Глава 15. «Не поеду, – подумал Виккерс, – Незачем мне возвращаться в страну своего детства

«Не поеду, – подумал Виккерс, – Незачем мне возвращаться в страну своего детства. Нечего там делать после стольких лет».

Однако стоило ему закрыть глаза, и прошлое тут же всплывало перед его мысленным взором: желтоватая глина залитых дождем полей; белые от пыли дороги, петляющие по долинам и перевалам; почтовые ящики на верхушках покосившихся столбов; тощий скот, бредущий по выбитой копытами дороге; запаршивевшие собаки, которые выскакивали из конуры и долго лаяли вслед каждому проезжавшему мимо фермы автомобилю.

«Если я вернусь, все начнут спрашивать, зачем я приехал и как идут мои дела, – думал он. Буду слышать: "Жаль твоего отца – хороший был человек". Они, как обычно, будут сидеть на перевернутых ящиках возле единственного деревенского магазинчика, жевать свой табак, сплевывать на тротуар, искоса поглядывать на него и говорить: "Значит, ты пишешь книги. Надо бы почитать хоть одну".

И я пойду на кладбище и постою несколько минут со шляпой в руках перед могильной плитой, прислушиваясь к шороху ветра в соснах, растущих у ограды, и думая, что мог бы совершить что‑то такое, чем бы они гордились и о чем могли бы рассказать соседям, – но, увы…

Я снова пройду по знакомым с детства дорогам, остановлю машину возле ручья, перелезу через ограду из колючей проволоки, найду омут, в котором ловил голавлей, но ручей окажется струйкой воды, омут – ямой, и уже не будет унесенного весенним разливом дерева, на котором я так любил сидеть. А холмы покажутся мне одновременно чужими и знакомыми, и я буду силиться понять, что изменилось, и чем больше стану думать об этом, тем сильнее охватит меня тоска одиночества. И тогда останется одно – бегство. Я до отказа выжму педаль акселератора, вцеплюсь в руль и постараюсь забыть обо всем.

А потом обязательно доберусь до большого кирпичного дома с колоннами и ложными окнами. Проеду медленно мимо и увижу, что ставни давно не закрываются, со стен осыпалась штукатурка, а розы, которые росли вдоль решетки, погибли суровой снежной зимой.

Не хочу туда возвращаться, – сказал он себе, – Ни за что не хочу…

А если…

Ведь многое может проясниться и встать на свои места, как считал Фландерс.

Но что я должен увидеть?

А вдруг там, в стране моего детства, существует какой‑то тайный символ, на который прежде я не обращал внимания и который поможет во всем разобраться?»

А может, эти домыслы не имеют под собой никакой почвы? Существует ли связь между Гортоном Фландерсом, с его потертым костюмом и смешной тростью, и тем, о чем говорил Крофорд, описывая загнанное в угол человечество?

Доказательств такой связи не было.

Однако Фландерс исчез и написал ему письмо.

Разобраться, писал Фландерс, открыть глаза. Может, он имел в виду его писательское мастерство? Ведь писатель должен наблюдать жизнь взглядом, который не застилают ни предрассудки, ни тщеславие, а у него просто притупилась острота зрения.

Виккерс прижал рукопись ладонью и ласково провел большим пальцем по ее обрезу. «Как мало сделано, – подумал он. – Сколько работы еще предстоит». За последние два дня не прибавилось ни строчки. Два дня впустую.

Чтобы написать хорошую книгу, надо спокойно сидеть на месте, собравшись с мыслями, отгородиться от мира сплошной стеной, пропускающей этот мир небольшими, тщательно отобранными порциями, годными для анализа и изображения с безошибочной ясностью и точностью.

«Спокойно», – сказал он себе. Но как можно оставаться спокойным, если тебя мучают тысячи вопросов и разрывают сомнения?

Полуторадолларовые платья, полуторадолларовые платья в магазине на Пятой авеню!

Существовало что‑то, что он упустил. Еще раз…

Сначала была девчушка, которая пришла позавтракать с ним, затем он прочел газету. Потом он пошел за машиной, и Эб рассказал ему о вечмобиле; его машина оказалась неотремонтированной, и он отправился на остановку автобуса, а там ему встретился Фландерс, и они вместе рассматривали витрину нового магазина, и Фландерс сказал…

Минутку… Он отправился на угол, к аптеке, чтобы сесть в автобус…

На слове «автобус» он запнулся, что‑то здесь было…

Он вошел в автобус и уселся возле окна. Рядом с ним всю дорогу никого не было. Так, в одиночестве, он доехал до города.

«Вот оно», – подумал он и в тот же момент почувствовал одновременно и облегчение, и ужас. Как он мог забыть? Теперь он знал, что надо сделать.

Он вернулся к столу, открыл верхний левый ящик и методично перебрал его содержимое. Он обшарил и другие ящики, но не нашел того, что искал.

«Тетрадь где‑то лежит, не может быть, чтобы я выбросил ее».

Вероятно, на чердаке. В одном из ящиков.

Он взобрался вверх по лестнице и зажмурился от резкого света голой лампы, подвешенной к потолку. Воздух на чердаке был холодный, а стропила напоминали зубы чудовищной, готовой вот‑вот сомкнуться челюсти, и от этого ему стало не по себе.

Виккерс добрался до ящиков, задвинутых под самую крышу. В каком из трех лежит нужная тетрадь?

Он начал с ближайшего и, разобрав его до половины, под парой старых охотничьих сапог, которые ему так и не удалось отыскать прошлой осенью, нашел свою старую записную книжку.

Он открыл ее, перелистал и остановился на нужной странице.

Date: 2015-07-11; view: 317; Нарушение авторских прав