Глава 19. На следующее утро Уинстон Нката вовсе не спешил оказаться на работе

На следующее утро Уинстон Нката вовсе не спешил оказаться на работе. Он знал, что после появления в программе «Краймуотч» ему придется выслушать порцию свежих шуточек коллег, что его вовсе не радовало. Да и повода для шуток нет, потому что в результате выхода программы в эфир была получена информация, которая, вполне возможно, продвинет следствие далеко вперед. И прежде чем он, Нката, направится в Скотленд-Ярд, он проверит эту информацию и узнает, действительно ли это прорыв.

Телевизор в гостиной был настроен на канал Би-би-си — матушка любила послушать с утра новости. Дикторы читали обычную подборку: последние события, транспорт, погода и специальные репортажи, — повторяя каждые полчаса. В тот момент, когда в гостиной появился Нката, они как раз подошли к рассказу о том, что появилось сегодня на первых полосах национальных газет. И у Нкаты появилась возможность оценить температуру отношения прессы к серийным убийствам.

Как сообщали обозреватели Би-би-си, таблоиды делали основной акцент на трупе, найденном в Куинс-вуде, что на время оттеснило Брама Сэвиджа и его обвинительные речи в адрес полиции с первых полос. Но Сэвидж по-прежнему интересовал репортеров, а те журналисты, которые не занимались добыванием новых сведений об убитом подростке, казалось, брали интервью у всех подряд, лишь бы люди желали поделиться своим недовольством насчет работы полицейских. На первой полосе «Миррор», под статьей о теле в Куинс-вуде, появилась Навина Крайер — она рассказывала читателям печальную историю, что на нее не обращали внимания, когда она сообщила об исчезновении Джареда Сальваторе. Клеопатра Лейвери умудрилась дать другому изданию телефонное интервью из тюрьмы Холлоуэй. У нее накопилось много впечатлений от уголовно-процессуальной системы и много невысказанных слов о том, что система сделала с «ее дорогим Шоном». «Дейли мейл» взяла интервью у Сэвиджа и его африканской жены прямо в их доме и сопроводила репортаж фотографиями Оуни, играющей на необычном музыкальном инструменте под любящим взглядом мужа. «Один убийца против скольких копов?» — таков был риторический вопрос, который с изрядной иронией задавали печатные издания.

Именно поэтому «Краймуотч» и то, как в программе описывались усилия столичной полиции по раскрытию убийств, были столь важны. И именно поэтому помощник комиссара Хильер предпринял попытку узурпировать кресло режиссера во время съемки передачи прошлым вечером.

Он желает, чтобы передача шла в режиме «разделенного экрана», заявил Хильер. Предполагалось, что сержант Нката расскажет об убитых подростках, назовет имена и покажет фотографии. На одной половине экрана Нката будет все это говорить, а в это время на другой половине будут демонстрироваться фотографии жертв серийного убийцы; структурированная таким образом картинка как нельзя лучше донесет до зрителей мысль: столичная полиция серьезнейшим образом работает над поиском преступника. Разумеется, со стороны Хильера это была демагогия чистой воды. На самом деле он (а вместе с ним и отдел по связям с общественностью) хотел, чтобы вся страна как можно дольше лицезрела чернокожего полицейского в ранге более высоком, чем констебль.

Помощнику комиссара не позволили командовать съемками. У них на «Краймуотч» не увлекаются видеоэффектами и прочими техническими новшествами, сказали ему. Просто прокручивают видеозаписи, если таковые имеются, показывают фотороботы и фотографии, какие-то ситуации инсценируют, берут интервью у следователей. Визажисты проследят за тем, чтобы у людей, сидящих перед камерой, не блестела кожа на лице, а звукооператоры прикрепят микрофон таким образом, чтобы он не казался пауком, ползающим по шее ведущего. Но отбирать хлеб у Стивена Спилберга в их планы не входит. Тут у них малобюджетный проект, так что большое спасибо, никаких идей не требуется. Так кто и что будет говорить, кому и в каком порядке?

Хильер был недоволен, но поделать с этим ничего не мог. Однако он проследил, чтобы сержанта Уинстона Нкату представили как положено, и по ходу передачи сам дважды повторил его имя. В своем выступлении он описал совершенные убийства, назвал даты, показал на карте точки, где были найдены тела, и в общих чертах познакомил зрителей с ходом следствия. Сделал это таким образом, чтобы у зрителей сложилось впечатление, будто помощник комиссара Хильер и сержант Нката работают плечом к плечу. Вот это выступление, фоторобот, составленный по описанию бодибилдера из зала «Сквер фор Джим», инсценировка похищения Киммо Торна и информация Нкаты о жертвах и составили передачу.

Их труды принесли плоды. И таким образом, все хлопоты и неприятности, связанные с передачей, были оправданны. Даже неминуемые насмешки от приятелей по работе не казались такими уж невыносимыми, ведь Нката намеревался войти в оперативный центр с ценной информацией на руках.

Нката закончил завтрак, когда Би-би-си по второму кругу принялась извещать зрителей об утренних пробках и дорожных работах. Он вышел из квартиры под материнское «Будь осторожен на дороге!» и отцовское тихое «Я горжусь тобой, сын». Спускаясь по лестнице, он застегнул пальто, готовясь выйти в промозглое лондонское утро. По пути через жилой квартал никто не встретился, кроме мамаши, которая гнала выводок из трех малолетних детей в местную начальную школу. Он приблизился к машине и собрался было сесть в нее, когда заметил, что правое переднее колесо спущено.

