Барнаул – Улаангом

ЭВАН: Мы подъезжали к российской границе и особо не надеялись пройти ее быстро. Там уже ждала наша команда. Расс весь горел желанием сообщить «радостную» новость: мы приехали в Россию в самый разгар сезона клещей.

«Вроде бы, клещ здесь одного знаменитого спортсмена укусил, – рассказал Расс. – Спортсмена отвезли в лучшую клинику страны. Врачи сделали все, что могли, но он все равно умер».

«Да, но нам же прививки от клещевого энцефалита сделали», – сказал я.

«Она не дает стопроцентной гарантии», – возразил Расс. «Нет, дает!»

«Ну ладно, ладно, поезжайте, спите себе на здоровье на травке».

«Расс умеет порадовать, ничего не скажешь», – сказал Клаудио, но Расс на это ничего не ответил.

«Да‑да, поезжайте, – сказал он. – Фильм от этого только выиграет. Очень смело, и события развиваются быстро. Вас сначала парализует, потом пропадает обоняние, потом слух и речь. Но мозг и тело еще живут, а доктора ничем помочь не могут, и потом вы тихонечко отходите в мир иной. Так что, хотите сегодня лагерь на природе – пожалуйста, ребята, не стесняйтесь, устраивайте себе лагерь на природе».

«Вы как хотите, парни, а я – за гостиницу, – сказал Чарли. – Мото Гран‑при уже идет, а мы в этом сезоне вообще все гонки пропустили».

«Ладно. Значит, решено, – сказал я. – Сегодня ночуем в гостинице, но не из‑за энцефалита! Вечно нам то пауки мешают, то змеи, то медведи – а теперь еще и клещи. Сегодня остановимся в гостинице, потому что хотим посмотреть Мото Гран‑При и Супербайк, а главное – потому что лично я хочу еще чашечку хорошего русского кофе».

На въезде в Россию нас приветствовал высокий советский монумент в виде массивной белой колонны с красной звездой на вершине. Все сразу стало другим. Поразительно просто: будто бы кто‑то переключил канал с черно‑белого фильма на цветной. Все изменилось – природа, люди, дома, дороги, поля. Как это так получилось? Каким образом всё по эту сторону границы знает, как выглядеть по‑русски, а за несколько миль до того – знало, как выглядеть по‑казахски? Такие мысли проносились у меня в голове, когда Клаудио вдруг с диким скрежетом остановился. Мы подъехали к нему.

«Что случилось?» – спросил я.

Я чуть с машиной не столкнулся – на волосок прошел, – ответил он. – Задремал я просто – дорога слишком легкая».

Стояла сильная жара – градусов под сорок, мы разделись до жилеток, а Клаудио даже брюки сбоку расстегнул, и они трепыхались теперь на ветру. «Странно, – сказал я. – А я как раз подумал, насколько в России дороги лучше».

«А мне вот показалось, что здесь все как‑то на Монголию смахивает», – сказал Чарли.

«Откуда ты знаешь, как там, в Монголии? – спросил я. – Мы же там еще не были. Да и по‑любому, ничего подобного».

«Ну ладно, тогда на Казахстан».

«Ну уж нет. На Казахстан совершенно не похоже. С чего ты взял – Казахстан? Здесь вообще по‑другому».

«Ну… да, типа того… Зеленее тут, но местность‑то все равно плоская».

«Она совершенно другая».

«Другая, – согласился Чарли. – Но все равно плоская». «Не знаю, как ты, а я как пересек границу, так из Казахстана и выехал. На карте есть линия, и это такой барьер: ты въезжаешь в Россию, и на Казахстан здесь больше ничего не похоже. Это же сразу в глаза бросается. Тебе что, так не показалось, Чарли?»

«Ну… то есть… нет… да, деревьев больше стало, и русских здесь больше, чем в Казахстане, но оно и понятно – мы же в России».

«Но здесь же и трава другая, и вообще все другое! Смотри – и поля зеленее, потому что воды хватает».

«Ну хорошо, здесь все другое, – сказал Чарли. – Ты прав, прав, прав. Всё совсем другое». Я повернулся к Клаудио. «Как тут тебе?» «Дорога ровнее, – ответил Клаудио. – Ям нет». «Тебе не нравится? Скучаешь по ямам?» «Ага, когда они есть – находится, чем заняться. Нужно концентрировать внимание, – ответил Клаудио. – Мне в жизни всегда нужно на чем‑то фокусироваться».

Чарли стоял на обочине, сняв майку, и играл животом. По его мнению, единственное, чем Россия отличалась от Казахстана – это тем, как тряслось его брюхо в пути. «Это Казахстан», – сказал он и затрясся изо всех сил. «Это Россия». Он слегка побарабанил по животу. «А это будет Америка». Стоит, не шелохнувшись.

Снова очутиться в России было здорово, после Казахстана здесь все казалось таким простым и цивилизованным. В середине дня мы уже были в Барнауле – безумное место, напоминающее городки времен золотой лихорадки начала века. Здесь полно лихачей на машинах с правым рулем (близко Китай и Япония), и по пути к центру города мы проехали несколько аварий. Хотя под дорожными куртками и штанами у нас ничего не было, жара казалась невыносимой, пот лил градом, а ботинки, если их снять, превращались в оружие массового поражения. Мы сходили в душ, причесались и отправились в ресторан под названием «Рок‑н‑ролл» с надеждой на нескучный вечерок. После стольких долгих и трудных дней в седле хотелось развеяться. Мы решили пуститься во все тяжкие и веселиться всю ночь. Барнаул – город, полный жизни и энергии, в том числе сексуальной: из‑за жары почти все местные женщины были одеты ну о‑о‑очень откровенно.

«Блин… ты только посмотри на нее! – сказал Чарли в сторону молодой русской девушки, не спеша продефилировавшей мимо. – Да здесь встань в любое время суток – и мимо тебя за три минуты пройдут двадцать красоток, все в мини‑юбках и с длиннющими ногами. Зашибись!»

Барнаул – классное место. Впервые за неделю встретившись с командой, мы уселись на террасе в ресторане под развешанными везде китайскими фонариками, ели мексиканскую еду, болтали и отлично проводили время. Мы с Чарли давно уже так не общались – просто веселясь и откалывая глупые шуточки.

«Дикая природа свое дело сделала, – сказал он, – там, конечно, хорошо, но только тогда я понял, как сильно люблю города».

К несчастью для Чарли, уже завтра нас снова ждало лоно природы. Весь день, что мы ехали в Горно‑Алтайск, он вел себя очень тихо, держался сзади. «По моим ощущениям, все идет не так, как я хочу, и мне нужно время, чтобы к этому привыкнуть», – сказал он; но может, дело было в нашем споре на выезде из города. Мы тогда поспорили, кто поедет впереди. Чарли всегда рвется вперед, и чаще всего меня это устраивает. Только я тоже иногда устаю болтаться в хвосте. «Мне не хочется все путешествие проехать, будто у кого‑то на привязи, – сказал я. – Не об этом я мечтал». Но стоило мне обогнать остальных, как мы терялись, Чарли тут же отправлялся на ближайшую заправку, узнавал дорогу и выходил вперед, не давая мне возможности разобраться во всем самостоятельно. Тем не менее, было здорово ехать через солнечные равнины и прохладные сосновые леса, в которых время от времени попадались озера. Так, в конце дня и приехали в Горно‑Алтайск. На ночь нас устроили на четырехэтажной даче. Она была похожа на альпийское шале, и, наверное, когда‑то здесь был штаб секретной службы. Было не очень понятно, где и с кем мы находимся, но мне такое положение вещей стало даже нравиться: ты приезжаешь, тебе говорят, куда поставить мотоциклы и где ложиться спать. Никаких предварительных переговоров, никакой возни.

