Глава 7 6 page

Он лежал притаившись, а японцы шли и шли мимо — он насчитал около ста тридцати человек. Все это время он кусал себе пальцы, а по лицу текли слезы безмолвной ярости — у него не было ни одной гранаты, ну хотя бы одной-единственной. Ведь даже одной гранатой в таком закрытом месте можно устроить побоище. К сожалению, в их батарее гранаты не были положены вообще, а придя в роту и собираясь в засаду, он просто не сообразил попросить парочку про запас. Так он и лежал в этом призрачном лунном свете, молча наблюдая, как проходят мимо японские солдаты, и даже успевая разглядеть отдельные лица. Кстати, эти вовсе не выглядели такими дохлыми, как те, которых они перебили на высоте…

Он так и не смог сообразить, как это Гучу в его положении удалось добраться до берега и найти его там. Гуч тоже не мог объяснить это. Он только, превозмогая боль, дважды шепотом попросил: «Пожалуйста… Пожа… луй…» — но Уитт быстро прижал палец к губам. Гуч понял и кивнул и больше ничего уже не сказал. Уитт взял в руки его голову, тихонько погладил, и лучший легковес полка умер у него на руках, а он тем временем все считал проходивших мимо японцев. Несколько раненых американцев стонали где-то на высохшем дне реки, но первые же появившиеся здесь японцы пристрелили их. А Уитт все лежал и думал о хотя бы одной гранате… Хотя бы одной!

Все они были самые обыкновенные парни. И выполняли самую обыкновенную задачу. А теперь вот все были мертвы.

У лежавшего на противоположном берегу пересохшей речки Белла гранат тоже не было. Он сам решил оставить их в лагере, взяв с собой лишь винтовку и одну ленту с патронами, чтобы было легче. Но он знал, что, даже будь у него с собой гранаты, он ни за что не решился бы воспользоваться ими. Никогда за все время боев не испытывал он такого дикого страха, такого непередаваемого панического состояния, как в этот раз. А ведь и ему тоже все происходящее казалось обыденным, абсолютно нормальным делом. И к тому же совсем легким. Как перепуганный насмерть лесной зверь, он полз, постоянно прячась, сквозь густой подлесок, со звериной хитростью выбирая самый удобный и скрытный путь, все выше по холму, все ближе к ротному лагерю. И к спасению… Ему было совершенно безразлично, остался ли там, сзади, еще кто-нибудь в живых или нет. В будущем этот страх еще не раз вернется к нему, долго будет преследовать его и мысль об этом поступке. Но сейчас это не имело никакого значения. Дорога, на которую раньше уходило всего пять минут, теперь заняла целых полчаса. Никто ничего ему не сказал, не промолвил ни слова. Даже Уитт. Люди иногда способны понимать других. Только бывает это, к сожалению, в исключительных случаях.

Утром они отправились взглянуть на место происшествия и забрать тела убитых. Но прежде чем это случилось, Уитт ушел из роты назад в свою батарею.

Ночью ему потребовалось около часу, чтобы добраться до расположения роты. Сначала почти полчаса он лежал в укрытии, пока мимо шли и шли японские солдаты. А потом, поскольку Гуч все равно уже был мертв и не было особой нужды торопиться, он подождал еще с полчасика, прислушиваясь и высматривая, не оставили ли японцы засаду или тыловое охранение. Они ничего не оставили. Он сперва боялся приподняться и осмотреться вокруг, но потом набрался храбрости, быстро перебежал ровное место, ловко перескакивая через валявшихся тут и там американцев. Добрались наконец до роты, он отправился прямиком к Бэнду, сидевшему на корточках и все еще расспрашивавшему Белла.

— Мне бы следовало пришлепнуть тебя, — проговорил Уитт неожиданно тонким голосом.

