Незримый становится видим

Вновь изливается дождём на чистый лист летящих мыслей благостный поток, сливаются, как капли – буквы в ряд, являя тем желанный, светлый образ, дабы водой живою напоить, чтоб можно было видеть между строк – не только устремляя цепкий взгляд, но больше, чувствуя внутри безмолвный голос. Всезнающий о том, что впереди – величием творящей простоты, рождённые от светлости ЛЮБВИ – божественные, яркие мечты, – вновь воплотятся в благостных трудах в положенный на сердце нужный срок, когда отчаявшись в холодных городах, вдруг сердце устремится на Восток, где после смрадной лживости ночей, твоя душа от гари тёмных лет, в живом лесу, без пламенных речей – вдруг встретит под осинами рассвет.

Блуждая по пустыням городов, я чувствовал, что где-то впереди, в мечтах рождённый новый, светлый мир заждался воплощенья сквозь ненастья, чтоб сказкой среди ночи воссиять, даря надежду сбившимся с пути, чтобы ЛЮБОВЬ под звёздами найти в предчувствии немыслимого счастья.

И вот взошла звезда во мраке ночи – лесной свободы светлых лагерей, которая лучами среди прочих коснулась тех невидимых дверей, которые хранят святые тайны во глубине задумчивого леса, который слышит, ведает и зрит – иных миров предальние окраины, пока ещё мир тёмный крепко спит.

В живом пространстве светлым устремленьем, ростком, едва заметным, к Солнцу – пробилась песня, начало давшая движенью светлому, – старанием невидимой звезды, в леса новомосковщины лучи её нам освещали путь, дабы от светлости во мрак не отвернуть, кривя дорогу тягостным сомненьем.

Пред тем, как вам поведаю о многом, продолжив нашу быль, лесную сказку – свободными, лесными лагерями, – в пространстве том, которое зовётся Самарским бором, к небу устремлённым, я расскажу о том, что вижу где-то, в каком-то светлом, дальнем измерении, откуда без упрёка, без сомнения ко мне пришли мои былые мысли, запущенные где-то в зазеркалье, нашедшие того, кто их отправил – в полёт невидимый, в мирах иных до срока, чтобы они, скитаясь одиноко, нашли творящего на грани озарения пред новою ступенью восхожденья.

Я снова, будто вижу продолженье былого сна, однако же не сплю. И вновь иду по берегу реки, где на другом высоком берегу всё так же сосны подпирают купол неба, но лес уже не тёмный, а умытый – чистейшей утренней росой, я по траве иду босой, лучами света словно бы обвитый, хмельной от юной нежности утра и чистой, ясной светлости лесной, мне хочется любить, кричать: «Ура!», и двигаться вперёд, вслед за весной. И вновь я не один, идёт со мной – тот, кто мне прежде был невидим, незримым был он, а теперь словно внутри открылась дверь – к очередной ступени восхожденья, от суеты мирской и наважденья, от глупости, ошибок и потерь. Я счастлив от того, что мы идём вот так, вдоль берега, к мечте своей – вдвоём, и знаю я о том, что мой попутчик – причина радости, которую поёт да так, что звёзды встали в хоровод, и дивным пеньем мне на сердце льёт живой елей, – чудесный солнца лучик. И вдруг я понимаю, что мой спутник со мною никогда не расставался, внутри себя я слышу его мысли, они меня всегда сопровождали в годины испытаний и печали, в моменты самых ярких озарений, как будто бы безмолвно наблюдали – за правильностью принятых решений. Я на него смотрю и в нём вдруг узнаю – себя, но только в дальнем детстве, ещё своих всех сыновей, всех братьев, близких всех людей, что проходили по судьбе в душевном, благостном соседстве, отца и деда, Солнце, звёзды, всех сущих, вьющих свои гнёзда, а так же лик святой страны – в глазах безмерной глубины. А он молчит и нежно смотрит своим лучистым, ясным взором и от того в душе играет, плетя затейливым узором – лучистый свет волной созвучий, неповторимых переливов, как будто кто-то мир раскрасил – в цвета немыслимых отливов. Однако, я не слышал краше слов, любвеобильнее, прекрасней сочных фраз, чем это дивное, нежнейшее молчанье, которое о многом говорит, хотя не вопрошает, не велит, а просто любит, смотрит и молчит, и тихо ждёт – отцовским своим чаяньем. Могу ли я сравнить всю мудрость мира, благодаря которой мир зашёл в тупик с молчанием того, чьё сердце – лира, а мысль – живительный, питающий родник, способный утолить любую жажду, его ты лишь безмолвно позови, когда в пустынях душ с небес однажды – он изольётся влагою ЛЮБВИ.

