Глава 4. Плыву куда-то. Качает. Что-то не так получается, как эти долбаные зеленые человечки говорили

…Плыву куда-то. Качает. Что-то не так получается, как эти долбаные зеленые человечки говорили. К себе обратно не попал. Или просто еще не помер? Тут очень издалека донеслись голоса:

– Осторожнее, осторожнее с ним! Это очень важный раненый!

И голос чуть тише:

– Мы в курсе. Сам член военного совета им интересовался.

Ага. Похоже, план внедрения постепенно начал осуществляться. На этой мысли я опять потерял сознание.

Очухался на кровати. Хорошо, мягко. Потолок белый, простыни чистые. Рука с плечом замотаны бинтами. Башка тоже. Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве… а-а-а, не фиг первым в драку лезть! Вспомнив эту детскую кричалку, ухмыльнулся. Прямо про меня. Немного поерзав, попытался понять, что за дискомфорт мешает наслаждаться жизнью. Сел на кровати, покрутил головой – не болит. Попробовал напрячь привязанную раненую руку – не болит. Осторожно потыкал себя пальцем в замотанное плечо – не больно! Это что ж получается? Или я тут уже минимум недели две без сознания валяюсь, или на мне все как на собаке заживает. Ладно, разберемся. Сейчас о насущном, ибо понял смысл дискомфорта. В туалет уже припирает и очень сильно. Встал, огляделся – ага, вот они тапочки. Открыл дверь и вышел в коридор. По нему бродили люди в коричневых халатах. Воняло больницей. Возле окна, в конце коридора, человек пять курило. Похоже, мне туда. Двинул в сторону курящих и не ошибся – туалет был там. На меня поглядывали, так как в отличие от халатоносцев я был в одних солдатских кальсонах, но ничего не говорили. Вернулся обратно и опять сел на кровать. Тут распахнулась дверь – и в комнату влетело что-то мелкое, в веснушках и белом халате. Медсестра, увидев, что ранбольной встал, всплеснула руками и завопила в коридор:

– Зинаида Пална! Зинаида Пална! Он очнулся!

Потом, подбежав ближе, попыталась уложить на кровать. Не преуспела. Я уже належался. Тогда она начала тарахтеть, уже не трогая меня руками:

– Ой! А вас привезли, а у вас сложное ранение плеча! А Семен Лазаревич так хорошо все сделал! Он наш лучший хирург! А вы целых два дня спали, а Семен Лазаревич сказал вас не будить, что сон лучшее лекарство. И уколы я вам во сне делала.

Слова из этой кнопки вылетали со скоростью пулеметной очереди. В этот момент в дверях появилась женщина. Видно, та самая Зинаида Пална. Тоже в белом халате поверх формы. Подошла к койке и сказала, улыбнувшись:

– Ну здравствуйте, раненый!

После чего подсела рядом и оттянула мне веко. Я на всякий случай открыл рот и, высунув язык, сказал «а-а-а». Врачиха машинально заглянула туда, но потом хихикнула, сказав, что это не требуется. Потом, поинтересовавшись общим самочувствием, заставила меня смотреть за молоточком, водя его перед глазами. После этого повели на перевязку. Вот тут у них началась суета. Размотали сначала голову и начали цокать языками. Башку щупали и крутили, повторяя:

– Удивительно, удивительно.

А размотав плечо, сразу позвали Сигизмунда Лазаревича, то есть тьфу! Семена Лазаревича. Им оказался шустрый доктор в очках, похожий на Айболита. Он тоже долго мял плечо, бормоча уже надоевшее:

– Удивительно.

А я и сам удивлялся. Что творилось на голове, не видел, но вот на плече дырки не было, был только шрам, причем как минимум годичной давности. Молодцы, зеленые человечки! Вот так тело соорудили! На мне теперь не то что как на собаке все заживает, а гораздо быстрее. То-то, шарахаясь по лесам, обратил внимание, что царапины уже на следующий день исчезают. И комары меня не трогали. Но тогда особенно над этим не задумывался. А сейчас – вона как получается! Оханье докторов несколько охладила пожилая медсестра, протиравшая какие-то медицинские железки. Она сказала, что в двадцатых годах у них мужику пилой вообще два пальца отхватило, а он их позже вырастил. Потом хирурга позвали к раненому, и он убежал, а я был отведен в свою персональную палату. Руку с головой, правда, на всякий случай опять замотали. Зачем, я так и не понял, но не сопротивлялся. А к обеду ко мне пришли. Сначала появился Гусев с незнакомым полковником. Они поздоровались, причем у Сереги был вид довольный и таинственный. Он, выложив на тумбочку три яблока и пачку папирос, отвалил на задний план. Полковник же, сев на табуретку рядом со мной, сначала поинтересовался здоровьем, а потом начал пытать на предмет просветления памяти. Причем пытал долго и изобретательно…

– Ты постарайся вспомнить, может, лица, может, места. Ну, что-нибудь. Может, город или площадь какую? Фонтан там какой-нибудь особенный или, может, море вспомнишь? Хоть малейшую зацепку дай, чтобы выяснить, кто ты!

Я отрицательно мотал головой на его вопросы, а на последнее предложение хмыкнул и выдал:

– Шпион я немецкий. Вон, Гусеву уже говорил.

Полковник резко наклонился ко мне и, зло хлопнув себя рукой по колену, раздельно сказал:

– Никому. Никогда. Так больше не говори. Хватит! Да если б майор за тебя горой не встал, расписывая твои подвиги и похождения, еще неизвестно, как бы все получилось! Он же как клещ в тебя вцепился. А я Гусеву верю. Умеет он в людях разбираться.

И уже остыв, откинулся назад, добавив:

– Знал бы ты, Илья, перед КЕМ за тебя поручиться пришлось. До сих пор удивляюсь, как вообще «добро» дали…

Потом поспрашивал меня еще немного и ушел. Но, как и Карлсон, обещал вернуться. Гусев, задержавшись на минуту, похлопал по незабинтованному плечу и сказал, что все теперь будет хорошо. И что в дальнейшем будем работать вместе. Он меня, мол, никому не отдаст.

А затем пришел невзрачный старлей с фотографом. Они поздоровались, после чего на меня напялили гимнастерку, и фотограф, сделав портретный снимок, моментально смылся. Старлей же, представившись следователем особого отдела, ведущим мое дело, достал тетрадь и, расположившись возле тумбочки на табурете, стал задавать вопросы. Почти сразу все застопорилось. Буквально с Ф.И.О. Уже на это я не ответил. Но старшой не унывал, а продолжал копать дальше с мощью экскаватора. Вот он, будь я шпионом, меня точно бы расколол. Это даже не Гусев со своими хитрыми вопросиками. Это зубр настоящий. Но и на этот раз меня спасло незнание реалий. Полным дауном, конечно, не прикидывался, а мои ответы, похоже, хорошо вписывались в общую картину человека, потерявшего память. То есть, например, кто является руководителем Советского Союза, я ответил. А вот на вопрос, кто сейчас партийный руководитель Белоруссии, пожал плечами. Так же пожимал на вопрос о фамилии командующего немецкими войсками на нашем направлении и его начальнике штаба. Следователь спрашивал, названия каких городов и стран мне знакомы. Какие языки знаю. Позадавал вопросы на разных языках. После каждого вопроса внимательно смотрел и слушал, что отвечаю. Ну и в том же духе. Мурыжил часа два. Похоже, сам устал. В конце я, уже задолбавшись отвечать, спросил:

– Ну что скажете, товарищ старший лейтенант. Кто я? Шпион?

– На шпиона вы мало походите. Скорее, диверсант.

Старлей улыбнулся одними губами и продолжил:

– И слишком уж ненадежен способ внедрения. Я склонен, скорее, думать, что вы советский командир, возможно, из осназа. Очень у вас подготовка специфическая. Поэтому и думаю, что командир, для бойца вы чересчур резвый. Да и возраст… Но мы вышлем ваше фото в архивы и постараемся все выяснить. Так что, счастливо оставаться.

