Глава 12. Николай Аверкин прибыл на место встречи минута в минуту

Николай Аверкин прибыл на место встречи минута в минуту. Для этого ему пришлось немного потянуть время, поскольку нанятый им таксист всю дорогу безбожно гнал машину – видимо, просто в силу привычки, поскольку Аверкин его об этом не просил. Впрочем, в конечном итоге эта спешка оказалась весьма кстати:

Николай использовал сэкономленное время для того, чтобы зайти в кафетерий и не спеша выпить бутылочку ледяной, прямо из холодильника минералки. Утренний хмель к этому времени уже выветрился, оставив после себя только тупую головную боль, глухое раздражение и мучительную сухость во рту.

Выпив минералки, Аверкин немного ожил. Теперь предположение о том, что вся история с шантажом есть просто неудачный розыгрыш, задуманный и приведенный в исполнение Забродовым, уже не казалось ему таким бесспорным. Шутка действительно была настолько глупой, что Забродов, пожалуй, не только не засмеялся бы, предложи ему кто-нибудь принять участие в подобной мистификации, но и дал бы шутнику в морду, чтобы прочистить мозги. Хороши шуточки!

«Но если это не Забродов, то кто? – размышлял Аверкин, вступая под тенистые своды старого, заложенного еще во времена последнего императора, парка, теперь ставшего более всего похожим на смешанный лес. – Кто еще мог знать обо мне столько всякой всячины? Как ни крути, а все-таки легче поверить в то, что Забродов свихнулся и начал чудить, чем в то, что кому-то оказалось по плечу проникнуть в компьютерную сеть нашего Управления. И, главное, зачем! Не для того, чтобы выведать стратегические секреты, а всего-навсего с целью почистить карманы бывшему сотруднику Управления Аверкину… Не генералу какому-нибудь и не заслуженному пенсионеру, который всю жизнь просидел резидентом где-нибудь в Штатах, а майору, каких в управлении сотни, который только и знал, как взрывать, стрелять и командовать небольшими подразделениями… Нет, это же бред какой-то! Если это не Забродов, то наверняка кто-нибудь из его учеников и, так сказать, духовных наследников. Он ведь не один такой кретин у нас в спецназе, а просто самый ярко выраженный. Были ведь и другие.., последователи и подражатели, черт бы их подрал. Помнится, в Афганистане даже мода такая пошла среди наших – читать Коран. Не в подлиннике, конечно, таких героев не нашлось, но хотя бы в переводе. Читать и обращаться к Забродову за истолкованием темных мест, как будто он не капитан спецназа, а какой-нибудь вшивый муфтий с репьями в бороде. Так что зря я, пожалуй, на Иллариона грешил. Надо бы позвонить и извиниться, а то, говорят, дурные мысли сильно портят ауру и загрязняют астрал…»

Войдя в парк, Аверкин сразу свернул направо и пошел по глухой тенистой аллее, считая скамейки. Эта часть парка посещалась довольно редко – видимо, из-за того, что была засажена старыми, в полтора обхвата, почти черными елями. Здесь было сумрачно и темновато, на растрескавшемся асфальте в великом множестве валялись еловые шишки, похожие на крупную чешуйчатую морковь светло-коричневого цвета. Где-то в отдалении гулко, на весь парк, лаяла собака – вероятно, заметила одну из белок, которых здесь было почти столько же, сколько шишек. Аверкин заметил, как похожий на живой струящийся язычок пламени зверек соскользнул вниз по еловому стволу, стремительно пересек аллею и пулей взлетел на другое дерево. Казалось, что до города отсюда не меньше сотни километров, хотя до ближайшей станции метро было не, более пятнадцати минут ходьбы.

Наконец впереди показалась нужная скамейка. Аверкин приблизился к ней, смахнул с деревянного сиденья сухую хвою и мелкий мусор и сел, поставив рядом сумку, внутри которой лежала пустая обувная коробка. Он посмотрел на часы, отметил про себя, что горе-шантажист страдает от недостатка не только ума, но и пунктуальности, закурил и стал ждать.