Он вздохнул. Конечно, это не просто прокол. Прокол можно было бы объяснить чем угодно: то ли медленно выходил воздух из трещинки, то ли гвоздь воткнулся в резину где-то на проезжей части, а потом выпал. Такое неудачное начало дня огорчило бы Нкату; но колесо было вспорото ножом, и это заставило серьезно призадуматься. Колесо, вспоротое ножом, говорило о том, что владелец автомобиля должен ожидать нападения, и не только в те минуты, пока достает из багажника домкрат и запаску, но и вообще, когда просто идет по кварталу.

Нката машинально огляделся, перед тем как приступить к замене колеса. Естественно, вокруг никого не было. Ущерб был нанесен прошлой ночью, после возвращения со съемок «Краймуотч». Тому, кто это сделал, не хватало смелости встретиться с Нкатой лицом к лицу. Дело-то в том, что все в квартале знают: хоть он и коп и, следовательно, враг, но при этом еще и выпускник банды «Брикстонские воины», в рядах которой проливал кровь, свою и чужую.

Через пятнадцать минут он уже был в пути. Его маршрут пролегал мимо Брикстонского полицейского участка, камеры которого он изучил слишком хорошо во времена бурной юности. Дальше он свернул направо, на Эйк-лейн. К его радости, в направлении, куда он двигался, машин почти не было.

А двигался он в направлении Клапама, потому что телефонный звонок, поступивший в конце передачи «Краймуотч», был как раз из этого района. Звонивший представился Рональдом Ритуччи. Он сказал, что, кажется, располагает информацией, которая может оказаться полезной для полиции в расследовании убийства «того мальчика с велосипедом». Он и его жена смотрели передачу, даже не думая, что она может иметь к ним какое-то отношение, когда Гейл — «это моя жена» — заметила, что число, когда их дом ограбили, совпадало с датой смерти мальчика. И он — Рональд — видел лицо маленького воришки перед тем, как тот выпрыгнул из окна спальни на втором этаже. У него на лице определенно был макияж. И если полиции интересно…

Полиции было очень интересно. Утром к Ритуччи кого-нибудь пришлют.

Этим «кем-нибудь» оказался Нката, и дом семейства Ритуччи он нашел неподалеку от Клапам-Коммон. Дом стоял в ряду других типичных для Лондона постэдвардианских зданий, но в отличие от множества таких же построек на северном берегу реки здешние дома были особняками, и это в городе, где земля на вес золота.

Нката позвонил в дверь и услышал, как по коридору семенят детские ножки. С внутренней ручкой повозились — и безуспешно, — а потом раздался тонкий голосок:

— Мамочка! Звонят! Ты слышала?

Через мгновение заговорил мужской голос:

— Джиллиан, отойди отсюда. Сколько раз я говорил, что детям нельзя открывать дверь! Наверное, уже тысячу раз говорил…

Мужчина открыл дверь. Из-за его ног выглядывала маленькая девочка в лакированных туфельках для чечетки, колготках и балетной пачке.

Нката протянул удостоверение, но мужчина даже не взглянул на документ.

— Видел вас вчера по телевизору, — сказал он. — Я Рональд Ритуччи. Проходите. Вы не против, если мы поговорим на кухне? Гейл кормит малыша. Наша няня свалилась с гриппом, так неудачно сложилось.

Нката сказал, что не против, и проследовал за Ритуччи — но только после того, как хозяин дома закрыл дверь на ключ и на защелку и потом еще проверил, точно ли она закрылась. Все вместе они вошли в кухню, расположенную в глубине дома. Здесь недавно был проведен ремонт — все было по последнему слову архитектурной моды. В нише, образованной стеклянной перегородкой, стояли стол и стулья из сосны. За столом сидела женщина в деловом костюме; она с раздражением пыталась засунуть ложку с кашей младенцу в рот. На вид ребенку было не больше годика. Должно быть, это и есть Гейл, догадался Нката, которая в отсутствие няни делает героические попытки побыть матерью, перед тем как умчаться на работу.

— Я видела вас вчера по телевизору, — сказала она, повторяя слова мужа.

Девочка Джиллиан внесла свою лепту в беседу ясным и звонким, как колокольчик, голосом:

— У него черная кожа, да, папочка?

Ритуччи пришел в ужас, как будто расовая принадлежность Нкаты была сродни болезни, о которой вежливые люди никогда не стали бы говорить вслух.

— Джиллиан! — произнес он, — Это взрослый разговор, не мешай нам. — И обратился к Нкате: — Не хотите ли чаю? Я заварю вам. Это быстро.

Нката сказал, что спасибо, нет. Он только что позавтракал и ничего не хочет. Кивком он указал на один из сосновых стульев:

— Можно?

— Конечно, — сказала Гейл Ритуччи.

— А что ты ел? — не унималась Джиллиан. — Я ела яйцо всмятку и тосты.

— Джиллиан, — прикрикнул на нее отец, — что я тебе говорил только что?

Но Нката ответил на вопрос девочки:

— Я тоже ел яйца, только без тостов. Моя мама считает, что я уже слишком большой для тостов, но, думаю, если попросить ее как следует, она для меня их приготовит. Еще я ел сосиски. И грибы с помидорами.

— Столько всего? — воскликнула девочка.

— Я расту.

— Можно, я сяду к тебе на коленки?

Очевидно, это уже был предел. Родители хором выразили свое негодование по поводу поведения дочки, и отец подхватил девочку на руки и унес из кухни. Мать, сунув ложку каши в разинутый рот младенца, пояснила Нкате:

— Она такая… Дело не в вас, сержант. Мы пытаемся научить ее, как вести себя с незнакомцами.