Он встал, поправил ремень и, пообещав еще встретиться, вышел. А я откинулся на подушку, переводя дыхание.

Вечером опять пришли Гусев с полковником. На этот раз с ними была мощная Зинаида Пална и Айболит. Меня опять размотали, и доктор, тыча пальцем, быстро говорил:

– Вот видите? Видите? А ведь была сложная операция! Пуля кость задела! Я же ему полплеча разворотил! А сейчас?!

Покосившись на плечо, я обнаружил, что шрам стал еще более бледным. Да что там более бледным. Его почти не видно было! Семен Лазаревич тем временем, подпрыгивая, продолжал:

– Если бы не я сам все делал, не поверил бы, что этот человек позавчера лежал у меня на столе! Но какая потрясающая скорость регенерации!

Доктор закатывал глаза и, причмокивая, щупал меня. Стало щекотно. Полковник выглядел несколько растерянным.

– Так он раненый или здоровый?

– Мы еще возьмем анализы, но сейчас могу сказать, что он практически здоров! А ведь предварительные обследования не показали никаких отклонений от нормы. Все было в порядке – большое количество лейкоцитов, но это соответствовало картине ранения и еще..

Тут доктор перешел на латынь, изредка разбавленную русскими словами, и я перестал его понимать. Наконец он выдохся, добавив:

– У меня были случаи быстрого заживления, но такого я еще не встречал.

Тут вступила молчавшая Зинаида Пална:

– А тетя Дуся рассказывала, что видела человека, который себе вообще потерянные пальцы смог отрастить.

Айболит, вскинув мушкетерскую бородку, тут же возразил, что в справочниках этот случай не отражен и документального подтверждения нет. Потом, видя растерянность врачихи, добавил, что всякое случается и многое наука объяснить не может. Полковник же, вычленив для себя главное, сказал:

– Если он здоров, то сегодня берите ваши анализы, а завтра мы его забираем!

И уже обращаясь ко мне, спросил:

– Плечо, голова не болит?

– Да уже с утра ничего не болит, как проснулся.

Он непонятно хмыкнул и, еще раз пообещав завтра с утра забрать, ушел вместе с Гусевым. А меня уложили на койку и начали тыкать иголками. Потом стучали молотком. Потом занимался приседаниями и мне мерили давление. Потом, потом, потом… Я уже стал выдыхаться – и тут наконец от меня отстали.

Наутро нарисовался Гусев. Радостный, как три рубля нашел. Он хлопнул на кровать пакет с формой и велел одеваться. Шедший за ним боец поставил сапоги возле кровати и удалился. Разорвав бечевку, я прикинул робу на себя. Вроде подходит. Гусев, видя мои сомнения, уверил, что будет в самый раз. Надел на себя. Действительно, все впору. Гимнастерка была без петлиц. На пилотке шел малиновый кант, но особенно меня вырубили галифе синего цвета. Это что, для маскировки? В траве меньше видно? Или чтоб в толпе гомиков не выделяться? Но я оставил сомнения при себе, что поделать, если сейчас такая форма одежды существует, и, намотав портянки, надел сапоги. Затянул ремень, собирая складки сзади. Гусев одобрительно кивнул и жестом предложил выдвигаться. Сам, кстати, в фуражке рассекает. А мне пилотку подсунул. Правда, фура у него тоже – с околышком малиновым. Это ж какой род войск? Явно не летчики – у тех синий. И тут я вспомнил! Следак, что меня допрашивал, в такой же фуражке был. Получается, что Гусев, ну и я теперь, соответственно, из НКВД. Пока соображал, мы вышли из госпиталя и сели в машину. До места ехали почти час, в эмке с крохотными стеклами. Блин, обзор был только чуть лучше, чем в немецком БТРе. Когда прикатили, Серега начал показывать свое хозяйство. Хозяйство было крохотным и располагалось в двух маленьких домиках. В одном обитались радисты и полковник с Гусевым. В другом – водители и бойцы охраны. Гусев сказал, что жить буду в его домике – койку для меня уже поставили. Так как полковник куда-то укатил, мы прошлись по поселку. В нем было десятка четыре домов и помимо нас располагались саперы и банно-прачечный отряд. Но они располагались в здании школы. Я, как о банных прачках узнал, тут же воспылал. Майор же, моментом охладил мою прыть, сказав, что все бойцы в нем мужского полу. Облом-с. Потом пообедали, и тут вернулся полковник. Серега мне еще раньше сказал, что звать его Колычев Иван Петрович, а вот чем они занимаются, так и не ответил, конспиратор хренов. Дескать, полковник все сам расскажет. Вот полковник и начал рассказывать. Точнее, опять спрашивать. Для начала, оглядев затянутую ремнями фигуру, он сказал, что теперь я на человека стал похож. После чего приказал следовать за ним. Расположившись в комнате по соседству с радистами, Иван Петрович начал:

– Вот тебе документ на первое время, пока личность твою не выясним.

И протянул книжечку, в которой говорилось, что Найденов Илья Иванович является вольнонаемным сотрудником НКВД. Классные тогда документы были – даже без фотографии! Только вот, что за импровизации с фамилией? Я так и спросил.

– А чего ты хотел? Гусев тебя нашел, вот пока с такой фамилией и походишь. До выяснения. Хотя все может оказаться хуже, чем ожидалось. Централизованный архив в Москве только начали собирать. Многие из округов, туда даже копии личных дел еще не отправляли. К примеру, если ты был приписан к Западному особому военному округу, то там, при эвакуации многие документы просто уничтожали. Так же и с ПрибВО. Так что живи пока Найденовым.

А в основном он беседовал на предмет выяснения моих способностей. Очень его заинтересовал способ минирования гранатами. Вот и хотел узнать, что еще такого интересного я могу.

– Ну… знаю, как из двух гранат хитрую растяжку делать. Если на ней проволоку просто перерезать, то она все равно ухнет. Еще как из гранаты и стакана ловушку соорудить. Как при помощи дощечки с зарубками ночью из пулемета стрелять по целям. Как машину с помощью прищепки и сахара заминировать, чтоб не сразу взорвалась, а только через некоторое время. Да, наверное, много интересного могу, только не помню.

Пока я рассказывал, полковник кивал, а потом потребовал все это показать. Вышли во двор, и я показал.

– Ведь элементарные вещи! А я про такое даже не слышал! Тебе фамилию Хитров надо было вписать или Лисов.

Я аж подпрыгнул и сказал, что Лисов мне нравится гораздо больше, чем Найденов. Полковник посмеялся и пообещал, если пройду испытательный срок, выписать документы на Лисова. Мы пошли обратно в дом, а я все не мог успокоиться. Надо же! Знатоки человеков. Даже фамилию со второго раза угадать умудрились! М-да… Иван Петрович явно заслуживает уважения своей проницательностью.

Опять расселись за столом. Наконец Колычев начал говорить, чем будем заниматься.

– Немцы практически вышли к Днепру, появилась опасность окружения. За нами Могилев, и там сосредоточена большая группа наших войск. Но у противника очень много танков. В вашу задачу будет входить уничтожение всех более или менее крупных мостов, по которым они могут подтянуть эти танки для захвата города… Зараза! А в сводках говорят, что танки у немцев деревянные! По ним бы эти деревянные прошли!

Иван Петрович в раздражении отдернул гимнастерку и продолжил:

– Также, если получится, по возможности уничтожать их рембазы. Разумеется, действовать будет не одна ваша группа. А нашу зону ответственности покажу позже.

Полковник передохнул и, повернувшись к Гусеву, сказал:

– Понимаю, делом ты будешь заниматься не совсем по профилю. Когда сюда ехали, задача стояла совершенно другая. Но обстановка – сам видишь. Из-за этого возможного окружения каждый спец на счету.

Сергей кивнул. Я, чтоб не молчать, с умным видом спросил:

– А немецкие колонны атаковать не надо?

Командир весело посмотрел на меня и хмыкнул:

– А чего их атаковать? Потерь больших не нанесете, тем более если танковой колонне, а вашу группу засекут и уничтожат.

