Настоящие полицейские

Сага Бауэр быстро взглянула на часы и сказала, что им пора. Марклунд пошутил, что останется на баррикадах, но глаза у него были испуганные.

– Штурмовать будем жестко. Убери нож, не оказывай сопротивления, сдайся сразу, не делай резких движений, – коротко проинструктировала Сага, и они с Йоной ушли.

Даниэль остался сидеть на стуле. Он поглядел им вслед, потом взял свой штык-нож и выбросил его в мусорную корзину.

Йона и Сага выбрались из лабиринтов Бригады и вышли на Хурнсгатан. Сага вернулась к одетым в гражданское людям Йорана Стуне, в молчании евшим жареную картошку в «Нагем Фаст Фуд». Глаза обедавших были пустыми – все ждали приказа от руководителей операции.

Через две минуты пятнадцать тяжеловооруженных спецназовцев посыпались из четырех черных фургонов. Полицейские ворвались сразу во все входы, по помещениям пополз слезоточивый газ. Пятерых молодых людей, в том числе и Даниэля Марклунда, обнаружили сидящими на полу с поднятыми руками. Их, кашляющих, вывели на улицу с руками, «закованными» в пластиковые наручники.

Произведенный Службой безопасности обыск показал: Бригада была вооружена так себе. Полицейские изъяли старый пистолет марки «кольт», мелкокалиберную винтовку, дробовик с гнутым дулом, коробку патронов, четыре ножа и два сюрикена.

* * *

Проезжая по набережной Сёдер Меларстранд, Йона набрал номер шефа уголовной полиции. Карлос ответил после двух гудков, ручкой ткнув кнопку громкой связи:

– Ну, как в Полицейской школе?

– Я не в школе.

– Знаю, потому что…

– Пенелопа Фернандес жива, – перебил Йона. – Ее преследуют, она спасается бегством.

– Откуда такие сведения?

– Она оставила сообщение у матери на автоответчике.

В трубке стало тихо, потом Карлос глубоко вздохнул:

– Но если мы найдем фотографию, то все наверняка закончится. Потому что… если мы, полицейские, увидим фотографию, то тайну сохранить не удастся, так что смысла убивать дальше уже не будет.

– Надеюсь, что все так просто.

– Йона, я… я не могу забрать расследование у Петтера, но предлагаю…

– Чтобы я поехал в Полицейскую школу и прочитал лекцию.

– Это я и хотел услышать, – рассмеялся Карлос.

Направляясь назад, на Кунгсхольмен, Йона слушал автоответчик на мобильном телефоне. Там оказалось несколько сообщений от Эрикссона. Сначала эксперт сообщал, что преспокойно может работать из больницы; тридцать минут спустя требовал, чтобы его снова включили в рабочую группу, а еще через двадцать семь вопил, что от безделья вот-вот сойдет с ума. Комиссар перезвонил ему. После двух гудков утомленный голос Эрикссона буркнул:

– Квак.

– Я опоздал? – спросил Йона. – Ты уже сошел с ума?

Эрикссон в ответ только икнул.

– Не знаю, насколько ты вменяем, – начал комиссар, – но нам надо спешить. Вчера утром Пенелопа Фернандес оставила сообщение на автоответчике матери.

– Вчера? – живо повторил Эрикссон.

– Она сказала, что за ней гонятся.

– Ты сейчас ко мне в больницу? – спросил Эрикссон.

Йона услышал, как эксперт вопросительно сопит в трубку, и рассказал, что в ночь на пятницу Пенелопа и Бьёрн спали каждый у себя. В шесть сорок Пенелопа села в такси и уехала в телецентр, где должна была принимать участие в дебатах. Всего через несколько минут после того, как такси выехало с Санкт-Паульсгатан, в квартиру явился Бьёрн. Йона поведал Эрикссону об отпечатке на стеклянной двери, о кусочках липкой ленты и оторванном уголке. Бьёрн где-то выжидал, пока Пенелопа не покинет квартиру. Он хотел как можно быстрее забрать фотографию без ведома хозяйки.

– И я считаю, что на нас с тобой напал ликвидатор. Он искал фотографию, когда мы ему помешали, – добавил Йона.

– Может быть, – почти прошептал Эрикссон.

– У него не было цели убить нас. Он просто хотел убраться из квартиры.

– Иначе мы бы с тобой уже были покойниками, – заметил Эрикссон.

В телефоне что-то затрещало, и Эрикссон попросил кого-то оставить его в покое. Комиссар услышал, как женский голос твердит, что пора делать лечебную гимнастику, а Эрикссон в ответ шипит, что у него личный разговор.

– Сейчас мы знаем только, что ликвидатор не нашел фотографию, – продолжил Йона. – Если бы он нашел фотографию на яхте, то не стал бы обыскивать квартиру Пенелопы.

– А у Пенелопы ее не было, потому что ее забрал Бьёрн.

– Думаю, попытка взорвать и сжечь квартиру говорит о том, что ликвидатор не хотел забирать фотографию. Он хотел ее уничтожить.

– А почему фотография висела у Фернандес на двери гостиной, если она так уж важна? – спросил Эрикссон.

– Причин может быть несколько. Самая правдоподобная – это что Бьёрн с Пенелопой сделали снимок, который что-то доказывал, но при этом сами не поняли, насколько все серьезно.

– Точно! – энергично подтвердил Эрикссон.

– Для них эта фотография – то, что следует хранить, но не то, за что можно убить.

– Но Бьёрн, возможно, изменил свое мнение.

– Вероятно, он что-то узнал. Может быть, понял, что фотография опасна, потому и забрал ее, – рассуждал комиссар. – Очень многого мы не знаем; единственный способ получить все ответы – это добросовестная полицейская работа.

– Точно! – почти завопил Эрикссон.

– Ты можешь собрать все телефонные звонки за последнюю неделю? Все эсэмэски, выписки со счетов и прочее? Квитанции, автобусные билеты, собрания, мероприятия, рабочее время…

– Да-а, черт меня возьми!

– Хотя нет. Забудь о моей просьбе.

– Забыть? Это еще почему?

– А как же лечебная гимнастика? – хихикнул Йона. – Тебе же пора делать лечебную гимнастику.

– Издеваешься? – В голосе Эрикссона звучало еле сдерживаемое возмущение. – Лечебная гимнастика! В безработные меня записываешь?

– И вообще, тебе надо отдохнуть, – дразнил его Йона. – Есть другой эксперт, он тоже…

– У меня тут мозги плавятся!

– Ты всего шесть часов как на больничном.

– И уже на стенку лезу, – пожаловался Эрикссон.