На следующий день мы поднялись выше в горы; дорога вилась по густым лесам и плодородным полям, вдоль извилистых речек, через горные долины, словно выстланные ковром из алого вереска. Этому отрезку маршрута мы в подготовительный период особого внимания не уделяли, но тот день казался на данный момент самым лучшим. «Мы проскочим кусочек России между Казахстаном и Монголией», – думали мы раньше и даже не подозревали, что Алтайские горы станут одним из самых ярких впечатлений за всю поездку. Я словно попал в рай и никак не мог налюбоваться пейзажем, меняющимся с каждым поворотом дороги. Красота здесь поразительная, на берегу рек часто попадаются маленькие поселения с деревянными домиками. Дети и старушки с ведрами ходят на реку за водой для полива огородов, а неподалеку лесорубы валят лес.

Как и накануне, стояла жара. Хотя под курткой и штанами у меня ничего не было, по спине текли ручейки пота. У одной горной речки мы остановились, разделись и решили искупаться голышом.

«А‑а‑а‑а! Куда подевался мой пенис?!» – закричал я, зайдя в реку и тут же выскочив из нее. Река эта текла сверху, с горы, где таял снег, и вода в ней была ледяная. Ну, на гениталиях моих это и отразилось соответственно.

«Черт, я туда не полезу, – закричал Чарли с берега. – Слишком уж холодно».

Но я заставил себя растянуться под водой, чтобы смыть весь пот и остыть. «А‑а‑а‑а! Ноги замерзли! И член совсем пропал!» – кричал я.

Клаудио спокойно зашел в воду, слегка поморщившись от холода, но без особого шума. «Холоднее всего ногам, – сказал он, поплескав водой на грудь. – Наверное, потому что в ботинках им жарче всего». Чарли, наконец, тоже набрался храбрости. Осторожно ступая по камням, он вдруг спрыгнул в воду и тут же выскочил, вопя от холода.

«Это так освобождает! – кричал я, пока бежал голышом по берегу к мотоциклу. – Три голых мужика на лоне природы. Нам бы еще барабаны и луки со стрелами».

Лучшим в этом внезапном купании было то, что мы избавились от одержимости графиком. Всего неделю назад нам бы даже в голову не пришло тут остановиться – перевешивало стремление все время ехать вперед, несмотря ни на что и не отвлекаясь. Мы, наконец, поняли: если постоянно думать только о милях, ничего не получится увидеть на пути. Мы на три с половиной дня отставали от графика, но это больше не имело значения.

Дни сливались один с другим. Интересного было много, но мы уже не так увлеченно смотрели по сторонам. Я стал меньше фотографировать, меньше говорить об увиденном и сделанном за день – я больше не чувствовал себя туристом или путешественником. Путешествие стало образом жизни.

В конце дня мы поняли, что извилистые дороги, ведущие к монгольской границе, которая закрывалась в семь, не позволят нам успеть вовремя, и решили разбить лагерь еще у одной реки. Мы связались с остальными по спутниковой связи и в первый раз за всю поездку договорились ночевать все вместе. Дэвид, еще ни разу не изведавший радостей ночевки под тентом, любил говорить: «Ценители домашнего уюта не спят в палатках». Но вот он приехал, и выяснилось: у него есть абсолютно все для того, чтобы сделать ночь под открытым небом максимально комфортной. Похоже, любители домашнего уюта в палатках все‑таки спят. Там были два больших складных стула для Расса и Дэвида, продюсеров, и по одному поменьше для всех остальных, очень стильный металлический столик с рифленым верхом и две двухконфорочные газовые плитки. Это все сильно отличалось от «кемпинга по минимуму», к которому мы привыкли.

Пока другие собирали хворост для костра и готовили ужин из тунца и кукурузных макарон, я впервые за всю поездку достал удочку. Забрасывал ее несколько раз, но так ничего и не поймал. Потом мы все вместе ужинали, сидя вокруг большого костра, смотрели на огонь, рассказывали страшилки про привидения и болтали до самого утра. Еще мы по очереди пели: сначала Василий спел народную сибирскую песню, потом Джим спел что‑то на чешском, и потом я исполнил шотландский гимн «Цветок Шотландии». Это была отличная ночь – именно так я и представлял себе общение с командой: встречаемся каждые пять‑шесть дней для обмена впечатлениями и историями, приключившимися за время пути, а остальное время проводим отдельно. Все получилось прекрасно. Мы многое пережили вместе, так что Дэйв, Расс, Джим, Василий и Сергей стали для нас родными, почти как лучшие друзья.

Весь следующий день мы поднимались выше в горы по дорогам, окруженным снежными пиками. С вершины была видна наша дорога: она расстилалась впереди – прямая как стрела, узкая лента асфальта, разрезающая широкую равнину, бегущая вниз по склону, через долину и вверх по другому холму, и не было у нее, насколько хватало глаз, ни единого изгиба. А дальше простиралась Монголия. Ехать было легко и приятно, но после долгого ночного бдения у костра на прямой и ровной дороге ужасно клонило в сон. Когда мы добрались до границы, у меня закрывались глаза, поэтому я свернулся клубком на бетонном полу и оставил Чарли и Клаудио разбираться с пограничниками.

Через два часа мы были на нейтральной территории. За нами – российский пограничный пост, новенькая, свежая бетонная дорога и стальные здания. Мы съехали с холма и направились к кучке покосившихся деревянных хибарок, которые последний раз красили, кажется, лет пятьдесят назад. Очень скоро асфальт под колесами кончился, и начался гравий. Впереди ждала монгольская граница, которая, как нам говорили, была закрыта для людей с Запада. Этот пропускной пункт предназначался строго для граждан России и для монгольского грузового транспорта и казался не очень часто используемым. Но наш штаб на Шепердс‑Буш отлично потрудился и добыл специальное разрешение на въезд в Монголию с запада. Еще можно было проехать на восток страны до Улан‑Батора по трассе, которую туристы посещают совсем не часто. Мы быстро разделались с формальностями и въехали на территорию Монголии, где, едва повернув за угол, оказались посреди стада яков. Штук пятнадцать‑двадцать здоровых волосатых монстров. Мы кое‑как оттуда выбрались и встретились с нашим местным связным, девушкой Кариной, которая ждала нас здесь уже четыре дня. Она была ужасно рада встрече и повязала на мотоциклы голубые ленточки – по монгольской шаманской традиции они должны приносить удачу младенцам и повозкам. Я был решительно настроен ехать дальше самостоятельно, так что мы быстренько попили чая и отправились в путь, договорившись встретиться с командой у Белого озера через пять или шесть дней. Стоило нам отъехать, как на связь вышел Чарли: «Ну что это за дороги, а? – пожаловался он. – Будто в каменный век вернулись. Во что мы опять вляпались?» Нам говорили, что дороги будут плохие, но чтоб настолько…

«Уж лучше бы песок был, чем этот гравий», – сказал я.