— Мамы и папы должны быть особенно бдительны в этом отношении, — сказал Нката и щелкнул авторучкой, готовясь делать записи.

Очень скоро вернулся Ритуччи, оставив старшую дочку где-то в другой комнате, вне зоны видимости и слышимости. Как и его жена, он первым делом извинился перед Нкатой. Их смущение было столь велико, что Нкате хотелось как-то облегчить их страдания.

Он напомнил, что вчера вечером они звонили на передачу «Краймуотч». Кажется, они сообщили о том, что их ограбил подросток в макияже?…

Первую часть истории поведала Гейл Ритуччи. Она передала ложку и миску с кашей мужу, чтобы тот на время ее подменил в деле кормления младшего ребенка. В тот вечер их не было дома, рассказала Гейл, они ужинали в Фулхэме, вместе с друзьями и их детьми. А когда вернулись в Клапам, то не сразу смогли подъехать к дому, потому что по улице медленно ехал фургон. Сначала они подумали, что он ищет место для парковки, но тот проезжал одно свободное место за другим, так что они стали беспокоиться.

— Перед этим нас оповестили, что в районе участились кражи с взломами, — сказала Гейл и обратилась к мужу: — Когда это было, Рон?

Он замер с ложкой на полпути ко рту малыша, вспоминая.

— В начале осени? — предположил он.

— Да-да, так и было. — Она снова повернулась к Нкате. — И поэтому тот фургон показался нам очень подозрительным. Он как будто крался. И я записала его регистрационный номер.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — отметил Нката.

— Потом мы подъехали к дому, — продолжала она, — а тут воет сирена. Рон побежал наверх и увидел, как какой-то мальчишка выпрыгивает из окна спальни на крышу веранды. Конечно, мы сразу вызвали полицию, но его и след простыл, когда они наконец появились.

— Они добирались до нас два часа, — едко заметил муж. — Остается только гадать, каким путем они к нам ехали.

Гейл постаралась сгладить резкость мужа:

— Наверное, были важные дела и поэтому они задержались… может, несчастный случай или более серьезное преступление… для нас-то, конечно, все было очень серьезно, представляете: вы возвращаетесь домой, а тут кто-то ходит. Но для полиции…

— Не надо искать оправдания, — сказал муж. Он отставил миску и ложку и краем кухонного полотенца вытер измазанное кашей личико ребенка. — Органы правопорядка работают из рук вон плохо. И длится это уже давно.

— Рон!

— Никого не хотел обидеть, — сказал Ритуччи Нкате. — Вероятно, не вы в этом виноваты.

Нката сказал, что нисколько не обижен, и спросил, сообщали ли они в местный участок регистрационный номер того подозрительного фургона.

Да, так они и сделали, ответили супруги Ритуччи. В тот же вечер, вернее, ночь, когда все случилось. Полиция появилась только к двум часам ночи, причем в лице двух женщин-констеблей. Они оформили заявление и выразили сочувствие. Сказали, что будут держать пострадавших в курсе, и попросили зайти через несколько дней в участок, чтобы забрать подписанное полицией заявление — для обращения в страховую компанию.

— И на этом все закончилось, — сказала Гейл Ритуччи Нкате.

— Копы ни черта не сделали, — добавил ее муж.

Отправляясь в Аппер-Холлоуэй, где они с Линли договорились встретиться, Хейверс остановилась перед квартирой на первом этаже Итон-виллас, мимо которой все предыдущие дни проходила, старательно глядя себе под ноги. На этот раз она шла с предложением мира в виде приобретенного в ларьке Барри Миншолла набора юного фокусника: трюк с протыканием пятифунтовой купюры карандашом, предназначенный для того, чтобы развлечь и поразить друзей.

Она скучала и по Хадии, и по Таймулле Ажару. Она скучала по приятельским отношениям, по сложившейся между ними привычке заскакивать друг к другу поболтать, когда захочется. Они не стали для нее семьей. Барбара не могла бы даже утверждать, что они были по-настоящему близкими друзьями. Но они давали ей что-то… давали ощущение, что она не одинока. Барбара хотела вернуть это ощущение и готова была проглотить обиду и первой принести извинения, если это потребуется, чтобы вернуть былые отношения.

Она постучала в дверь и сказала:

— Ажар? Это я. Можно к вам на минутку?

Она отступила от двери. Сквозь занавески проникал неяркий свет, поэтому она знала, что они уже проснулись, вероятно, надевают халаты и потягиваются.

Никто не отвечал. Только музыка слышалась из глубины дома. Должно быть, сработал радиобудильник, но никто не проснулся и не выключил его. И наверное, она слишком тихо стучалась. Поэтому она сделала еще одну попытку, на этот раз более решительную. Прислушалась, пытаясь понять, не послышался ли ей звук раздвигаемых штор. Не выглядывают ли обитатели дома на улицу, недоумевая, кто это пожаловал в такую рань. Она посмотрела на окно; изучила складки ткани, завесившей стеклянную входную дверь. Ничего.

И потом ей стало неловко. Она отошла от дома на пару шагов, сказала чуть слышно:

— Ну что ж, ладно.

И пошла к машине. Раз он хочет, чтобы между ними все так и оставалось… Если она ранила его слишком сильно замечанием про сбежавшую жену… Но ведь это не что иное, как правда? И вообще тогда они оба играли нечестно, а вот он не подходил к ее коттеджу с намерением извиниться.

