Глава 6 Милый герой с жуткой тенью

Кто переносит печальное, тот сподобится и радостного, и кто претерпевает неприятное, тот не лишен будет части и в приятном.

Преподобный Нил Синайский

Улита проснулась от собственного крика. Она была мокрой от пота, сердце колотилось. Улита схватилась рукой за лицо и поняла, что рука цела. Ощупала волосы, нос, губы. Села на кровати и включила свет. Рука дважды срывалась с выключателя: Улиту трясло. Рядом в пластиковом кювезе спокойно посапывал ее малыш. Все же Улита наклонилась и, почти касаясь ребенка лицом, долго слушала его дыхание. На ножке у малыша был синий роддомовский браслет со сведениями о росте, весе, дате рождения и имени матери. Улита смотрела на браслет и понимала, что буквы не складываются в слова. Потом сгребла со столика бутылку с теплой минералкой и стала жадно пить. Оставшуюся воду она вылила себе на голову. В палату — а это был маленький бокс на двоих, на мать и ребенка — заглянула остроносенькая медсестра. Вид мокрой Улиты с бутылкой в руках ее напугал:

— Мамочка, у вас все в порядке?

— Это у вас не все в порядке! — хмуро отозвалась Улита, и у медсестры на посту вдруг зазвонил телефон. Медсестра кинулась к нему, сорвала трубку и долго пугливо повторяла «алло!». Трубка молчала, но при этом была полна жизни. В ней ухали совы, скрипели зубами скелеты и где-то очень далеко хрипло хохотал лесник, которого насмерть защекотывали русалки.

Улита вытащила малыша и, прижав его к груди, стала раскачиваться вместе с ним.

— Ты здесь, Люля! Ты со мной! — повторяла она.

Улита называла его «Люля», хотя полное имя мальчика было Люминисценций. Имя придумал Эссиорх и даже выправил на него особый свиток, который можно было прочитать, только посмотрев на его отражение в проточной воде.

— Люминисценций Эссиорхович! Блеск! Сам придумал или кто помогал? — брякнула Улита, огорчив этим счастливого папу.

Хлипкая кровать скрипела и стонала. В окно роддома круглыми фонарями глядела ночь. В сознании бывшей секретарши мрака еще клубились обрывки страшного сна. Младенец от тряски проснулся и недовольно запищал.

— Люля! Ты мужчина! Будешь голосить — отберу меч! — пригрозила Улита.

Про меч она не шутила. Едва их перевели в палату, Улита затолкала на дно контейнера гладиус, который ей приходилось прятать от врачей. Младенец пока сражался мало, но уже дважды заложил маму; ручкой стаскивая с меча пеленку во время медицинских обходов. Один молодой доктор вздумал вступиться за Улиту:

— Успокойтесь, коллеги! Ну меч и меч! Сувенир!

— Конечно, сувенир! В Древнем Риме настоящих не держали! Еще порежется какой-нибудь гладиатор, а римлянам отвечать! — сразу согласилась Улита.

Люля продолжал пищать. Звуки он издавал под стать своему имени: «Ля-ля-ля!»

— Тихо, Люля! Команды на панику не было! — Успокаивая ребенка. Улита поднесла его к груди.

В дверь опять заглянула остроносенькая медсестра:

— Мамочка, хватит его кормить! Он у вас и так толстый!

— Вас к телефону! — терпеливо сказала Улита, и медсестра, вздрогнув, оглянулась на свой оставленный стол, над которым висел плакат:

«ХОТЬ КРИЧИТЕ НА ДЕТЕЙ, ХОТЬ БЕЙТЕ —

ВСЕ РАВНО ОНИ БУДУТ ТАКИМИ ЖЕ, КАК ВЫ.

ПОЭТОМУ МЕНЯЙТЕСЬ САМИ!»

Больше Улиту не тревожили. Ребенок успокоился и уснул. Улита вернула его в кроватку. Ей было страшно, несмотря на то что про сны она знала все. Сны разносят суккубы. В теплое время года срок годности сна — шесть-девять часов, зимой — чуть дольше. Если не успеешь разнести сны за ночь, утром их сдают по описи в резиденцию Пуфса, где их хранят в особом холодильнике. Суккубы, разумеется, опасаются сознаться, что у них остались сны. Это как минимум означает, что ночью они отлынивали от работы. По этой причине суккубы предпочитают засунуть неизрасходованные сны куда-нибудь под мост или в подвал, рядом с которым потом так пахнет, словно в нем кто-то умер.