Вдруг сердце дрогнуло – я в спутнике узнал незримое и тонкое начало – истока светлого, откуда я пришёл, однажды оттолкнувшись от причала, решив познать – насколько свет во мне готов нести ЛЮБОВЬ сквозь боль разлуки, покинув отчий дом, в иной земле найти стараясь нужные ответы – о том, что не даёт спокойно плыть, что связывает, сковывает руки – туда, где на далёком берегу всех ждут однообразные сюжеты. Не осознав всю силу родника, по чьей-то злоумышленной подсказке, отправившись искать свой божий дар, в чужих краях испив воды познаний – непросто тем вновь будет отыскать живую нить к своей волшебной сказке, кто выбрал чей-то ловчий лабиринт во имя неизвестности скитаний. Но загляни в себя, – там до сих пор – горит твоя свеча во мраке ночи, прислушайся к себе, и ты поймёшь, – как возвратится к светлому началу, ведь каждому дано себя спасти, когда он сердцем этого захочет, ведь в каждом сердце есть огонь ЛЮБВИ, которая тебе не раз прощала – измену своей пламенной душе, пустые увлечения чужим, на скользком ускоряясь вираже, когда мы тем, что есть – не дорожим.

Я говорю: «Отец!», но слов не слышу, лишь чувствую души своей слияние с Отца пре- благодатнейшим сиянием и словно становлюсь сильней и выше. Из сердца вырвалось одно: «Благодарю!», а остальное высказали чувства: «За утра свет и новую зарю, за сердца совершенное искусство – чистейшее от плевел отделять и чувствовать ЛЮБВИ благоволенье, за то, что каждым днём нас ждёт опять – к себе самим блаженное стремленье. За то, что для познания себя и поиска своей родной земли – достаточно лишь двигаться любя, а «благие», кривые костыли – из множества идей, идеологий, в эпоху слёз, отравленных дождей, – подсунули, чтоб слабли наши ноги, незримые хозяева вождей».

Внезапно ощущение возникло, как будто бы невидимое нечто, явившееся словно ниоткуда, пытается внимание отвлечь от внутренних блаженных ощущений и с помощью каких-то ухищрений, мерцающим сиянием в пространстве старается собой меня увлечь. И я отчётливо, как будто бы внутри услышал глас размеренный и плавный, незнакомый: «Я – горний свет, дарованный тебе за силу духа и долготерпенье, за веру, за усердие, за труд, и силы света скоро призовут на службу весь твой опыт и уменье. С тобой я буду рядом, повсеместно, стараясь защитить тебя окрестно – в светлейшей радости и в самом тёмном горе, в глухой темнице или на просторе, смогу помочь найти тебе ответы, на самые тяжёлые вопросы, ты лишь позри в себе мои отсветы, шагая по траве, ступая в росы». Ещё он мне сказал, что обретенье светлейшей истины возможно лишь в сражении, в могучей схватке с множеством зеркал, что лишь расставшись с тёмным отраженьем, в себе найти возможно идеал. И что, когда в осколки превратятся все злобные, кривые зеркала – все перестанут тягостно скитаться, ведь вся развеется навеянная мгла.

Однако, чем я больше проникался изысканною сладостью речей, и чем сильней идеей увлекался, сжимая рукоять своих мечей, которые как будто прорастали из рук моих и яростью блистали, тем дальше от меня всё удалялся мой спутник наступлением ночей, как будто бы печально растворялся в сиянии звёзд, текущем из очей.

Ещё бы миг и тонкость ощущений – утерянной могла стать навсегда, намеренным искусством упрощений – уйти туда, не знамо весть – куда. Внутри вдруг вспыхнул слабый огонёк, сродни тому, что видим мною был в глазах напротив, в чистейших водах дивной глубины, в озёрах пробуждения сознанья, который, разгораясь до небес, возжёг внутри духовное познанье.