Где-то вдалеке продолжала монотонно лаять собака, слышался веселый визг резвившейся в детском городке ребятни. Этот звук напомнил ему о дочери, хотя та давно уже вышла из младенческого возраста. Аверкин улыбнулся, согретый этим воспоминанием, и немного расслабился. Сидя на скамейке в самой глухой части старинного парка, он решил, что ему ничего не угрожает.

На аллее появился прохожий. Это был молодой человек субтильной и довольно интеллигентной наружности, совершенно незнакомый Аверкину и потому наверняка не имевший никакого отношения к делу, которое привело сюда бывшего майора. На плече у молодого человека висела довольно тяжелая на вид дорожная сумка. “В сумке, наверное, дискеты с касающейся меня информацией, – внезапно развеселившись, подумал Аверкин. – Полная сумка дискет и компакт-дисков, а на них вся моя подноготная: где служил, с кем пил, сколько баб у меня было и какие поименно, и какой у меня был стул второго декабря тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Вот сейчас он подойдет, сядет рядом и потребует денег, и тогда я ему с чистой совестью дам в рыло, да так, чтобы уши отклеились”.

Молодой человек подошел к скамейке и уселся в полуметре от Аверкина, со вздохом облегчения поставив на сиденье свою сумку. Он тоже закурил и стал молча смотреть вверх, словно увидел в нависающих над аллеей еловых ветвях что-то безумно интересное. Несколько секунд Аверкин разглядывал его, с подчеркнутым удивлением подняв брови, но потом решил плюнуть и отвернулся. Молодой человек, хоть и был далеко не лучшим образом воспитан, наверняка оказался здесь совершенно случайно.

– Погода сегодня просто загляденье, – вдруг нарушил молчание молодой человек. Его голос показался Аверкину смутно знакомым, но он узнал его только после того, как его незнакомый собеседник, не дождавшись ответа, продолжил разговор:

– Вы деньги принесли, Николай Андреевич?

Аверкин вздрогнул и быстро повернулся к молодому человеку. Его опытный глаз сразу отметил, что огромные, на пол-лица солнцезащитные очки мешают тому смотреть, а значит, надеты исключительно для маскировки. “Черт возьми, – подумал Аверкин, сразу припомнив версию Забродова и Мещерякова о том, что шантажист – молодой способный компьютерщик из службы безопасности “Эры”. – Выходит, ребята были правы, а я свалял дурака. А чего я, собственно, испугался? Это же сопляк, я его одним пальцем пополам перешибу”.

– Кто вас послал, юноша? – спросил он неприветливо.

– Я действую от собственного имени, – ответил молодой человек. – Учтите, у меня нет времени на то, чтобы поддерживать пустые разговоры. Я понимаю, что расставаться с деньгами тяжело, но поймите и вы меня: я проделал работу, которая под силу очень немногим моим коллегам. Это был в некотором роде шедевр, так что я заслуживаю вознаграждения, раз уж вы не хотите, чтобы этот шедевр был обнародован. Так вы принесли деньги?

Вместо ответа Аверкин похлопал по своей сумке и, открыв клапан, продемонстрировал молодому человеку угол обувной коробки. Ему вдруг захотелось рассмеяться. Сопляк вел себя так, словно продавал подержанный велосипед, и в ближайшем будущем ему предстояло за это поплатиться.

– А где материалы? – спросил Аверкин. Молодой человек показал ему коробочку, внутри которой оказался радужно переливающийся компакт-диск.

– Ну, знаете ли, – сказал Аверкин. – И вот за это я должен отдать двадцать тысяч? Откуда мне знать, что это не какая-нибудь компьютерная игра или музыкальная запись?

– Резонно, – сказал молодой человек. Он вдруг полез в свою сумку и вынул оттуда серый чемоданчик ноутбука. Откинув крышку, он включил переносной компьютер. Аверкин, имевший о компьютерах самое поверхностное представление, с невольным интересом наблюдал за его действиями.

– Это что же, – спросил он, – вы вычислили меня с помощью вот этой штуковины?

Молодой человек кивнул и показал на экран.

