Спасение

Дрожа от нетерпения, усталости и ночного ветра, Юлия с разбегу кинулась в раскрытые ей темные объятия моря.

И оно обхватило ее, нежно и крепко. Обхватило и понесло, увлекая все дальше в пространство наслаждения. Лаская бесчисленными прохладными ладонями каждый миллиметр измученного нагого тела.

Только оказавшись в воде, Юлия осознала, насколько она пьяна.

Она пила в аэропорту, когда ждала самолет, задерживающийся на два часа. Пила в самолете, безуспешно стараясь притупить острое чувство одиночества и потерянности. Получается, пока летела в самолете, пока проходила всякие контроли в аэропорту, пока тряслась по тошнотворному серпантину в автобусе — она себя вообще не осознавала. Наверное, сработал какой-нибудь защитный механизм психики — а иначе она бы просто развернулась и убежала от турникетов еще в Москве. Или завыла бы, пуская сопли пузырями у турникетов в Барселоне.

В самолете она крепилась. Листала дорогой глянцевый путеводитель по Каталонии, обещавший все радости жизни — от любимой средиземноморской кухни до страстного фламенко с неотразимым испанцем. Прихлебывала тайком от стюардессы «Чивас ригал» из плоской пластиковой бутылки. Смотрела на облака...

А облака — и свет, исходящий из них, или проходящий сквозь них, или струящийся вокруг, слепящий и какой-то очень родной — это было почти счастье. Такой покой она испытывала только в небе. Она бы вышла из самолета, если бы было можно. И зашагала по этим облакам. Она совершенно не боялась летать, и страха высоты у нее не было. Может, просто потому, что она не так уж дорожила жизнью?

Строчки статьи в путеводителе, сопровождающие роскошную фотографию той самой SAGRADA FAMILIA, расплывались перед глазами. И плыли, двигаясь, словно живые, замысловатые барельефы на фото...

«...Любопытно и характерно — голосование по приему Антонио Гауди-и-Корнета в школу архитектуры решилось положительно лишь минимальным преимуществом, а на выпуске 15 марта 1878 года ректор школы заявил с напускной иронией, очень плохо скрывавшей раздражение: «Господа, сегодня я выдаю диплом архитектора либо гению, либо сумасшедшему»... «Похоже, теперь я архитектор», — заключил студент, этот странный, резкий и нелюдимый молодой человек, который не очень-то располагал к себе высокомерием и упрямым равнодушием к общепринятому...»

Да, в самолете она почти успокоилась — ей так казалось. По крайней мере, удалось на время убедить себя в том, что все правильно... И что больше — никакой любви. Вообще. Пусть хоть сам Дон Жуан.

Поэтому в Барселонском «Дьюти-фри» она с ненавистью, смешанной со страхом и вожделением, уставилась на огромный рекламный постер одеколона «Эль Дьябло» с Бандерасом. Она внимательно, как ученый какую-нибудь редкую бактерию под микроскопом, разглядывала нахальную физиономию соблазнительного мачо. И, судя по тому, как твердела линия Юлиных губ и розовела кожа на скулах, в душе ее назревало некое отчаянное решение. Очередное.

Она пила даже в автобусе, пока их везли от Барселонского аэропорта до отеля с претенциозным названием «Дон Жуан». Она не заметила дороги — крутого узкого серпантина. И это было к лучшему, ведь ее даже не затошнило на нем. Просто потому, что тошнило уже перманентно.

И, конечно, она уже почти ничего не соображала, когда заселялась в номер. Почти ничего. Кроме того, что портье, принимающий у Юлии документы, смотрит на нее с немым осуждением. И еще того, что с ее балкона отчетливо и маняще слышен шум прибоя.

Поэтому, бросив сумку в комнатке с номером «314», она не легла спать. А вышла на темную улицу маленького курортного городка с невнятным названием.

Это нельзя назвать штормом — так, легкое волнение.

Под светом неполной, словно рваной луны море растягивалось до горизонта огромным куском черной лаковой кожи с напылением «металлик». Теплый порывистый ветер иногда слишком настойчиво пытался трепать эту блестящую поверхность. И тогда из равномерной ряби то там, то здесь поднималась вдруг, словно темная ладонь. И хлестко лупила Юлию по щеке, лбу или носу.

От этих хлопков Юлии стало весело. Они будоражили. Заставляли просыпаться и трезветь, выходя на время из тяжелого тягучего транса одних и тех же мыслей. Они принуждали вдруг резко и ярко осознать тот факт, что вот это же она, Юлия Малеева, вечная неудачница, потерпевшая только что очередное фиаско, одна в море, в Испании, купается ночью! Так значит, она все-таки смелая и решительная? И что-то в ней, значит, все-таки есть?! Не каждый бы на ее месте сделал именно такой выбор, а она... она смогла. Смогла это сделать.

— Я смогла это сделать! Смогла это сдела-а-ать!! — прокричала Юлия в темное небо с разорванными лоскутами прозрачно-серых облаков.

