Кто давал деньги

В ноябре 1923 г. национал-социалистическая партия насчитывала около пятнадцати тысяч членов, имевших членские билеты и, вероятно, плативших членские взносы. Но на членские взносы, вносимые в бумажных марках, не могла тогда существовать ни одна партия. Добровольные пожертвования были очевидной необходимостью. «Фелькишер беобахтер» высказал это в начале 1923 г. в следующих словах: «Заявляем совершенно хладнокровно: если бы нашелся немец, который выложил бы на стол сто или двести миллионов – без всяких условий, – мы ни минуты не колебались бы употребить эти деньги на благо нашего народа».

С такой установкой партия при всех своих благих намерениях должна была в конце концов попасть в кабалу. Денежные пожертвования, особенно если они носят регулярный характер, всегда влекут за собой покорность желаниям жертвователя, даже если эти желания не диктуются открыто. Эта покорность обусловлена тем, что пожертвования прекращаются, как только партия начинает следовать курсу, который неугоден жертвователю.

Как мы видели, первые годы партия вынуждена была каждый раз снова ориентироваться на рейхсвер, точнее, на определенную группу офицеров рейхсвера. О созданном генералом фон Эппом кружке для финансового воздействия на прессу мы уже говорили.

Затем Гитлеру посчастливилось найти несколько жертвователей и особенно жертвовательниц, относившихся к нему лично теплее, чем это обычно бывает между жертвователями и вождем политической партии. Этому своему личному успеху он обязан тем, что приобрел преобладающее влияние в партии. Его личные расходы оставались при этом скромными. Еще на пасху 1923 г. он занимает у Геринга несколько марок на праздничную экскурсию в горы. Если условия его существования стали несколько более сносными, то он обязан был этим гостеприимству некоторых своих богатых приверженцев. Между ними следует в первую очередь назвать друга Гитлера Эрнста Ганфштенгля, являющегося ныне его заведующим отделом печати за границей. Ганфштенгль принадлежит к известной культурной мюнхенской семье издателей, среди которой имеются также решительные противники национал-социалистов. В марте 1923 г. Ганфштенгль дал партии ссуду в тысячу долларов – баснословная цифра для того времени и для тогдашнего финансового положения партии. В обеспечение долга он получил закладную на весь инвентарь газеты «Фелькишер беобахтер». Впоследствии Ганфштенгль продал свой вексель старому другу и соратнику Гитлера Христиану Веберу, который доставил своему вождю немало неприятных минут, настаивая на уплате.

Важную роль сыграли денежные пожертвования Елены Бехштейн, жены владельца известной фабрики роялей, и заграничной немки Гертруды фон Зейдлиц. Супругов Бехштейн познакомил с Гитлером Дитрих Эккарт. Госпожа Бехштейн почувствовала к Гитлеру глубокую материнскую привязанность; впоследствии, когда Гитлер отбывал наказание в Ландсбергской крепости, она выдала его за своего приемного сына, чтобы получить право на свидания с ним. Бехштейн не скупился на денежную помощь, когда Гитлер, – что бывало нередко, – навещал его в Берлине и жаловался на плохие дела газеты. Когда у супругов не было наличных денег, они давали Гитлеру картины и другие произведения искусства, которые он превращал в деньги. Столь же щедра была госпожа фон Зейдлиц, совладелица одной заграничной фабрики; она отдавала партии буквально все, что могла, добывая деньги также у своих друзей в Финляндии.

Пример обеих женщин интересен тем, что объясняет один из мотивов финансирования партии: состоятельные частные лица предоставляли более или менее значительные средства в распоряжение партии не из материальной заинтересованности, а из искреннего сочувствия делу; нередко они отдавали последнее. Правоверные последователи материалистического взгляда на историю могут истолковать это в том смысле, что и эти лица бессознательно служили лишь интересам своего класса. Во всяком случае в их сознании такая заинтересованность отсутствовала; правда и то, что деньги давались не на социалистические цели. Нет оснований сомневаться в субъективной искренности выступления Гитлера в пользу частной собственности, но для партийной кассы оно было безусловно полезно.

Гораздо более трезвые и понятные мотивы выступают в рассказе мюнхенского крупного промышленника, тайного коммерциисоветника Германа Ауста. В своих показаниях следователю в процессе Гитлера он сообщил следующее: «Однажды в бюро тайного советника д-ра Куло (синдик союза баварских промышленников) состоялось совещание с Гитлером, на котором кроме Куло присутствовали также д-р Наль, затем председатель союза баварских промышленников и я; на совещании должны были обсуждаться негласные цели Гитлера в области хозяйства. За этим совещанием последовало также небольшое совещание в Клубе господ, а затем – более многочисленное собрание в купеческом казино. Г-н Гитлер выступил там с речью о своих целях. Речь его встретила большое сочувствие; оно проявилось также в том, что некоторые из присутствующих, не знакомые еще с Гитлером лично, но предполагавшие с моей стороны такое знакомство, вручили мне пожертвования в пользу его движения и просили передать их Гитлеру. Насколько я помню, среди прошедших через мои руки пожертвований были также швейцарские франки».

Новый метод отличается от описанных выше методов тем, что Гитлер отказывается в данном случае от выдвинутого «Фелькишер беобахтер» требования: жертвователь должен давать деньги «без всяких условий». Быть может, до этого грехопадения Гитлер или Дитрих Эккарт представляли себе денежные сделки в политике как своего рода договор с дьяволом: получающий деньги должен собственноручно обязаться проводить определенную политику. Но вот оказалось, что никакой подписи не требуется, достаточно небольшой речи. Обошлось без каких-либо явно нечистоплотных моментов. Но на деле Гитлер пошел на самые обширные уступки: вождь партии изложил перед промышленниками свои цели в области хозяйства, которые он до сих пор замалчивал перед общественностью.

