Понедельник, четырнадцатое декабря, вторая половина дня. Эрик сидел за письменным столом у себя в кабинете

Эрик сидел за письменным столом у себя в кабинете. Бледный свет падал из окна на пустой больничный двор. В пластиковой коробке с крышкой – остатки салата. Двухлитровая бутылка кока-колы стояла возле настольной лампы с розовым абажуром. Эрик смотрел на распечатанную фотографию, которую Аида прислала Беньямину: в темноте яркая вспышка сформировала светлое пространство с высокой нестриженой травой, живой изгородью и забором. И хотя Эрик почти поднес ее к глазам, он не мог понять, что означает эта картинка, что в ней главное. Сейчас он пытался разглядеть содержимое пластиковой корзины.

Эрик хотел позвонить Симоне и попросить ее прочитать письмо, чтобы точно знать, что именно Аида писала Беньямину и что Беньямин ответил, но потом сказал себе, что Симоне не нужно разговаривать с ним. Он не понимал, почему так разозлился и зачем сказал, что у него интрижка с Даниэллой. Он так страстно желал, чтобы Симоне простила его, а она почти перестала ему доверять.

Вдруг в ушах у него снова зазвучал голос Беньямина – как он звонил из багажника машины, как пытался казаться взрослым, старался, чтобы голос не был испуганным. Эрик вынул из деревянной коробочки розовую капсулу цитадона и запил холодным кофе. Руки задрожали так, что он едва сумел поставить чашку на блюдце.

Беньямин, должно быть, до смерти напуган, думал Эрик, его бросили в машину и заперли в темноте. Он хотел услышать мой голос, он ничего не знает – ни кто его забрал, ни куда его везут.

Сколько времени нужно Кеннету, чтобы отследить звонок? Эрик почувствовал раздражение из-за того, что отступился, но сказал себе: лишь бы тесть нашел Беньямина, остальное неважно.

Эрик положил руку на телефонную трубку. Надо позвонить в полицию и поторопить их, подумал он. Надо узнать, пришли ли они куда-нибудь, отследили ли звонок, есть ли у них уже подозреваемый. Когда он позвонил и объяснил, что ему нужно, его соединили не туда, и пришлось перезванивать. Эрик надеялся поговорить с Йоной Линной, но его соединили с помощником полицейского по имени Фредрик Стенсунд. Тот подтвердил, что участвует в предварительном следствии по делу об исчезновении Беньямина Барка. Стенсунд оказался очень понимающим, сказал, что у него самого ребенок-подросток:

– Беспокоишься целую ночь, когда их нет, знаешь, что не надо так уж контролировать, но…

– Беньямин не на вечеринке с приятелями, – тяжело произнес Эрик.

– Конечно, но есть некоторые данные, которые соответствуют…

– Его похитили, – перебил Эрик.

– Я понимаю, что вы чувствуете, но…

–…его поиск не является первоочередной задачей, – закончил Эрик.

Полицейский помолчал, несколько раз глубоко вздохнул и ответил:

– Я очень серьезно отношусь к вашим словам. И обещаю, что мы сделаем все возможное.

– Тогда отследите телефонный звонок.

– Мы как раз этим и занимаемся, – натянуто ответил Стенсунд.

– Спасибо, – еле слышно сказал Эрик.

Посидел с телефонной трубкой в руке. Они должны отследить этот звонок, думал он. Мы должны найти место, кружок на карте, направление – вот единственное, чем надо продолжать заниматься. Беньямин сумел рассказать только, что слышал голос.

Как под одеялом, подумал Эрик, но он не был уверен, что запомнил правильно. Действительно ли Беньямин сказал, что слышал голос, приглушенный голос? Может, это было просто бормотание, звук, похожий на голос – без слов, без смысла. Эрик потер лоб, посмотрел на фотографию и спросил себя, не лежит ли что-нибудь в высокой траве – но ничего не увидел. Он откинулся на спинку и закрыл глаза. Картинка встала перед внутренним взглядом: живая изгородь и коричневый забор отсвечивали розовым, желто-зеленый холмик стал темно-синим и медленно поехал в сторону. Как будто смотришь на ночное небо через ткань, подумал Эрик и тут же вспомнил, что Беньямин говорил что-то про дом, про какой-то ветхий большой дом – «вороний замок».

Эрик открыл глаза и встал со стула. Приглушенный голос сказал что-то о старом доме. Эрик не понимал, как мог забыть о нем. Перед тем, как машина остановилась, Беньямин говорил именно о старом доме.

