Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Самойлов и Леша столкнулись у подъезда родного дома и очень обрадовались друг другу⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 11 — Привет, сынок! Соскучился? — обнял сына Самойлов. — Конечно! Я же говорил, что часто буду тебя проведывать, — улыбнулся Леша. — Вот и замечательно! А Костя где, ты не знаешь? — спросил отец. Леша покачал головой: — Не знаю, но, думаю, ему тоже интересно узнать, как все прошло. Надеюсь, ты перед Виктором Гавриловичем держался молодцом? — Иначе и быть не могло! — гордо поднял голову Самойлов. — Умница, отец. Что, идем? — открыл перед отцом дверь Леша. — Идем! — кивнул Самойлов. Им не терпелось пообщаться. Но только они сели за стол, как появился Костя. — А, вот и старший пришел. Садись, Костя, я должен вам обоим рассказать о том, как мы будем жить и работать дальше, — начал разговор Самойлов. — Обязательно сейчас, отец? — Костя нервно ходил по кухне, было видно, что ему явно некогда. Самойлова это не остановило: — Обязательно. Мы с Буравиным только что официально поделили бизнес. Тебе неинтересно, что будет с нашим семейным делом? — Самойлова распирала гордость. — Очень интересно… — безразличным голосом сказал Костя. — Только, может быть, потом, пап? — Костя, что ты нервничаешь? — забеспокоился Леша. — Я не нервничаю, я спешу, — отрезал тот. — Не ожидал от тебя такой реакции. Только пришел и уже торопишься уйти, — обиделся Самойлов. — Отец, я хочу сказать… — начал было Костя, но Самойлов его перебил: — Нет. Сначала я скажу. Сегодня я выиграл в лотерею! Произошло замечательное событие, ребята! Вместо своей доли в размере двадцати пяти процентов я получил фактически сорок! Леша поднял брови: — Не понял. Как это может быть? Самойлов довольно объяснил: — За «Верещагино» Буравин заплатил, как за новое судно, и еще отдал два лучших сухогруза! Представляете? Самойлов сиял, но Алеша не разделял его радости: — Папа, что ты сказал? Ты отдал «Верещагино» Буравину? — Сынок, а что тебя удивляет? Старое судно, требует большого ремонта, его коммерческая стоимость невысока… — Папа! Какая коммерческая стоимость! Ты что, не понимаешь? «Верещагино» же для меня… для нас… — это все! — воскликнул Леша. — Мой брат, как всегда, сентиментален. А меня волнует другое. Какую долю в нашем семейном бизнесе ты выделишь мне? — хмыкнул Костя. Самойлов посмотрел на старшего сына: — А почему я должен тебе что-то выделять? Чем ты это заслужил? — Твоя позиция мне понятна. Спорить не буду — времени нет. Можно, я быстро задам тебе один вопрос, раз ты уже рассказал самое важное? — Ну, что тебе? — сказал раздраженно Самойлов. — Ничего особенного! Ключи от машины. Мне нужна машина на вечер. Срочно, — грубо ответил Костя. Самойлов всплеснул руками: — Замечательно! Мой младший сын сейчас будет рассуждать об абстрактных идеалах, а старший поедет развлекаться! О Боже! И с кем я собираюсь строить семейный бизнес! Встав, он достал из шкафчика бутылку, быстро налил в рюмку и выпил. Сыновья хором воскликнули: — Папа, не пей!!! — Не указывайте мне, что делать. Вы меня расстроили, — огрызнулся Самойлов. — Отец, я тебе обещаю, что мы обо всем поговорим детально. Но позже. Сегодня я занят, — сказал Костя. — А, иди! Вернее, езжай! — махнул рукой Самойлов. И достав ключи из кармана, бросил их Косте. Костя поймал желанные ключи и быстро направился к выходу, говоря на ходу: — Спасибо, пап! Пока, Лешка! — Давай, давай, уходи. — Самойлов потянулся за второй рюмкой. — Папа, подожди. Скажи мне, как ты мог отдать «Верещагино»? — спросил Леша. — Алеша, ну что ты заладил: как ты мог, как ты мог? Как попугай, ей-богу, — устало отозвался Самойлов. — Но я, правда, не могу понять, как ты мог уступить «Верещагино»! Мы ведь столько с тобой об этом говорили! Ты же сам говорил: «Верещагино» — это вопрос принципа. Самойлов развел руками: — Видишь ли, сынок, для моего бывшего партнера Буравина «Верещагине» — это тоже вопрос принципа. — Значит, его принципы сильнее? Ты ему уступил? — с вызовом спросил Леша. — А ты жестокий, Алешка! — сник Самойлов. — Папа, извини, я не хотел тебе сделать больно… — А-а-а! Больнее, чем есть, уже не будет! — Самойлов снова выпил. Алеша не препятствовал, он смотрел на отца с жалостью. — Ладно, папа, извини. Сегодня эту тему трогать не будем. Но… у меня к тебе тоже просьба. — Валяй! — Мне нужна квартира… Наша, — неловко начал Леша. — О-па! На всю жизнь? — съязвил Самойлов. — Не-а. На сегодня. На вечер, который может изменить всю мою жизнь. Я, конечно, понимаю, что моя просьба неуместна… — Леша опустил голову. — Да ладно! Что я, не понимаю, что ли? — вздохнул Самойлов. — Маша должна прийти… — тихо объяснил Леша. — Понял, понял… Я найду, куда уйти ночевать. — Папа, точно? Тебе есть куда пойти? — уточнил Леша. — Конечно! Ты что, думаешь, я совсем никому не нужен? — гордо ответил Самойлов.
* * *
К Маше в комнату заглянул Сан Саныч: — Можно к тебе, внучка? — Конечно, Сан Саныч, зачем спрашиваете? — улыбнулась Маша. — Мало ли… Может, не в настроении беседовать… — предположил он, но Маша развеяла его страхи: — Еще в каком настроении! Мне петь и плясать хочется! Сан Саныч, хочу рассказать вам кое-что по секрету! И она закружилась по комнате в танце. Сан Саныч наблюдал за ней с улыбкой: — Говори. Хранить секреты — это мое обычное занятие. — Не смейтесь! Этот секрет долго хранить не получится… Но… я не могу не поделиться… Меня всю просто переполняет! — И я даже догадываюсь почему. Вернее, из-за кого, — многозначительно подмигнул Сан Саныч. — Конечно! Алеша назначил мне свидание, — воскликнула Маша, и Сан Саныч, не понимая, переспросил: — Свидание? Так вы же видитесь ежедневно! — Нет, не такое… Вы понимаете… — Маша, смутившись, замолчала. — Понимаю, внучка. Особенное свидание. Маша прижала ладони к щекам: — А вы меня не осуждаете? — Что ты, маленькая. Я за тебя всей душой болею. И за Алешку тоже. Вы для меня — родные дети, — улыбнулся Сан Саныч. Маша спросила: — Сан Саныч, Алеша меня пригласил к себе вечером… Говорит, что готовит какой-то сюрприз. Как вы думаете, а я ему могу сюрприз приготовить? — Было бы здорово. А что ты хочешь сделать? — спросил он. Маша покачала головой: — Не знаю. Хочу с вами посоветоваться. Может быть, талисман какой-нибудь, а? Сан Саныч присел на край дивана, задумчиво теребя подбородок: — Ты у меня совета спрашиваешь как у моряка, правда? — Н-наверное. Конечно, как у моряка. Тогда слушай, внучка. Для моряка должен быть и талисман особый сделан, морской. Еще с давних пор, как только стали мужчины уходить надолго в море, женщины им дарили в путь обереги, сделанные своими руками. — А какие обереги, Сан Саныч? Я в этом не очень понимаю… Сан Саныч пояснил: — Любая вещь, изготовленная руками любимой, могла стать оберегом. Помнишь, как Шульженко пела про синий платочек? На войну провожали — платочки вышивали, кисеты. Я к тому, что частичка женской любви, которую носит при себе мужчина в разлуке, помогает ему преодолеть все трудности, все препятствия. Понимаешь? — Кажется, да… Если я Алеше вышью кисет, он будет частичкой меня и маленьким помощником… Но Алеша не курит! — вспомнила Маша. Сан Саныч заметил: — И слава Богу. Платки сейчас тоже, как ты знаешь, одноразовые. Вещи, которые нас окружают, меняются, но смысл, который мы в них закладываем, остается прежним. Главное — и воину, и моряку знать, что его любимая помнит и ждет. Тогда никакие бури ему не страшны. — Да, я понимаю. — И Маша обрадованно захлопала в ладоши. — Придумала! Придумала! Я только что придумала, какой подарок я сделаю Алеше! Сан Саныч, довольный тем, что ему удалось помочь Маше, вышел из комнаты. Маша же достала шкатулку с рукоделием. Постепенно из ниток, пуговиц, соломы и проволочек появилась куколка, морячок, со светло-желтыми волосами в бело-голубой; тельняшке. Когда куколка была почти готова, Маша посадила ее перед собой и поздоровалась: — Ну, здравствуй, Алешка!
