Сережа Крылов. Большой ребенок

Меня много раз спрашивали: «Не хотите похудеть?» Я отвечаю: «Не хочу!» И все, больше вопросов не было. Я считаю так: человек хочет похудеть в двух случаях – когда ему необходимо привлечь к себе внимание или когда у него начинаются нелады со здоровьем. Зачем мне худеть, когда я, несмотря на размеры, довольно подвижный, не задыхаюсь, выполняя какую‑то работу. Мне пока не тяжело ходить, у меня не болят суставы, я даже продолжаю играть в футбол. Но понимаю: все это – не вечно.

С одним из самых «больших» певцов, когда‑либо выступавших на российской эстраде, Сергеем Крыловым, мне довелось познакомиться в 1987 году, когда он, двадцатишестилетний молодой человек, только начинал работать на профессиональной сцене. Более того, мы с ним выступали в одном концерте, и мой выход был сразу же после него…

Во второй половине восьмидесятых годов существовала такая группа – «Шанхай». Выступали в ней люди, по большей части, опытные и даже пользовавшиеся определенной известностью. Достаточно сказать, что костяк коллектива составляли бывшие участники «Машины времени» и «Воскресенья» – игравший на клавишных Сергей Кавагое (ныне, к сожалению, покойный) и бас‑гитарист Евгений Маргулис. Вместе с ними на сцену выходили гитарист Сергей Гусев, барабанщик Александр Белоусов и бывший рабочий сцены у «Машины времени» Дима Рыбаков. Он очень прилично пел, сочинял стихи и музыку, играл на двенадцатиструнной гитаре и мог бы стать кассовым артистом, если бы не неформальное (скажем так) поведение вне сцены. У него, кстати, была замечательная книга, которую он называл «Мысленник», – туда он записывал наиболее интересные мысли, идеи и соображения, приходившие ему в голову. А поскольку человеком он был (во всяком случае, в те времена) неординарным, эти мысли, записанные на бумаге, иногда поражали глубиной и оригинальностью. Вспомнил я о нем в этой главе не случайно. Сергей Крылов – тоже удивительно талантливый человек с абсолютно непонятным большинству людей ходом мысли. И что любопытно, сам он это прекрасно осознает…

Случилось так, что друзья музыканты попросили меня вести их концерты, поскольку разговаривать со сцены они не умели, а платить деньги постороннему конферансье им не хотелось. Вот я и выходил на сцену и рассказывал зрителям про музыкантов, их песни, вспоминал пару‑тройку забавных историй, анекдотов и уходил со словами: «Встречайте! Группа «Шанхай»!

Сереженька Крылов на руках у мамы

Обычно мои друзья работали во втором отделении, а в первом выступали артисты рангом пониже или просто начинающие. Иногда выступал Борис Моисеев в голубых шароварах и с двумя девушками – блондинкой и брюнеткой (кстати, бывшей женой музыканта «Воскресенья» Алексея Романова). Называлось это «Трио Экспрессия». Еще были какие‑то девушки, работавшие под фонограмму, группы типа «Манго‑Манго» и «Ногу свело». Но однажды в первом отделении появился очень крупный молодой человек ростом чуть ниже среднего и весом ну никак не меньше ста десяти килограммов. Был он рыжеват, но волос на голове имел немного, что являлось предвестником скорого облысения. Одет он был в легкомысленные клетчатые шортики и маечку, лицо украшали темные очки. Выступал Сергей под «минус один» – это когда музыка записана на цифровую кассету (компакт‑дисков и музыкальных компьютеров тогда еще не было), а поет артист «вживую». Из‑за кулис я слышал какие‑то отрывки песен, сделанных явно в духе модной тогда попсы. Не скажу, чтобы мне это очень понравилось, но что‑то в этом парне было. Особенно когда он выполнял на сцене пробежки, прыжки и прочие движения, на которые часто неспособны люди и более скромной комплекции. Уже потом я узнал, что Крылов учился в ярославском театральном институте, где сценическому движению уделяли должное внимание, а кроме того, серьезно занимался спортом, в частности баскетболом и футболом…