Натягивая куртку, Эрик пытался вспомнить, где видел такой дом. Не так много мест. Эрик вспомнил, что видел один где-то к северу от Стокгольма, возле Росерсберга. Стал быстро соображать: церковь прихода Эд, Рунбю, вдоль аллеи, через гору, мимо коммуны, вниз к озеру Меларен. Не доезжая до древнего захоронения возле крепости Рунса, по левой стороне, если спускаться к воде, есть постройка. Что-то вроде небольшого деревянного замка, с башенками, верандами и резными украшениями.

Эрик вышел из кабинета. Торопливо шагая по коридору, он вспоминал ту прогулку; Беньямин ездил тогда с ними. Они осматривали погребение с ладьей – одно из самых крупных захоронений викингов в Швеции. Постояли в центре эллипса, сложенного из гранитных глыб на зеленой траве. Кончалось лето, было тепло. Эрику вспомнилось безветрие, бабочки на гравии стоянки. Обратно ехали с открытыми окнами – машина нагрелась.

Спускаясь в гараж, Эрик вспомнил, как через несколько километров он съехал на обочину, показал Беньямину «вороний замок» и в шутку спросил: хотел бы он тут жить?

– Где жить?

– В вороньем замке, – пояснил он, но забыл, что ответил Беньямин.

Солнце уже садилось, косые лучи блестели на заледеневших лужах возле гостевой стоянки неврологического отделения. Хрустнул гравий под шинами, когда Эрик разворачивался у главного входа и выезжал с парковки.

Эрик понимал, насколько мала вероятность того, что Беньямин окажется именно в том самом доме – но такая возможность была. Он поехал по магистрали Е-4; темнело, пейзаж становился нечетким. Эрик сморгнул, чтобы лучше видеть. Только когда все покрыла синева, он понял, что наступают сумерки.

Через полчаса он подъехал к старому дому. Несколько раз пытался связаться с Кеннетом, чтобы узнать, удалось ли ему отследить звонок Беньямина, но никто не отвечал. Эрик не стал оставлять сообщение.

Небо над огромным озером еще оставалось чуть светлым, но тени уже почернели. Эрик медленно въехал по узкой дороге в небольшой поселок, выросший вокруг озера. Фары выхватывали из темноты недавно построенные виллы, дома конца девяностых – начала двухтысячных, маленькие дачки, иногда светили в окна; скользнули по подъездной дорожке, на которой был брошен трехколесный велосипед. Эрик проехал дальше и увидел за высокой живой изгородью «вороний замок». Миновал еще несколько домов, остановился на обочине. Вылез из машины, немного вернулся, открыл калитку, ведущую на участок с виллой из темного кирпича, прошел по лужайке и обогнул дом. Гудела веревка на флагштоке. Эрик перелез через забор и оказался на следующем участке, прошел мимо покрытого грохочущим пластиком бассейна. Обращенные к озеру большие окна низенького домика были черны. Дорожку из булыжников покрывали темные листья. Эрик торопливо поднялся по лесенке, угадывая «вороний замок» по другую сторону изгороди, и протиснулся туда.

Ему подумалось, что этот участок тщательнее скрыт от чужих взглядов.

По дороге проехала машина, фары осветили несколько деревьев, и Эрик вспомнил странную фотографию, присланную Аидой. Желтая трава и кусты. Он подошел к большому деревянному дому и заметил, что в одной из комнат что-то светится синим.

Над высокими окнами виднелась затейливая отделка, выступающая часть крыши – словно кружево. Наверное, вид на озеро великолепный, подумал Эрик. Высокая шестигранная башенка на одном крыле и два застекленных эркера с остроконечной крышей придавали дому вид миниатюрного деревянного замка. Деревянные панели плотно пригнаны, но линию нарушала фальшивая панель, создававшая ощущение многомерного пространства. Дверь в резном наличнике: деревянные боковины и красивая кружевная крыша.

Подойдя к окну, Эрик увидел, что синее свечение исходит от телевизора. Кто-то смотрит фигурное катание. Камеры следили за стремительными движениями, сложными прыжками и быстрыми лезвиями коньков. Синий свет мерцал на стенах комнаты. На диване сидел толстый мужчина в серых тренировочных штанах. Он поправил очки и снова откинулся на спинку дивана. Мужчина как будто был в комнате один – на столе стояла только одна чашка. Эрик попытался заглянуть в соседнюю комнату. Что-то тихо звякнуло возле стекла. Эрик переместился к другому окну и заглянул в спальню с незастеленной кроватью и закрытой дверью. Смятые носовые платки лежали на ночном столике рядом со стаканом воды. На стене карта Австралии. Что-то капнуло на оконный скат. Эрик перешел к следующему окну. Занавески опущены, он ничего не смог рассмотреть в щель между ними. Снова послышался странный звон, теперь с каким-то щелчком.