Улите приснился человек без лица, который пришел с тряпкой и вытер ее ребенка, как мел с доски. Раз — и его не стало. Потом точно так же он вытер и саму Улиту. Сделано это было очень деловито, без гримас и угроз, которых Улита, привыкнув к браваде мрака, все равно не испугалась бы. Именно поэтому бывшая ведьма, проснувшись, проверяла, целы ли ее руки, лицо, волосы, а потом долго слушала дыхание ребенка.

— Я спокойна! Это все фокусы! Они мне ничего не сделают! — сказала себе Улита.

Она потянулась к выключателю, погасила свет, и сразу, точно этого мгновения давно дожидались, кто-то постучал в стекло. Улите было известно, что ее окно на четвертом этаже и никаких лестниц нет, но такие вещи ее давно не смущали. На всякий случай материализовав шпагу, она подошла к окну и распахнула его.

И тут же в комнату небрежно вшагнул юный страж мрака в двухцветном комбинезоне, похожем на наряд шута. Он был плечист и смугл, нос его отзывался чем-то львиным.

— Прошу прощения! Я не обознался, это роддом? О, какой милый малыш! Что может быть лучше детей, особенно если без хлеба?

Страж мрака шагнул было к кроватке, но тотчас шпага Улиты, прыгнув, как змея, уперлась ему в горло:

— Еще один шаг — и я тебя прикончу!

Это было даже не предупреждение. Бывшей ведьме хотелось, чтобы он сделал этот шажок. И гость его сделал. Только перед этим быстро коснулся шпаги пальцем:

— Запросто! Только возьми веник другой стороной. Этой можно только испачкать!

Улита, почти сделавшая выпад, убедилась, что в руках у нее не просто веник, а какой-то облезлый прадедушка всех нормальных веников. К ручке этого прадедушки скотчем была примотана бумажка:

«Хозблок № 1. С этажа не выносить!»

Улита была в таком состоянии, что готова была колотить гостя даже и веником, но он проявил внезапную уступчивость. Примирительно улыбнувшись взбешенной ведьме, он обогнул кроватку вдоль стены и оказался у раковины, на кран которой Улита ночью вешала тряпку, чтобы ей не мешал звук капель.

Страж мрака убрал тряпку, открыл кран и напился.

— Какая прекрасная вода после Тартара! Ни урана, ни ртути. Ну хлор, ну немного свинца! — похвалил он, вытирая губы. — Кстати, меня зовут Джаф!

Тут Улита едва не прыгнула на него, пытаясь выцарапать глаза, потому что вспомнила имя стража, которое называл Гаулялий.

— Джа-а-а-аф!!! Так это тебе поручили выцыганить эйдос у моего ребенка?

Львиноносый вскочил, вспыхнув от негодования. Скулы его зарделись, кудри растрепались.

— Мне?! Эйдос?! Да как ты могла такое подумать?! Ну да, поручили!

Он признал это так просто и с таким резким переходом, что изумленная Улита застыла, как окаменевшая Горгона. Не дразня ее больше, Джаф показал пустые руки:

— Успокойся! Вот! У меня нет оружия!

— Я так и поняла, — пробормотала Улита.

Она вдруг почувствовала, что Джаф не один. В шкафу определенно кто-то прятался. Причем еще и возился, всеми силами стремясь обратить на себя внимание. Джаф тоже это услышал. Он рывком открыл дверцу, и из шкафа с милой улыбкой на лице вывалился Тухломон.

— Ах да! Мой новый паж! — вспомнил Джаф. — Таскается со мной, как за валькириями эти… как их… носильщики щитов! И, главное, непонятно — какая ему в этом выгода?

Тухломон укоризненно прижал ладони к груди и замотал головой, показывая, что не все в мире определяется выгодой. Бывают и чистые движения незапятнанной души.

— Пусть он уйдет! Или я от него пятна не оставлю! Он меня знает! — предупредила Улита.

— Испарись! — велел Джаф Тухломону.

Комиссионер развинченной походкой зашаркал в угол и сел там, сунув большой палец в рот.

— Подслушивает, — сказала Улита.

— Уши! — приказал Джаф.

Тухломон вытащил руку изо рта и указательными пальцами зажал уши. При этом пальцы его скрылись в голове так глубоко, что вполне могли соприкоснуться внутри.