– Вот, – сказал он, – полюбуйтесь. Вот это – ваше досье в “Кентавре”.., обратите внимание, какое оно объемистое. Вам не кажется, что ваше руководство чересчур активно сует нос в вашу личную жизнь? А вот это – выдержки из вашего личного дела, которое хранится в известном вам учреждении. Тут все гораздо более подробно и увлекательно, да оно и понятно: военные мемуары и шпионские истории всегда интереснее отчетов о торговых сделках… Вы убедились в том, что я не пытаюсь продать вам фуфло, не так ли? Теперь, если вы будете так любезны передать мне деньги, я нажму вот эту клавишу, и вся информация будет бесследно уничтожена.

– Черта с два, – сказал Аверкин. – Что я вам, мальчик? Стертую информацию можно восстановить, это известно даже такому далекому от компьютеров человеку, как я.

– Не всегда, – сказал молодой человек. – Впрочем, я могу отдать вам диск. Можете повесить его под лобовым стеклом машины, сейчас многие так делают. А можете просто уничтожить любым способом:

– А где гарантия, что у вас нет копии? Кончатся у вас эти деньги, и вы возьметесь за меня снова…

– А зачем? – пожал плечами молодой человек. – Во-первых, я уже убедился, что с вас много не возьмешь, а во-вторых, мы же культурные, цивилизованные люди. Зачем я стану вас злить? Мы оба начнем нервничать и доставлять друг другу неприятности, и кому от этого станет легче? Должно же существовать какое-то.., ну, я не знаю.., доверие, что ли. Поверьте, я вовсе не такое аморальное чудовище, каким вы меня, судя по всему, представляете.

– Неубедительно, – сказал Аверкин. – Несерьезно это все, юноша. А впрочем… Ведь выхода у меня все равно нет, правда? Бог с вами, держите.

Он вынул из сумки и передал молодому человеку пустую коробку из-под обуви. Молодой человек взял коробку и снял с нее крышку. На его лице начало медленно проступать недоумение, смешанное с обидой, и тут Аверкин, воспользовавшись тем, что руки у шантажиста были заняты, вполсилы, чтобы ненароком не изувечить, ударил его кулаком в челюсть.

Молодой человек кубарем слетел со скамейки, выронив пустую коробку. Очки слетели с его физиономии.

Он попытался встать, но Аверкин толкнул его ногой в плечо, опрокинув навзничь, быстро извлек компакт-диск из приемного отсека ноутбука и встал.

– Вот так, юноша, – сказал он. – В следующий раз, когда вам захочется поиграть в эти игры, выберите себе партнера одной с вами весовой категории.

Позади него едва слышно зашуршала, откатившись в сторону, потревоженная чьей-то ногой еловая шишка. Скорее всего, этот шум ничего особенного не означал, но Аверкин, чьи нервы были на взводе, резко обернулся, оказавшись лицом к лицу с незнакомым человеком. Он успел разглядеть только глубоко запавшие, недобрые глаза на туго обтянутой красновато-кирпичной сухой кожей костистой физиономии, и тут Баландин, коротко размахнувшись, ударил его в живот тем самым хлебным ножом, с помощью которого Чек извлек из его плеча пулю.

Аверкин успел напрячь мышцы живота, и гибкое сточенное лезвие, войдя в них больше чем наполовину, обломилось с негромким щелчком. Баландин коротко зарычал и ударил Аверкина в грудь обломком ножа. Сталь скрежетнула по кости и намертво засела между ребрами. Аверкин упал.

– Вставай, сука! – рявкнул Баландин на Чека, который стоял на коленях возле скамейки, держась за челюсть. – Собирай свое барахло! Сваливаем, живо!

Он поднял с земли пустую коробку, яростно отшвырнул ее в сторону, вывернул наизнанку сумку Аверкина, тоже отшвырнул и принялся обшаривать карманы своей жертвы. Ему достались только кошелек с мелочью, пачка сигарет и ключи от квартиры.

– Адрес его знаешь? – спросил он у Чека, который в этот момент застегивал замок своей сумки.

– Знаю.

– Поехали к нему! Должно же у него быть хоть что-то ценное, хоть какие-нибудь бабки…

Один за другим они нырнули в кусты и напрямик, избегая дорожек и аллей, двинулись в сторону выхода из парка. На аллее, где остался лежать Николай Аверкин, еще долго слышался размеренный лай охотившейся за белками собаки.

