, чтобы не пришлось ни с кем здороваться. Она сомневалась, что кто-то ей обрадуется, и заранее готовила себя к плохому приему. Внезапно она увидела на бревне Брунгильду. Та колола бицепсом грецкие орехи. Вкладывала орех, сгибала руку, напрягала бицепс и — крак! В какой-то момент на Брунгильду с дерева свалился безобидный жук-пожарник. Взвизгнув от испуга, она вскочила и, стряхнула жука, швырнула в него огромным камнем, который не подняли бы и шестеро взрослых мужчин. Метнув камень, сантиметров на десять ушедший в землю, Брунгильда вспомнила, что ей нельзя поднимать больше двух килограммов, и, вытащив телефон, спешно стала искать я Интернете, что теперь с ней будет и к какому доктору ей следует обратиться.

— К ухо-горло-носу! А лучше приведи его сюда! — сказала Ламина.

— Почему?

— Потому что от твоего визга я оглохла! Как ты его подняла? Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет?

— Про избы не знаю, а коня остановить несложно! — печально сказала Брунгильда. — Однажды на съемках на меня понесся жеребец. Я немного отодвинулась, схватила его за шею и пригнула к земле. Потом этот конь меня долго боялся. И я его боялась. Мы оба боялись друг друга.

Глядя мимо Брунгильды, Ирка пробормотала что-то вроде «првкты!» (расшифровка: «Привет! Как ты!»). Вроде как здоровалась, но вроде как и нет. Кому как захочется услышать. Брунгильда мельком взглянула на нее и отвернулась. Ирка ощутила, что несостоявшаяся валькирия каменного копья уже все знает.

Ирка подошла к Фулоне. Свою рунку она тащила с собой, и так как была очень смущена, то рунка казалась ей чем-то вроде лопаты на плече у пришедшей на субботник пианистки.

— Я пришла, чтобы жить и умереть с вами! — сказала Ирка.

На шее у Фулоны висел дешевый пластиковый свисток на желтом шнурке, и Ирка, чтобы было не так страшно, обращалась к этому свистку. Фраза была красивая, но Ирка, волнуясь, произнесла ее недостаточно внятно. Фулона спорила с Радулгой и не расслышала.

— А… чего ты пришла? — рассеянно переспросила она.

Оказалось, что Радулга тоже этого не знает и ответить не может.

— Жить с нами хочет! — подсказала Ильга, обожающая ссорить по пустякам.

— Нет, милая моя, это невозможно! У нас не общежитие! Каждый живет у себя дома! — строго сказала Фулона.

— …и умереть! — повторила Ирка, ощущая, как это слово выцветает у нее на языке, лишается силы и смысла.

— Вот это уже свежая мысль! В ней определенно есть какая-то изюминка! — одобрила Радулга.

Ирка закрыла глаза. Не просто закрыла. Зажмурилась до боли.

— Я пришла, чтобы сражаться вместе с вами! Моя рунка тяжелое копье. Я смогу прорубить для вас окно в щитах мрака и сделаю это. А дальше будь как будет! — сказала она громко и отчетливо, как шары, выкатывая слова.

Ирка стояла с закрытыми глазами и ждала. Они не отвечали ни «да», ни «нет». Слышно было, как за бетонным забором грызутся бездомные собаки. Так ничего и не дождавшись, Ирка открыла глаза. Фулона и Радулга смотрели на нее. Кругленькая Бэтла пыталась выглянуть между ними.

— Я вообще-то думала, что рунка — это протазан! — с вызовом заявила Радулга. Она явно хотела ссоры.

— Довольно! Перестань! — тихо сказала Фулона, вроде как и не угрожающе, но грозная Радулга вдруг сдулась и уступила. Фулона протянула руку и пальцем коснулась отполированного древка рунки.

— Значит, хочешь поработать дровосеком? Я не помню случая, чтобы Трехкопейная дева выживала в серьезном бою! — сказала она.

— Я все равно не смогу жить, если вас убьют, — просто ответила Ирка.

Валькирия золотого копья пристально взглянула на нее. Ирка ощутила, что для нее важны не слова, а что-то другое, лежащее за ними. И именно в это другое Фулона и всматривалась, Ирка выпрямилась, изо всех сил пытаясь собраться, но все равно ощущая себя очень жалкой.