Барбара заставила себя выбросить из головы неприятные мысли, оставленные неудавшимся визитом к соседям, и решительно зашагала прочь. Она даже не оглянулась, чтобы проверить, не смотрит ли кто-нибудь ей вслед через щелку в занавесках. До машины идти было далеко — аж до самой Парк-Хилл-роуд, потому что вчера вечером не удалось найти свободного местечка поближе к дому.

В Аппер-Холлоуэе она отыскала среднюю школу, адрес которой продиктовал Линли, когда звонил этим утром. Барбара все еще лежала в постели, не в силах подняться даже при помощи незабвенных хитов Дайаны Росс, которыми разразился радиобудильник. Она взяла телефонную трубку, пытаясь говорить бодрым голосом, и записала адрес на внутренней стороне обложки романа «Терзаемый желанием», из-за которого она вчера полночи не спала, снедаемая жгучим вопросом, поддадутся ли герой и героиня овладевшей ими взаимной страсти или нет. Да уж, ответ на этот вопрос трудно было бы предугадать, с сарказмом думала невыспавшаяся Барбара на следующее утро.

Нужная школа находилась недалеко от Бовингдон-клоуз, где жила семья Дейви Бентона. Выглядела она как тюрьма средней строгости, слегка приукрашенная творениями уличных «художников».

Несмотря на то, что Линли в это утро пришлось преодолеть значительно большее расстояние, чем Барбаре, он уже ждал ее. Настроение у него было подавленным. Он объяснил, что встречался с Бентонами только что.

— Как они?

— Как и можно было ожидать. Как и любая другая семья в подобной ситуации. — Линли говорил еще более лаконично, чем ему было свойственно, и Барбара с удивлением взглянула на него, собираясь спросить, что произошло. Но он кивком головы указал на входную дверь школы. — Ну что, готовы? — спросил он.

Барбара была готова. Им предстояло поговорить с неким Энди Криклуортом, предположительно приятелем Дейви Бентона. Утром, во время телефонного разговора, Линли сказал Барбаре, что хочет как можно лучше подготовиться к беседе с Барри Миншоллом в полицейском участке на Холмс-стрит и что у него есть основания полагать, что Энди Криклуорт может в этом помочь.

Линли успел позвонить также и в администрацию школы, чтобы предупредить о предстоящем визите полиции и об интересе со стороны правоохранительных органов к одному из учеников школы. Поэтому буквально через несколько минут после появления в школьном коридоре они уже оказались в обществе директора школы, его секретаря и тринадцатилетнего школьника. У секретаря был усталый, замученный вид, а по внешности директора становилось ясно, что чем раньше он выйдет на пенсию, тем более счастливым будет. Что касается школьника, то он носил скобки на зубах, был прыщав и зачесывал волосы назад при помощи геля — примерно в стиле жиголо тридцатых годов. Войдя в кабинет, он слегка приподнял верхнюю губу, чтобы продемонстрировать всю глубину своего презрения к ожидающим его полицейским. Однако отрепетированная ухмылка не помогла справиться с нервами, и на протяжении всей беседы он прижимал кулаки к животу, словно очень хотел в туалет и боялся обмочиться прилюдно.

Директор школы, мистер Фэрберн, представил присутствующих друг другу. Их встреча проходила в комнате для совещаний; все, кроме секретаря, расселись за убогий стол на столь же убогих и неудобных стульях. Секретарь директора уселся в уголке и усердно записывал каждую реплику, как будто впоследствии его записи будут сравниваться с записями Барбары в неминуемом судебном разбирательстве.

Линли начал с того, что спросил у Энди Криклуорта, знает ли тот о смерти Дейви Бентона. Полиции еще только предстояло открыть прессе имя Дейви, но слухи, как известно, разносятся со скоростью света. Если родители Дейви уже проинформировали администрацию школы, что их сын погиб, то, скорее всего, эта новость уже облетела учеников.

— Ну да, — ответил Энди. — Все знают. По крайней мере, все восьмые классы. — В его голосе не прозвучало огорчения, и он почти сразу объяснил эту бесчувственность встречным вопросом: — Его ведь убили, да?

По его интонации стало понятно, что убийство рассматривалось им как наиболее привлекательный способ расставания с жизнью по сравнению со смертью в автокатастрофе или от болезни; а значит, погибший от руки убийцы обретал в глазах современного подростка ореол недосягаемой «крутизны».

Да, такую точку зрения разделит почти любой тринадцатилетний мальчишка, думала Барбара. Внезапная смерть для них была прикольным событием, которое случается с кем-то другим, но только не с тобой. Она сказала беспечным тоном, надеясь несколько пошатнуть эту позицию Энди:

— Сначала задушили, потом выбросили. Тебе ведь известно, что в Лондоне орудует серийный убийца?

— Так это он прикончил Дейви?

Да-а, как оказалось, слова Барбары не только не заставили Энди прозреть, а напротив, еще более его впечатлили.

— Ты должен просто отвечать на вопросы, Криклуорт, — сказал мальчику мистер Фэрберн. — Большего от тебя и не требуется.

Энди бросил на него красноречивый взгляд: «Пошел ты».

— Расскажи нам о Стейблз-маркете, пожалуйста, — попросил Линли.

— Да что рассказывать-то? — тут же насторожился Энди.

— По словам родителей Дейви, он частенько бывал там. А когда он идет куда-то, с ним идет и вся его компания. Ты тоже был в его компании, не так ли?

— Может, и ходили мы на рынок, — пожал плечами Энди. — Но ничего плохого не делали же.

— Отец Дейви сказал, что сын стащил наручники с прилавка фокусника. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Энди ушел в глухую оборону.

