Глава 3 2 page

Наконец за изгибом все еще пустынной дороги возникла одинокая фигура. В том месте, где сидели солдаты третьей роты, дорога слегка поднималась кверху, к лежащему впереди изгибу. Там она резко спускалась вниз и поворачивала вправо. Человек, тяжело дыша, с трудом поднимался вверх около изгиба, на мгновение остановился на ровном месте перевести дыхание, потом остановился еще раз, увидев их. Сделав несколько глубоких вдохов, человек направился к ним быстрым шагом, крича на ходу:

— Куда вы запропастились, ребята? Я обшарил все вокруг, пока вас искал. Что вы тут околачиваетесь? Вам надо быть на том берегу реки, а не здесь! Что случилось?

— Становись! — резко скомандовал роте Стейн. — Становись, ребята!

Новый проводник еще попричитал немного, а когда рота построилась, повел ее вперед.

— Честное слово, сэр, я искал вас повсюду. Вы должны были находиться на другом берегу реки. Так мне сказали.

— Мы были именно там, где нас оставил другой проводник, и он сказал, что мы должны здесь дожидаться, — ответил Стейн.

Все многочисленные предметы его снаряжения, болтающиеся на разных ремнях, мешали идти: они сталкивались между собой и ударяли по телу.

— Значит, он, наверное, ошибся, — сказал новый проводник.

— Он был совершенно уверен, что точно передал нам распоряжение, — возразил Стейн.

— Значит, кто-то там, наверху, дал ему неправильное распоряжение. Или мне неправильно сказали. — Проводник задумался. — Но я знаю, что прав, потому что весь батальон уже там.

Это было не очень-то благоприятное начало. Но Стейна еще больше беспокоили некоторые другие вопросы. Он помедлил секунд пятнадцать, прежде чем заговорил:

— Как там наверху? — Он не мог скрыть виноватые нотки в голосе — ему было неловко задавать этот вопрос.

Но проводник ничего не заметил.

— Это… — он подыскивал подходящее слово, — сумасшедший дом.

Стейну пришлось довольствоваться этой характеристикой, так как проводник не стал вдаваться ни в какие подробности. Джордж Бэнд шел рядом со Стейном, и они обменялись взглядами. Бэнд улыбнулся ему волчьей усмешкой. Немного удивившись этому, Стейн стал думать о ближайшей задаче, потому что они уже подошли к изгибу дороги.

От изгиба дорога сбегала почти прямо вниз к безымянной реке. Разъезженная машинами, она была покрыта скользкой грязью и представляла собой мрачный туннель, спускающийся книзу между непроницаемыми степами джунглей. Передвигаться по ней можно было только боком, как сбегают по крутым ступеням.

Понтонный мост, достаточно широкий, с деревянными колеями для джипов, находился прямо внизу. Группы регулировщиков движения и контролеров переправы смотрели на них с обоих концов моста любопытными, но сочувствующими глазами. После карабканья, скольжения, падений, неестественно быстрых и порывистых движений, как в ранних фильмах Чаплина, их вынесло прямо на ту сторону.

При переправе они поняли причину всплесков и приглушенных криков, которые слышали раньше. Группы голых или почти голых солдат шли в воде, толкая перед собой лодки: один ряд вверх по течению, другой — вниз. Это был импровизированный путь снабжения, заменивший размытые дороги. Лодки, идущие вверх, везли припасы, а в лодках, идущих вниз, третья рота впервые увидела раненых пехотинцев: солдат с тусклыми глазами, прислонившихся к поперечинам, перевязанных то тут, то там поразительно чистыми белыми бинтами, сквозь которые у многих просочились еще более поразительные красные пятна свежей крови.