* * *
Следователь, который после долгих раздумий решил наведаться на маяк, осторожно приоткрыл Дверь каморки смотрителя. Его озадачило то, что пломба на входной двери была сорвана, и следователь машинально достал пистолет. Он зашел внутрь и остолбенел. В каморке, в центре комнаты, в позе лотоса сидел Андрей. — Андрей?.. Что вы здесь делаете? — изумленно разглядывая молодого человека, спросил следователь. Андрей был удивлен не меньше: — Здравствуйте. Я? — Пломба сорвана… Как вы сюда попали? — оглянулся на дверь следователь. — Я здесь… стараюсь следовать вашим советам. — Андрей расплел ноги и встал из позы лотоса. — Не ожидал вас здесь увидеть. — Следователь спрятал пистолет в кобуру. — Я тоже… По крайней мере, сегодня. Неожиданно. — Андрей, так что вы здесь делаете? — настаивал Следователь. — Живу, — просто ответил Андрей. — А что значат ваши слова: «следую вашим советам»? — уточнил следователь. — Погружаюсь глубже в историю, ради которой я приехал в ваш город. Ведь гибель моего учителя Игоря Сомова связана с маяком, правда? — Андрей посмотрел ему в глаза. — Правда, — не стал отрицать следователь. — А мне предложили здесь пожить. Хорошее совпадение, — продолжил Андрей. — Пока не знаю… — Следователь с сомнением посмотрел на него. — Почему же? Я обещал вам всячески помогать. Здесь, — Андрей обвел рукой помещение, — сделать это будет проще. — А кто вас сюда поселил? — следователь решил выяснить все до конца. — Виктор Гаврилович Буравин. Он договорился с кем-то из мэрии, и обошлось без лишних проволочек. — А что, в гостиницах нашего города нет мест? — с сомнением спросил следователь. Андрей посмотрел на следователя с обезоруживающей улыбкой. — Наверное, есть. Но здесь совпадение интересов. Мне хочется быть в этом месте плюс уединение и удаление от суеты. А мэрии необходимо, чтобы кто-то выполнял обязанности смотрителя маяка. Следователь удивился: — Так вы еще и смотритель маяка по совместительству? — Нет. Но наука, я думаю, нехитрая. Освою, — уверенно ответил Андрей. Следователь обошел помещение, меряя его шагами: — Да, интересно, интересно… — А если я вам покажу, что я здесь уже обнаружил, вам станет еще интереснее! И Андрей достал и показал следователю старый, полуистлевший, грязный рюкзак с ржавыми кровяными пятнами: — Вот, смотрите. Это я обнаружил вот здесь… — Андрей указал рукой в угол шкафа. — Отвалилась задняя стенка шкафа, и обнаружился тайник. — Тайник? — воскликнул следователь, рассматривая рюкзак с возрастающим интересом. Затем он подошел к тайнику и стал на четвереньки. — Вот это да! Точно говорят — новичкам везет! А почему вы сразу ко мне эту находку не принесли? — Так не успел еще. Думал, завтра с утра, — пояснил Андрей. — Вот оно как. Так вы думаете, что это… — Да. Мне кажется, что это рюкзак Сомова. Следователь поднялся, отряхиваясь. — Нужна экспертиза. И раз вы нашли это сами и сами же можете подтвердить… — Конечно-конечно. Я для этого сюда и приехал… — начал было Андрей, но следователь его перебил: — И привезли рюкзак с собой! Ха-ха-ха, — он рассмеялся, хлопая опешившего Андрея по плечу. — Я пошутил! Чего вы так… остолбенели? — Ну и шуточки у вас! — Андрей пожал плечами. — Да, солдафонские. Или, точнее сказать, милицейские. Но что с нас, простых сыщиков, возьмешь? — Ничего. Вы сами приходите и все берете, — пошутил Андрей. — Вот это вы правильно. Правильно сказали, — кивнул следователе и положил находку в полиэтиленовый мешок, — Андрей, я прошу, по-дружески. Чтобы то, что вы нашли… Да и мой визит тоже… В общем, я хочу, чтобы это осталось между нами. — Хорошо. Но почему? — не понял тот. — Потому что я сейчас пришел неофициально. Провести разведку боем, так сказать, — пояснил следователь. — Но официальный визит будет? — озабоченно спросил Андрей. — Конечно-конечно. Будет и обыск, и ордер на обыск. Все будет. Обязательно. — И следователь пожал Андрею руку. — В самом ближайшем будущем. Я вас предупрежу, естественно. Андрей ответил крепким рукопожатием: — Я рад, что смог вам помочь. Для меня это очень важно. — Для меня тоже, — подчеркнул следователь.
* * *
Ксюха в наушниках сидела у пульта, начиналась музыкальная передача. Ксюха бодро говорила в микрофон: — Доброго времени суток, уважаемые радиослушатели! Вас приветствует ди-джей Ксения Комиссарова, которая— в течение ближайших четырех часов будет с вами! Не покидайте нашу волну! Не покидайте и оставайтесь с нами в течение всего вечера, потому что вечер обещает быть необыкновенным! Катя сидела около радиоприемника, машинально крутя в руках упаковку лекарства, взятого в аптеке Кости, и слушала Ксюхин монолог: — Вечер просто создан для любви, для романтики, для необыкновенных отношений! Я буду ставить сегодня самые лиричные, самые сентиментальные и самые замечательные песни о любви, потому что… потому что сегодня первый вечер любви у моей лучшей подруги, ура! Зазвучал музыкальный проигрыш. Катя очень удивилась и пододвинулась поближе к радиоприемнику, добавляя громкость. А Ксюха не унималась: — Сегодня моя лучшая подруга Маша встречается с любимым, ура! Я мысленно с тобой, Маша! Ой, Женька, не ревнуй! Я увлеклась! Я просто имела в виду, что сегодня для вас, дорогие Маша и Алеша, ровно в пять часов я поставлю самую лучшую мелодию, которую только смогу отыскать… Катя усмехнулась нехорошей усмешкой: — Ага, значит, ровно в пять часов! Спасибо, болтливая сорока Ксюша! Ксюха и сама сообразила, что перегнула палку, и затараторила: — Ох, простите меня, уважаемые радиослушатели! Кажется, я сболтнула лишнего! Но ведь не поделиться радостью за подругу я не могу! А с кем делиться, как не с лучшими друзьями! А лучшие друзья для меня — вы, слушатели радиостанции «Черноморская волна»! Только для вас сегодня — отличная музыка и восхитительная погода! Маша заканчивала работу над куколкой, пришивая ей глазки-пуговки и разговаривая с ней: — Алешенька, это воплощение твоей силы, твоего мужества. — Маша погладила морячка по голове. Это — воплощение твоей мудрости. — И она надела на моряка фуражку. — Ты уйдешь в море, я буду тебя слышать, и ты будешь слышать меня. Здесь — вся моя любовь к тебе. Здесь — мое сердце. Ты будешь служить на «Верещагино», Алешенька, а я буду тебя верно ждать! Маша сняла с пальца серебряное кольцо и надела на куколку, как пояс: — Ты всегда будешь со мной, Алеша. Навеки. И Маша крепко поцеловала куколку.