Я вдруг прозрел и сразу начал видеть, как то, что называло себя «светом» – всего лишь отблеск чьих-то идеалов, в безмерном поле множества сияний, стараясь взор от истины отвлечь, чтобы к себе внимание привлечь, – своим пустым, причудливым отсветом, используя несветлые приёмы, – для искажения блаженных состояний.

Мы изначально, истинно чисты, из благости душа выходит в путь, однако, чтоб познать саму себя, она всё пробует и делит мир на части, чтобы опять в единое собрать и в целом отыскать живую суть, учась меж тем, во всём, всегда любя, зрить свет, порой во тьме и в страсти. Так что все те, кто лезет к нам в сознанье, играя нам фальшиво на трубе, лишь обостряют светлые желанья – вернуться вновь на Родину, к себе. Не разбивая чьи-то зеркала в чужой, несветлой, мертвенной глуши, а зачиная светлые дела, вглядеться в своё зеркало души, в святое, светоносное зерцало, свободное от призрачного блеска под ширмою, вуалью-занавеской заманчивых идей и идеалов. И знаю я, что как бы нас ни било, и как бы ни делило нас на части, мы все обречены на свет и силу, на правду и на целостное счастье. Ведь мы – подобие небесного Отца, – великого, пресветлого Творца!

Слетела с глаз нечистая завеса и вспыхнула невидимым огнём, а мы, любуясь благостностью леса, всё так же шли по берегу вдвоём.

От берега тропинка удалилась немного в сторону, чтоб плавно обогнуть заросший сочной порослью густой – невидимый, звенящий ручеёк, который весело струился, неся реке свою любовь живой, студёною водой, даря себя реке без сожалений, бескорыстно, чтоб слившись с силою её, став частью общего, могучего потока, нести свои мечты дорогой к морю, смывая по пути невзгоды, горе, которые порою одиноко встречаются в прибрежной полосе – как будто гарь на утренней росе.

Стараясь обогнуть живой ручей, мы подошли к раскидистой вербе, а рядом, из-под камня бил родник, дарящий жизнь всему вокруг и ручейку – своей живой, волшебной влагой, чистейшим, дивным эликсиром, взывая к пробуждению сознанья, уснувшей памяти ослабленных родов в гнилой трясине падших городов, – сквозь годы, наважденья, расстоянья.

Я с позволенья родника испил живительной воды, присев у камня, наклоняясь, в воде увидел словно отраженье всех своих жизненных ролей, как будто бы плывущих кораблей – от пристани, сквозь бури и сраженья.

Мне часто было больно от палубных орудий, от точных попаданий меня вводило в раж, в видениях смешались события и люди, которые кричали: «Вперёд, на абордаж!». Я землю огибал и снова возвращался в задумчивую гавань родимых берегов, где воздух побережья отчаянно мешался с пьянящим ароматом нескошенных лугов.

Пронзила сердце светлая стрела, я вспомнил свой исток, откуда вышел, пытаясь стать сильней невзгод и выше – своих земных, обыденных забот. И вот, после мучительных скитаний в чужих морях, где гибли корабли, по тёмным закоулкам мирозданий, я вновь увидел свет родной земли.

Я наклонился над чистейшим родником, своё в воде увидев отраженье и замер удивлённый, ведь из глаз – струился свет того, кто лишь сейчас, минутой ранее по берегу всё шёл, и вот я вдруг в себе его нашёл, былым своим догадкам в подтвержденье. Когда же я испивши – воды, вновь обратился к тому, с кем шёл по берегу реки текущих лет, на прежнем месте спутника сиянием струился – свет милой, светлой Родины, земли сиянный свет.

У каждого из нас внутри живёт – она: незримая, светлейшая частица, нам иногда ночами даже снится, как мы вершим немыслимый полёт, в мирах иных, витая среди звёзд, иль ощущая свой могучий рост, на этот мир взирая, словно боги, вдруг ощущаем радостный поток, в себе его живительный исток – того, кто торит звёздные дороги.

Чтоб чувствовать живое единенье с потоком созидающего света, найди в себе его незримую частицу, которая и есть твоё начало, ведь чистое, блаженное стремленье к своей душе от стужи прямо к лету, однажды освятит зарёю лица, стремящиеся к светлому причалу.