В конце своего тридцатипятиминутного отделения он совершил единственную, но крупную ошибку – отрекомендовал себя как «самого большого человека на нашей эстраде». Естественно, после таких слов мой выход сорвал овацию зала. Я был на полголовы выше и на двадцать пять килограммов тяжелее. Рассказав заготовленные истории и поблагодарив за теплый прием, я отправился за кулисы, где нос к носу столкнулся с уже успевшим переодеться в джинсы и рубашку Сергеем. «Не ожидал, – заметил он грустно, – обычно после меня кто‑то маленький выходит, а тут ты…» В общем, мы познакомились, пообщались минут пятнадцать, а потом какой‑то приятель повез будущую звезду на своей машине домой. Я же остался ждать своих соратников…

Шло время, и Сергей Крылов постепенно становился популярным. Он появлялся в больших сборных концертах, иногда выступал с целым отделением, пробился на телевидение. Образ «большого ребенка» в шортиках или ярких одежках, которому он, кстати, не изменяет до сих пор, контрастировал с его все более и более растущими объемами. Сто десять килограммов превратились в сто двадцать пять, затем в сто тридцать, и тенденция к дальнейшему росту просматривалась совершенно четко.

Этот моряк – будущий шоумен крупнейшего масштаба!

В 1992 году, работая редактором отдела в «Московском комсомольце», я услышал о том, что Крылов собирается создать клуб толстяков под рабочим названием «Робин Бобин». Естественно, пройти мимо такой новости я не мог, и вместе с фотокорреспондентом Александром Астафьевым (сейчас он возглавляет в «МК» отдел иллюстраций) отправился в Текстильщики, где в небольшой квартирке проживал с женой Любой и недавно появившимся на свет сыном Яном «крупнейший артист отечественной эстрады». Встретились мы как старые друзья, вспомнили «боевые восьмидесятые», поговорили, записали интервью и разошлись. Наша с Крыловым фотография была опубликована на первой странице «Московского комсомольца» в качестве «фото номера», и я получил от читателей множество писем (электронной почты и Интернета тогда у нас не было) с просьбой рассказать о клубе толстяков подробнее. Но идея о клубе, как‑то вспыхнув, тут же и погасла, хотя была в принципе неплохая.

Вновь мы встретились с Сергеем на футбольном поле, причем играли в одной команде. Дело было 19 августа 1992 года, аккурат в первую годовщину августовского путча. Меня пригласили поучаствовать в товарищеском матче команд звезд российской эстрады «Старко» и журналистов «Радио Свобода». Игра проводилась в Питере на стадионе «Петровский» при большом скоплении зрителей и неформально именовалась «Финалом кубка ГКЧП». С нашей стороны состав был самым что ни на есть звездным: Андрей Макаревич и Саша Кутиков (Макаревич, правда, на поле не выходил и участвовал только в концерте), Максим Леонидов, Николай Фоменко, Андрей Заблудовский, Алексей Мурашов (то есть уже было прекративший тогда свое существование бит‑квартет «Секрет»), Юрий Лоза, Крис Кельми, старший и младший Пресняковы, конечно же, Валера Сюткин и Юра Давыдов – основатель команды «Старко» и ее бессменный голкипер, ну и мы с Крыловым. Кульминация игры наступила в начале второго тайма, когда мы одновременно появились на поле и заняли места – он в центре, а я на левом краю нападения. Можете себе представить форвардов весом в сто тридцать пять и сто пятьдесят пять килограммов? Комментировавший игру футбольный комментатор Геннадий Орлов буквально поперхнулся, увидев нас рядом, а зрители встретили наше появление бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию. И они не ошиблись в своих ожиданиях. Через тридцать секунд мяч попал ко мне, и я с левого угла штрафной площадки нанес сильный удар. Мяч попал в дальнюю штангу. Еще три минуты спустя был назначен штрафной у ворот «Свободы». Крылов установил мяч метрах в двадцати пяти от ворот, разбежался (это чем‑то неуловимо напоминало начало атаки носорога) и вколотил мяч в «девятку». А потом, побегав еще немножко, мы с чувством выполненного долга покинули поле, уступив место еще не игравшим ребятам, полегче нас весом…