Перейдя на другую сторону, рота стала взбираться по такой же крутизне, по какой и спускалась, только подъем был длиннее. Теперь повсюду можно было видеть множество солдат, бегающих взад и вперед, вверх и вниз и оживленно перекликающихся. После полутора часов одиночества это зрелище действовало на людей успокаивающе. Они увидели четвертую роту — роту тяжелого оружия их батальона; солдаты этой роты сидели в зарослях на склоне со своими минометами и пулеметами. Первая и вторая рота, как им сказали, уже ушли вперед. Из джунглей тропа их вывела на покрытые травой склоны. Тут словно кто-то провел демаркационную линию — грязь вдруг исчезла и превратилась в твердый, плотный грунт.

В конце подъема им встретился штаб-сержант Стэк, помощник командира головного третьего взвода, худощавый, крепкий опытный инструктор строевой подготовки и строгий командир, который был взводным сержантом еще дольше, чем Кекк во втором взводе. Он сидел у дороги, крепко сжав ноги и держа на коленях винтовку, и отчаянно кричал проходившим мимо: «Не лезьте туда! Вас убьют! Не лезьте туда! Вас убьют!» Всей роте пришлось пройти мимо него в колонне по одному, словно на каком-то мрачном параде, а он все сидел, сжав ноги и крича им вслед.

По пути люди не видели и не слышали ничего, что подготовило бы их к кромешному аду, в который они вступили, перевалив через гребень. Пока они взбирались, ветер дул сзади, и они не слышали звуков боя, но, миновав последний изгиб дороги и внезапно выйдя на открытую вершину высоты, они окунулись в адский шум и сумятицу. Подобно реке, впадающей в болото и рассеивающей свои воды, ряды солдат переваливали через гребень и исчезали в толпе бегущих, стоящих, кричащих людей, старающихся, чтобы их услышали в этом грохоте.

Невидимые, но расположенные где-то недалеко минометы вели огонь с особенным, похожим на гонг, звуком. Издали доносился мощный грохот отдельных артиллерийских залпов. Где-то прерывисто трещали низкими голосами тяжелые пулеметы. И гораздо слабее, но ясно доносящиеся через пересеченную безлесную местность, слышались автоматные очереди, разрывы гранат, мин и снарядов. Все это вместе с возбужденными криками и суетой создавало сумасшедший, беспорядочный шум и невероятную сумятицу. Третья рота прибыла на поле боя через несколько минут после одиннадцати.

Она оказалась на высоте, откуда был виден ряд покрытых травой высот и лощин, окруженных морем джунглей. Впереди склон опускался к более низкому холму, к которому джунгли подходили ближе, образуя узкую безлесную горловину, ведущую к лежащим за ней более широким участкам. На этой высоте тоже стояли или бегали группы американцев в зеленом полевом обмундировании — человек тридцать. За второй высотой склон опять опускался, не так круто, но гораздо дальше, к извилистому оврагу, покрытому скудной растительностью; а за этой самой низкой точкой местность опять поднималась, на этот раз круто, к высоте, которая господствовала над местностью и закрывала все, лежащее за ней. Примерно в километре впереди вела бой американская пехота.

Для немногих, вроде Белла, которым рассказали о местности, именуемой «Танцующий слон», было ясно, что занимаемая ротой высота — это «задняя нога Слона». Другая высота, где, очевидно, находился командный пункт второго батальона, была «коленом Слона», ведущим к более широким пространствам, образующим «туловище». Высота, где сейчас вели бой пехотинцы, была «плечом Слона», опорным пунктом, обозначенным на карте как «высота 209».

Очевидно, шел огневой бой. Несколько групп численностью от отделения до взвода, крошечные на таком расстоянии, но тем не менее ясно видимые, пытались приблизиться к высоте и захватить ее. Американцы, находившиеся слишком низко на склоне, чтобы добросить гранаты до гребня высоты, были вынуждены довольствоваться стрелковым оружием. Японцы, тоже время от времени ясно видимые среди деревьев, возвышающихся над гребнем высоты из-за обратной стороны лесистого ската, не испытывали такого затруднения: они могли просто сбрасывать гранаты вниз, и черные разрывы вспыхивали то тут, то там на склоне холма.