— Я ничего ни у кого не воровал, — сказал он. — А если Дейви и стащил что-то, то это его проблемы. Вообще-то он любил это дело, так что не удивлюсь, если так и было. Все время тырил что-нибудь. Видеокассеты в магазине на Джанкшн-роуд. Шоколадки в киоске. Бананы на рынке. Он думал, что это круто. А вот я говорил, что он напрашивается на неприятности, ведь рано или поздно поймают. Только он никого не слушал. Это ведь Дейви. Он хотел, чтобы все считали его крутым.

— А что насчет ларька фокусника? — остановила этот поток слов Барбара.

— В смысле?

— Ты ходил туда с Дейви?

— Эй, я же сказал, ничего я не…

— Речь не о тебе, — перебил его Линли. — Речь не о том, что именно ты украл или не украл и где это могло произойти. Это тебе понятно? Мы знаем от родителей Дейви, что он иногда ходил к ларьку фокусника в Стейблз-маркете, и это практически все, что мы знаем, кроме твоего имени. Его нам, кстати, тоже назвал мистер Бентон.

Энди вдруг запаниковал.

— Я даже не видел их!

— Да, это нам известно. Также нам известно, что у вас с Дейви не очень ладились отношения.

— Суперинтендант, — сказал мистер Фэрберн таким тоном, будто он осознавал, насколько быстро слова «не ладились отношения» могут привести к обвинениям, а он, мистер Фэрберн, не мог допустить, чтобы в этой комнате для приема посетителей звучали какие бы то ни было обвинения.

Линли поднял руку, останавливая дальнейшие возражения директора.

— Но сейчас все это не имеет никакого значения, Энди. Постарайся понять. Сейчас важно только то, что именно ты помнишь про ларек фокусника, про рынок и все остальное. Потому что это поможет нам в поисках убийцы Дейви. Тебе все понятно?

Энди неохотно буркнул, что да, ему все понятно, хотя Барбара в этом сомневалась. Драматизм ситуации настолько увлек подростка, что он никак не хотел видеть мрачной реальности.

— Ты когда-нибудь ходил вместе с Дейви к ларьку фокусника в Стейблз-маркете? — продолжил Линли.

— Да. Один раз, — кивнул Энди. — Мы все ходили. Только это не я придумал, учтите. Кто-то предложил, я уже не помню кто, и мы пошли.

— И? — подтолкнула рассказчика Барбара.

— И Дейви попытался стырить какие-то там наручники с прилавка того странного продавца. Его застукали, и тогда мы все убежали.

— Кто его застукал?

— Ну, тот продавец. Странный такой. По-настоящему странный. Вот кто мог бы… — Энди, похоже, сопоставил задаваемые ему вопросы с фактом гибели Дейви. Он округлил глаза и произнес: — Так вы думаете, что это тот урод убил нашего Дейви?

— Ты видел их когда-нибудь вместе после того случая? — спросил Линли. — Дейви и фокусника?

Энди затряс головой.

— Я — не-а. — Потом он нахмурился и добавил после секундной паузы: — Только все равно.

— Что «все равно»? — спросила Барбара.

— Все равно они встречались.

Он развернулся на стуле, чтобы оказаться лицом к Линли, и далее обращался только к нему. Он рассказал, что Дейви стал показывать в школе фокусы. Идиотские такие фокусы — да любой смог бы их показать, — но раньше, до того дня, когда вся их компашка ходила в Стейблз-маркет, за Дейви ничего подобного не замечалось. Он сначала показал фокус с мячиком — делал вид, будто мячик исчезает, хотя всякий, у кого есть голова на плечах, мог догадаться, в чем там дело. Еще он показывал фокус с веревкой: разрезал ее на две части, и потом оказывалось, что веревка целая. Может быть, конечно, он сам этому научился, по книжке или по телевизору, но, скорее всего, это тот фокусник научил его трюкам. То есть выходит, что Дейви видел его и не раз.

Энди умолк с гордым видом, под впечатлением от своих дедуктивных способностей, и оглядел взрослых, ожидая реакции вроде: «Гениально, Холмс!»

Вместо этого последовал очередной вопрос от Линли:

— До того случая с наручниками ты уже приходил к ларьку фокусника?

— Нет, — ответил Энди. — Никогда. Никогда. — Но словам противоречили жесты: он с новой силой прижал кулаки к паху и бросил косой взгляд на блокнот Барбары.

Врет, решила Барбара. Интересно, почему?

— Тебе самому фокусы нравятся, Энди?

— Ну да, прикольно. Только не эти детские штучки с мячами и веревками. Мне нравится, когда исчезают самолеты и все такое. Или тигры. А Дейви дерьмо какое-то показывал.

— Криклуорт! — одернул мальчика мистер Фэрберн.

Энди дернул плечом, не глядя на директора.

— Извиняюсь. В общем, то, что показывал Дейви, мне не нравилось. Это для малышни. Не по мне.

— Но Дейви нравилось их показывать? — уточнил Линли.

— Да Дейви сам еще мелюзга, — сказал Энди.

Как раз такие и привлекают мразь вроде Барри Миншолла, подумала Барбара.

Больше они ничего не смогли добиться от Энди. Но то, за чем они приехали в эту школу, они получили: подтверждение, что Миншолл и Дейви Бентон были знакомы. Если фокусник станет утверждать, будто наличие его отпечатков на наручниках объясняется тем простым фактом, что это его наручники, и будто он не видел, как Дейви воровал их с прилавка, полиция теперь сможет оспорить сказанное. Теперь у них есть свидетельство, что он не только видел, как Дейви пытается стащить наручники, но и поймал его за этим занятием. С точки зрения Барбары, Миншоллу теперь никак не отвертеться.