— Хорошо, будешь сражаться. Становись в строй! Девочки, отдых закончен! — пробурчала Фулона и коротко свистнула в свисток.

Вскоре совсем стемнело, потом пошел дождь, но Фулона не прекратила тренировку. Брунгильда билась вместе со всеми, правда чуть в стороне и копьем не магическим, а обычным. Но по весу оно вполне соответствовало каменному копью. Брунгильда тренировалась вполне в духе своей двойственности. То, разгораясь отвагой, она отчаянно расщепляла молодые сосны, то начинала ныть, что засадила под ноготь занозу. А ведь заноза — это гангрена! Так или не так?

Ирка боялась спросить, зачем тренируют Брунгильду. Ей уже ясно было, что с Черной Дюжиной она сражаться не сможет. Нет ни копья, ни опыта, ни времени, чтобы его приобрести. Однако в какой-то момент тренировки, когда на залитое дождем лицо Брунгильды упал лунный свет, Ирке стало ясно, что она дерется просто потому, что дерется, во имя своего существования. Так и в последние часы жизни нашего мира где-то будут рождаться дети просто во имя того, что должны рождаться. И к Лигулу всякую рефлексию!

Ирка билась в первом ряду, в центре построения валькирий. Она прокручивала рунку, рассекала, делала выпады. Ладони скользили по разбухшему от дождя древку. Ирка не замечала, что она промокла до нитки. Один из запасных щитов в руках у изображавшего врага манекена она рассекла надвое.

— Неплохо, — одобрила Фулона во время краткой паузы.

Она стояла, опираясь на золотое копье, наконечник которого полыхал во тьме. Какие-то мотыльки, невесть откуда взявшиеся, слетались на него, как на огонь свечи, врезались, отскакивали, но — чудо — наконечник не обжигал их.

— А что плохо? — осторожно спросила Ирка.

— Медленно перемещаешься. Ты исходишь из того, что бойцы Черной Дюжины будут подходить к тебе по одному, замирать сусликами и любоваться, как ты прорубаешь их щиты.

— А вот и нет! Не жду я этого! — обиделась Ирка.

— А похоже, что ждешь! Все эти выпады, прокруты и прочая гимнастика — это для фотосессии. Даже боксеры, если бы сражались не на ринге, а насмерть, забыли бы о своих прямых левой. Дрались бы лопатой, табуретом, какой-нибудь доской. Перегрызали бы горло! Старались бы сунуть своего противника лицом в лужу и утопить его.

Ирка заметила, что валькирия Даша поникла и ссутулилась от таких слов. Для нее они прозвучали слишком грубо. В глубине души Даша еще оставалась нежной девушкой в соломенной шляпке, украшенной васильками.

— Весело, — выдавила Ирка. — Так как же мне тогда сражаться?

— Ты должна сразу броситься на стражей мрака, опередив наши копья хоть на секунду. Проломить, прогрызть, пробить маленькую брешь в их щитах. Даже не стараться кого-то ранить, это уж как придется.

— И все? — сказала Ирка.

— Все, — подтвердила Фулона, и Ирка содрогнулась, постигнув дополнительный смысл этого «все».

Около часа ночи старшая валькирия вновь свистнула в свиток, обрывая тренировку.

— На сегодня все! Завтра с утра на «Черкизовской»! Едем тренироваться за город! Быть всем! — приказала она.

— А кто не может? У кого работа? — поинтересовалась Хала.

— Тот отпрашивается!

— Все это очень мило, конечно. А если начальство не отпустит?

— Распахиваешь окно, берешь директора за ногу и, держа его головой вниз, говоришь таким же медовым голоском: «Ну что, кто кого отпускает?» — отрезала Фулона.

Хола фыркнула и, почесав лоб наконечником копья, пробурчала, что с чужим начальством все смелые, пока своим не обзаведутся.

Дождь только-только прекратился, а Бэтла уже ела, подгоняя армию в тысячу калорий на возмещение пятисот истраченных.

— А что, если Мефодия пригласить? — Бэтла махнула колбасой, как мечом. — Пусть нас потренирует! Что за радость манекены дырявить? Они сдачи не дают!

— Зачем Мефодия? Он страж мрака! — ревниво отозвалась Радулга.

— Вот и хорошо. Проще будет понять, как бьется Черная Дюжина, — сказала Гелата.

— Мефодий не страж мрака! Он только сражается, как страж мрака! — вступилась Ирка.