* * *

Валентин Валерьянович Канаш остановил свой “чероки” перед воротами скромной двухэтажной дачи. За низеньким забором виднелся ухоженный огород, по периметру обсаженный яблонями и грушами, ветви которых пригнулись к самой земле под тяжестью созревающих плодов. На грядках среди зеленой листвы желтели крупные кабачки, огнем горели оранжевые бока тыкв и красные пятна томатов. На посыпанной гравием площадке немного левее ворот Канаш увидел дряхлый микроавтобус грязно-белого цвета.

Хозяин дачи, плечистый здоровяк по прозвищу Чапай уже торопился к воротам со стороны дома. Он был раздет до пояса, и солнце играло на его загорелой коже, под которой мягко перекатывались тугие бугры накачанных мускулов. Чапай открыл ворота и снова закрыл их, когда Канаш загнал машину во двор.

– Ну что, орлы, – сказал Канаш, выходя из машины, – потрудились вы сегодня на славу. Я вам этого не забуду. Большое дело сделали! Этот говнюк мне столько крови попортил, что вспомнить тошно. Вы с ним говорили?

– Вы же не велели, – ответил Чапай. – Да и чего с ним, козлом, разговаривать? Если бы знать, о чем его спрашивать, тогда бы мы, конечно, его к вашему приезду раскололи. Он же мозгляк, такого пугни чуток, он и посыплется.

– Это точно, – сказал Канаш. – А урожай у тебя, я вижу, ничего, мировой.

– Год урожайный, – сказал Чапай. – Да и теща старается. Она у меня как трактор. Как встанет с утра пораньше кормой к небу, так до вечера и не разгибается. И вроде бы даже кайф от этого ловит.

– Ладно, – перебил его Канаш, которого сельскохозяйственная тематика в данный момент волновала в последнюю очередь. – Веди, что ли.

Чапай проводил его в дом, услужливо открывая перед ним двери, забежал вперед и откинул крышку устроенного по старинке погреба. Канаш осторожно спустился вниз по крутой приставной лесенке и очутился в неожиданно просторном помещении с кирпичными стенами и сыроватым земляным полом. По стенам тянулись казавшиеся бесконечными стеллажи, густо заставленные банками – как пустыми, так и заполненными всевозможными соленьями, вареньями и маринадами урожая прошлого года. С потолка на грязном витом шнуре свисала мутная лампочка, а прямо под лампочкой стоял деревянный стул, к которому был с помощью бельевой веревки прочно прибинтован какой-то совершенно незнакомый Канашу субъект лет двадцати пяти, длинноволосый, небритый и явно нуждавшийся в том, чтобы его как следует помыли. Напарник Чапая по кличке Клюв сидел на ларе для картошки, бдительно следя за тем, чтобы пленник не дал деру.

– Это что за обезьяна? – спросил Канаш, указывая на пленника. – Опять ты, Чапай, за старое взялся? Сколько раз тебе говорить: кончай самодеятельность! Засыплешься когда-нибудь на своих делишках! Из-за тебя у нас неприятности будут. Ладно, где у тебя мой человек?

– К-как это? – переспросил Чапай. Он казался растерянным и явно не понимал, чего от него хотят. Более сообразительный Клюв медленно встал с ларя и задумчиво ухватил себя всей горстью за огромный нос, благодаря которому и получил свое прозвище. – Как это – где? Да вот же! Какая самодеятельность, Валерьяныч, о чем вы?! Вот же он, он же ваш, а никакой не мой! Вы же сами велели…

– Так, – сказал Канаш, начиная понимать, что его опять обвели вокруг пальца. – Та-а-ак… Я велел, да? Это я, по-твоему, велел привести сюда этого шимпанзе? Этого гамадрила? А ну, повтори, что я вам велел!

– С-следить за стоянкой, – заикаясь от волнения, сказал Чапай. – За к-красной “х-хондой”. Сами ее показали, прямо пальцем, помните? Велели, когда придет хозяин, брать его за жабры и в-везти сюда. Вот мы и привезли.

– Хозяин, – повторил Канаш. – Хозяин красной “хонды”, а не этот орангутанг!