— Он все равно подслушивает!

— Проверим!

Задрав колено, Джаф пошарил у себя в носке, извлек большое яблоко и нелепый пистолетик системы «Апаш» — гибрид стилета, револьвера и кастета. Откусив от яблока, Джаф аккуратно водрузил его Тухломону на голову, после чего отошел па шаг, прицелился и бабахнул из револьвера. Комиссионер не шелохнулся, хотя яблоко забрызгало ему всю голову.

— И правда не подслушивает! — сказал Джаф.

— Конечно, правда! Что я, вру, что ли? — кривляясь, подтвердил Тухломон.

— Прогони его! — потребовала Улита.

— Ты слышал, липкий? Желание дамы — закон! Иди посчитай листья! — негромко сказал Джаф.

Его голос прозвучал почти просительно, но Тухломон потому и жил так долго, что умел определять, когда можно дурачиться, а когда нет. Он пулей сорвался с места и, перекидывая костяшки на невесть откуда взявшихся счетах, прямо через стену выскочил вон. Слышно было, как внизу что-то шлепнулось и зашуршало по листьям. Улита подошла к окну. По больничному парку у старой котельной ходил сутулый человечек и щелкал счетами. Джаф стоял за спиной Улиты, касаясь подбородком ее плеча.

— Он назойливый, но забавный, — сказал он.

— Спасибо. Я имела счастье долго забавляться его обществом, — сухо ответила ведьма, не отказывая себе в удовольствии уколоть стража мрака неприятным для него словом.

Улите было не по себе. Мысли путались. В присутствии Джафа она ощущала себя жертвой. И еще хуже было оттого, что Джаф ей даже немного нравился. Весь мрак в душе Улиты тянулся к Джафу, свет же отстранял его.

Красивый до смазливости, ухоженный как суккуб, Джаф мало походил на тартарианца. У него не было ни бледной кожи, ни красных глаз, ни воспаленных век, ни рыжих опаленных ресниц — ничего, что выдавало бы знакомство с Нижним или Средним Тартаром. Еще больше настораживали Улиту его вкрадчивые движения. Молодой страж находился в удивительной дружбе со всеми предметами в палате. Даже валявшиеся на полу маникюрные ножницы его опускавшаяся ступня в последний момент обогнула, хотя — Улита готова была поклясться — он даже не взглянул вниз.

Проверяя его реакцию. Улита взглядом столкнула с подоконника чашку. Джаф, смотревший в другую сторону, мгновенно протянул руку и подхватил ее в подставленную ладонь Потом опомнился, уронил чашку, и она разбилась.

— Это я уронила. Я такая неуклюжая! — сказала Улита.

— А я не поймал! — удрученно ответил Джаф, и оба опечалились, сближенные своей неловкостью.

— Теперь о деле! Ты знаешь, что Эссиорха отзывают? — внезапно спросил молодой страж.

— Что?! Он мне ничего не говорил! — задыхаясь, Улита сделала к нему шаг. Ей было еще не больно. Боль приходит потом.

— Ну конечно. Поставь себя на место бедняжки! Жена в роддоме, а он ей: «Извини, милая! Мне было хорошо с тобой, но я ухожу к свету. Мы становимся пошлыми обывателями, а мне этого никак нельзя.

Еще немного — и я вынужден буду устроиться на работу, а ты за моей спиной будешь писать эсэмэски моему начальству, что я мало получаю».

— Ложь! — крикнула Улита так громко, что ребенок проснулся и запищал. — Я не буду писать никаких эсэмэсок!

— Конечно, нет. Ты превратишь начальство в сусликов. Но, увы, этому не бывать! Эссиорху уже нашли должность к Прозрачных Сферах. Перевешивать радуги, изливать дожди в пустынях. Интересные, творческие занятия! Никакого отдела продаж и «Сделайте, пожалуйста, три копии договора, где не будет вот этой намекающей запятой после фамилии директора!»

И Джаф так по-старушечьи поджал губки, что Улита обязательно улыбнулась бы, останься у нее хотя бы чайная ложка юмора. Но юмор почему-то такая факультативная вещь, что во все самые важные моменты жизни человеку совсем не смешно.

— Эссиорх никуда не уйдет! Он ослушается света!

Джаф картинно округлил глаза:

— «Ослушается света!» Вдумайся, что ты говоришь! Тогда получится, что он послушал… кого?