Тут влез Гусев:

– Сколько человек будет в группе?

– Шесть-восемь бойцов. Рацию в этот раз не дам. Пойдете дня на три. Ну и разнюхаете заодно, что там к чему.

Тут опять я взял слово. Уж если так лопухнулся с колоннами, надо было спасать авторитет.

– Да и танковую колонну можно хорошо прищучить. Людей вот только мало. Много ракет не утащим.

Полковник вопросительно поднял брови, и я продолжил:

– Если взять РС самолетные и расставить, замаскировав вдоль дороги, метрах в тридцати-сорока, то они очень хорошо танки проредят. Рассеивание на таком расстоянии можно и не учитывать. Направляющими к ним положить листы шифера. И запускать по проводу, издалека.

Иван Петрович расцвел в улыбке. От избытка чувств он даже хлопнул кулаком по столу.

– Вот! А говоришь, больше ничего интересного не помнишь! Для вас это, конечно, не пойдет, а вот в войска твою идею передам сегодня же. РС у нас хватает, вот только авиации практически нет.

Он на секунду помрачнел, но после сначала стиснул мне плечи и потом, отступив на шаг, сказал:

– От имени командования объявляю вам благодарность!

Я чуть было не ляпнул: «Служу России!», но вовремя поймал себя за язык:

– Служу трудовому народу!

Полковник, окинув одобрительным взглядом, сказал Гусеву:

– Вот! Память потерял, а как отвечать, на уровне инстинктов вбито! Сразу видно – наш человек. Ну, давайте, собирайтесь. Завтра вечером выходите. И еще, Гусев, все эти взрывы мостов – задача попутная. А в основном ты мне узнай, какие силы у немцев здесь и здесь сосредоточиваются.

Он ткнул пальцем в точки на карте.

– А то армейцы, если и притащат кого, так это максимум фельдфебеля, который только о своей роте и может сказать.

– Товарищ полковник! Так мне что, майоров с полковниками искать? И где я их ловить буду?

Гусев состроил жалобную морду, но на Колычева это не подействовало.

– Да хоть генералов! Я не обижусь. С тобой вон Илья идет. А он везунчик. Самого члена военного совета у немцев отбить умудрился.

И уже глядя в окно, добавил вполголоса:

– А везенье нам сейчас ох как нужно…

* * *

Я опять топал по лесу не один. Впереди сопит Гусев с проводником, за ним трое бойцов, из Могилевского полка НКВД, груженные, как кони. И все это шествие замыкала моя персона, тоже не налегке. На всех были навьючены мешки со взрывчаткой, как будто мы рейхсканцелярию будем на воздух поднимать. По мне, чем столько тащить, проще на месте найти или у фрицев позаимствовать. Они в эйфории сейчас пребывают, и их пощипать сам Бог велел. Еще автомат этот… ППШ был неудобен, как чирей в носу. Я-то привык к АКСу. Легкий, компактный, неприхотливый! Стрелять из него – одно удовольствие. Одной рукой за пистолетную рукоятку, другой за цевье, и поливай вволю! А здесь… За шейку приклада и за что еще?! Диск круглый, снизу держать неудобно – руку выворачивает. Сбоку же просто не удержать – выскальзывает. А перезарядка этого диска вообще песня! Поэтому я шел и бормотал послание Калашникову:

– Уважаемый Михаил Тимофеевич! Изобретите ваше чудо-оружие побыстрее. Просто мочи нет уже валандаться с этой финской недоделкой. Чухонцы точно свой «Суоми» нам как провокацию подбросили, а Шпагин и рад стараться. Вы уж, деда Миша, не оставьте нас заботами своими.

Хотя какой он деда. Молодой пацан, который, возможно, недалеко от меня воюет. И сама идея создания оружия ему еще в голову не приходила. Тут я даже с шага сбился. А для чего, собственно, ждать сорок седьмого года? Все схемы и чертежи «калаша» я и сам отлично помню. Надо будет только обдумать, как их преподнести. Не сейчас конечно, попозже, когда патрон промежуточный изобретут. А изобретут его только в сорок третьем. М-да. Загвоздка. Но ничего, выкрутимся – главное идея!

Вообще, наш выход начался с интересного случая. Сидя за столом и набивая диск патронами, я машинально, под настроение, напевал под нос:

Мы выходим на рассвете,

над пустыней свищет ветер

И уносит нашу песню до небес.

Только пыль под сапогами,

с нами Бог и с нами знамя

И тяжелый карабин наперевес.

Тут Гусев навострил уши и заинтересовался, что это я пою. Пожав плечами, на всякий случай отмазался – мол, не знаю. Серега же, подняв палец, сказал, что это Киплинг.

– Еврей?

– Почему еврей?

Майор даже обиделся:

– Англичанин. Но стихи у него отличные есть. Только, что песни на эти стихи существуют, я не знал. И мелодия хорошая. Боевая такая.

И набивая свой диск, стал мне подпевать. Да уж. Надо поосторожнее с фольклором быть. А то вот так выдам, машинально что-то типа: «Товарищ Сталин, вы большой ученый…»

И далее по тексту. Не посмотрят, что контуженый. Моментом законопатят, следуя тому же тексту, в Туруханский край. Хотя мужики эти – что Гусев, что полковник – нормальные, но все равно, поберечься надо. А майор-то высокому не чужд. Киплинга знает. Я даже другими глазами на него смотреть начал. Не так уж он и прост, этот волкодав из НКВД…

Гусев остановился, вскинув руку. Все замерли. Вытянув шею, пытался разглядеть сквозь деревья, что его остановило. Ничего особенного. Он просто увидел подходящий мостик. Тот был перекинут через овраг, на дне которого бежала речушка. Я бы на него и не глянул, но потом, прикинув, что и как, мысленно одобрил майора. Овраг этот был длиннющий, как противотанковый ров. Рванув это сооружение, мы заставим немцев искать обходные пути или ладить новую переправу. Всяко-разно время они потеряют. После было еще два таких же моста. А потом, уже под утро, я увидел ЕГО. Немец стоял возле своего мотоцикла и, жуя колбасу, полкруга которой держал в руке, наблюдал, как несколько солдат выталкивают грузовик из большой промоины. На шее у фрица висел предмет моей зависти, еще из прошлой жизни. Не помню, как называется эта штуковина – не то горжетка, не то жоржетка, в общем, здоровенная бляха на толстой цепи. Мой знакомый такую прикупил за сумасшедшие деньги и сильно ею гордился. Никелированная, с фосфорными светящимися вставками, она производила сильное впечатление. А здесь такой же экземпляр на бесхозном фрице. Я подполз к Гусеву и зашептал ему в ухо…..

– Ты что, с ума сошел?

Серега ошарашенно уставился на меня. Ладно. Попробуем с другой стороны.

– Это ж фельдполицай! Он тут все окрестности пасет. Кто, куда, зачем едет – все знает. Во всяком случае, где находится штаб ближайшего полка, знает наверняка. А может, и дивизии. Мы туда сгоняем и на выбор, хоть майора, хоть полковника умыкнем. То-то Колычев довольный останется. Нам же – не слабо?

Я с надеждой смотрел на майора.

– Так бы сразу и сказал. А то бляха ему, видишь ли, понравилась!

Гусев быстренько расписал всем диспозицию, и мы приготовились. К тому времени машину уже вытолкнули и к любителю колбасы присоединился его коллега, который руководил спасением застрявшего транспорта. Тоже с бляхой! Вот везуха-то покатила! Колбасников взяли быстро и, отойдя на пару километров в сторону, начали их потрошить. Серега бодро лопотал по-немецки, но фриц начал кочевряжиться. Воротил морду и молчал, с вызовом поглядывая на нас. Выделывался он недолго. Прежде чем майор успел применить спецметоды, я придавил немцу точку на шее. Он заверещал так, что Гусев с переполоху его чуть не прирезал, хорошо, спохватился и просто заткнул рот. Давить пришлось еще два раза, и бляхоносец раскололся. Глядя на меня полными ужаса и слез глазами, он моментом отвечал на вопросы Сереги. Несколько раз, когда просили, показывал что-то на карте. Потом его поменяли на второго фельдполицая. Приданные нам ребятки из полка НКВД того уже достаточно разогрели. Даже не зная немецкого, они тоже пробовали его допрашивать, и я периодически слышал буцкающие звуки метрах в тридцати от нас. Поэтому, дойдя до понимающего язык человека, немец с облегчением вывалил все, что знал. Майор, покумекав с картой, подозвал остальных:

– Смотрите сюда. Вот город Горки. Тут у немцев штаб 46-го танкового корпуса. До него отсюда километров двадцать. Так что спать сегодня днем не будем. Пойдем вот так и так.