– Так он же и есть хозяин! – взмолился Чапай. – За стоянку заплатил, ключ от тачки у него… Он же уехать на ней собирался. Что же нам, документы у него спрашивать? Вы бы нам хоть фотографию дали!

– Я дал вам его описание, – сквозь зубы процедил Канаш, разглядывая пленника, который с испугом переводил вытаращенные глаза с него на Чапая и обратно.

– Описание! – мало-помалу приходя в себя, воскликнул Чапай. – Так он же под него подходит, под ваше описание! И возраст, и рост, и машина… А что небритый, так лично у меня за сутки такая щетина вырастает, что два раза в день бриться приходится.

Пленник, который, видимо, раньше всех разобрался в ситуации, вдруг принялся мотать головой и громко мычать сквозь грязную тряпку, которой был заткнут его рот. Канаш протянул руку, выдернул изо рта пленника импровизированный кляп и брезгливо вытер пальцы о штанину.

– Ты кто такой? – грозно спросил он, испытывая сильное желание сопроводить вопрос увесистой затрещиной. – Зачем полез в чужую машину? Где ты взял ключ, недоносок?

Пленник попытался ответить, закашлялся, всхлипнув, втянул в себя воздух, некоторое время отплевывался от пыли и застрявших во рту ниток и лишь после этого смог заговорить.

– Ей-бо, начальник, я тут ни при чем, – прохрипел он, глядя на Канаша слезящимися собачьими глазами. От него разило перегаром и застарелым потом с такой силой, что Валентин Валерьянович не выдержал и отступил на шаг. – Подставили меня, мамой клянусь, подставили! Сто баксов обещали, а я человек небогатый, для меня и сотка – деньги… Ключ дали. Подгони, говорят, тачку, а мы тебе за это сотню отстегнем. Я сразу почуял, что тут что-то не так…

– Зачем же в машину полез, раз такой чуткий? – без особого интереса спросил Канаш, которому уже было ясно все, кроме одного: что теперь делать с этим недоумком.

Длинноволосый замялся. Чапай, в котором так и бурлила энергия, подскочил к нему со спины и сделал то, о чем минуту назад мечтал сам Валентин Валерьянович: с размаха съездил пленнику по шее, так что тот едва не свалился на пол вместе со стулом.

– Отвечай то, что у тебя спрашивают, сука! – проревел Чапай. В этом реве Канаш без труда уловил нотки облегчения: Чапай был доволен, что недоразумение разъяснилось. – Говори, падло, пока я тебе рыло не расковырял!

Он снова занес над головой длинноволосого увесистый кулак, но Канаш остановил его коротким движением указательного пальца.

– Замолчи, – сказал он Чапаю. – Знаешь, как моя бабка говорила? Если бог ума не дал, руками не маши… На месте надо было разбираться, а теперь я без тебя справлюсь. Работнички, мать вашу… Ну, – продолжал он, переводя взгляд своих серых и непроницаемых, как булыжники, глаз, на пленника, – так зачем же ты полез в чужую машину, если чувствовал, что делать этого не следует?

– Так ведь.., ну.., так ведь сто долларов! Да еще этот, с железными зубами, хрипатый… Как глянет, так и мороз по коже. Так и кажется, что вот-вот в глотку вцепится клешнями своими беспалыми…

– Беспалыми, говоришь? – переспросил Канаш.

– Жуть! – подтвердил длинноволосый. – На правой руке двух пальцев не хватает, а левая и вовсе как ухват. Рожа, как у упыря – одни мослы да железные зубы, глядеть страшно…

Канаш с трудом сдержал вертевшееся на языке ругательство. Ситуация на глазах выходила из-под контроля. Баландин, которому полагалось если не подохнуть, то, по крайней мере, еще как минимум неделю валяться брюхом кверху и справлять нужду под себя, приходя в норму после вчерашнего ранения, остался на ногах и продолжал активно действовать.

– А второй? – сдавленным от ненависти голосом спросил Канаш.

– А что второй? Парень как парень, моего примерно возраста, с виду приличный… Сказал, что тачка его, только я не поверил.

– Зря не поверил, – рассеянно сказал Канаш. – Тачка действительно его… Больше они тебе ничего не говорили?

