Глава 20. Ярославцев, Евгений Петрович – небольшого роста, худенький и, наверно, от этого всегда грозен и сердит

Ярославцев, Евгений Петрович – небольшого роста, худенький и, наверно, от этого всегда грозен и сердит.

Вышибить из него улыбку – практически невозможно. Он ещё молод, но главврач уже разрешает ему оперировать самому. Есть среди наших люди, которых оперировал уже сам Ярославцев. Но самых тяжёлых оперирует всё равно главврач, величина недосягаемая. В отличие от маленького Ярославцева, он высок и могуч. Его фигура величественна. Седые волосы красиво ложатся на лоб, и сам лоб – высокий, прямой – «сократовский». И все его боятся – и врачи, и сестры, и нянечки. И мы, конечно.

Кроме хирургов, есть ещё терапевты. Наша – Жанна Арсеновна, красивая пожилая женщина. Она – действительно красива, и, кроме того, как я это понимаю сейчас, она – ухоженная женщина. И главное, у неё всегда – туфли на высоких каблуках. И каблуки эти выстукивают в нашем коридоре песенку: «тук‑тук… тук‑тук…», размеренно так выстукивают, слышно, что Жанна Арсеновна идёт, от самого конца коридора, от самой ординаторской. И если идёт она по улице, под верандой, тоже слышно её: «тук‑тук…тук‑тук..». А так, чтоб «тук‑тук‑тук», никогда не бывает.

Вот все уже приготовились, натянули одеяла на кроватях – так натянули, что ни морщиночки нет. Обход сегодня – без главного, но Ярославцев сам шороху на всех нагоняет. Сестры так докладывают, как будто мы все только вчера поступили, а не по году, или даже больше уже лежим. Остановились возле нас, сестра Аньку представляет, новенькую.

– Ну‑ну, привыкай! – Полежи немного, сделаем тебе снимки новые, ну, а операцию – где‑то в начале лета, если по снимкам всё хорошо будет. Привыкай, привыкай! Вот, вместе с Асей и возьму тебя.

И пошёл Ярославцев дальше.

– Пылинкину – на перевязку возьмёте, меня позовёте сегодня! Как твои дела, Света?

– Хорошо. У меня – хорошо дела, – отвечает Светка в спину Ярославцеву.

– А я? – А меня когда поставите, Евгений Петрович? – Наденька кричит вслед, не надеясь на ответ.

И вдруг Ярославцев оборачивается и говорит сестре:

– Да, а Лукинину на завтра – на рентген! – и все медики переходят на половину десятого класса.

И все кричат «ура!» Кричат пока беззвучно, только рты открываются, и взлетают вверх руки со сжатыми кулаками. «Ура, ура, ура!» А Наденька укрылась с головой, и только видно, как ноги дрыгают. Вот это да! Вот это новость! Это Ярославцев раньше ничего не говорил, и всё пугал Наденьку, чтоб не встала раньше времени.

И только Аська почему‑то не разделяет общей радости.

– Подожди ещё, Наденька, это только снимок, – говорит она тихонько, – подожди радоваться, дождись, что снимок покажет.

– Всё равно – здорово! Наконец‑то! – Наденька уже вылезла из под одеяла – хоть надежда появилась.

Надежда появилась и своими тёплыми, крепкими руками обняла маленькую Наденьку, а вместе с ней – и всех нас.

Странное существо – человек. Часто, а в молодости почти всегда, он всё ждёт чего‑то, всё надеется, всегда считая новое – лучшим. А ведь новое – не значит лучшее. Разве мы понимали это тогда? Может, на месте Наденьки, надо было кричать Ярославцеву:

– Дайте мне ещё полежать! Не поднимайте меня! Я не хочу уезжать отсюда, я хочу остаться, остаться здесь подольше!

Кто знает, что лучше? Как бы жили мы, если бы знали, как лучше, если бы знали, как правильно?