Когда они с Линли покинули школу, она произнесла довольным голосом:

— Ну, суперинтендант, сегодня у нас на завтрак будет Барри Миншолл.

— Если бы все было так просто.

Голос Линли был мрачен. Совсем не такой реакции ожидала Барбара.

— А в чем сложность? — спросила она. — Теперь у нас есть показания этого Энди, и если понадобится подкрепить их чем-то, то можно будет поговорить с остальной компанией. Потом, у нас есть свидетельство соседки-индианки, что Дейви бывал в квартире у Миншолла, и, думаю, в самой квартире мы найдем кучу доказательств. Так что мне кажется, мы кое-что нащупали. А вы как считаете? — Она присмотрелась к нему. — Что-то случилось, сэр?

Линли остановился возле своей машины. Автомобиль Хейверс стоял чуть дальше. Он не сразу ответил на вопрос, и Барбара поначалу решила, что ответа вовсе не последует. Но через некоторое время он с трудом, преодолевая себя, произнес одно слово:

— Изнасилован.

— Что? — не поняла она.

— Дейви Бентон был изнасилован, Барбара.

— Черт! — проговорила она, — Все так, как он и говорил.

— Кто?

— Робсон. Он говорил, что дальше будет хуже. Что убийце скоро не станет хватать того, чего раньше ему хватало. Что он захочет большего. Теперь мы знаем, в чем это будет выражаться.

Линли кивнул.

— Теперь мы знаем. — Потом он собрался с мыслями и добавил: — Я не смог сказать об этом его родителям. Я встречался с ними именно с этой целью — они ведь имеют право знать, что произошло с сыном. Но когда надо было произнести это вслух… — Он отвернулся от Барбары, посмотрел на пенсионера, ковыляющего по тротуару с продуктовой сумкой на колесиках. — Отец мальчика больше всего боялся именно этого. И, зная об этом, я не смог сказать ему. Мне не хватило духу. В конце концов они узнают, разумеется. По крайней мере, в суде это обязательно прозвучит. Но сегодня, когда я видел его лицо… — Линли мотнул головой, отгоняя воспоминания. — Хейверс, боюсь, я не смогу долго этим заниматься.

Барбара нашарила в сумке пачку сигарет и выбила из нее две сигареты. Одну она предложила Линли, надеясь при этом, что он устоит и откажется. Так и случилось. Тогда она закурила сама. Запах горящего табака был резок и горек в холодном зимнем воздухе.

— Вы не стали плохим копом из-за того, что остались человеком, — сказала она между затяжками.

— Тут дело в браке, — ответил он. — Дело в отцовстве. В таких обстоятельствах человек чувствует… — Он поправился: — В таких обстоятельствах я чувствую себя слишком уязвимым. Я вижу, сколь хрупка жизнь. Она может окончиться в любое мгновение, и это… то, чем вы и я занимаемся… еще более обостряет это чувство. И… Барбара, я никогда не думал, что узнаю это ощущение.

— Какое?

— Что я больше не могу. И даже если мы притащим этого мерзавца за яйца на скамью подсудимых, для меня это уже ничего не изменит.

Она сделала глубокую затяжку и задержала дыхание. Это же игра в кости, хотела она сказать. Жизнь дает много возможностей, но не дает гарантий. Хотя он и сам отлично это понимает. Каждый коп понимает. Точно так же каждый коп понимает, что одна лишь работа в полиции, каждодневная борьба со злом на стороне добра не спасет жену, мужа или семью полицейского. Дети отбиваются от рук. Жены заводят любовников. Мужья доводят себя до инфаркта. Все, что есть у человека, в одно мгновение может исчезнуть. Жизнь есть жизнь.

— Давайте постараемся прожить сегодняшний день, — сказала она. — Я так считаю. Мы не можем позаботиться о завтрашнем дне до тех пор, пока он не наступит.

Барри Миншолл выглядел как человек, которому плохо спалось прошлой ночью из-за тревожных мыслей. Примерно на такой эффект и рассчитывал Линли, когда решил отложить допрос фокусника до утра. Миншолл был взъерошен и сильно горбился. В помещение для допросов он вошел в сопровождении дежурного адвоката. Джеймс Барти, представился адвокат, когда провел клиента к столу и усадил на стул. Усевшись, фокусник зажмурился, отворачиваясь от яркого света, и попросил, чтобы ему вернули темные очки.

— Вы все равно ничего не увидите по моим глазам, если на это был ваш расчет, — уведомил он Линли и в качестве иллюстрации и в доказательство своих слов поднял голову. Его глаза были чуть темнее, чем дым от сухого горящего дерева, и они быстро и непрерывно двигались из стороны в сторону. Через секунду Миншолл снова опустил голову. — Нистагм и светобоязнь, — сказал он. — Так это называется. Или мне нужно принести справку от врача, чтобы вы мне поверили? Мне нужны очки, понятно? Я не выношу света и вообще ничего без очков не вижу.

Линли кивнул Хейверс. Она вышла из комнаты, чтобы принести темные очки Миншолла. Образовавшееся таким образом свободное время Линли потратил на то, чтобы подготовить магнитофон к записи и изучить подозреваемого. Раньше он никогда не сталкивался с настоящими альбиносами. Представлял он их, по незнанию, совсем иными. Оказалось, у альбиноса нет ни красных глаз, ни снежно-белых волос — глаза сероватые, а волосы грязно-желтого цвета и тусклые, как будто покрытые пылью или перхотью. Миншолл по каким-то соображениям отрастил волосы и убирал их от лица, стягивая на затылке резинкой. Пигментация на его коже отсутствовала. Ни веснушки на лице, ни пятнышка.