После этого мы с Сережей расстались почти на восемнадцать лет, чтобы увидеться в самом конце 2009 года, когда я делал первые прикидки своего проекта для «Комсомольской правды», который в то время еще носил рабочее название «Битва гигантов».

1992 г. Богомолов – 155 кг, Крылов – 135 кг

На мой взгляд, Крылов почти не изменился: огромные бесформенные джинсы, яркая куртка, утепленная бейсболка и ботинки на толстой подошве, носящие в народе некорректное название «говнодавы». Мы долго болтали, вспоминая старые времена, и я сделал кое‑какие заметки. А потом, уже летом 2010 года, мы встретились снова. Сергей, в безразмерной футболке сборной Бразилии с пятым номером, выглядел еще крупнее, чем зимой, на глаз весил килограммов сто семьдесят пять – сто восемьдесят. Я попросил его рассказать о том, как складывались у него отношения с лишним весом. И услышал интересную, но не самую веселую историю человека, чувствующего себя абсолютно одиноким, несмотря на то, что его знают в лицо миллионы людей.

«Началось вообще‑то все с моего рождения. Я ребенок, появившийся на свет переношенным. Дата моего зачатия известна абсолютно точно – первая брачная ночь моих родителей. Так что путем несложных вычислений получаем, что в утробе матери я провел девять месяцев и восемнадцать дней. Ну и вес у меня был соответствующий – пять килограммов двести граммов. Правда, я начал худеть уже в роддоме – покинул его с массой четыре восемьсот. Все рассказы обо мне маленьком, которые я слышал от бабушки Ирины Константиновны, начинались с того, что в роддоме на кормление нянечки обычно несли по два ребенка, а меня тащили одного – таким я был тяжелым. Материнского молока вволю мне попить не удалось, так что я вскармливался искусственно. А кормили меня более чем основательно. До пяти лет я ежедневно выпивал поллитровую баночку манной каши (это помимо остальной еды). Так что обвинений в том, что я «мало каши ел», не боюсь. Я называл кашу короткой аббревиатурой «аа» и требовал ее регулярно. До трех лет я не разговаривал. Сейчас‑то об этом вспоминается с юмором, а вот тогда моим родными пришлось несладко. Они беспокоились, водили меня к логопеду… Я вспоминаю по этому поводу старинный английский анекдот. «В одной семье маленький мальчик не разговаривал до семи лет. Все уже было привыкли к этому, как вдруг во время обеда он потянул носом воздух и сказал: «А каша‑то подгорела!» Все тут же кинулись к нему: «Джон, как, ты можешь говорить? Почему же ты раньше молчал?» На что мальчик задумчиво ответил: «А что говорить‑то? До этого все нормально было!»

Скорее всего, из‑за родовой травмы у меня оказались повреждены некоторые участки мозга. Я, к примеру, не вожу сам машину и не занимаю официальных руководящих постов, тем более с финансовой ответственностью. Это – следствие того, еще детского, диагноза. Но на все остальное диагноз не повлиял. Правда, был я мальчиком довольно пухленьким, что в провинции (а вырос я в городе Туле) могло вызвать насмешки у сверстников. Однако как‑то не вызывало. Настоящих хулиганов на нашей улице не водилось, и я, чувствуя себя спокойно, очень быстро привык к неудобствам и преимуществам своего тела. При большом объеме и весе я был необычайно подвижным, и это, несмотря на небольшой рост, дало мне возможность неплохо играть в футбол и баскетбол. К тому же я играл на гитаре и пел, тем самым сразу завоевав популярность среди одноклассников. И одноклассниц тоже. На мои габариты особого внимания не обращали, все к ним просто привыкли. Наверное, я один к тому времени понимал, что мне нужно научиться использовать свое тело по максимуму. Нет, не заниматься спортивным самоистязанием, пытаясь сбросить килограммы. И не садиться на диету – что‑то мне подсказывало, что никакой пользы это не принесет. Я, собственно, никогда в жизни на диетах не сидел и, скорее всего, не стану этого делать. Я как‑то привык к своему весу, который для меня подобен чемодану: и тащить тяжело, и бросить жалко.