Серега пальцем прочертил предполагаемый маршрут. Да тут все тридцать пять километров получается! Но зато все по лесам. Нормально выходит. Только вот город… как там немцев отлавливать? Мы, в наших комбезах, среди домов будем как балерины на ипподроме. А кому сейчас легко? Вспомнив этот анекдот, хмыкнул и спросил у проводника:

– Город большой?

– Да одно название, что город. Скорее, деревня большая.

Потом боец по имени Валера кончил немцев, и Гусев, собрав всех, приказал:

– Из мешков все лишнее долой. Оставить по паре килограммов взрывчатки и патроны. Порядок передвижения – я с Семеном, – он кивнул на проводника, – впереди. Илья замыкающий. За мной, бегом марш!

И мы побежали.

…Лежим, разглядывая в бинокль эту большую деревню. И где тут их гнездо? Немцы шмыгают возбужденными макаками во всех направлениях. Приоритетного выделить не удается. Ясно только, что в хате штаб стоять не будет. Расположится или в школе, или в здании райсовета. Хотя, по словам Семена, тут еще и фабричная училяга есть, с подходящими помещениями. В общем, полные непонятки. Кому-то надо идти смотреть. На разведку, без вариантов, выпало идти проводнику. Он единственный из нас был в гражданке.

– Особенно на рожон не лезь. Посмотришь, где что у них располагается, и назад. С местными поговори – они подскажут. И патрулю смотри не попадись! А то тебя мигом скрутят. Без документов же. Знать такое дело, хоть бы паспорт с собой взял. Да ладно, чего теперь сожалеть!

Я краем уха слушал, как Гусев инструктирует Семена, а сам разглядывал в оптику окрестности. И тут увидел стайку пацанов с удочками, явно топающих к полувысохшему пруду, возле которого мы находились.

– Майор! Семена пока придержи. Тут самый надежный источник информации к нам идет.

И протянув бинокль Сереге, показал на рыбаков. Он так обрадовался, как будто букву в лохотроне угадал. Дождавшись подхода пацанов, свистом привлек их внимание. Толпа, побросав удочки, ломанулась в нашу сторону. Для разговора выбрали двоих постарше, отослав малышню к пруду, для маскировки. Щеглы, как обычно, знали все. Штаб был в здании райсовета. Рембат расположился в мастерских депо. Связисты – в помещении бывшего городского радиоузла, что был рядом с райсоветом. Вон там и там стоят постоянные посты. А вон там, там и там – зенитки. Рассказывая, они тыкали пальцами в сторону города, уточняя расположение объектов. Попутно пожаловались на большую конкуренцию со стороны фрицев в бомблении садов и огородов. Как источник информации ребятня была бесценна. Одарив пацанов перочинным ножом и поблагодарив, отправили дальше ловить рыбу. Сами же отошли на пару километров в глубь леса и, выставив наблюдателя, завалились спать. Ночка нам предстояла веселая.

* * *

Луна, сука, светила вовсю. Мы с Гусевым лежали в густом палисаднике возле радиоузла. К штабу было не подлезть. Охраняли его хорошо, и попасться можно было моментом. А вот радиоузел, хоть и был рядом, как-то выпал из поля зрения караульных. Нет, его, конечно, тоже охраняли, но как бы заодно. Переговорили с Серегой и, решив, что начальник связи или его зам знают не меньше начальника штаба корпуса, задумали брать их. Пацанов – энкаведешников с проводником и остатками взрывчатки – отослали к мастерским. В час ночи они там должны будут что-нибудь подорвать. Хоть стенку, лишь бы шум был. И сваливать, не дожидаясь нас. Точку встречи обговорили и, разделившись, пошли на дело. До взрыва оставалось меньше часа, и мы теперь ломали голову, как выяснить, где спит местный фюрер связи. Понятно, что в самом узле, но вот где именно? Тут из задней двери на освещенное крыльцо вышел толстый фриц, держа в одной руке щетку, а в другой – китель на плечиках. Пристроив вешалку на ветку, жиробас, насвистывая, начал охаживать китель щеткой.

– Серега! Это денщик! Китель офицерский, а чистит рядовой. Он-то точно знает, где его хозяин спит.

Гусев согласился, но резонно возразил, что немца из-под лампочки брать стремно – караульный увидит. А если часового снимать, то офицера взять не успеем. Тревога раньше поднимется. Так и лежали, пока толстый, закончив свою работу, не зашел в здание. Вот гадство! И тут на втором этаже, в угловом окне, я заметил отсвет фонарика. Сначала не обратил на это внимание. Но потом в башке что-то как щелкнуло. Так-так. Получается, что упитанный подлиза поднялся на второй этаж и, не включая свет, чтобы не разбудить любимого хозяина, подсвечивая фонариком, повесил мундир. Потом свалил к себе. Вряд ли они с начальником в одной комнате живут. И по времени подходит. Как раз столько надо, чтобы не торопясь подняться и дойти до этой комнаты. Да, блин! Все равно не проверишь и деваться нам некуда, так что будем считать – угадал верно. Я пихнул в бок Серегу и зашептал ему свои наблюдения. Он поморщил нос, пошевелил бровями и тоже решил считать выводы верными. Только отсюда забраться не получится. Луна, как прожектор, освещала всю стену. А вот с торца – темно. И дерево очень подходящее присутствует. Ну я, как более легкий, на это дерево и взлетел. В густой кроне меня и черт не разглядит, тем более – часовой. Теперь с ветки на балкон. Дверь балкончика, по случаю жары, гостеприимно распахнута. Уже одной проблемой меньше. В комнату через окна попадало достаточно лунного света, поэтому сразу увидел объект поисков. Фриц тихо сопел в люле, и я сначала на ощупь проверил погоны у кителя, висевшего на вешалке. Биомать! Погон был без ромбиков, и по спине пробежал холодок. Что за херня, ну не рядовой же здесь дрыхнет? В отдельных апартаментах. Потом, поняв, что погон витой, успокоился. Майор. Очень даже соответствующее звание для начальника связи корпуса. Подойдя к кровати, ударом по кумполу провалил майора еще дальше в сон. Потом, помня наши мучения с Корпом из Гамбурга, начал его одевать. Напялил мундир, галифе… А за грязные носки, гадский папа, с тебя отдельно спрошу. Чистые, скорее всего, тоже где-то были, но я не знал, где. Поэтому брезгливо натянул ему на ноги воняющие «сырки», валяющиеся под стулом. Теперь сапоги. Ну, вроде все. Еще раз проскочил по комнате. Чисто, можно уходить. До взрыва оставалось семь минут. Чуть высунув фейс с балкона, я прищелкнул языком, давая Гусеву знак, что готов. Теперь в темпе! Сделав из простыней жгут, обвязал тело под мышками и выволок к балконной двери. За минуту до взрыва Серега валит ближнего часового и цепляет под балконом тушку немца. Ждем… ждем… Время! Подхватив майора, перевалил его через перила. Перебирая простынный жгут, почувствовал, что немца внизу приняли. Потом скользнул вниз сам. Прыгать не хотелось – вполне можно было ногу свернуть. Тут потолки – не то что в хрущобах. Метра четыре с половиной в высоту. Гусев уже загрузился фрицем и стоял наготове. И тут бумкнуло! На западной стороне поднялось зарево. Вокруг начали просыпаться те, кто спал. А те, кто не спал, в частности часовые, развернули морды в сторону начинающегося пожара. Вот пока они клювом щелкали, за их спинами и проскочили до ближайших домов. А потом, как говорил поп из анекдота, огородами, огородами, смылись в противоположную от зарева сторону.

