Записки

Оккупационные власти потребовали вывесить на двери каждого дома список жильцов: «М. Этьен Леблан, 62 года, м‑ль Мари‑Лора Леблан, 15 лет». Мари‑Лора изводит себя картинами длинных пиршественных столов: тарелки с ломтями свинины, с печеными яблоками, банановым фламбе, ананасами, украшенными взбитыми сливками.

Как‑то летом сорок третьего она под моросящим дождем доходит до булочной. Очередь стоит на улице. Когда Мари‑Лора наконец добирается до прилавка, мадам Рюэль берет ее за обе руки и очень тихо произносит: «Спроси, не согласится ли он прочесть и это». Затем протягивает батон. Под ним – сложенный лист бумаги. Мари‑Лора сует батон в рюкзак, а бумагу зажимает в кулаке. Отдает продовольственный талон, идет прямиком домой и запирает за собой дверь.

Этьен, шаркая, спускается в кухню.

– Что тут написано, дядя?

– Тут написано: «Мсье Дроге сообщает своей дочери в Сен‑Кулом, что идет на поправку».

– Она сказала, это важно.

– Что это значит?

Мари‑Лора снимает рюкзак, достает батон и отламывает горбушку. Говорит:

– Думаю, это значит, что мсье Дроге поправляется и хочет сообщить об этом своей дочери.

В следующие недели мадам Рюэль продолжает передавать записки. Новорожденный в Сен‑Венсане. Умирающая бабушка в Ла‑Маре. Мадам Гардиньер в Ла‑Рабинэ передает сыну, что простила его. Есть ли в этих сообщениях тайный смысл и не кроется ли в сообщении: «Мсье Файю скончался от сердечного приступа» – приказ: «Взорвите сортировочный узел в Ренне», Этьену неведомо. Главное, что люди слушают, что у обычных граждан есть приемники, что они ждут весточек от близких. Он не выходит из дому, не видит никого и тем не менее оказался в самом средоточии человеческого общения.

Этьен настраивает микрофон и читает числа, потом записки. Он передает на пяти разных частотах, добавляет, когда и на какой частоте будет следующая передача, в конце ставит музыку. В целом получается до шести минут.

Слишком долго. Почти наверняка слишком долго.

И однако за ним не приходят. Колокольчики не звенят. Немецкие солдаты не вламываются в дом, чтобы застрелить их с Мари‑Лорой.

Почти каждый вечер она просит Этьена почитать отцовские письма, хотя давно выучила их наизусть. Сегодня он сидит на краешке ее кровати.

Сегодня я видел дуб, который притворялся каштаном.

Я знаю, что ты поступишь правильно.

Если захочешь понять, поищи внутри дома Этьена внутри дома.

– Как ты думаешь, почему он два раза написал «внутри дома»?

– Мы уже столько раз это обсуждали, Мари.

– А что, по‑твоему, он делает прямо сейчас?

– Наверняка спит, милая.

Она перекатывается на бок, он натягивает одеяло ей на плечи, задувает свечу и смотрит на миниатюрные крыши и печные трубы макета. И вдруг приходит воспоминание: Этьен вместе с братом на лугу к востоку от города. Тем летом в Сен‑Мало появились светлячки; отец сделал детям по длинному сачку и дал банки с закрывающимися крышками. Этьен и Анри носились по высокой траве, а светлячки улетали от них вверх, и казалось, земля горит, а это искры, брызжущие из‑под ног.

Анри тогда сказал, что хочет насобирать полную банку и поставить на подоконник, чтобы моряки видели его окно за много миль.

Если этим летом светлячки и были, они не залетали на улицу Воборель. А теперь здесь лишь тени и тишина. Тишина – плод оккупации; она висит на ветках, сочится из водосточных канав. Мадам Гибу, мать сапожника, уехала из города. И старая мадам Бланшар тоже. Столько темных окон! Как будто город превратился в огромную библиотеку, где все книги на неведомых языках. Домá – полки томов, которые никто не читает, все лампы погашены.

Однако есть передатчик на чердаке. Искорка в ночи.

Из проулка доносится звук шагов. Этьен приоткрывает ставни в спальне Мари‑Лоры, смотрит на шесть этажей вниз и видит в лунном свете призрак мадам Манек. Воробьи садятся в ее протянутую руку, и она одного за другим убирает их за пазуху.

Date: 2015-07-23; view: 335; Нарушение авторских прав