Вот ты мне рассказывал про Ромку Трахтенберга, который говорил о том, что свои недостатки нужно превращать в достоинства. Играя в баскетбол, я, благодаря подвижности и массе, мог «продавить» любого соперника и отдать неплохой пас под кольцо или бросить сам. А помнишь, с чего я начинал на сцене? Выходил этаким увальнем, с животиком, в детских штанишках и кепочке, а потом носился по сцене и залу с радиомикрофоном. И большинство людей, сидевших в зале, аплодировали не собственно песням и музыке, а тому радостному, веселому шоу, которое я для них приготовил.

Не каждый худенький молодой человек может так танцевать!

Когда человеку в юном возрасте кто‑то ставит в вину его полноту или издевается над ней, то он невольно старается перевести стрелки на свои другие качества. Доказать, что он хороший парень, хорошо учится, участвует в художественной самодеятельности. Любой человек, которому сказали, что у него что‑то не в порядке, пытается стать лучше и лучше, и со временем этот процесс все набирает обороты, хотя на самом деле это часто и не нужно. Ну и что, что я рыжий, толстый, и уши у меня оттопыренные? Краситься, делать пластику ушей и худеть только потому, что я не вписываюсь в кем‑то придуманный стандарт?

Самое главное – это иметь душу. Если в русском языке есть понятие «разговор по душам», то в других языках оно отсутствует. У них есть разве что «откровенный разговор», но это ведь совсем другое.

Цивилизация, к сожалению, развивается так, что преимуществом пользуется внешность как наиболее доступная для человеческого восприятия сфера. И люди, аналогично тому, как они надевают на себя красивый костюм, стремятся иметь и приятную внешность. Если бы все в этом мире были одного роста, скажем, метр восемьдесят, и одного веса – семьдесят девять килограммов, то мир стал бы неинтересным. А многообразие мира заставляет нас задумываться о причинах и сути явлений. Почему девушке за соседним столом нравится одна еда, а мне – другая? Почему молодой человек справа от нас ест совсем немного, а его товарищ третью порцию заказывает?

Мне кажется, кстати, что по‑настоящему большого человека может понять только такой же, как он, большой, либо тот, кто таким был. Почему читатели задают тебе столько вопросов? Почему откровенно разговаривают с тобой? Потому что они видят в тебе собрата по несчастью, человека их круга, знающего их проблемы не понаслышке и болеющего за каждого из своих собратьев. Да еще сумевшего сделать то, что не смогли сделать они – сбросить гигантский лишний вес. Конечно, ты и сейчас не худенький, но сто шестьдесят – это ведь не двести восемнадцать! Уже меньше меня стал… Вот сидят два таких больших человека, как мы, и прекрасно понимают друг друга.

И если кто‑то скажет нам что‑то нелицеприятное, то тут же получит в ответ фразу: «Шел бы ты отсюда! Мы классные парни, а таких, как ты, и видеть не хотим!»

Но в юном возрасте, ощущая свою определенную неполноценность (а большие люди, как ты знаешь, чувствуют очень тонко), гиганты пытаются как‑то выделиться. Стать, например, космонавтами. Или просто прославиться. Все это прекращается тогда, когда в их жизни появляется близкая девушка. Тогда они уже не хотят быть космонавтами или супергероями и стараются понравиться не всем, а конкретно ей.

