Часть вторая. Эллсворт М. Тухи 35 page

Наибольшее значение она придавала урокам художественного воспитания, которые обозначались как «уроки детского творчества». Для этих целей была отведена специальная комната с видом на далёкую городскую перспективу. Дети получали материалы, и их поощряли к свободному творчеству под присмотром Кэтрин: она наблюдала за ними, как ангел во время родов.

Её необычайно воодушевило, когда Джекки, казалось бы, наименее способная из всех, внезапно создала законченный продукт художественного воображения. Джекки собрала в пригоршню обрывки фетра, прихватила баночку с клеем и уселась в углу комнаты. Там, в углу, из стены торчала под углом консоль с оштукатуренным и выкрашенным в зелёный цвет экраном – она осталась от экспериментов Рорка по формированию интерьера и предназначалась для рассеивания света при закате солнца. Подойдя к Джекки, Кэтрин увидела на зелёном экране узнаваемое подобие собаки с бурой шерстью, испещрённой голубыми пятнами, и с пятью ногами. Джекки выглядела очень довольной. «Теперь вы видите, видите? – повторяла Кэтрин своим сослуживицам. – Какое чудо и как трогательно! Никогда не знаешь, чего может достичь ребёнок, если его поощрять. И как много теряет юная душа, когда её побуждения к творчеству подавляются. Очень, очень важно не лишать их возможности самовыражения. Видели бы вы лицо Джекки!»

Статуя Доминик была продана. Никто не знал, кто её купил. Купил её Эллсворт Тухи.

Бюро Рорка сократилось до одной комнаты. После завершения строительства делового центра Корда он остался без работы. Депрессия пагубно сказалась на строительстве, заказов было мало, говорили, что с небоскрёбами покончено, архитекторы закрывали мастерские.

Время от времени возникали мелкие заказы, и тогда к ним устремлялись архитекторы, обнаруживая не больше достоинства, чем в очереди за хлебом. Среди них были люди вроде Ралстона Холкомба, которые никогда ничего не просили, а напротив, требовали, чтобы заказчик предъявил гарантии. Когда Рорк пытался получить заказ, ему отказывали, и в отказе сквозил подтекст – с этим не стоит церемониться. «Рорк? – спрашивали осторожные бизнесмены. – Тот, о котором кричали в газетах? Деньги нынче в цене, жаль выбрасывать их на судебные издержки».

Всё же ему доставались мелкие поручения: перестроить тут или там многоквартирный дом, где всей работы было переставить перегородки и поменять водоснабжение и отопление.

– Зачем ты берёшься за это, Говард? – сердито выговаривал ему Остин Хэллер. – И хватает у них наглости подряжать тебя на такие заказы. И это после того, как ты возвёл небоскрёб Корда, построил дом Энрайта.

– Я возьмусь за что угодно, – отвечал Рорк.

Выплаты по стоддардовскому делу перекрыли его гонорар за небоскрёб Корда. Но пока ещё его сбережений хватало. Он оплачивал комнату Мэллори и рассчитывался почти во всех случаях, когда они обедали вместе, а это бывало довольно часто.

Мэллори пытался протестовать.

– Перестань, Стив, – останавливал его Рорк. – Я это делаю не ради тебя. В такие времена могу я всё же позволить себе небольшие излишества? Я покупаю самое ценное, что можно купить за деньги, – твоё время. Я соперничаю с целой страной, разве это не роскошь? Они бы хотели заставить тебя делать надгробные плиты, а я нет, и мне нравится противодействовать им.

– А над чем бы ты хотел, чтобы я работал, Говард?

– Я хочу, чтобы ты работал, не спрашивая никого, чего бы ему хотелось.

Остин Хэллер услышал об этом от Мэллори и конфиденциально поговорил с Рорком.

– Если ты помогаешь ему, то почему ты против того, чтобы я помог тебе?

– Я не был бы против, если бы ты мог, – сказал Рорк. – Но ты не можешь. Ему нужно лишь время, и больше ничего. Он может работать без клиентов. А я не могу.