Третья рота прибыла в самый разгар боя. Пока ее солдаты стояли беспорядочной толпой на высоте, стараясь увидеть и понять все, что происходит, несколько групп поднялись в общую цепь и бросились к вершине, бросая перед собой гранаты и ведя огонь. Они не дошли метров пятнадцать до вершины, когда атаку отбили. Пулеметный огонь противника был слишком силен. Цепь распалась, солдаты стали скатываться вниз по склону и заняли прежние позиции, оставив позади на склоне высоты нескольких своих товарищей, должно быть, процентов десять.

Отбитая атака вызвала не только хор сокрушающихся голосов. Посыльные и младшие штабные офицеры проталкивались через толпу и отправлялись в разные места. Центром всей этой деятельности была небольшая группа из семи человек. Они были единственными, кто носил знаки различия, звезды или орлы на воротниках чистой зеленой полевой формы. Все они были немолодыми людьми.

Время от времени они смотрели в бинокли или показывали что-то на местности, разговаривали между собой или по одному из трех телефонов. Иногда кто-нибудь из них говорил по рации, которую нес на спине сравнительно молодой человек. Третья рота могла узнать среди них командира своего батальона, командира полка, а также командира дивизии и командира корпуса.

Один из группы офицеров и генералов что-то сердито кричал в полевой телефон. Ниже этой группы, на другой высоте, командир второго батальона кричал в ответ в свой телефон. Тот, что наверху, высокий и худой, внимательно слушал, кивая головой в каске. Потом с сердитым и недовольным видом повернулся к рации. Закончив разговор, он заговорил извиняющимся тоном с тремя людьми, носящими звезды. Командир второго батальона говорил теперь по другому телефону, держа его в руке.

По ту сторону долины, в восьмистах метрах впереди, находился командный пункт роты, атака взводов которой была отбита. Он располагался за гребнем меньшей высоты, выступавшим сбоку от главного гребня. В стороне от этой небольшой группы копошились две группки солдат (очевидно, минометное отделение роты), устанавливавшие стволы невидимых отсюда минометов. Пока полковник разговаривал по телефону, от группы на командном пункте роты отделился какой-то человек и перебежками бросился к группам, потерпевшим неудачу при атаке, которые теперь вели беспорядочный огонь по японцам, засевшим на вершине высоты. Не успев добежать, он упал убитый. Тотчас вместо него вперед бросился другой. Как только он добежал, группы начали отходить, прикрывая друг друга огнем. На высоте один из группы пожилых людей сердито махал руками и яростно хлопал себя по ноге. Командир второго батальона делал то же самое. Через несколько секунд на занятой японцами гряде высоты начали рваться быстро разрастающимися гроздьями артиллерийские снаряды.

Что бы там еще ни происходило, третья рота больше ничего не видела. Она теперь была слишком занята собой и своим предстоящим участием в драме, чтобы наблюдать за известными всему миру командирами. Во время боя Стейн ходил с докладом к командиру батальона, который был, скорее, сторонним наблюдателем, чем составной частью этой группы. Теперь Стейн вернулся к роте. Первому батальону без четвертой роты было приказано занять и удерживать позиции на высоте 208, позади и левее шестой роты, за действиями которой они только что наблюдали. Здесь местность была ниже, чем высота 209 справа, и составляла, так сказать, середину и нижнюю часть «позвоночника Слона». На этой позиции можно было опасаться фланговой контратаки японцев. Первая и третья роты получили задачу выдвинуться на высоту 208, а вторая рота оставалась в резерве в лощине. Так приказал подполковник Толл. Поскольку первая и вторая роты уже были на месте, третьей роте предстояло пройти через боевые порядки второй роты — это был сложный маневр, требующий большого внимания. Глаза Стейна за очками выражали мучительную озабоченность, когда он ставил задачу. Его решение было таково: первый и второй взводы в первом эшелоне, третий в резерве; Калп устанавливает два пулемета своего взвода оружия, где сочтет нужным; минометы занимают позиции вблизи командного пункта роты. Порядок движения: первый взвод, второй взвод, управление роты, взвод оружия, третий взвод. Выступать немедленно.