Улите было не до философии. Только что все шло так хорошо и надежно: ребенок, кроватка, уверенность, что завтра Эссиорх за ней приедет, и, конечно, не на мотоцикле! Разумеется, они возьмут такси, а очень скоро надо будет подумать и о собственной машине, потому что нельзя же возить коляску на двухколесном страшилище, Да что теперь об этом грезить? Все обрушилось. Улита ненавидела и свет, и Эссиорха, и свои испепеленные мечты. Ей хотелось умереть, но сначала как-нибудь сильно всем досадить! Например, собрать всех своих друзей в одном месте, а потом спрыгнуть на них откуда-нибудь с вертолета.

— Это потому, что я растолстела, — сказала она, всхлипывая.

Джаф склонил голову набок. Понимающий такой, умный — просто глаз бы ему на вилку намотать.

— Ну немного. Конечно, будь ты чуть постройнее… Но нет-нет! Eго чувство, разумеется, выше всех измен! — сказал он — и этим перескоком от нападения к защите только усилил гнев Улиты против Эссиорха.

— Сволочь он! — Улита вытерла глаза детскими ползунками — А ты все врешь!

— Я не призываю мне верить! — замотал головой Джаф. — Ни в коем случае! Я страж мрака! Обманывать — моя работа. Завтра ты сама все у него спросишь!

Молодой страж ловко опустился на прыгнувший к нему стульчик, и в руках у него возникли четыре карточные дамы. Пиковая тихо дремала, опустив голову на заглохшую бензопилу. Бубновая окунала перо в чернильницу, что-то выписывая из книг. Трефовая делала стойку на руках. Червонная смотрела на Джафа влюбленными глазами.

— Мои малышки! Каждая из них — живая человеческая душа, которую я когда-либо выиграл! Им у меня хорошо! Лучше, чем было бы в Тартаре! И им это, разумеется, известно! Видишь, каждая стоит на площадке?

— Нарисованной! — уточнила Улита, взглянув на карты и действительно увидев на них площадки, намеченные парой прямых линий.

— Ну да! Двухмерное пространство. Но упасть с него, разумеется, можно только в Тартар, и потому моим малышкам иногда бывает страшно. Им-то, в отличие от нас, видна еще и ТА СТОРОНА! Ну ты понимаешь какая! Но меня они все равно обожают! Даже если бы я стал их прогонять — не ушли бы! — добавил Джаф полушепотом, точно по секрету.

— Тогда отпусти их. Пусть останутся у тебя добровольно, предложила Улита.

Бубновая дама с надеждой вскинула голову. Между ней и Улитой успел перекинуться мостик понимания н участия. Шаткий такой веревочный мостик.

— Ну нет уж! Выиграл так выиграл! Женщине проще терпеть деспотизм, чем неопределенность! — поспешно сказал Джаф.

Крайне недовольный предложением Улиты, он сдунул со лба волосы, и карты замелькали у него в руках с умопомрачительной скоростью. Порой казалось, что у Джафа одна карта, а порой, что их и вовсе нет.

— Честная сделка! Беспроигрышная лотерея! Пиковая дама — любовь Эссиорха! Червонная дама — красота и вечная привлекательность! Трефовая — стройность! И бубновая дама — твой эйдос и эйдос твоего сына!

Озвучив это, Джаф протянул руку к ребенку, пытаясь скользнуть ему в грудь сквозь кожу и ребра. Улита хотела ударить его по запястью, но не успела. Молодой страж сам отдернул руку, точно пальцы ею обдало раскаленным паром.

— Вот это да! Никогда в жизни не видел, чтобы детский эйдос так защищался! Успокойся, мамочка! Лучше бы другое что взяла! Ты же первая и пострадаешь, — отозвался Джаф, замечая гранатомет, возникший в руках у Улиты.

Поняв, что он прав, бывшая ведьма швырнула базуку на кровать.

— Мать не может распоряжаться эйдосом сына! — сказала она.

— Во, это правильно! Ну так, значит, есть повод на него сыграть! Чего ты теряешь?

Улита задохнулась. Она вспомнила слова Эссиорха: «Кто кого любит — тот тому и вверяется без остатка!» Ребенок был вверен ей именно так. Весь его мир заключался в ней одной. Если бы, прижав его к себе, она прыгнула в пропасть, в полете он бы не боялся, потому что был бы с ней.