* * *
Костя подъехал к ресторану на автомобиле и резко затормозил у входа. На крыльце его поджидал подпрыгивающий от нетерпения Лева. — Ты что, Костя, совсем сдурел? Я же не на свидание тебя позвал, опаздывать нельзя! — Я все понимаю, Лева, но меня отец задержал… — оправдывался Костя. — А-а, все от папочки зависишь, пацан! Ладно, базарить некогда, поехали! — Лева прыгнул в машину, в руках он держал сверток. — Ты все хорошо помнишь, Костя? — Помню, помню, где тут забудешь! — Мое дело — доставить посылочку для нашего мальчика в его одиночное Простоквашино, — пошутил Лева. — Как ты, Лева, утомил своим плоским юмором! — отмахнулся Костя. — Ладно, ладно. Сам ты не очень-то объемный. Итак, я доставляю посылку, ты едешь к изолятору. Стоишь у окон. Понятно? — Что значит «ты едешь»? А ты со мной не едешь? — удивился Костя. — Я отвечаю за другую часть плана, — покачал головой Лева. Костя недовольно взглянул на него: — Ага, а мне оставляешь самую рискованную… Чтобы машина отца засветилась. Лева воздел руки к небу: — О Боже! Какой ты… смелый, Костя! Машина отца! А то, что я приношу передачу в тюрьму и вот этими самыми пальчиками добровольно вношу в журнал посещений свою родную фамилию? Это, по-твоему, не риск?
* * *
Буравин развязывал галстук, освобождая шею. Полина с тревогой наблюдала за ним, не решаясь задать вопрос. Наконец она рискнула: — Ну, как, Витя? Как все прошло? Удачно? Буравин с расстановкой произнес: — Все. Прошло. Если можно считать удачным искусственное разделение работающей фирмы. Но — ничего не поделаешь. Я был готов. Все нормально, Полина. Полина настаивала: — Но ты расстроен. Я вижу. Случилось что-то непредвиденное? — Да нет. «Верещагине» я отвоевал. Это, как говорится, был для меня вопрос чести. Пришлось, правда, уступить при разделе активов. Но не это главное… Меня очень обеспокоило психологическое состояние твоего бывшего мужа. — В смысле? — Мне он показался немного не в себе. Как будто он одержим, — попытался найти нужное слово Буравин. — Почему ты назвал его одержимым? — не поняла Полина. — Понимаешь, он вел себя странно, очень странно. Был возбужден. Сначала хотел взять свою долю деньгами, потом согласился на реальный дележ активов. Суетился, рвал бумаги, вел себя, как полубезумный… Я не понимаю до сих пор, хочет ли он работать на самом деле, — расписывал Буравин. — Подожди, ничего не поняла. Борис был взволнован, это понятно… — А, извини! Кажется, я тебя гружу не твоими проблемами. Извини еще раз. Мы сами разберемся, — махнул рукой Буравин. — Нет, Витя, это не ваши проблемы. Это наши общие проблемы, — возразила Полина. — Все равно. Решу их сам. Забудь, что я сказал. — По-моему, без моей помощи не обойтись! — Полина встала с места изначала взволнованно ходить по комнате. — Пойми, слишком многое нас всех связывает. — Ты имеешь в виду себя? — спросил Буравин, но Полина покачала головой: — Нет. Я беспокоюсь о будущем своих сыновей. — Полина. О твоих сыновьях я не забуду, — твердо сказал Буравин. — Ты? А что, их родного отца ты уже списываешь со счетов? — внимательно посмотрела на него Полина. — Ты не права… Ты знаешь, что я в принципе был против раздела фирмы… — вздохнул Буравин. — Ох, Витя. Ты говоришь только о бизнесе. Но личные неприятности невозможно разрешить деловыми решениями. — Почему? — удивился Буравин. — Ты же сам сказал: Борис одержим. И ему нужна помощь. Человеческая. И я думаю, срочная! — попыталась объяснить Полина. Буравин предложил: — Полина, мы можем всем миром помочь Борису. Напрасно ты считаешь меня бесчувственным пнем. В конце концов, он не только твой бывший муж. Он и мой бывший друг. — Витя, я вовсе не считаю тебя бесчувственным. Нет. Просто есть вещи, которые должна улаживать женщина, — возразила Полина. — Если ты хочешь на него как-то повлиять, то напрасно. Дело сделано — и бизнес разделен, и вы, надеюсь, в скором будущем разведетесь официально, — для Буравина все было ясно. — Витя, я не хочу на него влиять. Да это и бесполезно. Ты знаешь, какой он гордый и упрямый. Я просто хочу… поддержать его, понимаешь? Поэтому я сейчас соберу что-нибудь поесть, домашнего, и схожу туда, ладно? — просительно взглянула на Буравина Полина. — Домашнего — это ты права. Мне, кроме всего прочего, показалось, что он… голодный. Неухоженный, обозленный, есть хочет… В общем, холостой мужик, — согласно кивнул Буравин. — Ох, хоть бы пить не начал! — забеспокоилась Полина. — Надеюсь, удержаться от рюмки у него ума хватит, — пожал плечами Буравин. — Ты же сам сказал — он как будто одержим, — напомнила Полина. — Сказал, сказал. Правда. Но теперь жалею. Я не знал, что ты так разволнуешься, родная… — Буравин попытался привлечь к себе Полину, обнять, но ей было не до того. — Извини, Витя… Не успокоюсь я, пока не схожу туда. — Давай вместе сходим, а? — попросил Буравин. — Витя, ну ты с ума сошел? Он же тебя видеть не может! — воскликнула Полина. — Тебя, кстати, тоже. Но я и не говорю, что я буду подниматься с тобой в квартиру. Подожду в машине. Ты же недолго? — И он заглянул ей в глаза. — Полина, так ты не хочешь, чтобы я поехал с тобой? — Нет. Я чувствую, что это мой долг. — Полина уже начала складывать в сумку пирожки и другие вкусности. Буравин, наблюдая за ее действиями, вздохнул: — Раз ты чувствуешь так… Ладно, с чувствами не поспоришь. — Витя, я прошу, пойми меня. Ты всегда меня понимал. Борис и ребята обижены. Обделены. Они чувствуют себя брошенными, — объясняла Полина. — По-моему, это ты считаешь, что их бросила, — вздохнул Буравин. — В точку. Если быть до конца откровенной, то да. Я их бросила, — согласилась Полина. — Нельзя так рассуждать! Полина! Нельзя жить только ради детей, ради пресловутого чувства долга. — Да, я с тобой согласилась, поэтому я к тебе ушла. Но сердце-то неспокойно! Значит, я не совсем права, — покачала головой Полина. Буравин внимательно посмотрел на нее: — А может быть, ты внушила себе это излишнее чувство долга? Сколько ты видела среди знакомых, подруг, женщин, которые живут якобы ради детей. Потом дети вырастают, выпархивают из гнезда, а эти женщины остаются глубоко несчастными. — Да, согласна. Но я видела и знаю другие примеры. Когда женщина поступала так, как нужно было только ей. Шла на поводу у своего чувства, у своей страсти. А потом незаметно теряла многое: доверие близких, своих детей… Что хуже, Витя? А что лучше? И кто рассудит? — спросила Полина. Буравин обнял ее: — Мы справимся. Если будем все время вместе. Поддерживая друг друга. — Да, любимый. Ты прав, — прижалась она к нему покрепче. — А ты, любимая, упрямишься и отказываешься от моей поддержки, — с ласковым укором сказал Буравин. Полина замотала головой: — Что ты! Я благодарна тебе за поддержку. Я хочу ощущать ее и сегодня — на расстоянии. Я пойду туда, а ты меня жди. — Но ты ведь недолго, правда? — Совсем недолго. Мне просто надо на них посмотреть. На Алешку, на Костю и… — И на Бориса, — продолжил Буравин. — И на Бориса, — кивнула Полина. — А когда ты разведешься? — ревниво спросил Буравин. — Я и так считаю себя его бывшей женой. Но он не перестал существовать для меня как человек. — Понимаю. Я буду ждать тебя, — посмотрел ей прямо в глаза Буравин, и Полина ответила таким же прямым и нежным взглядом. — Я Люблю тебя. — Я люблю тебя, — эхом повторил он.