Однако, когда рота построилась повзводно, оказалось, что выступить немедленно невозможно. Им преградила путь пятая рота — резерв второго батальона. Она получила задачу атаковать на правом фланге второго батальона, где атака седьмой роты, невидимой отсюда за выступом джунглей, тоже захлебнулась. В третьей роте знали многих из пятой роты, и солдаты обменялись приветствиями. Однако пятая рота, уходящая к переднему краю с безопасной позиции, предпочитала не обращать на третью роту внимания и только смотрела на ее солдат со смешанным чувством волнения и злобной зависти. Пятая рота медленно прошла и скрылась в лесу на правом склоне холма. Это заняло пятнадцать минут. Потом двинулась вниз по склону третья рота с первым взводом в голове колонны.

Именно в течение этих пятнадцати минут ожидания отличился Уэлш. До сих пор он старательно держался на заднем плане, не хотел обращать на себя внимание или связывать себя, пока не поймет, как себя вести. Уэлш приготовился к бою, наполнив две из трех фляг, висевших у него на ремне, джином. Кроме того, у него была еще бутылка из-под листерина. Он не мог в точности сказать, как на него подействовали сегодняшние испытания, и только знал, что до смерти испуган. В то же время его душила злоба, оттого что в мире существует система социального принуждения, которая может заставить его находиться здесь. К тому же на него сильно действовало крайнее возбуждение, царившее на вершине холма. Это напоминало чувство, испытываемое толпой болельщиков во время важного футбольного матча университетских команд. Именно такое сравнение и побудило Уэлша сделать то, что он сделал.

Стоя рядом со Стейном, пока перед ними проходила пятая рота, Уэлш углядел на краю холма целый штабель ящиков с ручными гранатами и тотчас сообразил, что кто-то, видно, забыл выдать гранаты третьей роте. Ухмыляясь своей хитрой, безумной улыбкой, он решил раздать их сам, но так, чтобы немного развеселить людей и ослабить напряженность сегодняшнего дня. Не говоря никому ни слова, он присел, положив ладони на колени, и заорал своим командным голосом:

— Ну! Двадцать шесть, тридцать два, сорок три, налетай!

Потом закружился, как футбольный полузащитник, выхватил штык, подбежал к штабелю и стал вскрывать мягкие сосновые ящики. Гранаты были упакованы в черные картонные цилиндры, их половинки скреплены желтой тесьмой. Уэлш начал вытаскивать их из ящиков, крича:

— Яйца! Свежие яйца! Отличные свежие, крупные яйца! Кому яиц?!

Мощный, рокочущий командный голос был хорошо слышен, несмотря на шум и суматоху. Солдаты роты оборачивались и глядели на него. Потом из толпы стали высовываться руки. А Уэлш, продолжая кричать и дико ухмыляться, стал раздавать упакованные гранаты:

— Яйца! Яйца! Футбольные мячи! Сэмми Боф! Сид Лакмен! Ра-ра-ра! Кому футбольные мячи?! Бронко Нагурски!

Его рев громко раздавался по всей вершине холма. Люди оборачивались и смотрели на него, как на ненормального, а Уэлш продолжал кричать и раздавать гранаты своей роте, похожий на карикатуру на футболиста, подающего пас: левая рука вытянута, правая поднята, правая нога согнута, левая выставлена вперед.

Один из семи пожилых мужчин в стоявшей особняком величественной группе услышал его, обернулся посмотреть и подтолкнул локтем соседа, приглашая посмотреть и его. Вскоре вся группа, улыбаясь, смотрела на Уэлша. Генералам нравился такой тип американского солдата. Уэлш усмехался им в ответ, хитро прищурив свои нахальные глаза, и продолжал кричать и раздавать гранаты.