«А я бы даже на грязь не пожаловался, – ответил Чарли. – Сухая грязь была бы еще ничего, а то эта каменистая гравийная фигня – ужас просто».

Дороги там чудовищные. Они едва обозначены на ландшафте, и мы пробирались по ним с огромным трудом; ничего подобного до этого не встречалось. Это даже не дороги, а, скорее, тропы, проложенные повозками кочевников и стадами животных. Мы ехали параллельно равнинам цвета грязи, а бескрайнее небо оттеняло крутые холмы и горы миллионами оттенков коричневого; степь пересекали одновременно пять или шесть дорожек, и было трудно понять, какая куда ведет. В паре сотен ярдов от меня ехал Клаудио, поднимая за собой облако каменистой пыли. Чарли возглавлял наш маленький отряд и ехал посередине, как бы на острие стрелы, а я держался на приличном расстоянии слева. Я надеялся, что в Монголии мы сможем нагнать упущенное время, но сейчас стало понятно: даже сто шестьдесят километров в день – трудная задача. Монголия обещала стать настоящей проверкой для нас и для мотоциклов.

На скорости 30 км/ч и по разбитой дороге мы въехали в наш первый монгольский город. «Только бедность, – сказал Чарли, – больше здесь ничего нет».

Все дома были в трещинах. Появился человек с ребенком. Они оба выглядели ужасно, ребенок весь грязный, босой, сопливый, с исцарапанными руками и лицом. «О, господи», – воскликнул я, заранее представляя грядущие впечатления. Мы думали, что Монголия станет нашим земным раем, нашей Шангри‑лой, а тут вдруг появился риск оказаться в некоем подобии ада.

Мы двинулись дальше и доехали до реки с зелеными берегами. Шел уже десятый час вечера, небо темнело, и, похоже, приближалась гроза, поэтому мы решили разбить лагерь. Только мы поставили палатку, как поблизости остановился грузовик. Из него выскочили двое рабочих‑строителей в синих тканевых куртках и шапках и побежали под горку к нам. Они внимательно рассмотрели мотоциклы, завороженно оглядели все приборы и переключатели. На карте, вставленной в крышку кофра, мы показали им наш маршрут, от Лондона до Нью‑Йорка. Потом они сбегали в кабину своего грузовика и принесли бутылку водки.

«Спасибо большое, – сказал я, тряся головой, – но я не буду». Они явно хотели распить ее с нами, но после первого шока от прибытия в Монголию и долгого дня в седле такого желания не было ни у кого из нас. Я достал из кармана клочок бумажки и стал искать подходящие фразы на монгольском.

«Sain baina uu? – сказал я. – Как поживаете?»

Один из рабочих, тот, что поменьше, покачал головой: «Kazakh».

«Sain baina uu?» – повторил я. «Kazakh».

«А, вы из Казахстана?»

«La, Kazakh», – ответил он. Да, он из Казахстана.

«Rakhmet», – сказал я. К сожалению, единственное казахское слово, которое я запомнил, это слово «прощай».

Казахи засмеялись. «Rakhmet, la, Kazakh». Они все пытались всучить нам эту бутылку монгольской водки, давая понять, что отказ не принимается. Если уж мы не хотим ее пить, то должны хотя бы оставить себе. Я чувствовал: надо дать им что‑то взамен, поэтому достал из сумки пару маленьких бутылочек «Джонни Уокера», которые возил с собой специально для таких случаев.

«Это из моей страны, – сказал я. – Шотландское виски». Брови у них полезли на лоб от удивления, пока они разглядывали бутылочки у себя в руках. Надеюсь, удивлял их золотистый цвет виски, а не размер бутылочек, полученных взамен литровой бутылки водки. После рукопожатий они укатили, а мы принялись готовить ужин. Вода как раз начала закипать, когда я оторвал взгляд от котелка и увидел темную фигуру всадника, нарисовавшуюся в треугольнике предгрозового неба между двумя горами. Паренек лет четырнадцати, не больше, остановился в метрах двадцати и внимательно нас разглядывал.

«Чего это он ближе не подходит?» – спросил Чарли.

«Может, мы сами должны к нему подойти», – ответил я.

Мы подошли к мальчику. Лошадь у него была маленькая, гнедая, с пышной черной челкой и белой звездой на вздернутом носу. Я погладил ее. «Привет. Хорошая лошадка», – сказал я. Парень поглядел на меня, в руке у него был прут, которым он правил лошадью. У него были темные глаза, которые смотрели очень пристально. Может, мальчик нас побаивался. Мы по очереди пожали ему руку. Он еще немного постоял, посмотрел и потом развернул лошадь.

«Ну что ж, тогда до свиданья», – сказал я. Парень прищелкнул языком и пустил лошадь легким галопом, выдав нам на прощание широченную белозубую улыбку. Мы снова занялись варящейся в котелке едой. И тут появился еще один всадник. В синей куртке на молнии и в зеленой шапке цвета хаки, он был постарше и повыше своего предшественника, но его белая лошадь была такая же маленькая. И снова он остановился метрах в двадцати и стал наблюдать.

Я подошел к нему. «Я Эван. Это Чарли. А как вас зовут?» Переложив поводья в одну руку, он похлопал себя по груди «Лимбеник», – представился он. По крайней мере, я именно так расслышал. Он спрыгнул с лошади, продемонстрировал нам ее во всей красе, будто бы собираясь продать, и показал мне знаками, что я должен на нее сесть. Я забрался в седло и взял хлыст – шнур на деревянной рукоятке. Я просидел на лошади пару минут, пока Чарли пел нашу традиционную песню – «…из Лондона в Нью‑Йорк на мотоциклах…» – а Лимбеник кивал и улыбался. Потом я спрыгнул с лошади, а Лимбеник забрался на нее, развернулся и ускакал прочь. Нам осталось только размышлять о своем первом контакте с местными жителями.

Чарли на Белом озере в Монголии.

Эван в окружении толпы любопытных.

Чарующая красота Монголии.

Въезжаем в Улан‑Батор с Тедом Саймоном (на переднем плане слева). Именно классическое произведение Теда «Путешествия Юпитера» вдохновило меня на это путешествие, так что встретиться с ним сейчас было очень здорово.

В Улан‑Баторе множество детей‑сирот живет в подвалах в ужасающей нищете. Мы познакомились с некоторыми из них и посетили местный сиротский приют Unicef.

На границе между Монголией и Россией.

На берегу озера Байкал, которое содержит пятую часть запасов пресной воды на земле.

Авария на дороге в Сибири; водитель все еще в грузовике, дремлет. Когда мы спросили, живой ли он там, он просто пожал плечами, сказал 'Normalya' и снова заснул.

В Сибири многие дороги оказались затопленными. Ехать по ним – изматывающий, непрестанный труд.

Еще один день, еще один мост.

Чарли готовит еду во время одной из наших многочисленных переправ.

Отдых в конце Дороги Костей. После стольких тяжелых дней она, наконец, почти позади.

Одна из наших последних рек на Дальнем Востоке России. На пути к Магадану мы пересекли десятки рек.

Без наших партнеров Дэвида (крайний слева) и Расса (крайний справа) у нас бы ничего не получилось…

…но, в конце концов, остались только мы вдвоем и два наших BMW 1150GS Adventure.