Сережа Крылов объясняет девушке смысл профессионального секса. Июль 2010 г.

У меня желание выделиться привело к тому, что я, несмотря на свой невеликанский рост, стал совершенствоваться в игре в баскетбол. Я оставался после занятий в школе и бросал мяч в кольцо с границы трехочковой зоны. Десять раз, сто, тысячу. И преуспел, в конце концов. Мало кто, я думаю, мне поверит, но я поставил себе задачу научиться прыгать в высоту. И научился! Причем не так, как прыгали все – перекидным стилем, а в стиле «Фосбюри‑флоп». Я увидел кадры из самого лучшего спортивного фильма в истории кино «Спорт, спорт, спорт», на которых Дик Фосбюри, к удивлению всего мира, преодолевает на Олимпиаде 1968 года в Мехико планку «спиной вперед», да еще устанавливает олимпийский рекорд – два метра двадцать четыре сантиметра. Я был просто заворожен его «полетом», хотя к тому времени, когда я занялся прыжками, так прыгало уже подавляющее большинство спортсменов. И действовал точно так же, как с баскетболом, – закрывался один в зале, ставил планку на высоту в метр двадцать и прыгал. Десятки и сотни раз. Рассчитывал разбег, совершенствовал технику. И в конце концов при своем весе килограммов в восемьдесят пять (а это считалось много) публично преодолел планку на высоте в один метр сорок пять сантиметров, что среди одноклассников произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Но все эти внешние эффекты нужны до определенного времени. Когда тебе лет двадцать, и ты необыкновенного вида мужчина, например крупный, то ты понимаешь: ты – парень на любителя, точнее на любительницу. В тебя может влюбиться девушка, у которой все нормально с мозгами. Ее привлекает в мужчинах своего рода загадка, тайна, она задается вопросом: а как все происходит у этого большого человека? Как он думает, ведет себя, общается, каков он в повседневной жизни?

Нет, женщины точно ничего не понимают!

Я в разные годы очень быстро становился лидером. Школьный хор пел песни про скворушку и березоньку, а мы исполняли «Машину времени» и пользовались локальной популярностью. В 1975–1976 годах Макаревича в Туле, понятное дело, никто еще не знал, а про «Машину» уже слышали. Мне их песни нравились, и я создал группу «Машинно временные». Представьте себе окраину Тулы, ревербератор, сделанный из магнитоприставки «Нота», и мой голос с эхом: «Все очень просто… Сказки обман….» Значительная часть населения пребывала в полной уверенности, что Макаревич – это плотный рыжеватый молодой человек, живущий в городе оружейников и пряников.

Я чувствовал, что это мое лидерство привлекает и девочек. Самая красивая одноклассница предложила мне дружить, и моя самооценка возросла. А когда я учился в девятом классе, у меня умерла бабушка, и контроль за мной со стороны домашних был полностью утерян. После школы в два часа я шел с девочкой к себе домой, и до шести, пока мама не возвращалась с работы, мы делали, что хотели. Целовались, на кровати валялись, но никакого секса! То есть того, что детям нельзя делать, мы не делали. Я в то время даже не очень понимал, что это такое, а рассказы сверстников о том, «как они в подвале кого‑то…», вызывали у меня не только недоверие, но и отвращение. Я просто не мог представить себя с девушкой в грязном подвале. В результате до свадьбы остался девственником. Хотя женился‑то я сразу после школы.

Верьте мне! Я – хороший!