Пожалуй, только один человек понимал, в чем дело, я этим человеком был Сторм. Ироническая улыбка стала расплываться по его насмешливому лицу с перебитым носом. Вытащив штык, он подбежал к штабелю и стал разбивать ящики и передавать Уэлшу черные цилиндры.

— Сэмми Боф! Сид Лакмен! Джек Мэндерс! Сэмми Боф! — кричали они в унисон. — Ра-ра-ра!

Быстро разделались со всем штабелем. К тому времени пятая рота уже прошла. Взяв себе по последней паре гранат и глупо хохоча, Уэлш и Сторм присоединились к управлению роты. Солдаты срывали желтые наклейки, открывали цилиндры, разгибали чеки и пристегивали вытяжные кольца под клапанами карманов. Третья рота двинулась вниз по склону.

Если Стейн рассчитывал на организованное выдвижение на позиции, то ему не повезло. Первый взвод пошел в голове колонны как полагается: разведчики впереди, за ними в колонне по два пехотных отделения. Но не прошел он и десяти метров, как весь порядок нарушился. Невозможно было сохранять строй на этом склоне, сплошь забитом людьми. Одни, просто в качестве наблюдателей, стояли и глазели. Другие, растянувшись в цепочку, потея и отчаянно задыхаясь от жары, несли припасы. Все широко расступались, уступая дорогу ходячим раненым; три группы солдат, обливаясь потом под тропическим солнцем, несли тяжело раненных, которые стонали и вскрикивали каждый раз, когда носилки дергались при поднимании или опускании. К тому времени, когда подошли к командному пункту второго батальона на высотке, рота превратилась в настоящую толпу. Последние оставшиеся признаки порядка исчезли, когда она проходила мимо командного пункта.

Дальше дорога была не так забита, но наводить порядок было уже поздно. Ряды слишком перемешались, и невозможно было создать какое-то подобие строя без длительной остановки. Стейн, разочарованный, только ругался, ежеминутно протирал очки. Он мучительно ощущал, что сегодня за ним следит все начальство. Единственным утешением было то, что первая и вторая роты, шедшие впереди и пересекавшие теперь поросшее кустарником подножие высоты, были не в лучшем состоянии. Вокруг упорно шли вперед его солдаты с неподвижными, странно замкнутыми лицами. Идущие впереди без команды Стейна повернули налево вслед за первой и второй ротами, точно в соответствии с полученными указаниями, и Стейна это обрадовало.

Одним из идущих впереди был Долл. Он не помнил, как оказался впереди, и поэтому нервничал и чувствовал себя каким-то незащищенным, но вместе с тем гордился своим положением и ревниво его оберегал. Когда ему казалось, что кто-то сзади сокращает расстояние, Долл ускорял шаг, чтобы сохранить прежнюю дистанцию. Это он, помня указания Стейна, первым двинулся вслед за первой и второй ротами, которые к тому времени уже скрылись у подножия. Долл нес на себе все оружие, каким ему удалось завладеть. На бедре висел краденый пистолет, полностью заряженный, взведенный и поставленный на предохранитель, а на ремне вместо одного ножа висели два: старый нож из дома и новый, типа охотничьего, который он сделал из японского штыка. Из-под клапанов карманов свисали две гранаты, а еще две покоились в боковых карманах. Ему не удалось раздобыть автомат, как Чарли Дейлу, но он надеялся, что удастся достать его позднее, возможно у убитого. Он твердо шагал вперед, поглядывая направо и налево, чтобы убедиться, что никто его не нагоняет.

По третьей роте стреляли очень мало. Время от времени отдельная пуля ударяла о землю и зарывалась в нее или с визгом улетала, никого не задев. Никто не мог сказать, были это излетные рикошеты или прицельный огонь. Пули никого не ранили, но солдаты шарахались, стараясь уклониться от них. То тут, то там, когда пуля ударяла поблизости, солдат падал на землю и лежал, пока ему не становилось стыдно, что другие продолжают идти.