ЧАРЛИ: Спали мы долго, лагерь свернули поздно и уехали тоже поздно, но выспались очень хорошо. Решив доехать до Улаангома, торгового города в 200 км к востоку, мы поехали по местности, словно созданной для великанов. Солнце палило, нигде не было ни травинки, ни кустика – так что земля и горы блестели как золотые. От такой красоты дух захватывало. Мы поехали по дороге, ведущей в ущелье, на выходе из которого стоит Бооморон. Городок небольшой, но при отсутствии дорожных указателей и таком состоянии дорог было совершенно невозможно понять, как из него выехать. Мы спросили дорогу у прохожих, но они нас не понимали, так что пришлось вернуться на заправку.

Там за считанные минуты вокруг собралась толпа людей, желающих посмотреть на мотоциклы. Они были невероятно дружелюбны, но дорогу подсказать никто не мог. Потом появился парень в костюме, который ехал на мотоцикле с приятелем на заднем сиденье. Мне показалось, что он сможет нам помочь. «Улаангом?» – спросил я, показав на карту в руке. Он помотал головой и рукой изобразил волну – там была река. Потом, указав на мой байк, он показал, что река эта слишком глубокая, и на мотоцикле через нее не переправиться.

«Улаангом?» – спросил я еще раз. Он скрестил руки в виде «X» – всем понятный знак, что дорога закрыта.

Я пожал плечами. Парень похлопал по моему мотоциклу, отобрал у меня карту и пальцем провел линию вокруг большого озера.

«Кажется, он хочет сказать, что уровень воды в реке слишком высокий, и нам придется ехать вокруг озера Ачит, чтобы перебраться на другой берег», – сказал я Эвану. «Черт. И как теперь? – спросил он. – Это большой крюк. Километров 250, как пить дать. Знаешь, Чарли, он весь такой в костюме и, похоже, знает, о чем говорит. Если он говорит, что реку не перейти, мы должны поверить».

Мы и поверили. Парень сел на мотоцикл, они с другом проводили нас на несколько километров от города, потом остановились и показали, что надо ехать вперед, по дороге вокруг той большой горы. Я был почти в отчаянии. Мы только что выехали из города, который оказался кучкой лачуг, и теперь должны были ехать по дороге, которой, кажется, вообще никто не пользуется. Я чувствовал приближение истерики и никак не мог с этим справиться. Главные дороги, на карте обозначенные толстыми красными линиями, в лучшем случае оказывались разбитыми проселками. Эта дорога, которой пользовались даже меньше, чем всякими второстепенными трассами, в какой‑то момент грозила вообще исчезнуть, оставив нас где‑то посреди монгольской глуши. Других машин нигде не было, мы могли рассчитывать только на системы GPS – без них совсем бы пропали.

Как я и думал, дорога скоро исчезла, и нам пришлось ехать по широким равнинам из камня и гравия, одним глазом поглядывая на экран GPS, чтобы не отклониться от верного направления. Мы прибыли в селение с ярко окрашенными глинобитными лачугами. Из них тут же высыпали дети, стали нас разглядывать, смеяться и щупать мотоциклы. Они показали нам, куда ехать, и мы двинулись дальше. Иногда даже попадалась дорога, и мы ехали по ней несколько километров, воспрянув духом, но потом она разделялась на две или три другие – одна вела вверх, на холм, другая вокруг него, а третья – через степь, и мы снова терялись в догадках, куда ехать. Такой тяжелой езды у нас еще не случалось, было гораздо хуже, чем даже в те три дня на Дороге Смерти в Казахстане, потому что здесь дороги вообще не было и ехать приходилось то по камням, то по глубокому песку, то по грязи. И никаких передышек, никаких хотя бы коротких участков утрамбованной почвы или асфальта. Очень тяжело. Я постоянно думал: что я здесь делаю, черт возьми? Зачем я тут? Кто предложил нам сюда поехать? Ужасно хотелось домой. В первый раз я совсем пал духом, настроение было плохим еще и потому, что я ничего не ел с утра.

Мы подъехали к реке, которая текла прямо через степь. На берегах этой неширокой речки лежало по 5–7 метров грязи. Я настроился решительно и пересек ее с первого захода. Эван упал, и его пришлось вытаскивать из грязи. Клаудио, как обычно, пошел своим путем и тоже без особых усилий переправился. Еще через несколько километров нам попался исключительно грязный участок, и мотоцикл Эвана утонул в грязи по самую ось. И вот, пока мы с Клаудио вытаскивали его, подъехал синий грузовичок. Словно перенесенный сюда из пустынь американского запада тридцатых годов, он был весь загружен всяким домашним скарбом, включая цыплят в клетке и козла, все это добро было накрыто ярким брезентом. Мы решили, что это перевозили юрту – такую круглую палатку из белого войлока и холста, в Монголии до сих пор многие в них живут. Где‑то в глубине кузова лаяла собака. Из кабины грузовика и из‑под брезента высунулись с десяток мужчин и несколько мальчишек. Они подошли к нам и помогли вытащить мотоцикл Эвана из грязи. Эван завел мотор и забрызгал наших монгольских помощников грязью, вылетевшей из‑под колеса. Он сразу же испугался. «Извините ради бога, простите», – заговорил он, когда самый заляпанный грязью парень выразительно на него посмотрел.

Я через грязь ехал осторожно, поэтому не упал. Клаудио, как обычно, гнал по полной, умудряясь удерживать мотоцикл, когда тот совсем уж готов выскользнуть из‑под него. «И как он это делает? – сказал Эван. – Аж зло берет».

До конца дня мы мало кого видели. У тех немногих, кто все‑таки попадался на пути, мы спрашивали дорогу. Монголы – кочевой народ, они отлично ориентируются в своей стране без всяких карт и дорог. А когда уточнить направление было не у кого, мы спокойненько ехали дальше и надеялись не потеряться. В конце дня мы приехали в Хотгор, шахтерский городок, где надеялись заночевать. Но так как все местные оказались в дым пьяными, пришлось ехать дальше. В конце концов мы добрались до высохшего русла реки метров 400 шириной, где и разбили лагерь. Над головой кружил орел, надвигалась грозовая туча, а мы принялись фильтровать воду, всей душой желая оказаться в каком‑нибудь более приятном месте.

День получился очень изматывающим. Объезд вокруг озера означал, что мы совсем не продвинемся на восток. «Это все как пересекать Трафальгарскую площадь, делая крюк через Уэльс», – сказал Эван.

Наверстать отставание от графика нам тоже не удалось. Мы потеряли уже как минимум четыре дня, и оставалось объехать еще половину озера. Езда была тяжелой, дорога скользкой, и мы могли смотреть вперед максимум на 10 метров от переднего колеса. Это высасывало всю энергию, деморализовало, и конец этого мучения не предвиделся.

«Все, я без сил», – сказал я. Последний выходной у нас был в Алма‑Ате, и ежедневная езда начала давать о себе знать.

«Скучаю сегодня по дому как никогда, – ответил Эван. – Как же хочется прийти домой и залезть в постель вместе с Ив».