– Да нет…

– Естественно. – Канаш вздохнул. – Ну, и что прикажешь теперь с тобой делать?

– Как что? – Тон длинноволосого был рассудительным, но мутноватые поросячьи глазки беспокойно бегали из стороны в сторону. – Как это – что делать? Отпустить, вот и все дела. Вы меня не знаете, я вас не видел… Вы же сами сказали, что вам не меня надо. Ошибочка вышла, так я же не в обиде. С кем не бывает? Вы же не милиция, вам протокол писать не надо – бумагу марать, время тратить…

Канаш, не слушая, повернулся к нему спиной и встретился взглядом с понимающими глазами Клюва, которые блестели по бокам его огромного носа, как две переспелые вишни.

– Вы догадались хотя бы завязать ему гляделки? – спросил Валентин Валерьянович.

Клюв развел руками.

– Кто же знал, что это не тот? – негромко и растерянно сказал он. – Да и вы насчет этого никаких указаний не давали.

– Черт бы вас побрал, – сказал ему Канаш. – Ну, что теперь делать с этим ублюдком?

– А может, пусть идет? – неуверенно предложил Чапай. – Не мочить же его теперь, в самом-то деле…

Пленник, который к этому времени уже прекратил свою бессвязную речь и с вполне понятным интересом прислушивался к разговору, вскинул голову, как ужаленная слепнем лошадь.

– Да вы что, мужики?! – воскликнул он. – Да за что же меня мочить? Да я же.., я.., могила, вот! Христом-богом прошу, у меня батя инвалид, семь лет с кровати не встает, он же помрет без меня на хрен, сгниет в своей хрущевке, как мышь в трехлитровой банке…

Его речь становилась все более бессвязной, в конце концов превратившись в нечленораздельный вой. Канаш поморщился и коротко дернул подбородком. Понятливый Чапай размахнулся и ударил пленника по лицу. Раздался трескучий звук, голова длинноволосого мотнулась к плечу, и он замолчал на полуслове. Его нижняя губа буквально на глазах распухла, и на ней выступила кровь.

– Не знаю, – сердито проворчал Канаш, – не знаю… Мне совершенно недосуг заниматься чепухой. Решайте сами, как с ним быть, только имейте в виду: если из-за этого у нас будут неприятности, я начну не с него, а с вас, и уж тогда я буду точно знать, как мне поступить.

Он повернулся на каблуках и двинулся к лестнице.

– А машина? – спросил Клюв.

– Что – машина?

– Как быть с машиной – продолжать наблюдение или как?..

– Забудьте про нее, – сказал Канаш. – Вы что же думаете, к ней теперь еще кто-нибудь подойдет? Даже и не надейтесь, ребята. С машиной мы с вами сели в лужу, так что сидите тут и ждите указаний.

Он поднялся наверх, уверенно скрипя ступеньками приставной лестницы, и через минуту оставшиеся в подвале услышали, как гулко хлопнула входная дверь. Клюв скорчил вслед своему начальнику пренебрежительную гримасу, вынул из-за пояса джинсов “ТТ” и повернулся к Чапаю.

– Ну, так как? – спросил он. – Сразу пришьем этого хмыря или просто отрежем ему язык?

– Христом-богом… – снова заголосил длинноволосый. Клюв, не оборачиваясь, направил на него пистолет и взвел курок.

– Еще раз вякнешь – получишь пулю, – спокойно сказал он. – Не мешай людям разговаривать, козел. Так как, Чапай? Какой вариант тебе больше в масть? Лично я за то, чтобы шлепнуть этого чудика. Нет человека – нет проблемы. А?

– Вот забирай его к себе домой и там шлепай, – проворчал Чапай. – Особенно из этой своей гаубицы. И так соседи косятся, а ты еще стрельбу устроить собираешься…

– Можно ведь и без стрельбы, – возразил Клюв. – Неужели у тебя в хозяйстве ножа не найдется? Чапай недовольно поморщился.

– Кровища, – сказал он. – Некогда мне тут с половой тряпкой ползать, мне еще карниз поправить надо, и вообще…

Тут он заметил, что Клюв незаметно для пленника подмигивает ему и корчит страшные рожи, пытаясь что-то сказать без слов, и его осенило. Он кивнул и сделал озабоченное лицо.