Кстати, о моей первой женитьбе. Тогда я, как и многие знакомые ребята, не понимал разницу между любовью и страстью. Страсть часто принимают за любовь. А потом, после свадьбы вдруг выясняется, что сексуальная эйфория прошла, что женщина рядом с тобой уже не столь умна, как хотелось бы, что у нее не такой уж легкий характер, да к тому же растет живот, в котором живет еще один человек. Приятелям‑то даже завидно: молодой, а уже почти отец, женатый мужчина. Ты же понимаешь: это совсем не то, чего хотелось от жизни. Некоторые в таком случае так и живут дальше, без всякой любви. А я развелся и уехал учиться в Ярославль в театральный институт. У меня была детская мечта: стать артистом‑гастролером. Играть в ансамбле и все время ездить по стране, жить в гостиницах, а не дома, выступать перед публикой. А поскольку я хотел выступать не абы как, а на высоком профессиональном уровне, то решил учиться на актера. Я, кстати, в детстве наивно писал письма на радио в передачу «С песней по жизни», а мне приходил один и тот же ответ: «Идите в филармонию». И подпись: «Референт Н. Капитула». Столько лет прошло, а я эту фамилию помню. Кстати, люди на эстраде, не имеющие актерского образования, вызывают во мне раздражение. А они почти все такие. Смотреть на непрофессионалов меня вообще ломает. Правда, в институт я с первого раза не попал: преподаватели сочли, что моя полная фигура не позволит мне нормально изучать сцендвижение, танец и прочее. Я вернулся в Тулу и устроился работать на почту – разносить телеграммы. И за семь месяцев беготни по району похудел на семнадцать килограммов. Без всяких, между прочим, диет и диетологов. И поступил в институт.

Весил я в то время в районе восьмидесяти четырех килограммов и, понятное дело, на первых курсах не особенно поправлялся. Те, кто помнит небогатую жизнь советских студентов, не дадут соврать. Лишь в конце учебы я прибавил килограммов семь‑восемь. Но я стал актером театра и кино и мог не только спеть песню, но и сыграть.

В 1981 году я женился во второй раз – на самой красивой девочке в институте. Все были удивлены, что она выбрала меня, причем познакомились‑то мы тогда, когда я приехал поступать первый раз. Я провалился, а она, поступив, целый год меня ждала. И не то чтобы романов каких‑то не заводила, даже не целовалась ни с кем, что в условиях студенческого общежития практически невозможно.

У Любы, кстати, тоже оказался не совсем покладистый характер, как мне поначалу представлялось. И я стал думать: мол, ладно, исправлю то или иное ее качество. Но прошло три года, пять, семь, двенадцать, а мне ничего сделать не удалось. На нашей серебряной свадьбе четыре года назад она сказала: «Двадцать пять лет взаимного непонимания».

Примерно так удав смотрит на кролика…

Меня вообще трудно понять. Машину я не вожу, на коньках не катаюсь, плавать не умею, в театры не хожу, книги читать не люблю. Разве что спорт не бросаю. И конечно, мыслительный процесс. Я думаю, размышляю, анализирую и очень многим людям после этого не верю. Вот ты рассказал мне про различные диеты, как их использовать, что можно мне с собой сделать. Тебе я верю, ты – человек моего поля, а диетологи – нет. С ними говоришь – и чувствуешь, что в глазах у них доллары светятся. И больше ничего.

Не так давно я наконец согласился лечь на обследование – с тем, чтобы мне дали какие‑то рекомендации. Под Москвой на базе обычной больницы работают натуральные «пылесосы». Прожил я там два дня, обследований еще не проводили, но принесли счет на пятьдесят четыре тысячи рублей: за проживание и питание. Вот тебе и диетологи!

Мы люди уникальные. Нас не так уж и мало, но и не много. Обычных – гораздо больше. И у них немного другая жизнь. Приведу пример. Я был недавно на свадьбе. Жениху девятнадцать лет, а друзей у него – человек сорок. У меня, к примеру, было совсем не так. Я вырос в городе, где жизнь довольна тяжелая, – в Туле, рано уехал учиться в Ярославль, тоже непростой городок, а потом попал в Москву, где вообще никого не знал. И мне до сих пор непонятно, как люди сходятся, дружат, о чем‑то все время разговаривают. Я – конкретный одиночка. Ты говоришь, слоник‑одиночка? Нет, скорее волк. Прочитай мою фамилию справа налево, убрав «рычащее» «ры». Получается «волк».