ЭВАН: На следующее утро, быстро позавтракав, мы начали складывать вещи и обнаружили, что у Клаудио на мотоцикле треснула рама, сбоку слева, под одним из кофров. Это была первая серьезная поломка у наших BMW. Мы поехали дальше, решив не думать пока о трудностях и сосредоточиться на безумном мероприятии – езде по стране, где выход реки из берегов может отправить вас в 250‑километровый объезд. Мы вернулись в Хотгор, чтобы пополнить запас воды из местной цистерны, предварительно почистив ее специальными таблетками, и потом начали первый подъем к горным перевалам – всего нам предстояло три таких «восхождения». На тяжелогруженых мотоциклах это было нелегко, но мы не сдавались – хотелось доехать до Улаангома уже сегодня вечером. Мы чувствовали себя героями приключенческой книжки. Дорога нам попалась очень коварная, местами подтопленная, каменистая и грязная, очень широкая и самая ужасная из всех, по каким мне когда‑либо приходилось ездить. Еще тяжело было знать, что у мотоцикла Клаудио треснула рама и может окончательно сломаться в любой момент. На вершине первого перевала мы встретили кочевника верхом на лошади с тремя верблюдами и парой собак. Это был человек с очень яркой внешностью, с тонкими чертами лица, очень красивый, с гордой осанкой. Одетый в традиционную одежду – высокие кожаные пастушьи ботинки, монгольскую шапку и тяжелый шерстяной многослойный балахон – он пас своих верблюдов в горах. Идеальный пастух, как с картинки, он так точно вписывался в пейзаж, что можно было принять его за видение. Мы проехали мимо, потом остановились и оглянулись. Он медленно подъехал ближе, спустился с лошади и встал на расстоянии, наблюдая за нами. Похоже, в Монголии все так делают: стоят и не спеша разглядывают незнакомцев. Потом так же медленно человек подошел к нам, и мы пожали друг другу руки. Он обошел мотоциклы, рассмотрел их внимательно, что‑то говоря себе под нос красивым, мелодичным голосом. Пастух был очень загорелым, сразу видно: вся его жизнь проходит на открытом воздухе. Пока мы разговаривали, не очень‑то понимая друг друга, но все же как‑то общаясь, мне пришла в голову идея. Утром я крепил к мотоциклу палатку, наткнулся на свой бинокль и понял, что в пути он мне, скорее всего, не понадобится. И вот сейчас я придумал, как с ним поступить. За спиной у пастуха висело ружье, ему, наверное, все время приходилось высматривать волков. Я протянул ему этот бинокль, и пастух стал смотреть в него на горы. Медленно поворачиваясь, он произнес названия всех гор вокруг, какие только смог увидеть. Указав на одну из гор вдалеке, он дал понять, что эта гора на другой стороне озера, и когда мы до нее доберемся, то снова окажемся на главной дороге. До горы еще было очень далеко, но зато мы увидели конечную цель, и я поблагодарил пастуха. Он положил бинокль в футляр и передал его мне.

«Нет, – сказал я. – Я дарю его вам». Обеими руками я оттолкнул бинокль от себя. «Вам он гораздо нужнее, чем мне».

Было видно, что пастух сомневается. Но потом он широко улыбнулся и взял подарок, знаком благословив и поблагодарив меня. Это был чудесный момент, совершенно спонтанный. Меня поразило, как прекрасна жизнь этого пастуха, и было очень приятно сделать подарок человеку, живущему на вершине горы, ездящему на лошади, следящему за пасущимися верблюдами и знающему названия всех гор вокруг. Он так органично здесь смотрелся и был с нами так любезен, что в тот момент я прямо‑таки влюбился и в него, и во все эти горы, и в Монголию.

Мы попрощались с пастухом и поехали вниз с горы. Спуск тоже был тяжелым, мотоциклы постоянно скользили на песке и грязи, но у нас все получалось. Чарли ехал чуть впереди, и мы быстро продвигались, ведь душу грела приятная мысль: скоро опять появится дорога.

«Я упал. Сильно». Это был Клаудио по радио. Он так спокойно говорил, что сразу стало ясно: дело серьезное. «Ну все, кирдык, – подумал я, – дело плохо».

«На какую сторону? На какую сторону байк упал? – спросил Чарли и тут же поправился: – То есть, ты цел?»

«Ну конечно, Чарли, молодец, ты хотел сказать: „Ты сначала сам упал и только потом мотоцикл уронил“, да?» – сказал я, злясь, что Чарли, похоже, больше волновало состояние мотоцикла, а не Клаудио.

Мы развернулись и поехали наверх, где и нашли Клаудио: его мотоцикл лежал на боку, а сам он стоял рядом с озабоченным выражением лица. Мотоцикл зацепился за скалу правым кофром, от этого его развернуло, и он упал на левый бок, где уже была трещина. Чарли соскочил с мотоцикла.

«Ну блин, ну как же так можно‑то! Поосторожнее надо было… Это же совсем… – набросился он на Клаудио. – Мы же тебе все время говорили – не надо лихачить».

Чарли стоял над мотоциклом Клаудио, качая головой: «Ну да ладно, что теперь… Сделанного не воротишь. С целой стороны сорвало ящик. А левая сторона, где была трещина, стала еще хуже, очень жаль».

Клаудио падал гораздо реже, чем мы с Чарли, а теперь он печально стоял рядом со своим поврежденным мотоциклом. «Главное, что ты сам цел, – сказал Чарли. – Но, кажется, с этого момента тебе лучше ехать вслед за кем‑нибудь из нас, понятно?»

«Хорошо», – сказал Клаудио.

«У нас больше опыта на этом гравии…»

«Ну, разумеется…» – подтвердил Клаудио. Он стоял, наклонив голову, как провинившийся школьник, которого отчитывает учитель.

«…и если ты будешь ехать за нами, тебе будет полегче, – продолжал Чарли, – но, спешу добавить, все равно далеко не просто».

«Мне очень жаль».

«Хорошее место для аварии ты выбрал, красотища какая вокруг».

«Ну, простите меня».

«Не извиняйся, – сказал я. – С тобой все в порядке? Это главное. Ты не ушибся?»

«Нет, со мной все нормально. Я разбил свой байк, и проблема сейчас в этом».

Чарли уже переговорил по телефону с Говардом из английского представительства BMW. Показав на раму мотоцикла Клаудио, Чарли сказал: «Самая большая проблема твоей аварии, Клаудио, в огромных размерах этой трещины. По словам Говарда, ехать дальше, не починив ее, мы не можем». Часть рамы, на которой была трещина, теперь развалилась пополам. Говард предложил чем‑нибудь ее перемотать и ехать в ближайший город, чтобы там ее сварить. В таких краях сварка иногда бывает потрясающе качественной, потому что здесь много старых машин, которые все время ломаются. С практикой приходит совершенство.

«Что он еще сказал?» – спросил я.

«Он сказал, что нам, наверное, сейчас очень плохо. Сказал: не забывайте улыбаться. Посмотрите друг на друга и улыбнитесь».

Я принялся колотить ящик на мотоцикле Клаудио, чтобы поставить его на место, а Чарли тем временем залатал раму – более мастерской халтуры я в жизни не видел: с помощью примерно сорока соединительных тросов и двух монтажных лопаток для шин он на месте разлома сделал что‑то вроде бандажа. Меня поразило, как Чарли просто взял и сделал все это, не говоря ни слова, но точно зная, что нужно делать. Закончив, он отступил и посмотрел на дело рук своих. «Должно продержаться, – сказал он, – если повезет». Выглядело это как настоящее произведение искусства.