Длинноносый, тощий заместитель командира роты, стоявший тут же, сдернул с плеча карабин и закрыл Бэнда. Уитт расхохотался ему в лицо:

— Не бойся! — и снова повернулся к ротному: — Потому, что ты — подлый, мерзкий, ни на что не способный подонок. Ухлопал ни за что ни про что двенадцать парней. И ведь, поди, еще и доволен. А до чего мне нравилась всегда эта рота! О, господи! Да только теперь ноги моей не будет здесь, где такая мразь командует. Вот выгонят тебя отсюда или, даст бог, шлепнут, тогда, может, и вернусь. А сейчас…

Высказавшись подобным образом, он поддернул ремень винтовки, висевшей у него на плече, быстро сходил за остальным своим имуществом, да и был таков. Он без приключений добрался до расположения второй роты, пройдя по мрачному ночному лесу так же спокойно, как до этого пришел сюда, немного там передохнул, занял у солдат водички на дорогу, рассказал им о позорном происшествии с засадой и пошел дальше. Путь теперь уже был не опасным, и на рассвете он добрался до своей батареи, выдвинувшейся к тому времени в район «головы Креветки», чтобы организовать доставку воды и продовольствия боевым подразделениям. Сержант, командир отделения, которому он доложил о прибытии, только вздохнул:

— О, господи! Опять ты. А я уж думал, тебе конец, неугомонному…

Сказав это, он повернулся на другой бок и заснул снова.

— А я совершенно законно и на полном основании мог шлепнуть его на месте, — заявил потом, когда Уитт уже ушел, заместитель командира роты. — Шлепнуть, как собаку, и дело с концом!

— Ну зачем же? Вы и так поступили совершенно правильно, — пробормотал Бэнд. — Он ведь явно был в истеричном состоянии, не отвечал за свои слова. И понять его тоже можно. — Бэнд все еще сидел на корточках, глядя на Белла. Глаза его мигали за стеклами очков в стальной оправе.

— Нет, мне все же следовало шлепнуть его, — возмущенно говорил заместитель Бэнда. — Надо же докатиться до такого! Угрожать своему командиру роты!

— Не горячитесь, пожалуйста, не надо, — снова заговорил Бэнд. — Ведь все же в порядке. — И он снова мигнул несколько раз подряд.

В это время на другом конце их бивака сержант Калн поглядел в упор на сержанта Милли Бека и сказал только одно слово:

— Ну?

Бек лишь плечами передернул:

— Он же командир роты… Пока еще.

Стоявший перед офицерами Белл уже во второй раз рассказывал им, как все произошло.

— По-моему, надо подождать до утра, — наконец выдавил Бэнд. Глаза его все еще беспомощно моргали за стеклами очков.

… Это было довольно печальное зрелище. Двое солдат были убиты выстрелом из пистолета в затылок и валялись, полузасыпанные песком. Казалось, что все высохшее русло реки усеяно мертвыми телами. Еще одного солдата они нашли на берегу, в кустах, — он, как и Гуч, чудом ухитрился выбраться наверх и немного отполз в сторону, не замеченный японцами, да только сил больше не хватило, и он так и умер здесь. Солдаты перетащили их всех на высоту и похоронили вместе с теми двумя, что погибли накануне вечером. Все это она сделали еще утром, едва забрезжил рассвет. Бэнд очень торопил их, чтобы побыстрее отправиться в путь. Все еще обалдело моргая глазами, особенно если ему приходилось к кому-нибудь обращаться, он без конца подгонял их, чтобы идти дальше на Була-Була…

Японцы забрали у убитых американцев все оружие и боеприпасы. К счастью, один из пулеметчиков, убитый на том месте, где стоял Белл перед тем, как броситься бежать в сторону берега, падая, уронил свой пулемет в кусты, и он там так и лежал, не замеченный японцами. Теперь у американцев было на один ручной пулемет меньше, а это похуже, чем потеря двенадцати солдат. Как бы то ни было, но едва солнце, прекрасное и величественное, показалось с той стороны, где был океан, они немедленно снялись с бивака и двинулись вперед. Шел третий день их безостановочного движения. Путь казался теперь немного полегче, они шли по дороге Дин-Дон, не надо было прорубаться сквозь кустарник (если, конечно, не придется идти напрямик через холмы). Когда они уже собирались тронуться, подошла вторая рота, привела с собой еще носильщиков. И вот снова они шагали сквозь джунгли, шли и шли зелеными зарослями.

Продвигаясь вперед, они без боя захватили еще две высоты, оставляя на каждой одно отделение, чтобы оно дождалось идущую следом роту, вторую или первую, — ту, которая была сейчас впереди. Где-то около полудня рота вышла из джунглей прямо на опушку кокосовой рощи, как раз в то самое время, когда третий батальон, действуя правее них, начал своими двумя ротами прямую атаку на Була-Була. Бэнд немедленно перестроил роту в колонну взводов и двинулся в том же направлении.