К месту рандеву мы опоздали. По договору должны были ждать друг друга ровно час, после чего выбираться к своим. Такой срок был назначен на случай поимки одной из групп немцами. В том, что они и мертвого разговорят, никто не сомневался, поэтому так жестко себя ограничили в сроках. А нас связист сильно сдерживал. Сначала долго в отключке был. Потом выделывался, не желая идти. После, конечно, рванул как миленький, но время мы потеряли. Шли всю ночь и часть утра. Фрицев в округе было на удивление мало. Гусев предположил, что им удалось форсировать Днепр и они вышли на оперативный простор. Вот их здесь и поубавилось.

К нашим мы выскочили на участке 747-го стрелкового полка. Его особисты быстренько связались с кем надо, и уже через час за нами пришла машина. По приезде домой Колычев забрал немца и укатил с ним. А мы завалились спать, предварительно выяснив, что наши ребята пришли еще ночью.

Спал как убитый, так как умотался за эти дни до невозможности. Пробуждение было хреновым. Проснулся оттого, что кровать подпрыгивала от дальних разрывов. Быстро оделись и рванули выяснять, кто там буянит. Оказывается, немцы бомбили расположение полка, стоявшего недалеко. А полковник объяснил, что вообще происходит. Оказывается, мы в глубокой жопе. То есть уже в тылу у немецких войск. Они действительно форсировали Днепр и теперь уже, на востоке от нас, развивали успех. По словам Ивана Петровича, наша оборона строилась, исходя из большой заболоченности этих мест. А тут, как в «Маугли» – грянула великая сушь. И все эти болотца и озерки пересохли. Вот фрицы по ним и прошли, как по бульвару, минуя наши войска и очаги обороны, которые как дураки ждали их на разных сухих пригорках и дорогах. Блин! Вообще с мозгами не дружат! Сначала наши генералы прощелкивают изменения обстановки, а бойцам приходится вручную изменять ландшафты, для того чтобы противник запутался. Потом вообще ложиться навечно в эти самые ландшафты из-за тупорылости командования. Меня всегда удивляло, откуда у нас столько мудаков в генералитете? Их ведь как специально выращивают. Во время войны, когда страна действительно находится в опасности, наверх, в результате естественного отбора, постепенно пробиваются по-настоящему грамотные и соображающие командиры. А вот в мирное время… Всех грамотных запихивают в глубокую дупу, и их места занимают толпы балбесов. И так до следующей войны, когда они, положив сотни тысяч солдат, опять уступают место толковым людям. И ведь от социального строя это не зависит!. Что при царях так было, что при Союзе. Да и теперь, когда от империи осталась только РФ, все обстоит так же. Может, дело в менталитете? Или в консерватории что-то поменять надо? Не знаю. Только вот не надо говорить про тридцать седьмой год и отстрел гениальных военачальников. Из мастеров своего дела там был только Фрунзе, который вообще раньше тридцать седьмого года помер. Ну, может быть, еще парочка соображающих. Остальные были как на подбор. Тот же Тухачевский – умудрился угробить миллионную армию в какой-то Польше. Там столько пленных было, что бравые польские жолнежи еще несколько лет тренировались в рубке лозы на военнопленных Красной Армии. За что потом, кстати, и заполучили Катынь.

Так что у нас сейчас задача была не разведка (разведывать было уже нечего), а диверсии в ближнем тылу немцев и вообще помощь в обороне города. До того времени, пока не подойдут наши (что вряд ли) или до получения приказа об отходе. И мы с Серегой начали резвиться. Нам придавали то ополченцев, то ребят из полка НКВД, то разведчиков. Вместе с ними подрывали танки на ночных стоянках. Один раз даже угнали целенький Pz.III. Жгли машины с горючкой. Устраивали шорох среди немцев ночными обстрелами с тылу. Потом я как-то показал нашей пехоте, как можно рвать наступающие танки миной на веревочке. Просто, но каков эффект! Подтягиваешь мину под гусянку танка – и амба бронетехнике. Вообще, обороняли город яростно. Пацаны дрались, как в последний раз. Уж не знаю, откуда в городе взялось столько жидкости КС, но бутылками с ней забрасывали все, что шевелится и ездит. Вовсю использовали мой способ запуска реактивных снарядов с листов шифера. Позже к ним начали делать самопальные станки-направляющие и в упор били по бортам танков. Я не высыпался страшно. Каждую свободную минуту чертил детали к АК-47 и на всякий случай, что мог вспомнить, к ППС. Если меня ухлопают – это должно обязательно попасть к нашим. Показывая Гусеву стопку чертежей, ему крепко-накрепко это вдолбил. Он очень интересовался, что это, но я ответил:

– Вот как меня убьют – узнаешь! А сейчас отстань.

– Да типун тебе на язык, придурок!

Гусев тогда сильно на меня обиделся. И даже не столько, что ему чертежи не дали посмотреть, а оказывается, о смерти говорить – примета плохая. А он ко мне уже привязался. За боевого брата держал. А я, мол, веду себя как последний мудак. Извинившись, все равно показал ему не чертежи, а фигу. Но он не надулся, а даже повеселел, и мы опять разбежались по позициям.

Числу к двадцать пятому всей оставшейся компанией отдыхали возле штаба 388-го полка. Колычев, сидя в доме, что-то втирал радистам, а мы просто валялись на траве, бездумно глядя в вечереющее небо. И тут с этого неба на нас посыпались фрицы. Ну не прямо на голову, а чуть в стороне. Десантники, мать их. Сначала даже не врубился, что там происходит. Но через секунду дошло и поэтому заорал комендачам и артиллеристам, отдыхающим рядом:

– К ящикам этих сук не пускайте! К ящикам!

Фигурой я был уже достаточно известной, так сказать, примелькавшимся на всех участках обороны рационализатором и заводилой. Поэтому бойцы не стали пробовать подбивать парашютных немцев влет, как уток, а ломанулись к месту приземления больших ящиков, даже не спрашивая, что в них. А в них было оружие и патроны для десантников. Уж не знаю почему, у немецких летчиков были обычные парашюты. Десантура же – пользовалась последним писком немецкого гения. Скорость спуска такая, что оружие они вынуждены были сбрасывать отдельно от тела, чтобы это тело при приземлении не поломать. У парашютистов при себе был только пистолет. Конечно, плюхнувшись рядом с контейнером, достать из него оружие – минута времени. Но этой минуты мы не дали. Драка вышла знатная! В процессе массового мордобоя часть немцев ухлопали, часть пленили. Многие сбежали в лес. Фрицы успели вскрыть только один ящик с оружием, но им это, конечно, не помогло. Вовремя я вспомнил про эти контейнеры. Как раз перед тем, как сюда попасть, передачу видел. Они на острове Крит так же лопухнулись. И целое подразделение англичане взяли тепленькими…

После того как мы дали звездюлей десантникам, бойцы подогнали недобитков к штабу. Там уже стояли наш полковник и командир полка Кутепов. Оглядев немцев и вычленив обер-лейтенанта, его увели внутрь. Остальных загнали в сарай и выставили охрану. А тем же вечером было принято решение, что ввиду практически полного отсутствия боеприпасов надо прорываться к своим. Да уж. Это не фрицы под Сталинградом. Им там до последнего снаряжение сбрасывали. Нам же, за все это время патрона не скинули. Бойцы через два на третий с трофейным оружием рассекают. К своему – боеприпасов давно нет. Чем там наши думают? Стратеги, маму их со всех сторон! Ведь держимся крепко, силы на себя отвлекаем огромные, а вот никому не нужны оказались. И в ночь того же дня части 388-го и 394-го полков, а с ними остатки 172-й дивизии и 340-го артполка двинули в прорыв. Уже прорвав кольцо, наиболее опытных оставили рвануть свежезахваченный мост через Днепр. По быстрому обтяпав это дело, мы с Гусевым и саперами двинули догонять уходящие войска. А остатки ребят, тех, кого не успели собрать или кто не знал о прорыве, держали город еще два дня…

* * *

Когда вышли к своим, наступили дни ничегонеделанья. Нас расположили возле штаба армии, который стоял в здании школы. Отоспались, а потом Колычев вызвал меня к себе.