Мы поехали дальше. Было очень трудно. Мы двигались медленно, и к обеду я впал в плохое настроение, которое только усугубляла перспектива провести день без еды. В конце концов, потратив полтора дня на объезд разлившейся реки, мы вернулись на главную дорогу. На ней стало полегче, но я ехал сзади, а дорога была такой пыльной, и следующие несколько часов я все время глотал грязь, отбрасываемую мотоциклами Чарли и Клаудио. Когда мы стали подниматься на третий перевал за этот день, я уже засыпал в седле, да еще до черта надоело возить на своем мотоцикле часть оборудования с мотоцикла Клаудио: мой байк был так перегружен, что управление требовало огромных усилий.

Мы доехали до вершины перевала и остановились. Я тут же набросился на Чарли и стал выговаривать ему, что он слишком сильно пылит, слишком быстро едет – и еще наговорил кучу других вещей, совершенно необоснованных и вызванных исключительно плохим настроением. Потом я отошел в сторону, сел на камень и стал смотреть на открывающуюся отсюда поразительную панораму. Было видно, как дорога, по которой мы ехали, извивается по дну долины, потом поднимается в гору и скрывается где‑то за ней. Я закрыл глаза и просидел так минут пять, вдыхая горный воздух, которым ветер обдувал лицо. Время от времени я открывал глаза, чтобы снова увидеть потрясающий пейзаж, вобрать его в себя, потом снова закрывал глаза, чувствуя, как в лицо дует ветер, и снова открывал. У меня дух захватывало каждый раз, как я все это видел. Здесь невозможно долго оставаться в дурном настроении. Я извинился перед Чарли, и мы поехали дальше, с горы и потом по долине, пока, несколько часов спустя, нас не обогнала парочка на неказистом желтом русском мотоцикле. Они однако двигались гораздо быстрее. Когда парочка проехала, я посмотрел вперед и увидел маленький русский джип с прицепом, который ехал параллельно нам. «Почему это он не качается, – подумал я, – и пыли за собой не поднимает?» И тут до меня дошло: он ехал по дороге. Я уже и забыл, что такое бывает, уже представлял езду по гравию и песку до самого Улан‑Батора. Мир сразу стал казаться чудесным местом.

ЧАРЛИ: Мы прибыли в Улаангом – открытый всем ветрам городок с населением в несколько тысяч – и остановились у полицейского участка. Рама на мотоцикле Клаудио пока держалась, но ее нужно было сварить. Мы уже знали, что в первый момент, к какому монголу ни подойди, лицо у него совершенно ничего не будет выражать. Этот раз не стал исключением. Не знаю, поняли ли меня местные жители, но мимикой, жестами и демонстрацией поломки, кажется, я им все объяснил. Один из них вышел вперед, сел на свой мотоцикл и показал, чтобы мы ехали следом. Он привез нас к сварщику, который сидел на углу, на улице, прямо в пыли. Сварочный аппарат был старый, ржавый и издавал при работе страшноватые звуки, но другого выхода не было.

«Что думаешь по этому поводу?» – спросил я Эвана. «Ну он же сварщик, верно? – ответил он. – У него есть сварочные пруты и маска».

Сварщик, одетый в старый заношенный халат, разглядывал мотоцикл Клаудио, а я тем временем звонил Говарду. Вокруг нас уже собралась толпа – всем хотелось посмотреть на мотоциклы и понаблюдать за происходящим. «Не давайте ему ничего делать, пока я с Говардом не поговорю», – прокричал я через толпу. Я боялся, что неправильная сварка еще больше навредит и без того поврежденному мотоциклу. Но сварщика было уже не остановить. Он нашел неполадку и водрузил на нос огромные черные очки, какие раздают на заправках бесплатно. Когда я услышал в трубке голос Говарда, сварщик уже был готов приложиться сварочными электродами к мотоциклу.

«Стой!» – закричал я. Но поздно. Сварщик принялся за дело сразу после того, как Говард сказал проверить, отсоединена ли батарея.

«Ничего страшного, – сказал я. – Он только начал. Говард говорит, что батарею надо отсоединить». Мы отсоединили положительный вывод, и сварщик продолжил.

«Ух ты! Ну ничего себе!» – воскликнул я, когда он закончил. Работу сварщик сделал на отлично. «Вы молодчина. Отличная работа. Настоящий мастер!» Обходясь минимумом инструментов, сварщик заварил разлом и скрепил его дополнительной полоской металла. Поломка была устранена. «Сколько с нас?» – спросил я у сварщика. Он пожал плечами и улыбнулся.

«Дай ему пятерку, Чарли, – сказал Эван. – Думаю, пять долларов будет в самый раз». Дело того стоило.

Я устроил мотоциклу небольшой тест‑драйв на площадке перед рядом пустых грузовых контейнеров. С рамой все было нормально, но при сварке мы повредили противоюзную тормозную систему. Тормоза у Клаудио работали, но не в полную силу. Теперь мотоцикл не смог бы переехать ни одну из сегодняшних гор. Тормоза нам нужны были не только для замедления и остановки, но и для преодоления всех кочек и неровностей на дороге. Я снова стал звонить Говарду.

«Вот черт, – сказал я после разговора. – Он сказал, что надо было оба вывода отсоединить». Мы застряли посреди Монголии, в тысяче километров от Улан‑Батора, три человека и два работающих мотоцикла. Ничего не оставалось, кроме как снять все лишнее с поврежденного мотоцикла и посмотреть, не смогу ли я что‑нибудь с ним сделать. Но весь день и весь вечер работы в одном из пустых и неосвещенных помещений результата не дали. Тормозам требовался серьезный ремонт.

Два монгола, ошивавшихся рядом, попробовали продать нам взамен один русский мотоцикл, но у того тормозов вообще не было. К тормозному рычагу не подходило никаких кабелей. И тут, откуда ни возьмись, в этой монгольской глуши появился американец. Его звали Кайл, и он работал в американском посольстве – следил за работой монгольских военных радиосистем. Он носил короткую стрижку и выглядел очень накачанным. Мы сразу же подумали, что Кайл шпион и работает на ЦРУ, но он дал нам очень простое объяснение по поводу своей работы: Монголия бедная страна, и американское правительство предоставило ее пограничным службам бесплатное радиооборудование. Звучало вполне убедительно, и лишних вопросов нам задавать не хотелось, тем более что Кайл очень помог с организацией транспортировки сломанного BMW до Улан‑Батора за 300 долларов. Он же связал нас с Тоддом, сотрудником гуманитарной миссии, тоже американцем, а еще вторым и последним человеком с Запада в Улаангоме. Мы договорились с ним сходить завтра на местный рынок и купить для Клаудио новый мотоцикл.

«Хорошо, что мы с Кайлом познакомились, он здесь известный человек, – сказал Эван. – Как Игорь на Украине, так и здесь Кайл. Он все вопросы решит».

На следующее утро Тодд повел нас на рынок: ряды прилавков, бетонные будки и морские грузовые контейнеры с открытыми дверями – продавалось там все что угодно, в том числе и мотоциклы.

«И как же этот рынок работает?» – спросил Эван у Тодда. «Путем обмена товара на дензнаки. Люди отдают деньги и в обмен получают товар». Суховатый у Тодда был юмор. «Ты прямо как учитель», – сказал Эван.

