ГЛАВА 5. Народ в группе обрадовался Шурочкиной новой кварти­ре и первым делом предложил «обмыть»

Народ в группе обрадовался Шурочкиной новой кварти­ре и первым делом предложил «обмыть». И как только в пят­ницу закончились лекции, идею начали претворять в жизнь.

— Обмыть! Обмыть!

— Шура, не откладывай! — кричал громче всех Слав­ка Васильев. — Не откладывай, а то барабашка шалить

будет!

— Налить барабашке! — поддержали и остальные.

Славка был парень симпатичный, высокий, белокурый,

и всегда очень хотел быть главным. Рвался в лидеры, так сказать. Не всегда у него это получалось, так как он напи­рал слишком. Так и хотелось его «на место поставить».

Но в этот раз его послушались с удовольствием. Всем хотелось побыть где-нибудь одним, без взрослых. Самим се­бя хотелось почувствовать взрослыми.

Так и пошли «обмывать», почти все, человек двенадцать. Пятеро ребят, остальные девчонки. Даже Машка пошла.

Машка обитала в Шурочкиной группе как бы «на обочине» и, обычно, в общих увеселениях не участвовала.

То у неё пост, то ещё что-нибудь. Брюк Машка тоже не но­сила, а носила всегда юбки, причём такие — длинноватые. Длиннее, чем у всех. Да ещё крестилась!

В общем, Машка была верующей, и ходила в церковь. Но она никому особо не досаждала, поэтому над ней в груп­пе просто посмеивались. А иногда и пальцем у виска кру­тили. Правда, не в глаза, а вслед.

Честно говоря, Шурочке Машка эта была симпатична. И, казалось, что и Машке тоже нравилась Шурочка. Что-то между ними такое было, вроде взаимной симпатии.

Но и для дружбы — тоже чего-то не хватало. По край­ней мере, Шурочка... как бы это сказать... стеснялась, что ли...

А если уж быть совершенно честной, то Шурочке не хо­телось выглядеть изгоем. Не хотелось быть такой же белой вороной, как Машка.

Несмотря на всю симпатию... Нет, не хотелось!

Шурочке хотелось быть, «как все»! Быть среди всех! Там, среди «всех», мечтала она, наконец, обрести уверенность в себе.

И она уже на это решилась! Всё своё одинокое, всё вы-мученно правильное, всё беловоронье — всё это Шурочке надо было в себе заглушить, забить и затоптать. И как мож­но быстрее. Ох, как оно Шурочке мешало жить!

«Я буду, как все! Как все!»

Иногда Шурочка даже ловила себя на том, что ей надо, и что ей, можно сказать, даже хочется — стать хуже, гру­бее и примитивнее, чем она есть на самом деле. А как ещё могла она заглушить в себе всё то, что чувствовала?

Было в Шурочкином сердце то же самое, что было в Машке. Было, было. И Шурочка знала это, и Машка зна­ла. Только Машка не боялась быть «белой вороной»...

Но Машка — это Машка, а Шурочке надо было быть, как все. Какая уж тут симпатия, какая уж тут дружба с этой «монашкой»!

На новоселье Шурочка звала всех, и была рада, что Маш­ка пошла вместе со всеми. По дороге народ скинулся, и ку­пили парням бутылку водки, девчонкам — пару бутылок ви­на, закуски и торт.

Новоселье началось. Пили в каждом углу новой Шуроч-киной квартиры, наливая вино и водку в старые, разнока­либерные фарфоровые чашки и купленные по дороге плас­тиковые стаканчики. Поили домового, наливая в углы и вод­ку, и вино, кричали: «Ура!» Музыка гремела, все танцева­ли, веселились, валялись на Шурочкиной постели и дура­чились, кто как мог.

Шурочка тоже танцевала, давая себя обнимать и прижи­мать. Пожалуй, впервые она давала «так» себя обнимать. Как все.

Бутылки опустошили быстро. Пришлось бежать за «до­бавкой».

Маша стала собираться домой примерно через час, тог­да, когда за «добавкой» побежали.

— Шура, я ухожу, — Маша потянула Шурочку за рукав.

Они вышли в прихожую.

— Маш, да чего ты! Ещё так рано! Оставайся! — разгорячённая Шурочка хватала Машку за руки и пыталась втянуть обратно, в комнату.

Но Маша уже натянула пальто и шапку.

— Нет, Шура. Мне пора. Я должна идти. Я не могу... Тут уже пьянь пошла, ты же видишь. Ты не разрешай им больше за водкой бегать...

— Да ты что, Машка! Весело так! Потанцуем!

— Нет, Шура! Это не танцы, а... Мальчишки-то... Так и лезут... — Машка сделала такое движение руками, как будто хотела закрыться от нападения.

— Да ладно, что ты! Это же они так... баловство одно...

— Вот я и не хочу баловства этого. И тебе... Не надо, а?

Да я же не в серьёз... — Шурочка начала отвечать, Да вдруг осеклась.

«Не в серьёз-то не в серьёз, — подумала про себя Шу­рочка, а ведь я всю вечеринку на себя примеряла, как это происходит, когда тебя лапают. Привыкала. Вот тебе и не в серьёз!»

— Икона у тебя хорошая, — продолжала Маша. — Это Федоровская Божья Матерь, чудотворная. Помогает в ро­дах, и вообще, во всех начинаниях благих.

— Это не моя, это тут, в квартире была... И вообще, я ещё рожать не собираюсь!

— Всё равно хорошо, — сказала Маша, перекрестилась, потом перекрестила Шурочку и ушла.

Что-то шевельнулось в душе у Шурочки. Сердцем чув­ствовала она, что права Машка, права. Ведь не зря она бы­ла воспитана так, чтобы делать всё правильно!

Пьяная, курящая и орущая компания одногруппников, говоря честно, была не совсем по душе и ей, Шурочке. От табачной вони кружилась голова, и просто мутило. И парни обжимали плотно, неприлично. И ничего хороше­го не было в этих прижиманиях. И матерная ругань была Шурочке противна.

Но... Ей надо было быть, как все.