* * *
За столом следователя Марукин примерялся к новому месту. Он вальяжно развалился в кресле и даже закинул ноги на стол. Но тут в кабинет вошел охранник, и Марукин быстро убрал ноги со стола. — Разрешите доложить? — козырнул парень. — Ну, чего случилось? — недовольно буркнул Марукин. — Нашему подследственному… Который Родь, особо опасный… Ему передачу принесли. Вот. — Замечательно. А ты знаешь, что за этим Родем глаз да глаз нужен? — спросил строго Марукин. — Так я поэтому к вам сразу и пришел. Потому что вы приказали… С Григорь Тимофеичем сами… Что особо тщательно… — Да не волнуйся ты! Хочешь, я сам его посылку проверю? — поспешил его успокоить Марукин. — Нет, зачем же? Это же моя обязанность, — охранник начал выгружать предметы из пакета на стол. Одно за другим, на столе появились банка тушенки, большой кусок сала, бутылка пива. Марукин повис над предметами, как Кощей: — Вот-вот. Ты знаешь, что в сале можно пронести? — Что? — сглотнул слюну охранник. — Напильник! Нарежь-ка, проверь! — указал Марукин, и парень начал резать сало. Не удержавшись, он отправил в рот кусочек. Марукин в это время незаметно переложил бутылку пива из группы не проверенных в группу проверенных продуктов.
* * *
Лева вернулся из отделения милиции и подошел к автомобилю, в котором сидел Костя. —Что? Все успешно? — взволнованно спросил тот. — Передал. Посмотрим. Фу-у, жарко! Я пошел, Костя. — Нет, Лева, подожди. — Костя быстро отнял руку от руля и схватил Леву за рукав. — Только не говори, что тебе надо со мной поговорить! — Лева, мне надо с тобой поговорить, — вздохнул Костя. — Это глупая фраза, Костя, — поджал губы Лева. — Садись, — сказал Костя. Лева вздохнул: он сдался. Сев рядом с Костей, Лева пробормотал: — За компанию, как говорится, можно и удавиться… — Лева, мне кажется, что ты и на собственных похоронах шутить будешь, — недовольно сказал Костя. — Да, а ты на своих сам будешь плакать! — парировал Лева. Неожиданно у Кости зазвонил телефон, и он поднял трубку. Звонила Катя: — Алло! Костя! Скажи, ты будешь дома сегодня вечером? — Катя, нет, нет… Извини, мне некогда. Дома сегодня меня не будет вообще. Там мой брат со своей невестой встречаются. Понимаешь? — Понимаю. Жаль. Я тебе позвоню позже! Костя положил трубку. Он и знать не мог, что Катя с довольной улыбкой достала коробку с лекарством и повторила: — Вот как замечательно! Алеша встречается с Машей у себя дома в пять часов.
* * *
Алеша стоял среди кустов роз в оранжерее и ждал садовника, который, заметив ожидающего молодого человека, поспешил спросить: — Букетик для барышни? — Для барышни. Но не совсем букетик, — сказал Леша. — А поподробнее? — уточнил садовник, подходя к Алеше. — Мне нужны розы, но не бутонами, а лепестками… Много-много лепестков… Миллион, понимаете? — Не очень. Но неважно. Заказ странный, хотя выполнимый, — хмыкнул садовник. — Так, значит, продадите? Садовник усмехнулся: — Так отдам. Если сами возьмете, молодой человек. Грабли в руках умеете держать? — Приходилось, — кивнул Леша. — Тогда берите грабли в руки и нагребайте с клумб лепестки. Столько, сколько вам нужно! — Спасибо! — Алеша с воодушевлением схватился за грабли и принялся за дело. Очень скоро в его руках был полнехонький холщовый мешок розовых лепестков. Леша сиял: его идея должна была сработать блестяще!
* * *
Охранник вошел в камеру и обратился к смотрителю: — Не забывают тебя на воле-то. — А что такое? — хмуро отозвался тот. — Вот. Передачку принесли. Все вкусное, — буркнул охранник, дожевывая сало. — Попробовал, что ли? — усмехнулся смотритель. — Не попробовал, а проверил, — поправил охранник. — Вижу по роже, как ты проверил… Охранник прервал его на полуслове: — Но-но! Разговорчики! Я это… продегустировал. Смотритель достал из сумки кусок сала, нарезанный кусочками, и с наслаждением его понюхал: — Ох, теперь и тюрьма не страшна! — Смотри, не тресни-! В одиночку-то… — предостерег охранник, но смотритель указал ему на дверь: — Иди, иди, дай несчастному человеку насладиться продуктом. — А чего им наслаждаться? Сало как сало. Смотритель выждал несколько секунд, пока за охранником не закрылась дверь. Затем быстро, один за другим, выбросил продукты из сумки, в которой была передача, на пол. Достал бутылку с пивом и снял крышку. С противоположной стороны крышки была прикреплена таблетка. Смотритель достал таблетку и положил ее в рот. После этого он лег на нары, сложил руки крестом на груди, ноги в струнку. Его охватило ожидание, но реакции все не было. Смотритель приподнялся и сел на нарах. — Ни черта не понимаю! Он снова лег, напряженно улыбаясь. Прошло время, и улыбка медленно сползла с его лица. Еще несколько секунд — и вдруг что-то невероятное настигло смотрителя: его начало трясти, по телу пробежали судороги. Смотритель с криком упал на бетонный пол. Затем он скрючился и замер.
* * *
Костя и Лева сидели в машине около отделения милиции, Лева периодически порывался выбраться из машины, Костя его останавливал. — Костя, ну зачем я тебе сейчас здесь? Смотритель не больной человек, на своих ножках выпрыгнет. Помогать вам не надо. — Надо. Во-первых, я так и не знаю всех остальных звеньев цепочки, во-вторых, больным он будет или здоровым, когда выпрыгнет, неизвестно. — Ты же говорил, что препарат вызывает кратковременный приступ! — Но я не личный доктор Михаила Родя! Я не знаю, есть ли у него вообще проблемы с сердцем. — Костя пожал плечами. — Ой, какие проблемы! Смотритель здоров, как бык, и нас с тобой переживет! — закатил глаза Лева. — Стой, стой, погоди. Я хочу знать, как к смотрителю попал препарат? Кто был связным между нами и ним там, в тюрьме? — настаивал Костя. — А я не знаю! И, представь себе, не желаю знать! — Почему? — удивился Костя. — Много будешь знать, сыграешь в ящик раньше, чем состаришься. — Опять ты со своими дурацкими шутками! — Я не шучу, Костя. Я понятия не имею, кто именно из ментов был продажным подельником нашего смотрителя. Смотритель — он же, как паук, всю паутину в своих лапах держит. Исполнители не знают друг друга. — И тебя это устраивает? — Вполне. Тебя ведь, кажется, тоже? — уточнил Лева, но Костя покачал головой: — Нет, Лева, меня вовсе не устраивает быть просто пешкой в чужой игре. — Для того чтобы быть ферзем, милый Костенька, нужно протопать пешкой по всем клеточкам, — назидательно сказал Лева. — Лева, если ты не знаешь весь круг исполнителей плана, то ты наверняка знаешь свою ответственность. И я тоже должен четко представлять свою. — А что представлять! Я в этом деле больше всех рискую. На переговоры со смотрителем кто приходил? Я! Передачи ему кто приносил? Я! — всплеснул руками Лева. — Но машина-то моя! — настаивал Костя. — Костя, успокойся. Твоя машина может здесь оказаться совершенно случайно. И потом, пока они очухаются, пока сообразят, что к чему, уже и тебя, и твоей машины след простыл. — Вот поэтому я и хочу, чтобы ты остался здесь со мной до конца. Для подстраховки, так сказать. — Все, все, уговорил! Сижу с тобой до конца. — Лева сдался. — Победного, — подчеркнул Костя. — Иного и быть не должно. Иначе нам… вместо гонорара покажут кузькину мать! — По времени — уже скоро… — Костя взглянул на часы. — Да, если ему наш препарат передали вовремя, он уже должен был его принять. Получается, сейчас там должен быть самый разгар нашего спектакля. — Ох, неправильно ты говоришь, Лева. Не совсем это спектакль, — мрачно ответил Костя, и Лева удивился: — Ты что, всерьез за него переживаешь, Костя? Я тебя не узнаю. — Нет. Я за деньги свои переживаю. — А, вот это другое дело. Тут я с тобой согласен. Переживаешь, так нечего было опаздывать. Промедлил бы ты еще чуть-чуть — и все, накрылся бы наш план медным тазом! — Ты опять! — воскликнул Костя. — Да что опять! Во всяком деле нужна точность! Для одного блюда яйца варятся две минуты, для другого — десять. — Не надо про яйца, Лева. Не надо нравоучений. Я и так сижу, как на иголках. А еще ты… со своими яйцами. — Костя поморщился. — Я так говорю, потому что ты, наверное, не понимаешь. Если бы мы смотрителя подвели, мы тем самым себе подписали бы смертный приговор. Он же не в порядке дружеской просьбы мне план изложил. Он сказал: «не поможете мне, ребята, — грохну обоих». — Так прямо и сказал? — вздрогнул Костя. — Не сказал, а даже написал. Я бы тебе предъявил записку, да ее сжечь пришлось. Из соображений конспирации. — А почему — грохну обоих? Он же с одним тобой договаривался, — испуганно спросил Костя. Лева отмахнулся: — Я тебя умоляю. С одним, с двумя, с тремя. Какая разница! Грохнет всех и глазом, не моргнет. Если он собственных детей не пожалел… Костя снова посмотрел на часы: — Не могу я, кажется, каждая минута — как час. — Это нервы, Костя. Хотя я бы на твоем месте уже не волновался. Не в первый раз. — Лева! Что ты начинаешь? — взвился Костя. Лева поспешил успокоить его: — Все, все, заканчиваю. Я просто хотел сказать, что у тебя, Костенька, получается сухим из воды выходить. Брательника своего собственноручно чуть на тот свет не отправил. И ничего. Вышел сухим из воды, как гусь. Костя зло смотрел на Леву: — Это ты не напоминаешь, называется? — Ах, какой ты ранимый. Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Я это тебе говорю, но с остальными-то я — могила. — Лева приставил палец к губам, улыбаясь. — Ты не говорил, а вот я сказал. Кате сказал, — понурился Костя. — Об этом ты мне уже сообщил. Только ей-то — зачем? — Да, я — дурак. Но у меня есть оправдание. Я — влюбленный дурак. — Костя вздохнул. Они вновь синхронно посмотрели на часы, и Лева решительно заявил: — Все. Пора. Едем к окнам изолятора. — Там долго не постоишь. — А долго и не придется. Как бы не опоздать! Едем! Машина тронулась с места и вскоре остановилась у другой стены здания милиции, у окон с белыми занавесками. — Интересно, а почему здесь решеток нет? — Костя выглянул из машины: — Потому что больным не до побега. Им бы выжить. — А вот и нет, Мой брат из больницы бежал, — возразил Костя. — Бежал же. Успешно. А врачам кажется, что их пациенты должны послушно лежать в своих лежбищах, как морские котики, — хмыкнул Лева. — Тебе бы, Лева, не рестораном заведовать, а куда-нибудь в творчество определиться. Что ни фраза, то афоризм, — съязвил Костя. Лева отпарировал: — Зря думаешь, что в ресторане творчество не нужно. Еще как нужно. Самая что ни на есть творческая профессия! Изменила муза — ушел клиент. Вот так. Слушай, а как там в аннотации к лекарству написано, какой срок действия препарата? — От минуты до десяти. В зависимости от особенностей организма. — Может быть, у него организм по-особенному особенный? — Не каркай, — Костя вздрогнул. — А что, не каркай! У них сейчас ужин по расписанию, камеру проверить должны — сто пудов. Может быть, всем на него плевать? Поставили миску да пошли дальше. — Лева, сейчас ты сомневаться начал. Может быть, уедем? — предложил Костя. — Все, все, молчу… Но я бы у себя такого не позволил… подать блюдо не вовремя! Это же неслыханно! Причем совершенно неважно, какое это блюдо — фуа-гра или тюремная баланда. — Да, и от того, и от другого болит печень… — А ты-то откуда знаешь? От тюрьмы ты, Костенька, успешно спасаешься, а фуа-гра тебе пока не по карману, — хихикнул Лева. Костя зло огрызнулся: — Я думаю о том, что могло произойти. Смотрителю на самом деле стало плохо. Не на пять-десять минут, а серьезно… — О, я смотрю, у тебя появились к Михаилу Макарычу настоящие человеческие чувства. — Да нет, никаких чувств. Просто если он… кирдык, то и наши деньги… кирдык. Лева вновь глянул на часы и согласился: — Да, мне это ужасно все не нравится. И на какие только жертвы не приходится идти ради женщин! — Ты про меня? — отозвался Костя. Лева вздохнул: — И про себя тоже. Моя рыжая чертовка с бриллиантовым блеском в глазах совершенно ясно представляет роль мужчины в доме. Сексуальный обеспечитель всех ее капризов. — Сколько прошло времени? — Пятнадцать минут… — Фу, я думал, два часа… — тяжело выдохнул Костя. — У тебя состояние измененного сознания, Костя. Транс от страха, — объяснил Лева. — Это ты у Риммы таким красивым словам выучился? — язвительно спросил Костя. Лева поднял брови: — А что? Римма, между прочим, психоаналитик по образованию. — Да ну? А чего же она в гадалках прозябает? — удивился Костя. — Потому что роскошествовать с дипломом в десять раз хуже, чем прозябать в гадалках, как ты говоришь. Тарифы иные. — Да, у тебя с твоей половиной тоже много общего, — задумчиво протянул Костя. — Кто спорит! И они снова, не сговариваясь, посмотрели на часы и дружно вздохнули. — Все, время вышло, — сказал Лева. — Зря ждали. Обломил он нас, — кивнул Костя. — Что, поехали? Или подождем пять минут? Давай встанем под окнами кабинета следователя. Может быть, что поймем. — Накатаемся у милиции на свою голову! — пожал плечами Лева.
* * *
Зинаида сидела на кухне за столом. Маша вышла из своей комнаты нарядная, улыбающаяся, и бабушка сразу спросила: — Машенька, ты собралась куда-то? — Да, бабушка. У меня свидание. С Алешей, — улыбнулся Маша. — Подожди. Какое свидание? Вы же тут уже… живете? — не поняла Зинаида. Маша опустила глаза: — Алеша тут живет на чердаке. А я в своей комнате. — Постой, постой, присядь. Давай поговорим, — заволновалась Зинаида. — О чем, бабушка? — Маша не собиралась задерживаться, но Зинаида настаивала: — Так, о женском. Я хочу у тебя спросить, только, ради Бога, не обижайся… У вас с Алешей вчера что-нибудь было? — Ну бабушка! — Маша вспыхнула. — Что бабушка, что бабушка! Я же не из любопытства тебя спрашиваю. Просто знаю, к чему вы… стремились. И Сан Саныч меня уговорил уехать из дому. Я что, не понимаю, что ли? — Но вы же вернулись! — возразила Маша. — Но не сразу же! Маша покачала головой: — Нет, бабушка. Вчера ничего не было. И вы здесь ни при чем. — Машенька, о чем не хочешь говорить — не говори. Я тебя пытать не буду. Но ты меня, пожалуйста, послушай, внученька!.. — Бабушка, может быть, потом? Я сейчас тороплюсь… — Маша попыталась уйти. Зинаида погрозила пальцем: — Успеешь. К Алешке своему убежать успеешь. А вот бабушкины слова мимо ушей пропускать не надо. — Хорошо, я слушаю, — обреченно вздохнула внучка. — Маша! Если у вас ничего так и не случилось, то, может быть, это к лучшему? Может быть, это знак, что не нужно торопить события? А? — Бабушка, но позволь мне самой… Вернее, нам самим с Алешей решить этот наш внутренний вопрос. Зинаида закивала: — Конечно, конечно. И вопрос внутренний, и решать в конечном итоге будете вы с Алешей. Никто с этим не спорит. Дело в том, что если тебя вчера вечером что-то остановило… или кто-то остановил… это может быть неспроста. — А с чего ты взяла, что меня кто-то или что-то останавливал? Зинаида пожала плечами: — Ну, так ты же сама сказала. Он — на чердаке. Ты — у себя в комнате. Или я что-то не так поняла? Маша вздохнула: — Все так. Просто вчера… не знаю. Настроения не было. Или страшно. А потом вы… Ты меня понимаешь? — Еще как понимаю. Еще как..