– Ну давай показывай, что ты там чертил все время.

Сидя за учительским столом, он напоминал завуча, который сейчас будет иметь хулигана за выбитое стекло. Сразу такого вопроса не ожидал – и из меня вырвалось:

– Гусев, гад! Сдал все-таки.

– Ты на майора не наговаривай!

Иван Петрович пристукнул ладонью по столу.

– Он никогда никого не сдавал. За что и уважаю. Он мне просто на плацдарме все уши прожужжал, если вас обоих убьют, чтоб я эти чертежи забрал. Так что давай показывай – что там у тебя.

Я повздыхал и поплелся за планшеткой, в которой держал записи. Вернувшись обратно, положил ее на стол и сделал шаг назад.

– Ты садись, чего стоишь.

Полковник жестом показал на стул и сам, открыв чертеж, начал его рассматривать.

– Это пистолет-пулемет, что ли?

– Да. Простейшая конструкция. И в изготовлении должен быть дешев. Сплошная штамповка.

Дальше я начал выдавать ТТХ ППС, говоря, конечно, что это все по предварительным прикидкам. Колычев слушал, кивал, а потом сказал:

– У нас винтовок уже на всех не хватает. Заводы эвакуируются. А ты какой-то новый пистолет-пулемет хочешь ввести. Я, конечно, отдам чертежи знающим людям, но сомневаюсь, что хоть что-то получится.

– Так тут даже завода не надо! Пусть небольшой цех его шлепать начинает. Хоть в малых количествах. Для нас, для диверсантов! Нам такое оружие очень нужно.

Тут я несколько лукавил. Если кто ППС в руках подержит – никогда его не променяет на ППШ. Главное – пусть хоть несколько штук сделают, а там видно будет. Не зря ведь этот пистолет-пулемет Судаева считался лучшим ПП времен войны. И хорошо, что, начав делать чертеж АК, я одумался и его сразу сжег, а то сейчас бы вопросов много лишних возникло.

– А это что за головка?

Перегнувшись через стол, увидел, что Иван Петрович смотрит уже чертеж фаустпатрона.

– Это я придумал, когда мы эрэсами по танкам долбили. Ручной гранатомет. С надкалиберной гранатой. Можно фугасной, можно кумулятивной. По задумке, должен попадать в цель метров с пятидесяти. C такими штуками взвод пехоты танковую роту остановить сможет.

– А это?

– Это такая насадка на ствол пистолета. Выстрел с ней практически беззвучен получается. И вспышки почти не видно. Для нас очень полезная штука. И делается просто. Мне одну такую в мастерских за два часа сделали. Только я ее потерял, пока по окопам прыгал.

Колычев задумчиво покрутил головой, перебирая чертежи.

Рассказывая все это, чувствовал себя как на экзамене. Вроде и знаешь кое-что, но если препод не в настроении, зуб там болит или с похмелья, – завалит вмиг. Полковник же, аккуратно убрав чертежи обратно в планшетку, неожиданно весело посмотрел на меня и спросил:

– А скажи-ка мне, Илья, что за хламиду ты на себя напялил и бегал в ней, пока бои за город шли? Бойцы ведь, на тебя глядючи, тоже стали подобное мастерить. Даже неудобно перед командирами было. В нашем уставе такой формы одежды нет.

М-да. С «лифчиком» я, возможно, погорячился. Просто достало уже все таскать на ремне. Да и защита неплохая получилась. Уже на второй день попросил одну бабусю местную мне его сшить по наброску, что быстренько ей нарисовал. Бабка не подвела – и разгрузка получилась на славу. Без липучек, правда, на ремешках и кнопках, но все равно классная.

Солдаты, действительно, глядя на меня, тоже стали делать себе жилеты. Особенно после того как я пулю шальную, на излете, грудью поймал. Так, только споткнулся, выругался и на глазах у изумленной публики просто вытащил развороченный магазин из кармашка и, показав его народу, выкинул за бруствер. Я тогда с немецким МР-40 бегал, избавившись от ППШ при первой же возможности. И его десять магазинов в разгрузке служили каким-никаким, а броником.

– Это, товарищ полковник, разгрузочный жилет. В нем боеприпасы размещаются, гранаты, да все что угодно. Гораздо удобнее, чем на ремне все носить. Плюс он же является дополнительной защитой.

– Тоже сам придумал?

Я кивнул головой и развел руками, показывая, дескать, что поделать, так уж получилось.

Полковник, пожевав губами, неожиданно подтолкнул мне по столу лист бумаги и приказал сделать набросок разгрузки. После чего, тоже сунув его в планшетку, встал и, пожав мне руку, смылся. Полевую сумку так и не вернул – фармазон. Колычев, как выяснилось, покинул нас на целую неделю. И мы начали отсыпаться и отъедаться.

На третий день балдежа произошел примечательный случай. Я свои подозрительные синие галифе, вместе с гимнастеркой и двумя банками тушенки, отдал бабке-швее. Не то чтоб они ей были нужны, просто я от них избавиться хотел поскорее. Не мой фасон. И теперь ходил в солдатском х/б, поверх которого был натянут маскхалат. В этот день, по случаю жары, даже хебчик не надевал и, скинув верхнюю часть камуфлы, лежал возле стены нашей хаты, принимая солнечные ванны. И тут-то меня засек целый генерал. Худой, длинный, шустрый, он вырулил из-за угла дома и, увидев стриптиз, орлом подлетел ко мне.

– Встать! Это что такое! Что за внешний вид! Кто такой? Почему тут валяешься?!

В его вопле мне послышалось: «И встать, когда с тобой разговаривает подпоручик!»

Интонации, во всяком случае, были те же.

Еще один, из генералов мирного времени, тоскливо подумал я и, поднявшись, стал застегивать комбез. Только и может, что нарушение формы одежды пресекать. И везет мне на эти нарушения. То Ходорковский, теперь этот. Пока генерал, раздуваясь от ярости, как рыба-шар, смотрел в упор на нарушителя, к нему подскочил лейтенант. Видимо, адъютант. Летеха слегка отстал и теперь, догнав своего патрона, с ходу зашептал ему на ухо. Я расслышал только: «Люди полковника Колычева». И генерал сдулся. Даже взбледнул маленько. Было прикольно наблюдать такой резкий переход от начальственной гневной красноты к бледному онемению. Буркнув: «Извините», скандалист дал задний ход и срулил так же шустро, как и появился. Меня такой поворот заставил сильно задуматься. Что же собой представляет наша группа, если с ее бойцом генералы опасаются связываться? До этого на все вопросы о нашем подразделении Серега отвечал шутками или вообще отмазывался от ответа, переводя разговор на другое. Но сейчас он не отвертится!

Гусева я нашел на узле связи. Он занимался охмурением одной из телеграфисток. Небольшого роста, квадратненькая и некрасивая, она хихикала и, не отрываясь от работы, поощряла майора к продолжению ухаживаний. Вот блин! Еще одна загадка. Сколько в этом времени уже нахожусь, а ни одной красивой барышни не видел. И непонятно, чего в них не то. Все какие-то приземистые, на танкетки похожие. Если на мордочку еще ничего, то формы феерические. Если худенькая, то на фейс такая, что глядя на нее, хочется прятать овес. Нет, я конечно, закрутил однодневный романчик, еще в Могилеве, перед началом крупных боев. Но без души, а так – скинуть давление в баках. По настоящему же красивых девчонок не видел. То ли макияж непривычный, то ли покрой одежды не тот. И голоса у всех или писклявые, или пронзительно громкие, как у торговок базарных. В общем, я еще находился в поисках. Поэтому, безжалостно оторвав Серегу от объекта вожделений, двинул с ним в лесок, для разговора. Отойдя подальше от чужих ушей, повернулся к майору и, глядя на него в упор, начал:

– На меня только что наехал дикий генерал. Как обычно, за нарушение формы одежды. Но как только узнал, что мой начальник Колычев, он моментом отвалил, еще и извинился. Как это понимать?