— Да-да-да! А я не дура! Я только выгляжу как дура! — хмыкнула Хола и победно огляделась, ожидая одобрения своей шутки. Но не дождалась. Напротив, Ламина очень внимательно на нее посмотрела, и Хола прикусила язычок, поняв, какую дубину только что на себя обрушила.

— Может, еще Шилова позовем? — поинтересовалась Гелата.

— Шилова — нет. Ни в коем случае! — запротестовала Ирка. — Шилов не умеет сражаться в тренировочном режиме. То есть он будет, конечно, пытаться, но после первого же пропущенного удара его сорвет с катушек…

— Угу! — сказала Бэтла. — Представляю, как будет злорадствовать Веня Вий! «Тренировки валькирий с Викторам Шиповым закончились небольшой потасовкой. Три валькирии зарублены, Виктор Шилов поднят па копья. Лигул выражает валькириям свое восхищение в связи с резко повысившимся уровнем их мастерства!»

— Так ты слушаешь по ночам Веню Вия? Вот кто, значит, утащил у меня зудильник! — воскликнула Гелата. Бэтла смущенно втянула голову в плечи.

Из парка они возвращались все вместе, включая Ирку, Брунгильду и одиночку Дашу. Валькирии несли копья, их оруженосцы — щиты и манекены, пробитые во многих местах дротами. Ирке было радостно и легко. Пожалуй, впервые за многие месяцы она вновь ощущала себя частью валькирий.

Всем было хорошо, как бывает после больших физических нагрузок, когда тело предчувствует радость отдыха.

Уже на выходе из «Лосинки» к ним подошел патруль. Трое молодых полицейских держались напряженно. Толпа с копьями и щитами внушала им опасения.

— Ваши документики! — потребовал тот, что был постарше званием, и зачем-то предупредил:

— У меня резиновая дубинка!

— Ух ты! Везет тебе! Не то что у меня! — сказал оруженосец Ильги, который, кроме манекена и щита, тащил с собой боевой топор и меч с извилистым клинком.

— И пистолет! — кладя руку на кобуру, сказал полицейский.

— А у меня два пистолета! Один Стечкина, другой «кольт Вайт Игл»! — влез Алик и кинулся их показывать.

— А у меня вот нету ничего. Только бейсбольная бита и обрез карабина, — с грустью сообщил оруженосец Хаары.

Заметив, что полицейские всерьез занервничали, усталая Фулона протолкалась вперед и, поинтересовавшись, кто старший, молча распахнула у него перед глазами красное, в пухлой обложке удостоверение.

Полицейский посветил фонариком, сверяя, всмотрелся в фотографию и застыл, точно кот, который, спрыгнув с дерева на мышь, осознал, что вцепился в нос медведю.

— Это вы? — спросил он, судорожно вдыхая.

— Это я! Я вас слушаю, лейтенант! — произнесла Фулона канцелярским голосом.

Именно этот голос, тусклый и деловитый, не пытающийся ни в чем убедить, стал последней каплей. Полицейский вытянулся и отдал Фулоне честь. Они уходили, а он все стоял навытяжку, и в его разинутый рот капал дождь.

— Что там написано-то? — не выдержала Ирка, когда они уже шли по городу.

— Где?

— Ну в том, что ты показала!

— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи! Понятия я не имею, чего там написано! — зевая, ответила Фулона. Ей хотелось спать.

— Ну как же? А лейтенант этот? Это же твоя красная книжечка!

— Это не просто красная книжечка. Это мистическая красная книжечка! Каждый видит в ней то, чего втайне боится больше всего.

— А можно я загляну? Я. кажется, никого не боюсь, — неожиданно для себя попросила Ирка.

Фулона недоверчиво хмыкнула:

— Ты уверена?

— Да!

— Ну, дело хозяйское! Имей в виду: я тебя не принуждала! — валькирия золотого копья подошла к фонарю, где было больше света, и распахнула книжечку.

Ирка заглянула, придерживая ее за запястье. Поначалу фотография расплывалась, но потом обрела четкость. Из книжечки на Ирку смотрело маленькое личико, курносое и скуластое. На первый взгляд оно было не страшным, но истинный ужас не в том, что явно, но в том, что сокрыто.

Мамзелькина Аида Плаховна

Старший менагер некроотдела.

Date: 2015-07-24; view: 276; Нарушение авторских прав