Конечно, ему следовало дать солдатам хоть немного отдохнуть, все были измотаны до предела и выглядели просто страшно — не люди, а какая-то рвань, они почему-то напоминали насекомых, вроде саранчи, свалившихся с неба на эту несчастную землю. Как это ни странно, но последний их переход через джунгли оказался самым тяжелым, люди лишились не только физических, но и остатков душевных сил. А тут еще эти кокосовые рощи, похожие как две капли воды на те, что служили им недолгим приютом в дни отдыха, там, но ту сторону этого жуткого трехдневного марша, целую вечность назад. Похожие и в то же время какие-то другие. А все потому, что те были своими, а эти находились в руках противника, и территория здесь тоже была вражеской.

Бэнд гнал и гнал роту. Звуки боя, который вел правее их третий батальон, становились все громче. Да они и сами уже попали под огонь — противник обнаружил наступающую роту и повернул на нее часть своих огневых средств. На этот раз у него были и минометы. Усталые, угрюмые солдаты сразу попадали на землю и, стирая с лица грязный пот, смотрели друг на друга широко открытыми глазами, казавшимися почти белыми. Однако Бэнд снова поднял роту, погнал вперед, приказав двигаться небольшими группами, перебежками. Его глазки так и сверкали за стеклами очков каким-то полубезумным блеском — сейчас он уже действительно ничего не соображал, кроме того, что участвует в бою за деревню Була-Була. Минометный огонь противника был не таким уж сильным, разрывы шли с большим разбросом и совсем не походили на действительный заградительный огонь, как было тогда на высоте «Танцующий слон». Судя по всему, силы у японцев были уже на исходе. Тем не менее они еще огрызались, и порой очень зло. В конце концов рота вошла в непосредственный контакт с противником.

Еще утром, когда они встретились на той высоте, Бэнд предупредил командира второй роты капитана Таска, что намерен активно вмешаться в бой. Сейчас он был примерно на полкилометра впереди второй роты, которая еще даже не показалась из джунглей. В свою очередь капитан Таек сказал Бэнду, что он разговаривал с командиром батальона и тот беспокоится о третьей роте, поскольку она не дает о себе знать. Каким-то путем он уже узнал о фиаско, которое потерпела застава на дороге, и о потерях, и это тоже беспокоило Таска. Бэнд слушал все это, глядя на него в упор и медленно моргая, а потом сказал, что все это чепуха и потери не очень серьезные, всего двадцать один человек, если уж быть точным, зато вон каких успехов они добились. Поэтому сейчас он гнал людей вперед с особым остервенением, вспоминая этот разговор, показавшийся ему довольно странным, с каким-то подтекстом. Он отлично знал, что на войне, как, впрочем, и везде, самым главным является конечный результат, и не важно, какой ценой и как он достигнут, лишь бы оказался положительным. Что же касается его роты, то это, бесспорно, отличное подразделение, и он любит ее всей душой, любит страстно, может быть, даже самоотверженно.

Он приказал тем двум отделениям, которые оставил на захваченных ротой холмах, немедленно догонять подразделение, как только они дождутся подхода других. Само собой разумеется, отделения и не подумали выполнять его приказ, прибыв к месту в одной колонне с шедшей сзади второй ротой. Да и куда им было торопиться?

Несмотря на это, рота добилась успеха.

У японцев оборона была построена в Биде двух полукруглых секторов, прикрывавших основные подходы к Була-Була. Сектора располагались в затылок друг другу на расстоянии примерно сто метров, оба имели хороший обзор и состояли из довольно глубоких траншей. Судя по всему, противник был намерен серьезно удерживать здесь свои позиции, дать американцам настоящий бой. Бэнд со своей ротой вышли к левому флангу этого полукруга, тогда как третий батальон наступал справа. Правда, здесь действовала, по сути дела, лишь одна его рота, поскольку две другие в это время были связаны боем с группировкой противника, которая ранее была отсечена от основных сил, окружена и прижата к побережью. Да и эта рота действовала весьма пассивно, не столько наступая, сколько пытаясь сковать японцев, чтобы дождаться подхода своих главных сил. Бэнд, конечно, ничего этого не знал. Он послал вперед второй и третий взводы, усилив их двумя станковыми пулеметами, и приказал попытаться найти брешь в обороне противника. Тем временем он немного отвел назад минометчиков, чтобы им удобнее было вести огонь по японским траншеям. При этом минометчики ухитрились нарваться на какую-то небольшую группу японцев, неизвестно откуда взявшихся у них в тылу. К счастью, все кончилось благополучно.