– Ну и что? Колычева здесь уважают. А НКВД еще и боятся многие. Так что ничего особенного.

Серега опять пробовал уйти от ответа, но я в него вцепился намертво и отпускать не собирался. Напомнил про боевое братство, про доверие между соратниками и про то, что все равно рано или поздно придется сказать. Гусев постепенно начал сдаваться. Мялся, жался, но информацию потихоньку выдавал. Оказывается, мы относились к какому-то хитрому отделу при комиссии партконтроля. Как это вышло и при чем здесь партконтроль, никто особенно не задумывался. А в его задачу входило докладывать о реальном положении дел непосредственно в Москву. Кому именно докладывал Колычев, я даже опасался предполагать. Майор на мой вопрос только показал пальцем вверх. А на вопрос, кому подчиняемся, сказал:

– Ну, командующий фронтом нас может только попросить о чем-либо. Но не приказать.

Так что наше непосредственное начальство обитало в таких заоблачных высях, что голова кружится. И этому начальству надо было знать, что действительно происходит на фронтах. Потому как до уровня дивизии шли реальные донесения. В армию уже уходили приглаженные. В штаб фронта, мягко говоря – искаженные. А в Москву чуть ли не победные. А уж в сводках Совинформбюро, что доносили народу, был полный бред, в корне отличающийся от реального положения вещей. Ну, сводки как раз понятно – пропаганда. А во всех других случаях шла брехня из-за страха. Лейтенанту или майору бояться было нечего. Они и так под пулями каждый день ходили. А вот полковнику или генералу уже было чего терять. За плохую новость еще у Батыя гонцу решку наводили, хоть он и был ни при чем. Поэтому за доклад об отступлении генерал мог лишиться не только места, но и жизни. Особенно, если он сам участвовал в планировании операций и знал, что отступление – результат его безграмотных решений.

А Ставке нужны были не приукрашенные сведения. Вот для этого и был создан наш отдел, люди которого терлись всегда недалеко от передовой. Ну и заодно оказывали помощь разведке и контрразведке на нашем участке фронта. Поэтому полковник и мотался по частям безостановочно, выясняя текущее положение дел непосредственно у командиров полков и дивизий. Потом он составлял аналитические записки и отсылал их наверх. А боевики вроде нас с Гусевым нужны были ему для уточнения ситуации в тылах немцев, охраны и вообще, как надежный инструмент для качественного выполнения работы.

Очень интересненько все получается. Надо же как я удачно попал. Ситуация нравилась все больше и больше. С этими мыслями, проводив Серегу обратно к телеграфисткам, опять пошел загорать.

Так, ничем не занимаясь, провел еще какое-то время. Колычев появился через четыре дня, к вечеру. По быстрому настучав всем по башке (для профилактики, наверное, чтоб помнили, кто командир), он вызвал к себе еще раз. Поморщившись, глядя на мою камуфлированную тушку, он приказал:

– Переодеться. Немедленно. За дверью ждет старшина, пойдешь с ним, он тебе все выдаст. И не вздумай опять форму какой-нибудь бабке сплавить!

Ого! Откуда он про бабусю знает? А я-то лопух – ни сном ни духом. Выходит, меня пасли всю дорогу? Кто только – непонятно.

Полковник же продолжал:

– Переоденешься – немедленно ко мне. Через час вылет. Стой. Чуть не забыл. – И он протянул мне красную книжечку.

Уже рыся за старшиной, я ее раскрыл. Книжечка была удостоверением личности на имя Лисова Ильи Ивановича, старшего лейтенанта НКВД. Ни хрена себе! Я даже подпрыгнул. Вот это номер! Выходит, поверили?!

Через двадцать минут был у Ивана Петровича. Весь нарядный, как невеста. В новенькой форме и скрипящих ремнях. Чувствовал, правда, себя в ней неуютно. Еще не обмялась и топорщилась со всех сторон. Полковник уже гораздо более благожелательно посмотрел на меня, сказав, что теперь я на человека похож. Что они все к моему виду цепляются? И так не нравится, и эдак. Я хожу, как мне удобно. Тем более на войне. Уже в машине, по дороге на аэродром, набравшись наглости, спросил:

– А почему только старший лейтенант? Может, я капитаном был или вообще майором? И почему в петлицах целых две шпалы? Старшина ошибся, когда форму выдавал?

Колычев хмыкнул и, перегнувшись через сиденье, сказал:

– Старший лейтенант НКВД соответствует армейскому майору. Так что не выпендривайся.

И совсем другим тоном добавил:

– Сейчас летим в Москву. Все свои шуточки и кривляния брось. Буду тебя представлять начальству. Так что максимум серьезности. Смотри, не отмочи что-нибудь в своем стиле, а то знаю я тебя.

Он погрозил мне кулаком и закончил:

– Остальное расскажу, пока лететь будем.

Приехав на аэродром, сразу пошли к самолету. Я почему-то ожидал увидеть «дуглас», наверное, стереотипы сработали. Но, видно, поставки по ленд-лизу еще не начались, или просто на этом участке «дугласов» не было. Вместо него стояла огромная четырехмоторная лайба. Пулеметы у этого монстра торчали со всех сторон. Пока Колычев возле самолета беседовал с пехотным генералом, я отловил ближайшего летуна и поинтересовался маркой этого чуда природы. Летун, крайне удивленно глядя на меня, сказал, что это ТБ-3, и ускакал по своим воздушным делам. Тут появился еще один летчик и пригласил всех в самолет. Помимо нас летело еще человек восемь. Все в больших чинах. М-да. Комфортом тут не пахло, и я ерзал, пытаясь удобней устроиться на жесткой скамейке. Взлетали уже почти в темноте. Моторы ревели, самолет качало. И как полковник в этом грохоте хотел со мной поговорить? Видно, он и сам понял свой промах, поэтому, когда я жестом показал, что прогуляюсь, – только кивнул. Я сходил сначала к задним стрелкам. Но там было неинтересно, темно и сильно дуло. Тогда двинул к пилотам. Там тоже было темно, земли не видать, только звезды. Зато появилось развлечение – наблюдать за ярко фосфоресцирующими приборами и пробовать угадать, какой циферблат чем является. Единственное неудобство – дуло еще сильнее, чем у бортстрелков. А я-то думал – на фига нам среди лета тулупы выдали при посадке. Без этой безразмерной овчинной шубейки, наверное, вообще бы околел. А так – вполне терпимо, только глаза слезятся… Летели, наверное, часа два с половиной. Потом меня мягко попросили убраться на место, и самолет пошел на посадку. На аэродроме уже ждала машина. Я-то думал, как белых людей, повезут в гостиницу – ночь на дворе. Фиг я угадал! В теперешней Москве, как и в наше время, любили ночные тусовки. Поэтому мы поехали в известное здание на Лубянке. Это в котором раньше (если судить по анекдоту) располагался Госстрах, а теперь Госужас. Там Колычев, меня оставив, куда-то ушел. Пока я, стоя возле дежурного, разглядывал лестницу с колоннами и лепнину на потолке, он опять появился и объявил, что встреча переносится на завтра, мол, начальство сейчас занято. Ну и флаг в руки. Хоть отдохнуть после самолетной болтанки можно будет. Отвезли в какую-то мелкую гостиницу и оставили спать. Полковник же опять урулил по своим делам.

А ночью меня пришли арестовывать. Часа в три, только уснул, какая-то падла начала тарабанить в дверь. Они, может, и сами бы вошли, но я оставил ключ торчать в замке, и у ночных посетителей вышел облом. Встал и в состоянии крайнего раздражения подошел к мощной дубовой двери:

– Кто там?