Когда спустились в сухой безлесный овраг, открылся вид на «живот Слона». Здесь седьмая рота атаковала японцев с правой стороны высоты 209. Как и шестая рота слева, она развернула командный пункт и группу огневой поддержки на более низкой боковой гряде и вела огонь из минометов и пулеметов по главной гряде. Ей оттуда отвечали тяжелые минометы. Под прикрытием своего огня два взвода седьмой роты подползали к самому гребню высот мимо разбросанных по склону тел — жертв предшествующих атак. Третья рота замедлила шаг, потом совсем остановилась, увидев, как взводы седьмой роты вскочили и ринулись на гребень. На буром фоне склона были видны крошечные черные штыки, примкнутые к винтовкам. Несколько бежавших впереди солдат, примерно с полдюжины, ворвались в окопы к японцам, которые встали, чтобы встретить их в рукопашном бою. Здесь, на правой стороне длинной гряды, где обратный скат не был покрыт джунглями, схватка была хорошо видна. Американские взводы не выдержали штыкового боя и стали отходить, скатываясь кубарем вниз по склону. Уйти удалось не всем. Было видно, как японцы утащили двоих отчаянно сопротивлявшихся американских солдат за гребень высоты.

Внизу, в сухой узкой лощине солдаты третьей роты, разинув рты, следили за боем. Долл чувствовал, как мерно стучит сердце, как его стук отдается в горле. Он откровенно удивлялся, как могут люди заставить себя подвергаться такой опасности, и ужасался тому, что они при этом должны чувствовать. Встретиться лицом к лицу с визжащим япошкой, готовым тебя убить, и столкнуться с ним обнаженными штыками! Вот что выпало на долю седьмой роты там, наверху. Долл знал очень многих солдат из этой роты, не раз выпивал с ними. Но оказаться вытащенным за гребень среди этих лопочущих, преклоняющихся перед императором дикарей?! Его правая рука украдкой искала пистолет. Он решил всегда держать одну пулю для себя. Но те ребята — у них не было времени воспользоваться пистолетом, даже если бы они его имели. Если он будет пользоваться винтовкой или штыком, как он сможет держать наготове пистолет в руке? Никак не сможет. Долл решил, что этот вопрос следует еще обдумать, серьезно обдумать.

Наверху, на склоне, остатки двух взводов залегли и прижались к земле под минометным и пулеметным огнем.

Позади позиций третьей роты раздался крик. Обернувшись, они увидели на высотке человека, который махал им руками. Сначала они просто глядели на него, но человек продолжал кричать и размахивать руками. Солдаты третьей роты медленно вышли из оцепенения. Стейн вдруг прочистил горло и скомандовал: «Давайте, ребята, пошли вперед!» Украдкой поглядывая друг на друга — никто не хотел выдавать своих чувств, — солдаты двинулись дальше, и Долл рванулся вперед, вдруг испугавшись, что кто-нибудь может его обогнать.

Артиллерийские снаряды, громко шурша, проносились над их головами и рвались на самом гребне хребта и по обе стороны от него. Рота, охваченная тревогой, шла вперед.

Особенно волновался Файф. Стейн посылал его в штаб батальона с донесением о месте, выбранном для командного пункта роты, поэтому он запоздал и оказался самым последним в строю, если не считать двух связистов, которые тянули телефонную линию. Впереди он видел Сторма, который шел, выпятив мощную челюсть, с автоматом в руке и винтовкой на плече в окружении Дейла и других поваров. Недалеко от них шагали Уэлш, Стейн, Бэнд и два писаря — Бид и Уэлд. Файф хотел их догнать, но оказалось, что ему трудно идти быстрее, потому что приходится смотреть туда и сюда и вглядываться, нет ли чего-нибудь или кого-нибудь, кто готовится в тебя выстрелить.