А кто тебя в этом поймет лучше меня? — Ну, вот. Вчера я непонятно чего испугалась, а сегодня утром все страхи рассеялись, — продолжала Маша. — Вот именно — страхи! У меня знаешь какие страхи? Какое-то предчувствие нехорошее, Машенька! — подхватила Зинаида. — Бабушка, ты опять со своими предчувствиями! — отмахнулась Маша. Зинаида вскинулась: — Да! Опять! И между прочим, мои предчувствия меня не обманывали никогда! — Ой. Опять ты за старое, бабушка. Зинаида заглянула ей в глаза: — Машенька, девочка моя. Если ты испугалась чего-то, если тебя что-то хоть вот на капельку насторожило и остановило — это знак. Значит, не стоит торопиться. Я же тебя знаю, внучка. Супружество — это очень важный шаг. Ты у меня девочка серьезная, не легкомысленная, я знаю. И все принимаешь близко к сердцу… — Бабушка, давай с тобой об этом потом поговорим? Завтра? — А если завтра будет поздно? — взмолилась Зинаида. — Так сердце болит, что плакать хочется! Маша успокаивающим тоном спросила: — Я побегу? Бабушка, вот увидишь, все твои страхи, подозрения и опасения будут напрасными! — Не надо, внучка. Пожалуйста! Дай Бог, чтобы я ошибалась… — попросила Зинаида. — Не беспокойся! Лешка меня любит, у нас все замечательно… — Ладно. Сдаюсь. Иди. Но… — Зинаида замялась. — Последний вопрос. Я понимаю, что он звучит несовременно, не так, как в нашей юности. Но! Машенька, мне кажется, в ЗАГСе недаром дают три месяца — на то, чтобы все взвесить, решить… — В ЗАГСе дают такой срок, потому что там большая очередь, — возразила Маша. — Неправда, Маша, неправда. Всегда предлагалось, и раньше, и теперь, жениху с невестой хорошенько подумать, с родными посоветоваться — прежде чем нырять в брак, как в омут с головой. — Бабушка, извини. Ты-то точно не ныряла в омут, — вздохнула Маша. — Не надо сейчас, Маша, про меня. Не надо! Мы сейчас про тебя говорим. Неужели, внучка, сейчас настолько уже утрачена девичья честь. Женская гордость. Невинность невесты. А? — пытливо смотрела на нее Зинаида. Маша всплеснула руками: — Бабушка, да что ты такое говоришь! Конечно, все это важно. Но я-то совершенно точно знаю, что Алеша есть и будет моим единственным мужчиной в жизни. Это самое важное. Ведь так? — Так-то оно так… — Зинаида покачала головой. — Бабушка, ты прости, пожалуйста… Но я и так уже опаздываю. Я побегу, а потом мы с тобой договорим обязательно. И про женскую гордость, и как с ними, с моряками, вести себя нужно… — И Маша легко рассмеялась. — Маша, нельзя же смеяться над принципами! Маша поцеловала ее в обе щеки: — Бабушка, я не смеюсь, я говорю, что мне Алеша дороже всех моих принципов! Он для меня дороже принципов, дороже всего на свете, и я готова ему отдать все, включая эту несчастную девичью гордость! Понятно? Зинаида проводила взглядом уходящую внучку и неодобрительно покачала головой: — Маша, что ты такое говоришь?.. Стыд-то какой…
* * *
Следователь, после похода на маяк и разговора с Андреем, вернулся в свой кабинет с находкой — рюкзаком, предположительно принадлежавшим профессору Сомову. Буряк достал из полиэтиленового пакета рюкзак, расстелил на столе чистый лист бумаги и положил находку на стол. Он заперся изнутри и зажег лампу. Затем принялся внимательно исследовать вещдок — полуистлевший, ветхий рюкзак, со стершимися старыми надписями, наклейками. Достав из сейфа толстую папку с архивными документами, начал листать ее, ища фотографию. Наконец он нашел то, что искал, вынул фотографию из дела и положил ее рядом с рюкзаком. Следователь долго глядел в лупу на изображение одного человека на снимке — мужчины лет пятидесяти, с бородой, на его плече был рюкзак. Детали рюкзака на черно-белом снимке и на столе у следователя совпадали. Следователь еще раз сравнил снимок и находку. На его лице заиграла довольная улыбка. Он аккуратно сложил рюкзак в мешок и спрятал вместе с папкой в сейф. — Победа! Почти победа, — сказал он сам себе.
* * *
Смотритель лежал на полу неподвижно, затем снова начал дергаться. Послышался звук отодвигаемой задвижки окна, и в окошечке появилось лицо охранника: — Родь, ты чего бузишь? Ответа не последовало: смотритель извивался на полу. — Э, Родь! Ты где? Я тебя не вижу! — Охранник открыл дверь и заглянул в камеру. Увидев смотрителя, валяющегося на полу в неестественной позе, охранник подбежал к нему. Сначала осторожно, издалека, затем — наклоняясь все ниже, охранник позвал: — Э, ты чего? Сала объелся? Ты что, прикидываешься? Смотритель вновь начал биться в судорогах и корчиться. — Ну вот, еще не хватало, чтоб ты помер тут, в мою смену! Он перевернул смотрителя лицом к себе и увидел, что зрачки у него закатились. Охраннику стало страшно: — Э, э, перестань! Хватит! Не умирай, дурачина! Подпрыгнув, он побежал к двери, потом снова вернулся, проверяя, как себя чувствует смотритель, затем бросился бежать, не зная, что ему делать. Выбежав в коридор, он громко закричал: — Эй, кто-нибудь! На помощь! Никто не ответил, и он, захлопнув дверь камеры, бросился по коридору: — Боже мой, что же с ним приключиться могло! Вот досада-то, а? Через несколько минут в камере смотрителя уже был врач. Он начал проверять пульс, посмотрел зрачки: — Ничего не понимаю… Врач обернулся в сторону охранника: — Как это произошло? Что здесь было? — Да не знаю я… Я шум услышал какой-то подозрительный… заглянул… а он — тут… лежит, корчится… — забормотал охранник. — Странно. На эпилепсию не похоже. И пульс — нормальный. Эй, Родь, что с вами? Смотритель лежал неподвижно. — А что с ним? Он помирает? — занервничал охранник. — Не знаю… пока ничего не знаю, — покачал головой врач. Достав из своего чемоданчика фонендоскоп, врач прослушал сердце смотрителя и озадаченно перевел взгляд на охранника. В дверях камеры появился Марукин: — Что, что здесь произошло? — Вот, этот ваш… наш… смотритель загибается, — отрапортовал охранник. — Или загибается, или это блестящая симуляция, — заметил врач. — Так надо его в изолятор определить, срочно! — глаза Марукина заблестели. — Зачем сразу в изолятор? Я сейчас проверю все показатели, приму решение… — отозвался врач. — А не затянется это ваше… принятие решения? — занервничал Марукин. — Я работаю максимально быстро, — заметил врач. Марукин настаивал: — Вы что, не понимаете? Если опасный преступник сейчас, во время следствия, скончается, сколько преступлений останутся нераскрытыми! Врач сухо возразил: — Я сейчас думаю о нем как о человеке, а не как о преступнике. — Так заберите его к себе в изолятор и там проверяйте! — потребовал Марукин. — Может быть, его с места трогать нельзя… — врач наклонился к смотрителю. В это время охранник подозвал к себе Марукина: — Юрий Аркадьич… я переживаю… может быть, это я чего в той передачке не доглядел? — Молчите, Вася! Молчите про передачку! А то полетит ваша голова! — прошипел Марукин. — Странно, — сказал врач. — Внешние проявления нехорошие, а давление и пульс в норме. Правда, я встречался со случаями… Это может быть как исключение из общих правил протекания болезни, так и убедительная симуляция. — Не похож он на симулянта, — хмыкнул Марукин. — А как вы это определяете? — врач усмехнулся. — Ну, не знаю… — Вот и я не знаю. Вернее, знаю вот что. Инъекция с глюкозой ему не помешает. Только поддержит. И риска никакого, — врач взял шприц, набрал лекарство и наклонился над смотрителем, — посмотрим на естественные реакции. Марукин наблюдал за этим, вытянув шею и затаив дыхание. Врач ввел лекарство в предплечье смотрителя, у того не дрогнул ни один мускул на лице. — Такой силы воли не бывает. Он не чувствует укола, — констатировал врач и поднялся с колен. Отойдя от лежащего смотрителя, он снял с себя очки и обратился к Марукину: — Кажется, вы правы. Его действительно лучше перевести в изолятор. — Ну, что я говорил! — Марукин повернулся к охраннику: — Живенько, живенько, зови помощников, давайте носилки… Охранник вышел из камеры и в дверях столкнулся со следователем, который воскликнул: — Что здесь происходит? — Вот, Родю плохо… — пояснил Марукин. — Собираемся в изолятор перенести… — добавил врач. Следователь скомандовал: — Отменяю изолятор! Тащите его ко мне в кабинет — там ему быстро полегчает! Разъяренный следователь буквально за шиворот затащил смотрителя, который охал, стонал, но шел на заплетающихся ногах. За ними следом вбежал Марукин. Следователь гремел: — Что, симулянт несчастный, цирковое представление решил здесь устроить? Мало было прошлых выходок? — Может, все-таки в изолятор? — робко настаивал Марукин. — Перебьется! Я сам его вылечу! — следователь обернулся к вбежавшему охраннику: — Наденьте на него наручники! Марукин удивленно наблюдал за происходящим: — В чем дело, Григорий Тимофеевич? Чего вы так на него разозлились? — Потому что я сейчас его к стенке прижму. Уже фактами! Смотритель открыл глаз и произнес слабым голосом: — Какими фактами, гражданин начальник? — Неопровержимыми. Нашел я твой тайничок, Михаил Макарыч. Й рюкзачок в том тайничке тоже нашел… Смотритель выпрямился на стуле: — Врешь. На понт берешь! — Вот тебе и полегчало, — язвительно заметил следователь.