Когда Хейверс вернулась с очками Миншолла, тот сразу же нацепил их на нос. Поэтому он смог приподнять голову, хотя на протяжении допроса держал ее слегка склоненной, словно такая поза помогала контролировать непрестанный бег зрачков. Линли начал с формальностей, необходимых при записи допроса на магнитофонную пленку. Затем он зачитал Миншоллу его права — для того, чтобы заставить того полностью сосредоточиться на разговоре, а также на тот случай, если фокусник не до конца понимает серьезность положения. Хотя последнее, конечно, было маловероятно.

— Расскажите о ваших отношениях с Дейви Бентоном, — сказал Линли после всего этого.

Хейверс, сидящая рядом, раскрыла блокнот в дополнение к магнитофону, однако ответ Миншолла был малоинформативен:

— Учитывая обстоятельства, вряд ли я захочу что-либо вам рассказывать.

Он говорил гладко, как будто хорошо отрепетировал реплики.

Его адвокат откинулся на стуле, явно довольный ответом подопечного. У него была целая ночь, для того чтобы научить Миншолла пользоваться своими правами.

— Дейви мертв, мистер Миншолл, — сказал Линли, — как вам хорошо известно. Я бы посоветовал вам быть более разговорчивым. Итак, не скажете ли вы нам, как провели вечер два дня назад?

Наступила пауза, во время которой Миншолл пытался взвесить последствия молчания и ответа на вопрос.

— Какое время вас интересует, суперинтендант? — наконец проговорил он и жестом остановил адвоката, который хотел что-то сказать.

— Весь вечер, — был ответ Линли.

— А вы не можете быть более конкретным?

— Неужели у вас такой плотный график по вечерам?

Миншолл скривил губы. Для Линли было крайне непривычно допрашивать человека, чьи глаза были скрыты темными линзами, но он заставил себя сконцентрироваться на других источниках информации о внутреннем состоянии собеседника: на движениях адамова яблока, на подрагивании пальцев, на переменах позы.

— Ларек я закрыл как обычно — в половине шестого. Подтвердить это почти наверняка сможет Джон Миллер — он продает соли для ванны неподалеку и почти все время не спускает глаз с мальчишек, которые вертятся вокруг моего прилавка. С рынка я пошел в кафе рядом с домом, там я всегда ужинаю. Оно называется «Буфет Софии», хотя никакой Софии там нет, да и уюта, который имеется в виду под словом «буфет», тоже. Но цены там умеренные, и никто ко мне не цепляется, а больше мне ничего не надо. Из кафе пошел прямо домой. Потом ненадолго вышел — купить молока и кофе. Это все.

— А пока вы были дома в тот вечер?

— Не понял вопроса.

— Что вы делали? Смотрели кассеты? Сидели в Интернете? Читали журналы? Принимали гостей? Отрабатывали новые фокусы?

Миншолл не сразу ответил на вопрос.

— Ну, насколько я припоминаю… — протянул он и замолчал, очевидно, занятый припоминанием.

Слишком уж долго приходится ему ворошить свою память, подумал Линли. Сомнений нет, Миншолл занят не чем иным, как прикидками — что из возможных ответов полиция сможет проверить, а что нет. Телефонные звонки? Они все регистрируются телефонной компанией. Разговор по мобильному телефону? То же самое. Пользование Интернетом? В компьютере записываются адреса и даты посещения всех сайтов. Поход в местный паб? Найдутся свидетели. Учитывая состояние его жилища, утверждать, что он занимался уборкой, не представляется возможным. Остается телевизор, но тогда ему придется назвать какие-то программы. Тогда что? Кассеты? Журналы?

— Я рано пошел спать, — сказал он в конце концов. — Принял ванну и отправился прямиком в кровать. Обычно я плохо сплю, и иногда накапливается усталость, так что в такие дни стараюсь лечь пораньше.

— Один? — задала вопрос Хейверс.

— Один, — сказал Миншолл.

Линли достал полароидные снимки, найденные в квартире фокусника.

— Назовите имена этих мальчиков, мистер Миншолл, — попросил он.

Миншолл посмотрел на снимки и через несколько секунд сказал:

— По-моему, это победители.

— Победители?

Миншолл подтянул фотоснимки к себе.

— С дней рождения. Я зарабатываю на жизнь не только торговлей, но и выступлениями на праздниках, в том числе на днях рождения. Иногда я прошу хозяев дома подготовить для детей какую-нибудь игру, и на снимках вы видите собственно призы для тех, кто выиграл.

— Что является призом?

— Костюм фокусника. Я заказываю их в Лаймхаусе, если вам интересно.

— А как зовут мальчиков? И почему победитель всегда мальчик? Или перед девочками вы не выступаете?

— Как правило, девочкам не так нравятся фокусы, как мальчикам. Почему-то они их не привлекают. — Миншолл снова изобразил, будто внимательно изучает снимки. Он поднес их под самый нос, гораздо ближе, чем необходимо. — Возможно, когда-то я знал их имена, но сейчас совершенно не помню. А может, вообще не знал. Мне как-то не приходило в голову запоминать имена. Не думал, что мне придется кому-то называть их. Уж точно не полиции.

— Зачем же вы тогда их фотографировали?

— Чтобы показать родителям, когда буду договариваться о следующем выступлении, — ответил Миншолл. — Это же реклама, суперинтендант. Просто реклама, ничего зловещего в этих снимках нет.