– Странно, Говард, видеть тебя в роли альтруиста.

– Оскорблять меня совсем не обязательно. Это не альтруизм. Вот что я тебе скажу: большинство людей говорят, что им больно видеть страдания других. А мне нет. И всё же одного я не могу понять. Большинство не пройдут мимо, увидев на дороге истекающего кровью человека, которого сбил водитель, трусливо скрывшийся с места происшествия. И вместе с тем большинство даже пальцем не пошевелят ради Стивена Мэллори. А разве им не известно, что если страдание можно измерить, то Стив Мэллори страдает много сильнее, чем целая рота, скошенная пулемётным огнём, когда не может исполнить те работы, которые хочет? Если кто‑то хочет утолить боль всего мира, то не с Мэллори ли следовало бы начать?.. Впрочем, я помогаю ему не по этой причине.

Рорк ещё не видел храм Стоддарда после перестройки. Одним ноябрьским вечером он отправился взглянуть на него. Он не знал, чему подчинил страх увидеть здание в новом виде: боли или чувству торжества.

Было поздно, и парк вокруг здания был безлюден. Сооружение погрузилось во мрак, лишь одно окно наверху во дворе было освещено. Рорк долго стоял и смотрел на здание.

Дверь под греческим портиком открылась, и появилась лёгкая фигура мужчины. Он быстро и уверенно сбежал по ступенькам. Потом остановился.

– Добрый вечер, мистер Рорк, – тихо сказал Эллсворт Тухи.

Рорк взглянул на него без удивления.

– Добрый вечер, – ответил он.

– Пожалуйста, не убегайте, – в голосе Тухи не было насмешки, тон был серьёзен.

– Не собирался.

– Я знал, что когда‑нибудь вы здесь появитесь, и мне хотелось оказаться здесь, когда это произойдёт. Я придумывал всякие предлоги, чтобы почаще бывать здесь, – в голосе не чувствовалось торжества, он звучал тускло и обыденно.

– И что же?

– Не стоит отказываться от разговора со мной. Видите ли, я понимаю то, что вы создаёте. А вот как я своё понимание употребляю, это другое дело.

– Употребляйте, как вам заблагорассудится. Это ваше право.

– Я понимаю ваше творчество лучше кого‑либо, за исключением разве что Доминик Франкон. А возможно, лучше, чем она. Это немало, не правда ли, мистер Рорк? Вокруг вас немного людей, которые могут утверждать подобное. Так что связь между нами более прочная, чем если бы я был вашим преданным, но слепым поклонником.

– Я знал, что вы понимаете.

– Тогда вы не будете возражать против разговора.

– О чём?

В потёмках могло показаться, что Тухи вздохнул. После паузы он показал на здание и спросил:

– Это вам понятно?

Рорк не ответил.

Тухи продолжал, не возвышая голоса:

– Как это выглядит для вас? Как бессмысленное нагромождение? Как случайный лесной завал? Как хаотическое творение неразумных сил? Но так ли это, мистер Рорк? Нет ли здесь метода и закономерности? Не открываются ли они вам, человеку, знающему язык архитектуры и смысл формы? Нет ли здесь цели?

– Не вижу смысла обсуждать это.

– Мистер Рорк, мы здесь одни. Почему вы не скажете, что вы думаете обо мне? В такой форме, в какой вам угодно. Никто нас не услышит.

– Но я о вас не думаю.

На лице Тухи было выражение внимания, он прислушивался к чему‑то простому, как судьба. Он долго молчал, и Рорк спросил:

– Что вы хотели мне сказать?

Тухи посмотрел на него, затем на голые деревья, обступившие их, на реку, бежавшую поодаль внизу, и на безмерный шатёр неба, поднимавшийся за рекой.

– Ничего, – ответил Тухи.

Он зашагал прочь, в тишине его шаги резко и ровно скрипели по гравию, как выстрелы клапанов паровой машины.

Рорк остался один на пустынной дорожке. Он смотрел на здание.