* * *
Леша занимался в комнате последними приготовлениями: везде лежали лепестки роз, горела свеча, Леша отрыл бутылку красного вина и налил по нескольку капель в два бокала, стоящие на подносе. Услышав звук приближающихся шагов, Леша, не глядя, отозвался: — Это ты, любимая? Он обернулся, и на его лице отразились недоумение и обида, потому что он увидел незваную гостью — Катю. Катя широко улыбалась. — Катя, ты? Что ты здесь делаешь? — спросил Алеша. Катя, как ни в чем не бывало, поздоровалась: — Добрый день, Алешенька. — Что тебе здесь надо? И… как ты вошла? — продолжал Леша. — Ты сам оставил дверь открытой… Не заметил… — Да, это я сам. Но я… Я жду Машу! — Догадываюсь, что не меня. Но не беспокойся. Я на минутку! — заверила Катя. Леша смотрел прямо на нее: — Кости нет дома. — Я заметила. Одну минуту, я хочу поговорить с тобой. — Нет, только не сегодня, не сейчас, Катя, — взмолился Леша. — Я уже сказал: я жду Машу. Поэтому ни минуты, ни полминуты для разговоров с тобой у меня нет! Леша попытался потеснить Катю к выходу, она остановилась в дверях. — Не очень-то ты вежлив, Алешенька. А еще хотел, чтобы мы с Машей подружились. — Наверное, я был неправ. Я поторопился. Катя поспешно заговорила: — Что ты! Очень даже прав! Это я чувствую себя такой грубой, бестактной… но я… раскаиваюсь! Леша в этот момент был готов поверить чему угодно, и Катя, пользуясь минутным сомнением Алеши, снова прошла в глубь комнаты, взяла в руки бутылку с красным вином и, глядя на этикетку, воскликнула: — Ой, отлично. Я думаю, Маше понравится. — Да, но… Ты должна уйти. — Уйду, уйду, не беспокойся! Не стану же я вам мешать, в самом деле! С одним бокалом и бутылкой вина в руках Катя подошла к Алеше. — Хоть мы с тобой и расстались, Алеша, ты для меня всегда будешь… лучшим другом! А знаешь что, Алешка? Давай выпьем с тобой! На прощание! Простимся, так сказать, с прошлым, которое нас связывало. И пожелаем друг другу счастья в будущем с другими любимыми! Катя налила вино в бокал. Леша покачал головой: — Спасибо, Катя, только я пить не буду. Катя весело ответила: — Вот и ладно! Я выпью одна за двоих! — она выпила налитые несколько глотков из одного бокала. Алеша с досадой смотрел на нее, но Катя не унималась: — Сюрприз порчу? Я выпила из чужого бокала? — Ты выпила из моего, — сухо возразил Леша. Катя предложила: — Тогда и ты выпей из него. И — будем считать наше экспресс-прощание законченным! Да, кстати, а шоколадка у тебя есть? — Шоколадка? При чем здесь шоколадка? — ошарашенный Леша перестал понимать, что происходит. — Горькие тосты нужно закусывать сладким. Разве ты не знал? — последнюю фразу Катя произнесла нежным, воркующим голосом, Алеша слушал ее почти зачарованно. Он повернулся, идя к столу за шоколадкой. Катя в этот момент быстро бросила в бокал лекарство. Вернувшись к Кате, Леша сказал: — Хорошо. Я выпью. Именно за то, что все старое закончилось и теперь мы не будем мешать друг другу… — И пожелаем друг другу счастья! — подхватила Катя. Алеша взял бокал из рук Кати и выпил вино. Катя внимательно посмотрела в глаза Алеше: — С тобой все в порядке, Алеша? — Конечно! А разве со мной может быть что-нибудь не в порядке? Вкусное вино… — ответил он. — Ты такой бледный, — заметила Катя. Алеша взглянул на Катю и вдруг почувствовал, что ему действительно стало плохо. Он пошатнулся, прижимая ладонь к груди, в области сердца: — Ой. Мне действительно нехорошо. Сердце так забилось. — Алеша, что с тобой? Приляг, на тебе лица нет! — воскликнула Катя. Алеша присел на край кровати, бокал в его руке дрожал, и Катя ловко подхватила бокал. Леша слабым голосом попросил: — Уйди, Катя. — Ну, что ты, Алешенька, разве я могу оставить тебя в таком состоянии? — с этими словами она сняла с него рубашку и расстегнула свою блузку. Когда Маша через несколько минут зашла в комнату, то увидела следующую картину: Катя в Алешиной рубашке полулежала на его постели, рядом — Алеша, сонный, полураздетый, слабый и поверженный. Вокруг — лепестки роз. Катя торжествующе обнимала Алешу. Машины глаза наполнились ужасом и отчаянием. — Что это? — тихо спросила она. — А ты что, не видишь? — с победным видом сказала Катя. Алеша попытался приподнять голову, но ему это не удалось — голова упала, казалось, что он мертвецки пьян. Алеша силился что-то сказать и не мог, язык его не слушался, перед глазами его стоял туман, образ Маши расплывался. У Маши в глазах стояли слезы: — Леша! Это и есть сюрприз, который ты для меня готовил? Как ты мог так поступить со мной? Леша сбивчиво бормотал: — Маша… Я… Катя притворно удивилась: — Почему ты не сказал мне, что она придет? Идиотская ситуация. Маша в слезах развернулась и выбежала из комнаты. Катя вскочила и бросилась за ней, крича в проем двери: — Я — его первая любовь! Первая — значит, единственная! И он всегда будет меня любить! Всегда! Слышишь? Маша оглянулась на звук Катиного голоса, ее взгляд был полон отчаяния и боли. Вдруг резкая вспышка света озарила все вокруг. Одновременно сильно хлопнула дверь за Машей и послышался звон стекла: в комнате Алеши лопнули плафоны, полетели осколки стекла. Катя испуганно схватилась за голову: — Ой, мамочки! Что это? Что происходит?