Как гладко все у него получается, думал Линли. Нужно отдать этому Миншоллу должное: не напрасно он провел бессонную ночь в участке на Холмс-стрит. Но его гладкие ответы складываются в одно: «Виновен». Дело лишь за тем, чтобы найти в этой скользкой персоне трещинку.

— Мистер Миншолл, — сказал Линли, — нам известно, что Дейви Бентон приходил к вашему ларьку. Нам известно, что он пытался украсть у вас наручники. Также у нас есть свидетель, что вы поймали его. Поэтому я еще раз прошу рассказать нам о ваших отношениях с мальчиком.

— Вряд ли можно назвать отношениями то, что я поймал мальчика за руку, когда тот хотел что-то стащить с моего прилавка, — парировал Миншолл. — Дети то и дело пытаются что-нибудь у меня украсть. Иногда я ловлю их. Иногда нет. В случае с этим мальчиком… Вот этот констебль, — кивнул он в сторону Барбары, — сказала мне, что вы нашли некие наручники у него дома, и вероятно, что в какой-то момент он действительно стащил их с моего прилавка. Но если и так, то разве не следует сделать вывод, что я не поймал его на воровстве? Потому что если бы я его поймал, то не отпустил бы с миром и с наручниками.

— Может, у вас были на то свои причины.

— И что это могут быть за причины?

Линли не допускал, чтобы во время допроса вопросы задавал подозреваемый. В данном случае он понимал, что большего от Миншолла они пока не добьются, хотя узнали еще далеко не все. Поэтому он заявил следующее:

— Мистер Миншолл, вам следует знать, что в эту самую минуту в вашей квартире команда криминалистов собирает все возможные улики и свидетельства, и мы с вами знаем, что именно они там найдут. Другой наш специалист занимается вашим компьютером, так что можете не сомневаться: вскоре мы узнаем, какие именно сайты с какими красивыми картинками вы любите посещать. Одновременно наши эксперты обследуют ваш фургон. Ваша соседка по дому — полагаю, вы знакомы с миссис Сингх — дала показания, что она видела, как Дейви Бентон посещал вас в вашей квартире на Леди-Маргарет-роуд, а когда она получит возможность взглянуть на фотографии других убитых подростков… вы догадываетесь, что за этим последует. И мы еще даже не начали опрашивать ваших коллег по рынку. Вот уж кто с удовольствием начнет копать вам могилу, как только узнает последние новости.

— Какие новости? — спросил Миншолл, хотя он уже не выглядел таким уж самоуверенным и поглядывал время от времени на адвоката, словно ища поддержки.

— А вот какие: вы арестованы по обвинению в убийстве. Пока в одном убийстве. Допрос закончен.

Линли наклонился к микрофону, назвал дату и время и выключил магнитофон. Он вручил визитку Джеймсу Барти.

— Если ваш клиент пожелает уточнить или расширить какой-либо ответ из уже данных им сейчас, — сказал он адвокату, — я буду рад выслушать его, мистер Барти. А пока нам нужно работать. Уверен, дежурный сержант устроит мистера Миншолла в участке со всеми возможными удобствами — до тех пор, пока вашего клиента не переведут в отделение предварительного заключения.

Выйдя на улицу, Линли сказал Барбаре:

— Нам нужно узнать имена мальчиков с полароидных снимков. Если кто-то и сможет рассказать про делишки Барри Миншолла, то это будет один из них. И еще надо сравнить эти снимки с фотографиями убитых подростков.

Она оглянулась на здание участка.

— Грязный тип этот Миншолл. Сэр, я прямо чувствую это. А вы?

— Он во многом похож на портрет, который рисовал Робсон. Эта самоуверенность. У него серьезные проблемы, но это не слишком его волнует. Проверьте его биографию. Разузнайте все, что возможно. Я хочу знать все, даже о том, что в восемь лет он получил предупреждение за катание на велосипеде по тротуарам.

В этот момент зазвонил его мобильный, но Линли дождался, пока Хейверс не запишет указания в блокнот, и только потом ответил на звонок.

Звонил Уинстон Нката, и в его голосе звучало едва сдерживаемое возбуждение.

— Мы нашли фургон, босс, В ночь, когда погиб Киммо Торн, по улицам медленно ездил подозрительный фургон, как будто что-то выискивал. Информация о нем была передана в участок на Кавендиш-роуд, но там ее не смогли использовать. Связи с грабежом не обнаружено, сказали мне. И еще сказали, что, должно быть, свидетель неверно записал регистрационный номер.

— Почему?

— Потому что хозяин фургона имеет алиби. И его подтвердили монахини из группы матери Терезы.

— В их словах сомневаться не приходится.

— Но слушайте дальше. Фургон принадлежит человеку по имени Муваффак Масуд. Номер его телефона совпадает с цифрами, которые мы видим на борту того фургона с записи камер наблюдения в Сент-Джордж-гарденс.

— Где его можно найти?

— В Хейесе. Это в Мидлсексе.

— Давайте мне адрес. Встретимся там.

Нката продиктовал адрес, Линли жестом попросил Хейверс передать ему блокнот и ручку и записал улицу и номер дома. Потом закончил разговор с Нкатой и начал раздумывать, что дает новая информация. Щупальца, заключил он. Версии расползались во все стороны, как щупальца.

— Поезжайте в Ярд и займитесь там Миншоллом и всем остальным, — велел он Хейверс.

— Мы подошли к чему-то?

— Кажется, да, — честно ответил он, — хотя иногда мне кажется, что мы только-только подступаемся.

Date: 2015-07-11; view: 302; Нарушение авторских прав