— Я не толстая! — сказала Улита непонятно зачем и посмотрела на свою могучую ногу.

— Конечно, нет! — моментально признал Джаф. — Пытающиеся похудеть женщины очень забавны. Им кажется, что кто-то замечает три-четыре лишних килограмма! Зато все сразу замечают, когда человек комплексует, и начинают втайне потешаться!

— Эссиорх меня не бросит!

— Конечно, нет! Я бы умер за такую женщину! — сказал Джаф, сверкнув улыбкой. — Хотя что он понимает? Святоша! Ему только конфетки детям в универмаге раздавать!

Улита прищурилась.

— Покажи еще раз карты! — потребовала она.

Джаф с готовностью показал:

— У меня только один шанс из четырех! Справедливые двадцать пять процентов организатора! Конечно, ты не обязана мне доверять! Можешь защитить свой выбор магией или…

— Дай посмотреть! А это что тут карандашом? Ага! Руна предопределенного выбора!

— Где руна? — спохватился Джаф, торопливо стирая ластиком карандашную пометку. — После предыдущего клиента осталось! Такой жук попался, маг с Лысой горы, я просто обязан был принять меры! Вот, вот теперь все честно!

Улита продолжала с подозрением разглядывать карты. Червонная дама смотрела на Улиту с кислой декадой. Пиковая так давно и упорно притворялась спящей, что, возможно, действительно спала. Трефовая гибко, как кошка, выпрямилась и повернулась к Улите спиной.

— Она что, злится? — удивилась Улита.

— Немного! — виновато пожал плечами Джаф. — Ничего не могу поделать - ЖФ!

— Что еще за ЖФ?

— Женский фактор! Ведь если ты выиграешь стройность, то получаешь осиную талию трефовой дамы, а она получает твою! Сколько раз ты рисковала, имея всего один шанс из сотни? А тут три из четырех!

Улита бросила жадный взгляд на талию трефовой дамы.

— Я согласна! — выпалила она и потянулась к картам, но тут бубновая дама, которую Улита держала в руках, мотнула головой и быстро сделала короткий, почти неуловимый жест. Не находись бывшая секретарша Арея в таком напряжении, она бы его и не заметила.

Улита вскинула лицо, посмотрела в угол комнаты, увидела тень Джафа, случайно попавшею в свет раскачивающейся лампы, и в горле у нее перевернулся холодный ребристый камень. Улита многое пережила и мало чего боялась. Даже разбухшие вурдалаки с торчавшими из ушей дождевыми червями не испортили бы ей аппетит. Но тут было иное, страшное не прогнившей плотью, не звериной силой. Выжимка ужаса — то, что, добавляя мелкие детали, делает простую вещь невместимой воображением. Тень, которую увидела Улита, была настолько отвратительна, что не могла принадлежать белозубому милашке Джафу. И главное — тень, в отличие от Джафа, держала в руках не карты, а…

— Нет! Ни за что! — прохрипела Улита, хватая ребенка и прижимая его к себе так крепко, что его не отняла бы у нее никакая сила.

— Как «нет»? Ты же сказала «да»? — удивился Джаф.

Молодой страж медленно обернулся и увидел свою тень. Он заскрежетал зубами и, крикнув: «Ты согласилась! У мрака своих слов назад не берут!» — махнул рукой. Улиту осыпало стеклом лопнувшей лампы.

* * *

Когда ранним утром в комнату заглянула остроносая медсестра, Улита сидела на кровати, раскачиваясь и по-прежнему не выпуская младенца. На ее рассеченной стеклом скуле запятой запеклась высохшая кровь.

— Мамочка! Вы чего, мамуля? — ошеломленно спросила сестра, начиная с крика и голосом обретая человечность.

Улита подняла голову, с усилием пытаясь понять, чего от нес хотят.

— Мне надо уехать!

— Вас не выписали. В девять обход! Вот доктор посмотрит, и тогда… — тревожно косясь на лампу, заспешила медсестра.

— Машину! Я не хочу телепортироваться с ребенком! — коротко и страшно повторила Улита.

Синеватые губы раздвинулись, выпуская не помещавшиеся во рту глазные зубы. Пять минут спустя по пустым еще бульварам неслась белая «Шкода» с буквой «У» на заднем стекле и разбитой передней фарой. За рулем тряслась от страха медсестра, а сзади в наброшенном поверх ночнушки плаще сидела Улита и кормила ребенка.