«А я и есть учитель, – ответил он. – Преподаю английский в местной школе».

Тодд стал рассказывать, что Монголия поделена на 18 административных провинций, которые называются аймаги. Улаангом – региональная столица, или аймаг‑город. Аймага Уве – местный транспортный и торговый центр. С помощью Тодда мы нашли место, где продавались совершенно новенькие мотоциклы, но нам хотелось купить бэушный, на котором ездили примерно год, – чтобы не было проблем с обкаткой. Увидев годовалые, как нас уверяли, мотоциклы, мы тут же передумали: тормоза у них не работали, шины были изношенные, и при езде шел какой‑то синий дым. Мы решили брать новый, и Тодд стал договариваться о цене в «америк долла» с монголкой, которая торговалась за каждый цент. В итоге мотоцикл за $1 034,48 был куплен, распакован и подготовлен к дороге, и где‑то через час Клаудио стал его счастливым обладателем. У мотоцикла были красные бак и рама и длиннющие хромированные выхлопные трубы (таких длинных никто из нас ни у одного мотоцикла еще никогда не видел), мы окрестили его «Красным дьяволом». Мне не нравилась идея с новым мотоциклом. Дорога предстояла тяжелая, и я был уверен, что до наших BMW ему будет не дотянуть, но Клаудио был счастлив до невозможности. Ему ужасно хотелось ехать дальше, и именно на этом мотоцикле.

К середине дня «Красный дьявол» был готов, мы собрали вещи, а пострадавший BMW Клаудио был погружен на грузовик и отправлен в Улан‑Батор. Эван отчаянно жаждал отделаться от нашей технической команды, хотя мы и договорились сегодня ночевать лагерем. Он поехал впереди, не соблаговолив ни у кого спросить дорогу. Мы, разумеется, тут же заблудились, не успев еще даже из Улаангома выехать. Клаудио тем временем радостно катил на маленьком «Красном дьяволе» и совершенно не интересовался направлением езды. Я обогнал его, вышел вперед и вывел нас к перекрестку, от которого в разных направлениях расходилось множество дорог.

«Как, блин, мы найдем что‑либо в этом, блин, месте, если мы, блин, даже дорогу верную найти не можем? – прокричал я. – Эти же долбанные тропы во все стороны идут!»

Но кое‑как мы все‑таки выбрались из города и поехали в сторону озера Уве. Ехать было тяжело, постоянно попадались участки с мягким песком и грязью. На небе собирались черные тучи, и мы остановились неподалеку от скопления нескольких юрт, собираясь разбить лагерь. В первый раз я по‑настоящему захандрил. Нам снова приходилось ночевать под открытым небом, а мне так хотелось в город, в удобную гостиницу. Качество дорог меня добивало, и я сильно сомневался, справимся ли мы с Монголией.

Вечером кочевники пригласили нас к себе в юрту. Мы все – техническая команда, наши монгольские связные, Эван, Клаудио и я – отправились в гости. Тодд предупредил, что в юрту нужно входить слева, а зайдя – поздороваться и принять предложенную чашку чая, так что мы всё это проделали и уселись вокруг большого котла, кипящего на огне в центре. Голую землю покрывали восточные ковры, стены украшали тканые покрывала и материи с причудливыми узорами.

«Яичек попробовать не хотите?» – спросил наш монгольский помощник.

«Какие яички вы имеете в виду?» – переспросил Расс.

«Бычьи, – сказал Эван. – Натурально бычьи тестикулы. Я видел, как они за юртой нескольких животных кастрировали, где‑то с час назад».

«Не‑е‑е‑ет, – сказал Расс. – Нет‑нет, спасибо».

Монголка, которая и пригласила нас в свою юрту, подняла крышку у кипящего котелка. Внутри была какая‑то коричневая жидкость с белой пеной, в ней плавало что‑то похожее на кусочки хряща. Она помешала содержимое котелка черпаком, набрала в него немного этих кусочков и вылила их обратно. Никакой ошибки. Это действительно были яички. Штук двести или около того. Бараньи, бычьи и козлиные яички. Божественное угощение для монголов и кошмар для нас. Дэвид натянул ворот своей спортивной олимпийки, чтобы закрыть рот, Эван нервно принялся поглаживать бороду, а меня прошиб пот.

«Ну, парень, давай, – сказал мне Расс. – Ты к этому привыкший. Ты же у нас родом из сельской местности».

«А почему бы тебе первому не начать?» – спросил я. Расс побледнел. Ему явно стало нехорошо. «Расс, видимо, очень разборчив в еде», – сказал я.

«Предпочитаю сыр, хлеб и чай. Я парень простой, – ответил он. – Ну давай же, съешь яичко! Посмотри на него хотя бы».

Женщина достала по одному яичку для каждого и раздала миски, которые мы поставили на маленькие пластиковые подставки‑столики, стоящие перед всеми нами. «О, господи», – сказал Расс, вытаращив глаза на свою порцию. Его начала бить дрожь. Эван все так же поглаживал бороду. Я стал нервно напевать.

«Не хочу есть то, из чего получается новая жизнь», – сказал я.

«Мы все это сделаем, – сказал Расс. – Мы сделаем это все вместе».

«Наверное, попробовать все же стоит, – сказал Эван. – Но меня ещё немного беспокоит, как их есть».

«Тебя это беспокоит только немного?» – переспросил Дэвид.

«Я вам расскажу, как это будет, – сказал я. – Вокруг яичка есть толстый жировой слой. Само оно хрящеватое и наполнено семенем. Последние два, что попали в котелок, всего пять минут назад болтались у животного».

«Но кроме них есть еще двести – выбор богатый…» – сказал Дэвид.

«Кажется, я не смогу», – тихим голосом сказал Эван. Я насадил яичко на вилку. Оно все было разбухшее и в жилках. «Я тоже, – сказал я. – А ведь эти штуки когда‑то могли чувствовать!»

«А давайте по считалочке! – предложил Расс. – Проигравший пробует первым».

«Нет!» – воскликнули мы с Эваном хором.

«Я пас, – сказал я. – Меня вырвет. Оно сразу же обратно вернется».

«Я это сделаю, – сказал Эван. Он передумал: „Я съем одно маленькое, самое маленькое“. И без всяких колебаний он взял яичко из миски, запихал его в рот, разжевал, проглотил и улыбнулся. „Чувствую большой прилив желания – готов переспать со всеми женщинами мира“, – заявил он. Я сразу понял, что теперь очередь за мной.

«Я тоже одно съем», – сказал я.

«Все должны попробовать. По одному маленькому», – сказал Эван.

«Ага, щас! – откликнулся Дэвид. – Кто это решил насчет всех?»

«Ну же, Дэвид, – подначивал Расс. – Они свеженькие такие, только сегодня отрезаны».

«Мое подергивается», – сказал Дэвид, разглядывая яичко в своей миске.

Я посмотрел на яичко перед собой. Из него выделялась какая‑то прозрачная жидкость и стекала по зубцам вилки. Лучше было об этом не думать. Я положил яичко себе в рот, сжал зубы, но проглотить не смог. Пришлось выплюнуть.