* * *
Смотритель сидел на стуле в центре кабинета. Марукин подслушивал под дверью кабинета. — Что, хотел припадок симулировать? С сердцем ему плохо! Да? — спросил следователь. Смотритель мрачно ответил: — Зачем симулировать? Я не мальчик тебе, чтобы театр разводить. Пошаливает что-то сердечко-то… — Не вышло у тебя ничего? И не выйдет! Все! Кончилось твое время! Теперь сядешь по полной программе! — угрожал следователь. — Не рано ли радуешься, начальник? — буркнул смотритель. — Самый раз! Это раньше у меня были одни догадки. Теперь железная улика имеется. — Неужто? Следователь показал смотрителю рюкзак с надписями, и смотритель вздрогнул. Следователь наклонился над ним: — Узнаешь? Смотритель отрицательно помотал головой. — Ну конечно! Не узнаешь! Сколько лет прошло! Смотритель пожал плечами. Следователь прогремел: — Этот рюкзак принадлежал профессору Игорю Сомову, которого убили в 1999 году. И тогда следствие зашло в тупик из-за недостаточности улик. — Это тоже не улика, — заявил смотритель. — Ошибаешься. Это очень даже улика! Вот отправлю на экспертизу в Одессу — она твою причастность железно докажет. — Эта рухлядь по дороге рассыплется, начальник! И где ты ее откопал-то? Ты что ж, там, в каморке у меня, обыск, что ли, проводил? — Ну, положим, не обыск, а так… — А так? Ай-я-яй! Нехорошо! Обыск, да без ордера и без санкции прокурора? Нехорошо, гражданин начальник! — ехидно протянул смотритель. — Это все липа, гражданин начальник! Нашли какую-то грязную тряпку и сразу меня обвинять! Может, ее мои сынки спрятали, когда в казаков-разбойников играли? Следователь зло прервал его: — Это не липа, Родь! Это железная улика! И сыновей своих лучше не трогай. Они от тебя при жизни натерпелись, хоть после смерти оставь их в покое! Смотритель сжал кулаки и нервно заиграл желваками: — Даже если это улика, она добыта незаконным путем. И вам не то что суд, вам ваши соратники по борьбе — и то не поверят! Буряк возразил: — Ничего подобного. Этот рюкзак нашел и опознал человек, который был лично знаком с профессором Сомовым! Смотритель поинтересовался: — Откуда этот человек появился на маяке, а? Не вы ли его туда послали? Вот я на суде и скажу, что вы мне мстите по личным мотивам. Поэтому дело шьете! — Какие еще личные мотивы? Ты у меня что, жену увел или дочь похитил? — удивился следователь. Смотритель ухватился за его слова: — Вот, вот, вот! Уже горячо. Не у вас — у Самойлова. Ведь вы с ним дружите? — Ну, дружу. Но при чем тут это? — Очень даже при чем и при ком. Я ж его сына похищал? Его. А вы с Самойловым — давние друзья. На суде скажу, что вы меня за это просто возненавидели. Лично. Следователь гневно уставился на заключенного: — Да, ты прав. Я действительно тебя ненавижу. Но не по личным мотивам, тут ты ошибаешься. Смотритель ухмыльнулся: — Это вы на суде расскажите. А я в жизни не поверю, что кто-то будет за одну зарплату в ментовке спину гнуть. — А мне и не надо, чтобы ты мне верил. Слава Богу, и без тебя есть кому верить. Родь пожал плечами: — Сомневаюсь. Вы у народа-то спросите, кого он больше боится — ментов или бандитов. Ей-богу, ответ вас удивит. Следователь веско, возразил: — Ничего подобного! Я потому и в милицию служить пошел, что таких, как ты, за версту чую и на дух не переношу. И жизнь свою положу на то, чтобы вас пересажать! Смотритель прищурился: — Где-то я это уже слышал. В кино, что ли? Ладно, начальник, не кипятись. Лучше чаю мне налей. А то что-то в горле пересохло. — Ничего, переживешь. — Не знаю, не знаю. В вашей тюрьме такие харчи, что, боюсь, до суда не дотяну. Вместо чая — и то дают какую-то бурду, даже без сахара. — Хорошо, Родь. Чаю я тебе налью и даже сахар положу. Чтобы не было повода прикидываться больным. Ты мне нужен на суде живой и здоровый. — Следователь налил чай, повернувшись к смотрителю спиной. Воспользовавшись моментом, заключенный набросил на шею следователя руки в наручниках и попытался его придушить. Двумя точными и профессиональными ударами Буряк отправил смотрителя в нокаут, тот упал на стол, разбрасывая бумаги и корчась. Следователь вытер пот со лба, поднял смотрителя за шиворот и посадил на стул: — Силой со мной померяться решил? Не советую. — Может, я тебе еще и денег буду должен — за совет? — прошипел смотритель. На шум прибежали охранники: — Что случилось, Григорий Тимофеевич? — Да ничего страшного. Буря в стакане воды. Охранники с подозрением посмотрели на заключенного: — Это он, что ли, бурю поднял? — Попытался. Но не получилось, — сказал следователь. — Может, вам чем-то помочь? — обратился к нему один из охранников. Но Буряк отказался: — Нет-нет, не надо. С этим типом я сам справлюсь. Так что можете быть свободны. Во время их разговора смотритель заметил упавшую на пол скрепку. Когда охранники направились к выходу, он снова изобразил припадок и рухнул на пол. Перед его глазами лежала металлическая скрепка. Не долго думая, смотритель незаметно проглотил ее. Охранники бросились к нему, чтобы поднять, но следователь остановил их: — Не надо! Сам поднимется. А если ему так хочется поваляться — пусть валяется. Пол у нас в сто раз чище его совести! — С ним точно все в порядке? — уточнил один из охранников. — Можете не сомневаться. Так что оставьте нас одних. Я его быстро в чувство приведу, — усмехнулся следователь. — Но если что — мы будем за дверью. Следователь обратился к смотрителю: — Хватит симулировать, Родь. Твои игры мне уже надоели! Чего разлегся-то? Жареным запахло — сразу поджилки затряслись? Вставай, трус! Смотритель рассвирепел, медленно встал, как медведь, схватился скованными наручниками руками за спинку стула и замахнулся на следователя: — Я трус? Ах ты ментяра позорная! Стул полетел в следователя, но тот пригнулся и стул попал в окно. На звон разбитого стекла сработала сигнализация, и раздался вой сирены.
* * *
Костя и Лева сидели в машине, мотор работал, но Костя не спешил трогаться с места. Лева посмотрел на часы. — Все. Время вышло. Значит, что-то там у него сорвалось. Поехали. Костя возразил: — Подожди. Давай еще постоим. Ну хоть пять минут. Обидно будет, если сейчас уедем, а он выйдет. — Хрен с ним, лишь бы нас не замели! У меня уже нервы ни к черту! Вот сейчас сам пойду и признаюсь во всем. — — Это самая дурацкая из всех твоих шуток! — содрогнулся Костя. — Все! Хорош, говорю! Погнали отсюда! — Давай отъедем во-о-он туда, — предложил Костя. Лева расширил глаза: — Куда? Под окошко следователю? Так ты серьезно?! Берите нас, мы тут, тепленькие. Ты куда, правда? Сдурел? Но машина уже тронулась.
* * *
Катя переоделась, сняла Алешину рубашку и надела свою блузку. — Вот это да! Лампочки лопнули. Никогда такого не видела. Алеша, у вас тут что, напряжение в сети скачет? — Катя подошла к кровати. — Ну что ты молчишь, Алеша? Алеша лежал неподвижно, белый, как полотно. — Леша! Скажи что-нибудь! — закричала Катя. Алеша не отвечал, взгляд его остекленел. Катя в испуге суетилась, била Лешу по щекам, тормошила за плечи. Тот не шевелился. — Лешенька! Лешка! Что с тобой? — Катя подбежала к окну, распахнула его, схватила графин с водой, набрала в рот воды и прыснула Алеше в лицо. — Миленький, очнись! Скажи мне что-нибудь, ну пожалуйста! Только не умирай, слышишь? Алеша! Катя схватила полотенце, намочила его и положила на лоб Алеше.
* * *
Маша вся в слезах выбежала из подъезда, чуть не сбив с ног Полину. У Полины выпала из рук сумка. — Машенька! Что с тобой? Что случилось? — Я вошла, а там… Там Леша и Катя… Я… — взахлеб говорила Маша. — Я не поняла. Катя там? Зачем она туда пришла? — Я не знаю… Она… С ним… — повторяла Маша. — Маша, я ничего не понимаю. Объясни толком. — Не хочу я ничего объяснять! Пусть он вам все объясняет! — выкрикнула Маша. — Да что случилось-то? — повысила голос и Полина. Маша не могла говорить, ее душили слезы, она махнула рукой и убежала. Полина закричала ей вслед: — Маша! Ты куда? Постой! Но Маша бежала прочь. Полина в растерянности смотрела ей вслед.
* * *
Катя тормошила Алешу, он открыл глаза и посмотрел на Катю с изумлением. — Слава Богу, пришел в себя. Как же ты меня
|