Подобные же финансовые связи Гитлер завязал по случаю своих выступлений в Национальном клубе в Берлине. Там он в 1922 г. познакомился с владельцем паровозостроительного завода фон Борзигом, лидером германских предпринимателей. К числу первых жертвователей принадлежал также фабрикант Грандель в Аугсбуге, сторонник Класа.

Это было время инфляции, и все получавшие деньги старались получить их в устойчивой валюте. Поэтому Гитлер организовал также систематические сборы за границей. Одним из его усерднейших сборщиков был некий д-р Гансер в Швейцарии. Надо полагать, что агенты его не всегда выбирались с достаточной осторожностью. Так, например, сделана была во всяком случае попытка получить деньги у Генри Форда. Покойный Морель, английский депутат-лейборист, утверждал в разговоре с Каром, что агенты Гитлера получили без ведома национал-социалистов деньги из французских источников. Морель утверждал, что слышал это от члена французского правительства. Возможно, что известные круги во Франции ожидали от успеха гитлеровского движения выгод для сепаратистской французской политики в Рейнской области, тем более, что люди, недостаточно знакомые с германскими условиями, могли спутать антиберлинское движение Гитлера с баварским сепаратизмом. Можно предположить, что из французских денег, шедших в первые послевоенные годы в Баварию, кое-что предназначалось таким образом и для Гитлера. Попали ли эти деньги к Гитлеру, вероятно, никому в Германии неизвестно.

Ответственные партийные работники, если не все, то во всяком случае в штурмовых отрядах, получали часть своего жалованья в иностранной валюте: так, например, Крибель получал двести швейцарских франков в месяц. Фактические руководители штурмовых отрядов были несколько скромнее; так, один отставной майор получал девяносто франков, ряд других офицеров – по восемьдесят франков – для того времени тоже солидные суммы.

Пожертвования направлялись непосредственно Гитлеру, он один нес перед жертвователями ответственность за использование этих денег. Он должен был хранить молчание об их происхождении; в тайну посвящен был только его управляющий делами Аман. Подобные отношения являются корректными, если получающий деньги политически и морально безупречен; они становятся невозможными, если он лишается доверия одной из сторон: жертвователя или партии. По вопросу о поступающих пожертвованиях у Гитлера вышел крупный конфликт со вторым председателем партии Якобом, желавшим знать, у кого партия берет деньги. Якоб ничего не добился.

В те времена можно было многое сделать на сравнительно небольшие суммы в полноценной валюте. С другой стороны, опубликованные ведомости на выдачу жалованья «Боевому союзу» свидетельствуют о том, какие крупные суммы тратились на высший командный состав в штурмовых отрядах и в других союзах. Такое положение могло продолжаться лишь в том случае, если можно было учесть вексель на предстоящий в скором времени победоносный путч, на политические перемены. Пока длилась инфляция, пожертвования еще поступали. Но их нельзя было вложить в реальные ценности, их надо было вкладывать только в политические выступления, причем каждый раз во все более серьезные и крупные. В течение некоторого времени помощь шла еще также от рейхсвера в виде оплаты кадров. Но потом состояние партийной кассы заставило решиться на крайние меры.

«С плеч покатятся головы»

События хлестали Гитлера вовсю, но его поддерживали самомнение и самоуверенность, равных которым не имел до него ни один партийный вождь в Германии.

«Что можете вы дать народу, – обращается он к старым правым партиям, – какую веру, ва которую он мог бы ухватиться? Ровно никакой! Ибо вы сами не верите в свои собственные рецепты. Зато величайшая задача нашего движения – дать этим алчущим и заблуждающимся массам новую, крепкую веру, чтобы они могли хотя бы отдохнуть душой. И мы выполним эту задачу, будьте уверены!»

Такому человеку, основателю новой религии, приходилось обивать пороги у генералов-карьеристов, у тупоголовых чиновников, у тертых полицейских! Это были люди без веры, и никакая новая вера не могла пробить себе дорогу к ним. Они считали Гитлера полупомешанным, пригодным только «для масс». Ежедневные мытарства у этих представителей власти разжигали все его злые инстинкты. И вот однажды, вернувшись к своим, он произнес знаменитые слова: «В этой борьбе покатятся с плеч головы, либо наши, либо чужие. Постараемся же, чтобы это были чужие!»

Это – холодные, обдуманные слова; их никак нельзя ставить на одну доску со стереотипными «лозунгами» вроде: «На виселицу изменников!» От этих странных слов Гитлера отшатнулся даже кое-кто из его сторонников. Поэтому он и сам настаивает, что эти слова надо понимать самым серьезным образом. «Нас спрашивают: неужели, придя к власти, вы найдете в себе достаточно жестокосердия, чтобы осуществить это? Будьте уверены, мы найдем в себе достаточно жестокосердия!» Гробовое молчание царило в зале… Палач, который уже в 1919 г. составлял обвинительные акты для военно-полевых судов, не устает вдалбливать в головы своих слушателей: «Милосердие не наше дело. Оно принадлежит тому, что выше нас. Мы же должны будем творить правый суд». И далее: «Мы спокойно можем отказаться от гуманности, если только сделаем таким образом немецкий народ снова счастливым!»

Устоят ли его нервы в решительный момент перед этой жуткой жаждой крови? До сих пор он постоянно откладывал момент испытания. Он прививал массам веру в кровь: ту кровь, которая течет в наших жилах, и в пролитую кровь. Но его единственное дело, – оно должно было совершиться в ноябрьские дни 1923 г., – было делом не веры или кровожадности, а отчаяния.

Date: 2015-07-10; view: 331; Нарушение авторских прав