Она даже засмеялась тихо и счастливо, когда услышала эхо, разнесшее над водой ее победный клич. Она молодец, что сделала это! Она еще и не то совершит, еще и не на такое способна! Пьяный кураж и восторг захлестнули Юлию временным облегчением. Ощущение было такое, будто ноющий в течение трех дней зуб в один миг вдруг совсем перестал болеть.

Ветер с острым запахом морской воды и нежной ночи летел в лицо, и черная лаковая рябь неслась навстречу. И потому казалось, что это она, Юлия плывет так быстро, просто несется навстречу морю, навстречу самой жизни! Словно она мчится, подобно бесстрашной ночной наяде, а не вяло перебирает конечностями.

В голове зазвучала лихая композиция «Короля и Шута», слышанная недавно в Москве. Только теперь она производила совсем другое впечатление, чем тогда, в ее одинокой опостылевшей комнате. Юлия даже стала напевать, то и дело, путая слова и отплевываясь от соленых брызг: «...ты по-па-ла к настоящему колдуну, он загубил таких как ты не одну», — она демонически захохотала, примерив слова на собственную ситуацию: «…словно куклой в час ночной теперь, он может управлять тобой...» Больше я никогда не буду такой жалкой идиоткой! — внезапно осознала она. — Теперь я, одна я буду управлять не только собой, но и... Она не успела закончить мысль.

В этот самый момент очередная длань равнодушной многорукой твари с названием «море» поднялась прямо перед ее глазами. Юлия, конечно, не успела ни отвернуться, ни приподняться над волной. Она даже не успела испугаться, когда лицо обожгло ударом хлесткой морской пощечины.

Солено-горькая вода залила глаза, рот и нос одновременно. Юлия резко закашлялась, разлепила веки, хотела вдохнуть и на вдохе получила второй удар в лицо, сильнее первого.

Странно, она даже не очень ужаснулась, поняв, что задыхается.

Было только мгновенное, жуткое по накалу сопротивление всего существа, скорее на физическом уровне. И приступ паники, тоже слишком короткий. А так... если бы могла, она бы, наверное, усмехнулась. Лишь с небольшим сожалением принимая такой глупый, бесславный, но, надо признать, вполне логичный конец, своей глупой, бесславной жизни.

В последний раз, приоткрыв глаза, раздраженные слезами и водой самого соленого в мире Средиземного моря, Юлия увидела, как огромная черная тень, чернее ночного неба, сужая круги, опускается прямо на нее. Без особенного возмущения Юлия поняла, что это и есть смерть, которая склоняет над ней темное лицо.

И еще она поняла, что смерть — это ощущение полета. Яркого стремительного полета над волнующимся ночным морем.

...Темное лицо склоняется над ней, медленно и неумолимо приближаясь.

Вот оно уже так близко, что его не видно. Видны только губы — странно бледные на загорелой коже, четко очерченные, идеальной формы. Не влажные и не сухие, не улыбающиеся и не сжатые... она чувствует незнакомое дыхание на своей шее, оно пахнет свежестью, морем и сигарами. Сейчас, очень скоро этот рот поцелует ее, и все изменится. А пока чьи-то прохладные пальцы щекочут кожу на левой лопатке. Это змея! Обвила скользкими кольцами ее руку и ползет к шее. Но это уже не важно. Она видит только, как безупречные губы приоткрываются, и она готова приоткрыть в ответ свои. А тело обволакивает знакомая истома, мучительная и сладкая. И с этих губ ей на лицо падает мелкими каплями теплая, соленая, с металлическим привкусом, кровь...

Юлия вскрикнула, дернулась, открыла глаза.

Она очнулась от холода. Несмотря на мягкость южной ночи, лежать голой и мокрой на остывшем песке не особенно приятно. Сколько она валяется вот так, в паре метров от шумящей серебристой пены, которой не достает сил подобраться к ее застывшим ногам? Не так уж мало, если учесть, как занемели суставы...

Оглянувшись вокруг, Юлия Малеева ужаснулась по-настоящему. Ибо теперь она была абсолютно трезва. И потому могла трезво взглянуть на ситуацию.

Луна скрылась за густыми серыми облаками. На крошечном пляже царила почти девственная темень.

Черно-желтый лоскут полукруглого песчаного пространства оживляли лишь несколько бело-серебристых подвижных пятен, в которых Юлия признала чаек, ищущих корм. Еще одним бело-серебристым пятном была она сама.

Юлия отчетливо помнила, что тонула. Такое не забывается, будь ты хоть трижды в стельку! Она помнила момент удушья. И точно знала, что после этого ни за что, ни на каком автопилоте не смогла бы выкарабкаться оттуда, куда уже почти угодила. И уж тем более не смогла бы самостоятельно добраться до берега, да еще и выйти из воды, упав в нескольких метрах от кромки прибоя...

Юлия вскочила на ноги так резко, что чуть не упала снова.

Одежда валялась в нескольких шагах от нее. Путаясь от страха и холода в штанинах джинсов и рукавах рубашки, Юлия кое-как натянула на себя отсыревшую одежду и, невольно озираясь по сторонам, почти побежала в сторону от моря.

Туда, где, как смутно помнилось, был отель с названием «Дон Жуан» и тесная комнатка с номером «314».

Date: 2015-07-11; view: 252; Нарушение авторских прав