Когда Файф перешагнул гребень высоты и стал спускаться по склону, он испытал странное чувство полной незащищенности. Только раз в жизни он чувствовал подобное. Это случилось во время патрулирования на маневрах, когда он, стоя на вершине горы, заглянул вниз и увидел, как глубоко можно упасть отсюда. Но сегодня чувство одиночества сопровождалось другим — чувством полной беспомощности. Слишком за многим приходилось следить, а одному просто невозможно было и справиться с этим, и защитить себя. Пытаясь смотреть одновременно повсюду, он пробирался вперед, то и дело спотыкаясь о жесткие стебли травы и камни. Когда сначала одна пуля, а через несколько секунд другая подняла перед ним облачко пыли, он бросился на землю и пополз, уверенный, что какой-то японский снайпер подает знак, чтобы в него стреляли. Ползти было трудно. Высокая, по колено, трава ограничивала обзор. Пот стекал со лба и заливал очки, и приходилось постоянно останавливаться, чтобы их протереть. По его беспокоило еще и другое: гранаты. Файф захватил две гранаты из тех, что раздавал Уэлш, развел чеки и пристегнул их под отворотами карманов. Теперь, когда он полз, они подпрыгивали, ударялись о землю и цеплялись за стебли травы. Испугавшись, что может выдернуться чека, Файф отстегнул отвороты карманов, откатил гранаты подальше от себя и пополз дальше. Но когда он поднял голову, чтобы оглядеться, то увидел, что вся рота в рост шагает вперед и ушла страшно далеко от него.

Именно тогда Файф принял героическое решение. Как ни боялся он встать и быть застреленным невидимым врагом, его больше пугало то, что его обвинят в трусости. По спине забегали мурашки, он встал, сделал один робкий шаг, потом другой. Ничего не случилось. Он вприпрыжку затрусил за ротой, согнувшись по пояс и высоко держа винтовку. Когда еще одна пуля подняла перед ним пыль и с визгом улетела прочь, он закрыл глаза, потом открыл и затрусил дальше.

Как раз в это время вся рота остановилась, наблюдая, как седьмая рота пытается овладеть гребнем, и Файфу удалось догнать своих. Он тоже видел атаку. Он стоял вместе с другими, глядя на все широко раскрытыми глазами, пока на высотке не появился кричащий человек, размахивающий руками, и не напомнил им, что они здесь не просто зрители.

Когда люди вышли из оврага и стали взбираться по склону, они оказались недалеко от боковой гряды, где находился командный пункт шестой роты. Через несколько минут они были бы полностью прикрыты гребнем высоты и оказались бы вне видимости с высоты 209. Именно здесь был ранен первый человек в роте.

Звали его Пил. Это был уже немолодой солдат, лет тридцати пяти. Пил шел в середине толпы, недалеко от Джона Белла и Файфа, как вдруг прижал руку к бедру и остановился, потом сел, держась за ногу, с трясущимися губами и побледневшим лицом. Белл бросился к нему:

— Что с тобой, Пил?

— Меня ранило, — заплетающимся языком проговорил Пил. — Я ранен. Меня ранило в ногу.

Но прежде чем Белл успел достать индивидуальный пакет, появился один из ротных санитаров с марлевой повязкой. Он очень серьезно отнесся к впервые предоставившейся возможности применить свое ремесло в бою. Белл и Пил смотрели, как он разрезал штанину и оглядел рану, которая лишь слегка кровоточила. Тонкая струйка темной крови сбегала по белой ноге. Санитар посыпал повязку бактерицидным порошком, наложил ее на рану и забинтовал. Пуля вошла в ногу, но не вышла.

Пил натянуто заулыбался, хотя его лицо было еще бледно и губы дрожали.

— Можешь идти? — спросил санитар.

— Не думаю, — ответил Пил. — Нога здорово болит. Лучше помоги мне. Наверное, я еще долго не смогу хорошо ходить.