– Вообще-то, можно его просто придушить, – сказал он. – И тихо, и чисто, и концы в воду. А язык резать бесполезно. Он же грамотный, наверное, гад. Сразу в ментовку поскачет заявление писать.

Пленник, который был ни жив ни мертв от страха, издал тихий скулящий звук и отчаянно замотал головой, давая понять, что никуда не поскачет и ничего не станет писать. Говорить он не отваживался, хорошо помня о сделанном Клювом предупреждении. Клюв обернулся и уставился на него через плечо.

– Ну, чего мычишь, недоносок? – снисходительно спросил он. – Побежишь к мусорам?

Длинноволосый снова замотал головой с таким энтузиазмом, что засаленные патлы несколько раз хлестнули его по небритым щекам.

– А если они сами к тебе придут и станут спрашивать? – продолжал неумолимый Клюв, поигрывая заряженным пистолетом.

Пленник опять замотал головой, не сводя слезящихся глаз с оружия.

– И что ты предлагаешь? – насмешливо поинтересовался Клюв. – Отпустить тебя, что ли? Вот ты бы на моем месте что сделал – отпустил?

Длинноволосый энергично закивал, шмыгая носом. По его щекам потекли слезы, губы задрожали, кривясь в умильной улыбке. Клюв недоверчиво покачал головой.

– Да? А вот мне кажется, что ты бы меня давно пришил, чтобы за свою задницу не волноваться.

Он бросил короткий взгляд на Чапая, и тот немедленно включился в игру.

– Да ладно тебе, Клюв, – сказал он примирительно. – Чего ты привязался к человеку? Ты же видишь, он нормальный парень. Не орел, конечно, но зато свой в доску, не стукач какой-нибудь. Правда, мужик? – Длинноволосый снова кивнул, с надеждой глядя на Чапая. – Ну вот, видишь! Пускай бы шел на все четыре стороны. Он же не виноват, что мы с тобой лоханулись. Ты посмотри на него! Он же все понимает. Понимаешь ведь? Видишь, понимает. – Он вдруг грозно сдвинул брови к переносице и одним стремительным движением подскочил к пленнику, нависнув над ним, как грозовая туча. – Что ты понимаешь?! – рявкнул он. – Что ты понимаешь, сучья морда?! Ну, говори, что ты понимаешь!

Пленник испуганно отшатнулся и непроизвольно пискнул.

– Ий-я.., я.., н-не знаю, – с трудом выдавил он, бегая глазами по углам помещения. Смотреть в потное и злое лицо Чапая он был не в силах. – Н-ничего не знаю, – уже более уверенно добавил он, поняв, что нащупал верный путь. – Ничего не видел, целый день спал с бодуна…

– А? – спросил Чапай, оборачиваясь к Клюву.

– Ну, не знаю, – сказал тот, очень удачно копируя Канаша. – По мне, так проще его все-таки замочить.

– И вот вечно ты так, – ворчливо сказал Чапай, – замочить, замочить… Прямо маньяк какой-то. Ты к психиатру не обращался?

– Фильтруй базар, – процедил Клюв. В его темных глазах искрилось тщательно подавляемое веселье, но пленник этого видеть, конечно же, не мог, а если бы даже и смог, то все равно не понял бы, что так развеселило одного из его мучителей. – Я так понял, что мочить ты его не хочешь, а хочешь, наоборот, отпустить. В группе я старший, но мы в твоем доме, так что положение у нас получается примерно одинаковое, и приказывать мы друг другу не можем. Голосовать тоже бесполезно, потому как нас всего двое. Получается тупик. Что делать? Предлагаю его разыграть. У тебя карты с собой?

– Всегда со мной, – ответил Чапай.

– Мужики… – проскулил пленник. Клюв стремительно обернулся к нему и ткнул его в лоб стволом пистолета.

– Я что сказал? – рявкнул он. – Сиди и не вякай. Мы с Чапаем сейчас вроде парламента, а ты как бы народ. И нечего лезть своим небритым рылом в государственные дела. Развели, понимаешь, плюрализм. Сдавай, Чапай.