– Откройте, НКВД!

Голос пребывал в уверенности, что как только я услышу магические буквы, то, повизгивая, рвану выполнять их указание. Но это же не длинноногая блондинка ко мне пришла, поэтому, не открывая, спросил:

– Чего надо?

За дверью, похоже, растерялись. Видно, первый такой случай в практике. Народ им, конечно, не рад, но уж двери распахивает моментально.

– Откройте немедленно! А то выломаем дверь!

– Начнете ломать – буду стрелять.

Мне стало весело. Кажется, это очередная проверка со стороны на этот раз высокого начальства. Только чего они добиться хотят? И даже если не проверка – максимум домой попаду, и все. До меня донеслось шушуканье, и потом обломленные гебисты известили:

– Лисов, у нас ордер на ваш арест. Открывайте по-хорошему!

– Ну вас на фиг! Хотите арестовывать, приходите в восемь утра, как и положено по правилам общежития. Милости прошу. А сейчас идите в жопу. Я спать хочу. Если опять тарабанить будете, стрелять начну сразу. В общем, до завтра, буратины!

– У нас приказ!

– Ваши проблемы. Сказал – утром, значит, утром.

И пошел досыпать. Больше меня ночью никто не тревожил.

Часов в восемь раздался деликатный стук. Я, уже одетый, подошел к двери и, распахнув ее, увидел не ночных посетителей, а полковника. Тот, поздоровавшись, прошел в номер и поинтересовался, как спалось на новом месте. Ответил, что замечательно, только ночью какие-то ухари меня арестовать хотели, но я их послал.

– Бывает, – туманно ответил Колычев и сказал, что сейчас принесут завтрак, а позже мы поедем на встречу. Завтракая, прикинул, что точно проверяли меня, удавы траншейные. В противном случае дверь вынесли – я бы и пикнуть не успел. Интересно, что было бы, если б открыл? Тогда наверняка обеспечил себе бессонную ночь А так вот сижу бодренький и слушаю наставление Ивана Петровича. Тоже – жучила тот еще. Ведь он заранее знал все. А сейчас сидит, будто ничего не произошло, и чай пьет. Позавтракав, опять поехали на Лубянку.

Там, в кабинете на втором этаже, нас уже ждали. Присутствовал мужик, весь в шитых звездах на рукавах, как новогодняя елка, и несколько субъектов гражданской наружности. Мужик оказался первым замом самого Берии, Кругловым Сергеем Никифоровичем. Остальные были из какого-то КБ. Я представился, и меня тут же потянули к столу, на котором были разложены чертежи. Гражданские атаковали со всех сторон. И то не так, и это не эдак. Правда, потом, во всяком случае по поводу ППС, пришли к мнению, что его, после проверки опытного образца и доработки, можно пускать в производство. Признали-таки паразиты, что он удобнее ППШ и ППД. А вот к фаустпатрону цеплялись так, как будто после его изготовления гранатомет им в ухо запихивать будут. И артиллерия, мол, малокалиберная лучше. И дальность у нее больше. И точность попадания выше. В конце концов я не выдержал, начав орать и размахивать руками:

– Где эта артиллерия была, когда пехоту танками раскатывали?! Полку придается пара батарей в лучшем случае! А их авиация и фрицевская артиллерия моментом в расход пускают! И остается пехота с голой жопой и бутылкой КС против бронетехники! А так в каждом взводе по нескольку гранатометов будет. Это как своя артиллерия. Даже если половина промажет, то другая половина так танки проредит, что ни о каком наступлении и речи быть не может.

Указал им и малую себестоимость фаустпатрона, и его простоту. Напомнил и о том, как РС использовали нестандартно, от безвыходности. А на вопрос о составе пороха в реактивной части гранатомета сказал, что я не химик, вот над этим пускай сами думают. Потом поговорили еще и, когда выдохлись, гражданских отпустили, а мы пошли на обед.

Поев, вернулись, но уже в другой кабинет. С секретарем перед дверями. Тот нырнул за дверь и, выйдя через минуту, пригласил заходить.

Мать моя женщина! Там, весь в пенсне и со звездами в петлицах, стоял хозяин кабинета. Колычев, вытянувшись, доложился. Я тоже встал по стойке смирно и офигел. Еще бы. Лицезреть главного палача всех времен и народов, как говорят теперешние демократы, не каждому дано. Берия поздоровался и пригласил к столу. Полковник вкратце доложил ему о нашей беседе с конструкторами, хотя я почему-то не сомневался, что Берии ее содержание уже известно. Потом нарком обратился ко мне:

– Скажите мне, товарищ старший лейтенант, откуда у вас такие обширные знания, причем в разных областях?

И я начал вешать лапшу на уши. Хоть подобный разговор заранее продумывал, но мандраж все равно бил. Это не Сухов, припертый обстоятельствами к стенке. Это фигура глобальная. И разговор наверняка пишется, для последующего разбора по косточкам. Засыпаться на какой-нибудь мелочи было бы обидно. Поэтому врал очень осторожно. Говорил, что после контузии на меня как находит что-то. Тот же автомат придумал вообще во сне. А гранатомет – после того как с РСами намучились. Причем эти озарения накатывают в основном после боя. В спокойной обстановке такого не бывает. И еще одно обстоятельство есть. Тут я как бы замялся, и Берия подбодрил:

– Вы не стесняйтесь. Говорите свободно.

– Видите ли, товарищ нарком, я могу события предугадывать. Когда мы с майором Гусевым на задание собирались, я откуда-то знал точную дату падения Смоленска. Вернулись, и точно – именно в этот день Смоленск был взят немцами. И вот опять…

Я снова замялся, и меня опять подогнали:

– Ну что ты, как девушка, смущаешься. Колычев про тебя говорил – отчаянной храбрости человек, а я смотрю и начинаю сомневаться.

Берия, усмехаясь, глянул на полковника и снова повернулся ко мне. Весело тебе становится? Ну тогда заполучи. Я вдохнул и сказал:

– Во второй половине сентября немцы возьмут Киев.

Веселье с Лаврентий Палыча сдуло моментом. Сразу стал серьезным. Встал и, играя желваками, прошелся по кабинету. Мы тоже вскочили и теперь, как магнитные стрелки, поворачивались вслед за наркомом. Потом он остановился и, уперев палец мне в грудь, сказал:

– Хорошо. Я запомнил твои слова. В конце сентября мы с тобой снова встретимся. Можете быть свободны.

И когда мы подходили к двери, добавил:

– Если на тебя опять что-то, как ты говоришь – накатит, сразу сообщай об этом Колычеву. Все, идите.

Мы козырнули и вышли. Фух. Аж взмок от таких бесед. По пути на аэродром Иван Петрович интересовался, почему ему раньше про предвиденья не говорил. Но я отмазался, сказав, что сначала времени не было, а потом как-то из головы вылетело. И вообще, может это только один раз правду узнать получилось. Колычев покачал головой и сказал:

– Ну кто тебя вообще за язык тянул? Провидец выискался. А если немцы Киев не возьмут в сентябре, что делать будешь, подумал?

– А что, меня расстреляют за дезинформацию самому наркому?

Полковник досадливо махнул рукой:

– Бред ты несешь. Кому ты нужен, тебя расстреливать. Уважение просто потеряешь, как трепач. И доверие. А уважение Лаврентий Павловича дорогого стоит. Ты думаешь, он каждого летеху к себе приглашает? Даже если тот автомат изобрел? А он о тебе с первого дня знает. И поручился я за тебя именно перед ним.

Колычев замолк и, сгорбив плечи, посмотрел в окно. Потом, повернувшись ко мне, добавил:

– Немцы Киев вообще не возьмут. А если и возьмут, то гораздо позже. Там у нас мощнейший укрепрайон.

Помолчав еще немного, встряхнулся и уже веселее, глядя на мою печальную физиономию, сказал:

– Ладно. Почти приехали – вон аэродром уже. А там посмотрим, куда кривая вывезет.