Со временем, когда ты обосабливаешься, уходишь в свой эксклюзив, тебе уже не хочется напрягаться по поводу собственной полноты. Та обособленность, которую я чувствовал в самом начале жизни, в моем случае просто усугублялась. Все говорят: «Как же так, надо как‑то устраиваться…» Я же, собственно, «устраиваться» не хотел. Слишком ко многому надо приспосабливаться, прогибаться, деформировать свою личность…

Моя обособленность приводит к тому, что, бывая в компаниях, я в большинстве случаев хочу быстро уйти, поскольку это или тупые и невежественные люди, или снобы. Так уж сложилось. Приведу яркий пример сноба. Есть известный многим Артемий Троицкий, который старше меня всего‑то лет на пять. И я, зная, что он слушает много музыки, причем совершенно разной, иногда, между прочим, просто отвратительной, решил дать ему свой альбом, записанный в Америке. Просто как старшему товарищу. Он же мне сказал: «Меня кабак не интересует». При чем тут кабак, обычные песни на русском языке, русские песни, записанные в лучшей в мире студии, где писался, скажем, Майкл Джексон. Из наших, по‑моему, только Гребенщиков с группой «Юритмикс» там записывался, и то уже давно. Троицкий не понял, что не я играю и пою кабацкую музыку, а ее поет вся наша страна.

Хоть сейчас на футбольное поле! И 170 кг не помешают!

Мне кажется, что относиться к людям нужно хотя бы так, как мы иногда относимся к животным. К тем, которые не могут ничего сказать, не могут попросить. Ко мне подходит молодой человек после концерта и говорит: «Сергей, я ваш кумир!» Что, мне его тыкать носом в то, что он неправильно выразился? Или просто сделать вид, что не заметил, поговорить, расписаться на фотографии… Поправлять ли мне тех, кто называет меня Димой – как Дмитрия Крылова. Зачем? Ну спутали люди меня с однофамильцем‑телеведущим. Что же, их за это гнобить, что ли? Впрочем, мы все в большинстве своем относимся к людям хуже, чем к животным. Такая у нас жизнь сейчас.

Вообще‑то я себе не нравлюсь. Вернее так: сам по себе, один я замечательный, просто красавчик. А вот во взаимодействии с другими людьми – с женой, с сыном – часто веду себя неправильно. Не всегда понимаю их, а они – меня. Но с другой стороны, у каждого человека, толстый он или нет, должны быть люди, которым он необходим. Он должен чувствовать этих людей, а они – его. У меня таких людей очень мало…

Вообще‑то я думаю, надо идти туда, откуда пришел – в народ. Там никто не будет тебе говорить, полный ты или худой, не будет печалиться о диетах. Тетя Маша, которая тебя знала еще мальчиком, не станет думать о том, что ты не вписываешься в формат, в стандарты красоты. Здесь же все подчинено стандарту. Что девочки бедные с собой делают, чтобы быть похожими на моделей, которых показывают по телевизору! И во что они в итоге превращаются!

Внимательно смотреть на все, что происходит в мире, я привык с детства. Я всегда любил что‑то анализировать, осмысливать. В зависимости от генокода мы берем от родителей какие‑то качества – положительные либо отрицательные. Кстати, полнота, она ведь тоже может быть наследственной.

В юности мой папа был полным, потом похудел, а мама – наоборот. Папа передал мне возможность быть полным. Сам похудел, а я располнел. Мой сын же, в отличие от меня, в двенадцать лет отказался есть после шести вечера, и сейчас он – худой молодой человек. То есть, взял мамины качества, а не мои.

Мы – одного поля ягоды. Лето 2010 г.