Чапай принялся тасовать засаленную колоду, незаметно косясь на пленника. Длинноволосый позеленел, как лежалый покойник. Его била крупная дрожь, по лицу струился холодный пот, перемешанный со слезами, которые непроизвольно текли из мутных поросячьих глазок. Из носа тоже текло, и с распухшей нижней губы свисала длинная нитка розовой слюны. Он был полностью раздавлен, и Чапаю стало противно, как будто перед ним сидел гигантский слизняк, на которого невзначай наехал грузовик.

– Ты не переживай, браток, – говорил тем временем Клюв, обращаясь к пленнику. – Все не так уж плохо. У тебя шикарные шансы – пятьдесят на пятьдесят. Если Чапай выиграет, дадим тебе на пиво и отпустим с миром. А если выиграю я, мы все сделаем быстро и почти не больно. Но мне, знаешь ли, в картах не везет. Я все больше по бабам. С бабами у меня полное взаимопонимание, а вот карта меня не любит… Ну что, Чапай, вскрываемся?

Он бросил свои карты на стол и с улыбкой посмотрел на напарника. Если бы эта игра велась всерьез, судьба длинноволосого была бы решена: Клюв набрал ровно двадцать одно очко, в то время как у Чапая оказалось семнадцать. Но это был спектакль, который с теми или иными вариациями разыгрывался не первый раз, и поэтому Чапай, торжествующе хлестнув своими картами по крышке стола, воскликнул:

– Ага! Сколько раз я тебе говорил: не лезь ты играть, если фарта нету…

Он вынул из кармана пружинный нож и подошел к пленнику.

– Ну что, брателло, – сказал он, – повезло нам с тобой сегодня. Отыграл я тебя, так что с тебя причитается. Только имей в виду: если что, я тебя из-под земли достану. Я тебя выручил, я тебя в случае чего и закопаю – прямо живьем, запомни. Прямо тебе скажу: влез ты в нехорошую историю, и жить тебе сейчас надо тихо-тихо, как будто тебя и вовсе на свете нету. Дорогу сюда забудь. Это конспиративная квартира ФСБ, тут кругом наши люди, так что, если появишься поблизости, назад уже не вернешься.

При этих словах Клюв страшно вытаращил глаза, надул щеки, зажал ладонью рот и поспешно отвернулся. Чапай неодобрительно покосился на него и снова перевел взгляд на пленника, который на протяжении всей его речи непрерывно кивал головой, словно пшено клевал.

– Подписку о неразглашении я с тебя брать не буду, – продолжал Чапай. – Думаю, ты разумный парень и не станешь по собственной воле искать себе неприятности. Правда ведь, не станешь?

Он ненадолго задержал блестящее лезвие ножа возле глаз пленника.

– Клянусь мамой, – просипел тот, поскольку попытка кивнуть еще раз наверняка лишила бы его левого глаза.

– У тебя же папа-инвалид, – напомнил Клюв, – а про маму базара не было. Темнишь, гнида?

– Да ладно, – миролюбиво сказал Чапай, перепиливая веревку, – какая разница? Он ведь знает, что в случае чего мы придем не за мамой и не за папой, а за ним лично.

Когда длинноволосый, шатаясь, всхлипывая и поминутно оглядываясь через плечо, скрылся за воротами дачи, Чапай запер за ним калитку, закурил и задумчиво посмотрел на Клюва.

– Слышь, Клюв, – сказал он, – это все, конечно, хорошо, но вот Валик… Ты знаешь, мне почему-то показалось, что он не шутил насчет того, чтобы пришить этого чудика. Не нравится мне это, Клюв. Я к нему на работу охранником нанимался, а не мокрушником.

Клюв молча пожал плечами и тоже закурил, глядя в серое небо, с которого готов был вот-вот пролиться очередной дождик. Он молчал целую минуту, а потом все так же молча повернулся к Чапаю спиной и скрылся в доме. Чапай озадаченно поскреб макушку согнутым мизинцем, в три затяжки докурил сигарету и двинулся следом за ним. Он многое отдал бы, чтобы узнать, о чем думает его напарник.

Date: 2015-07-11; view: 315; Нарушение авторских прав