Дэвид тоже взял яичко, быстро прожевал и проглотил. «Хм‑м, неплохо, – сказал он, кивая. – Кажется, я даже вошел во вкус. Энергии сразу так прибавляется».

«Так скушай еще одно», – посоветовал Расс.

«Нет, теперь твоя очередь, Расс», – сказал Дэвид.

«Да‑вай Расс! Да‑вай Расс! Да‑вай Расс!» – начал скандировать Эван. Уж теперь‑то Расс не мог отвертеться.

«Ну ладно, давайте», – согласился он. Расс весь пошел пятнами и вспотел, стал как‑то подергиваться. Бледный как смерть, наклонив голову и зажмурившись, он сунул яичко в рот и стиснул зубы. Быстро прожевал и попытался проглотить, водя руками по лицу и по волосам. Но потом наклонился и срыгнул.

«Не могу», – сказал он. Яичко снова оказалось на тарелке.

ЭВАН: Мы вышли из юрты и вернулись в палатки. Всю ночь и почти весь следующий день шел дождь, превратив и без того сложные условия в настоящий кошмар. Мы постоянно скользили и падали, потому что мотоциклы заносило. Но я все еще хотел оторваться подальше от команды. Мы прекрасно обходились и без них, и без полицейских эскортов, прибегая только к помощи встречающихся на пути людей. Чарли же был настроен по‑другому.

«Нам же так тяжело, – говорил он. – Знаю, как тебе хочется все делать самостоятельно, но мне кажется, с командой гораздо безопаснее. Я бы лучше за ними поехал. Иначе очень трудно».

«Ну, Чарли, – ответил я. – Мы же первые дни в Монголии нормально пережили, как взрослые, самостоятельные мальчики. И разве это не внушает уважение к себе? Я не хочу, чтобы за мной тут снова присматривали». Я был полон решимости не дать грязной дороге помешать нам узнать Монголию так, как мне этого хотелось. Когда машины техподдержки были рядом, динамика путешествия совершенно менялась, и хотя я ужасно любил всю нашу команду, мне больше нравилось ехать втроем, только с Чарли и Клаудио.

И все‑таки ехать по грязи не очень весело. Получалось в среднем 16 км в час, и мотоциклы были густо заляпаны. Мы с Чарли несколько раз падали, наблюдая, как Клаудио проносится мимо на своем «Дьяволенке», стреляя двигателем и жужжа, как оса. «Сбрось скорость! – кричал тогда Чарли. – Опасно!» Но Клаудио гнал, не сбавляя, проезжая через колеи и скользя по грязи без всяких заносов, как будто не было ничего проще, чем ехать по этой «замечательной» дороге.

Но мотоцикл Клаудио оказался менее надежным, чем его хозяин. Мы только перекусили бутербродами и поковыляли к машинам, как подкатил Клаудио. У него не заводился мотоцикл. «Черт, что же делать?» – сказал я.

«Не знаю, – ответил Чарли. – Вообще без понятия». Пока мы стояли над байком Клаудио, решая, как же нам его теперь чинить, подъехал оранжевый русский джип с поднятым брезентовым верхом. Неважно, в какой части Монголии ты находишься: есть проблема – не беда, кто‑нибудь обязательно подвернется. Из джипа выбрались два парня в неизменных синих бейсболках. Как и все местные, они в первую очередь предложили закурить. Сунув зажженные сигареты в уголок рта, принялись за сломанный мотоцикл. Пока парни снимали крышку с коробки передач, появились еще два всадника с табуном лошадей. Они тоже закурили и подошли ближе, один стал что‑то советовать, а другой – ловить с помощью лассо одну из лошадей и тянуть ее к себе. Так всем миром они и починили мотоцикл Клаудио – что‑то подтянув и подправив в коробке передач – и даже устроили ему тест‑драйв по степи. Практически одной отверткой они провели сложнейшую операцию, заставив машинку бегать всего за каких‑то полчаса. Удивительно. Клаудио оседлал «Красного дьявола», и мы покатили дальше. Монголы показали нам на прощание большие пальцы.

Мы ехали, и с каждым следующим падением, с каждой бороздой и колеей, в которой мы застревали, мне становилось тревожнее. Даже на заправках невозможно было передохнуть. Бензин приходилось качать вручную – долгий и тяжелый труд с тремя‑то мотоциклами. «Неслабые тут мозоли можно натереть, – жаловался Чарли. – Мало нам полученных от мотоциклов…»

Потом мотоцикл Клаудио снова сломался. Как и в первый раз, мы не знали, за что взяться. И снова, как по команде и непонятно откуда, появился тот же русский джип, из него выбрались наши добрые друзья монголы‑мастера. Снова по кругу пошли сигареты, и ребята принялись за дело. Я тем временем взглянул на карту и был сильно шокирован. Каждый день мы должны были проходить по целой странице атласа, но вместо этого едва продвигались на пару дюймов. До Улан‑Батора все еще оставалось около полутора тысяч километров, а за день нам едва удавалось сделать сорок. Я падал каждые несколько километров, был удручен и подавлен, и мне это более чем осточертело. Энергии больше не осталось. Пугала дорога и все, что ждало впереди. Было страшно и думать о том, сколько времени нам понадобится, чтобы доехать до Улан‑Батора. И тут на меня снизошло озарение.

«Слушай, Чарли. Давай выберемся отсюда. Поедем в Россию. Смотри, до границы рукой подать», – сказал я, показав на карту.

Мы находились всего в ста километрах к югу от границы. «Повернем на север и уже скоро снова будем в России, на нормальных дорогах! Мы починим мотоцикл Клаудио и отправимся на восток к озеру Байкал. Это займет дня два‑три, а потом, если захотим, повернем на юг и поедем в Улан‑Батор. Там всю дорогу асфальт, так что окажемся там вовремя».

Чарли аж подскочил, осознав возможность покончить со всей этой тоской. «А чтоб тебя! Отличная идея! Мне это все уже как кость в горле, – сказал он. – Если так будет продолжаться, кто‑нибудь из нас точно себе ногу или руку сломает. Честное слово, если бы здесь сейчас приземлился вертолет и предложил отвезти меня домой, я бы в него залез, не раздумывая. Без вопросов и без сожалений. Мы многое сделали, но слишком это все тяжело. Дорога больше не приносит радости. Поедем отсюда».

Я повернулся к Клаудио: «Ты как думаешь?»

«Я никак не думаю, – ответил он. – Решайте сами. И поедем вместе». Клаудио, как обычно, не вмешивался. Выбор оставался за нами.

«Давай позвоним Дэйву, – сказал я. – Посмотрим, что он скажет». Я достал спутниковый телефон и уже скоро разговаривал с Дэвидом.

«Алё? – это был он. – Да, Эван? С тобой все хорошо?» «Да, все прекрасно. Слушай, Дэвид. У нас тут мысль появилась…»

«Черт… Эван… – у Дэйва вдруг стал такой жуткий голос, какой становится у людей, когда они собираются сообщить что‑то плохое. – Эван, ты не отходи сейчас от телефона, хорошо? Я тебе сейчас перезвоню…» Дэйв говорил глухо и монотонно, высоким голосом, как говорит человек, только что узнавший о смерти родственника или еще о чем‑то ужасном.

«…У нас проблема с… Черт… черт… черт… Расс на машине перевернулся… Черт возьми… блин… Дай я тебе перезвоню».

И он отключился.