В течение полутора лет после окончания института я был абсолютно невостребованным. Писал песни, ждал Любу с гастролей. А потом, 4 мая 1986 года, меня забрали в армию. Забрали утром, а вечером отпустили. Даже форму не успел надеть. Выяснилось, что я психически нездоров и имею «остаточные явления после поражения центральной нервной системы». Правда, вся страна, глядя на меня спустя несколько лет, этого совершенно не замечала… В 1987 году, приехав в Москву, я начал выступать. Это была своего рода игра: я представлялся публике таким советским макротуристом, который все знает и везде бывал. Я говорил: «Эти шорты я привез из Австралии». Действительно, у меня были шорты австралийского производства, невесть каким ветром занесенные в комиссионный магазин в Житомире. Их там никто не покупал, поскольку на Украине такой фасон (кстати, они даже больше походили на бриджи), размер (очень большой) и цвет (желтый в зеленую клетку) не пользовались популярностью. Купил я их за восемь рублей… Правда, нашлись люди, которые стали меня обвинять: мол, я выступаю в трусах. Даже выступления мои пытались из‑за этого запрещать. Такая страна была…

Я вышел на московскую сцену с весом в сто десять килограммов, и основной набор веса пошел у меня в начале девяностых – сто двадцать, сто тридцать… Сколько сейчас, даже не знаю, потому что не взвешиваюсь и весов дома не имею.

Меня много раз спрашивали: «Не хотите похудеть?» Я отвечаю: «Не хочу!» И все, больше вопросов не было. Я считаю так: человек хочет похудеть в двух случаях – когда ему необходимо привлечь к себе внимание или когда у него начинаются нелады со здоровьем. Зачем мне худеть, когда я, несмотря на размеры, довольно подвижный, не задыхаюсь, выполняя какую‑то работу. Мне пока не тяжело ходить, у меня не болят суставы, я даже продолжаю играть в футбол. Но ты прав, все это – не вечно. О здоровье думать надо, поэтому я к твоим рекомендациям и прислушиваюсь.

Мне часто говорят: «Сергей, не худейте! Мы вас такого любим!» Я понимаю, что люди скорее любят мой образ, который сложился у них, а не меня как такового. Будь я обычной комплекции, как сотни ребят, попавших на сцену в девяностые, а теперь мало кому известных, тоже не пользовался бы сегодня какой‑то популярностью. Именно моя внешность – единственная и уникальная, не дает публике забыть, кто такой Сергей Крылов».

Сережа Крылов – неординарный и очень талантливый человек. Но чудо, что он со своими внешними данными смог стать звездой шоу‑бизнеса и сыграть в ряде фильмов, в том числе и в главной роли. Эстрадный певец весом в сто килограммов с лишним на нашей сцене конца восьмидесятых годов был нонсенсом. Крылов абсолютно не вписывался в рамки, установленные Министерством культуры СССР. А ведь он целых четыре года выступал при советской власти и выделялся не столько содержанием песен, сколько неформальной внешностью. Редкий продюсер взялся бы тогда «раскручивать» Крылова. Смазливого мальчика или девочку, либо крутых рок‑музыкантов – сколько угодно. Но толстого рыжего парня, совсем не похожего на секс‑символа? Да еще с таким некомпанейским характером. Сережа с детства был особенным, не таким, как все. И на эстраде тоже остался сам по себе. Он говорит, что сейчас время артистов прошло, наступила эпоха продюсеров и аранжировщиков. Уже никого не волнует, умеет ли петь «новая звезда» на самом деле. И точно так же не волнует, кто и как придумывает для нее песни. Все будет так, как решил продюсер. А Крылов всегда решал за себя сам. После разговора со мной он задумался над «Лиепайской диетой». Может быть, впервые за всю свою жизнь. И я уверен, что если он решит, то через полгода мы увидим его совсем другим. Он еще покажет себя: и в похудении, и в творчестве, и в жизни…

Ремейк нашей фотографии 1992 г. Найдите 10 отличий!

Date: 2015-07-11; view: 406; Нарушение авторских прав