— Ладно, пошли. Отведу тебя в тыл, — сказал санитар и ворча поднял его.

Подошедший сзади Стейн уже приказывал остановившимся солдатам идти вперед, продолжать движение. Один за другим они стали взбираться по склону.

— Пока, Пил.

— Не волнуйся, Пил.

— Всего хорошего, Пил.

— До свидания, ребята! — закричал Пил им вслед. Он кричал все громче по мере того, как они удалялись: — До свидания. Не волнуйтесь, ребята! Пока. Всего вам хорошего, ребята! Обо мне не беспокойтесь. Я еще не скоро смогу ходить. Ни один доктор не скажет, что можно ходить на такой ноге. Всего хорошего, ребята!

Уже вся рота прошла мимо него, поднимаясь по склону, и тогда он перестал кричать и только стоял, глядя вслед уходящим, и улыбка исчезала с его лица. Потом, обняв рукой шею санитара, повернулся, и они пошли вниз. Файф, который одним из последних проходил мимо, услышал, как Пил сказал санитару:

— Я заработал «Пурпурное сердце» [4]и был в бою. Так и не пришлось увидеть ни одного япошку, но наплевать. Ни один доктор не скажет, что я скоро смогу ходить на этой ноге. Пошли отсюда, пока меня еще раз не ранили или не убили.

Файф, слишком ошеломленный событиями этого дня и потрясенный увиденным, не знал, что об этом думать, да и вообще не думал: его слух просто зафиксировал эти слова.

Шедший немного впереди Джон Белл думал о том, что испытывает в отношении Пила странное двойственное чувство: мучительную зависть и вместе с тем огромное облегчение оттого, что ранен не он.

Оправдалась ли надежда Пила на докторов или нет, никто так и не узнал — третья рота его больше не видела.

Теперь их прикрывал боковой хребет. Это принесло им огромное, невероятное чувство облегчения. Лица солдат были такими счастливыми, словно их всех сняли с фронта и отправили в безопасный тыл, в самую Австралию. Вторая рота — резерв батальона, тоже испытавшая облегчение, расположилась впереди на единственном ровном месте склона и уже окапывалась. Третья рота прошла через ее позиции. Солдаты обменивались приветствиями, возбужденные и радостные оттого, что вышли из-под огня. Было слышно, как позади на невидимой теперь высоте 209 продолжался бой.

Место, которое выбрал Стейн для своего командного пункта, представляло собой крошечный отрог в ста метрах ниже гребня. Здесь остановились управление роты и минометные отделения. Калп пошел наверх со стрелковыми взводами, чтобы найти позицию для своих двух пулеметов. В ожидании, пока он вернется и укажет позиции и для минометов, Мацци и Тиллс, которые были в одном и том же расчете, занялись обсуждением с Файфом и Бидом событий этого дня и перехода, который рота впервые совершила под огнем.

Кругом царило приподнятое, веселое настроение, вызванное чувством облегчения и безопасности. Но под ним скрывалась тревога и понимание того, что сегодняшний день был не таким уж трудным, что эта безопасность лишь временная, что скоро везение кончится и люди начнут умирать.

— Этот Тиллс, — начал разговор Мацци, сидя на корточках у опорной плиты миномета, — провел больше времени на пузе, ползая по земле, чем на ногах. Не понимаю, как ему удалось не отстать от других.

Тиллс сконфуженно молчал.

— Разве не правда, Тиллс? — не унимался Мацци.

— А ты, наверное, ни разу не падал на землю? — огрызнулся Тиллс.

— А ты видел?

— Нет, не видел, — неохотно признался Тиллс.

— И никогда не увидишь, Тиллс. Да и какой в этом толк? Все знают, что огонь был не прицельный. Это были шальные пули с хребта. Такая может стукнуть тебя как лежачего, так и стоячего. Может, лежачего еще быстрее.