Минометы вели огонь недолго, поскольку количество боеприпасов у них было очень ограничено. Но и этого оказалось достаточно. Рота сразу почувствовала, как ослабело сопротивление противника, быстро двинулась вперед. Солдаты шли, пристально вглядываясь в заросли высокой травы, проходили мимо пальм, иногда наталкивались на отдельные огневые точки, в основном разделывались с ними, иногда не успевали — и тогда валились на землю, бессильно хватая воздух широко открытым ртом, и умирали. Они не знали, что ослабление сопротивления со стороны японцев явилось результатом успеха роты третьего батальона, наступавшей правее них. Да это их и не волновало.

Файф шел вместе с отделением, убивая всех японцев, попадавшихся на пути. Он был охвачен двумя сильными чувствами — страхом и каким-то душевным подъемом, но не мог понять, какое из них сильнее. Неожиданно командир отделения Дженкс громко вскрикнул и свалился на землю — японская нуля пробила ему горло. Так Файф стал хозяином в отделении, и ему это пришлось по душе.

Что же касается Белла, то все ночные страхи уже покинули его, он умело командовал отделением, что-то кричал, приказывал, но главное внимание обращал на то, чтобы особо не зарываться и по возможности стараться не посылать людей под пули. Долл шел с веселой усмешкой на лице, держа в одной руке винтовку, в другой пистолет, а когда не осталось патронов, бросил его, и он болтался у него на шнурке, бил по ногам.

Наконец солдаты ворвались в деревню! Когда они показались непосредственно на улице, многие оставшиеся в живых японцы кончали жизнь самоубийством — кто подрывался на гранатах, кто стрелялся, кто распарывал себе живот. Американцы считали, что в этом нет ничего особенного, поскольку они все равно убивали всех, кто попадался им, — стреляли в упор, закалывали штыками. В конце концов оказалось, что в плен взято всего-навсего восемнадцать японцев.

Когда все было кончено, солдаты третьей роты отправились поприветствовать коллег из соседнего батальона, улыбки казались особенно белозубыми на фоне черных и грязных до неузнаваемости лиц. Несколько солдат сидели на земле и плакали. Дейл тем временем трудился в поте лица и успел собрать довольно обильный урожай золотых зубов и коронок. И еще ему удалось раздобыть замечательный трофей — отличный японский офицерский хронометр, который он потом продал за сто долларов. Когда они ворвались в деревню, он увидел японца, сидевшего на ступеньках одного дома, голова у него была опущена на колени, и казалось, что он ничего не видит и не слышит. На запястье у него блестел хронометр. Дейл выстрелил ему прямо в голову и снял часы. К сожалению, это был, пожалуй, единственный стоящий трофей в тот день в их роте, потому что откуда ни возьмись налетели вдруг эти подонки из квартирмейстерской роты. А солдаты и без того чертовски устали, до трофеев ли им тут было. Потом, конечно, они об этом пожалеют, но будет поздно.

Весь следующий день они участвовали в наступлении на японские позиции, вытянувшиеся вдоль побережья. А еще день спустя пришла смена. Их сменяли чистенькие, гладковыбритые, веселые солдатики из какой-то совершенно свежей дивизии, которой предстояло идти теперь дальше по побережью — на Кокумбону. Японская императорская армия, судя по всему, трубила отход по всей линии. Для них же более существенным было сейчас то, что после выхода из боя их не заставили пешком тащиться на свои старые позиции, а подали грузовики, и они покатили себе, удобно рассевшись в кузовах, по дороге вдоль берега, молча разглядывая и то, что было вокруг, и соседей по машине, и такие мирные на вид песчаные пляжи, поросшие пальмами. А за песком пляжа между деревьями сверкало яркой синевой спокойное море и негромко шуршал прибой…