Эрик пошел дальше, обогнул шестигранную башню и заглянул в столовую. Темная мебель посреди комнаты на сверкающем паркете. Что-то подсказало Эрику, что столовой пользуются довольно редко. На полу перед застекленным шкафом лежало что-то черное. Футляр для гитары, подумал Эрик. Снова звякнуло. Эрик наклонился к окну, ладонью отсекая на стекле отражение серого неба, и увидел, что через всю комнату к нему несется огромная собака. Она подбежала к окну, поднялась на задние лапы, передними упершись в стекло, и залаяла. Эрик отпрянул, запнулся о горшок и быстро пошел вокруг дома, с тяжело бьющимся сердцем ожидая, что будет.

Через минуту собака затихла; перед дверью дома зажегся и погас свет.

Эрик не понимал, что он здесь делает. Он чувствовал себя ужасно одиноким, не знал, что предпринять; хорошо было бы вернуться в больничный кабинет. Эрик двинулся к фасаду и к дорожке.

Обойдя дом, в свете фонаря он увидел человека у входной двери. На ступеньках стоял толстый мужчина в пуховике. При виде Эрика у него сделалось встревоженное лицо. Наверное, он ожидал увидеть баловавшихся детей или какое-нибудь животное.

– Здравствуйте, – сказал Эрик.

– Это частное владение! – пронзительно закричал мужчина.

За закрытой дверью залаяла собака. Эрик подошел ближе и обнаружил, что на подъездной дороге стоит желтый спортивный автомобиль. В нем было всего два сиденья и багажник, явно слишком маленький, чтобы там мог уместиться человек.

– Это ваш «порш»? – спросил Эрик.

– Мой.

– У вас есть еще машины?

– Зачем вам это знать?

– У меня пропал сын, – серьезно ответил Эрик.

– У меня больше нет машин, – сказал мужчина. – О'кей?

Эрик записал номер машины.

– Теперь уйдете?

– Да, – ответил Эрик и направился к калитке.

Он немного постоял в темноте на дороге, глядя на старый дом, потом вернулся к своей машине. Достал коробочку с попугаем и дикарем, вытряхнул в ладонь несколько маленьких таблеток, пересчитал их, круглые и гладкие, большим пальцем и отправил в рот.

После короткого колебания он набрал номер Симоне. Послышались гудки. Эрик подумал, что она сейчас у Кеннета, ест бутерброды с салями и маринованными огурчиками. Гудки пробивали долгие дыры в тишине. Эрик представил себе темную квартиру на Лунтмакаргатан, прихожую с верхней одеждой, подсвечники на стене, кухню с узким длинным дубовым столом, стулья. Почта лежит на коврике у двери – куча газет, счетов, глянцевые рекламные буклеты. Раздался писк; Эрик не стал оставлять сообщение, просто отключился, повернул ключ в зажигании, развернул машину и поехал назад, в Стокгольм.

Не к кому мне ехать, с иронией думал он. Врач, потративший столько лет на изучение групповой динамики и коллективной психотерапии, внезапно оказался отрезанным от людей и одиноким. Не было ни одного человека, к которому он мог бы обратиться, с которым ему хотелось бы поговорить. Эрик попытался осознать тот факт, что пережившие войну люди гораздо легче справлялись с потрясениями, чем одиночки. Он хотел знать, почему индивиды в группе, которая подверглась истязаниям, залечивают раны лучше, чем одинокие люди. Что такого есть в общности людей, что приносит нам облегчение, спрашивал он себя. Отражение, возможность дать выход эмоциям, нормализация или настоящая солидарность?

Стоя в желтом свете на обочине шоссе, он набрал номер Йоны. После пяти сигналов нажал «отбой» и набрал номер мобильного. Послышался рассеянный голос:

– Это Йона, слушаю.

– Здравствуйте, – сказал Эрик. – Вы еще не нашли Юсефа?

– Нет, – вздохнул Йона.

– Кажется, он действует по своей собственной методике.

– Я это говорил и готов повторить. Вам надо согласиться на охрану.

– Мне сейчас не до этого.

– Знаю.

Они помолчали.

– Беньямин больше не давал о себе знать? – спросил комиссар. Шведские слова прозвучали печально.

– Нет.

В трубке послышался какой-то голос, как будто рядом с комиссаром включен телевизор.

– Кеннет должен был отследить звонок, но он…

– Я слышал, но на это может уйти много времени, – сказал Йона. – Надо отправить специалиста именно на эти коммутаторы, именно на эту базовую станцию.

– Но ведь нужно знать, о какой станции идет речь.

– Это, я думаю, оператор может выяснить напрямую.

– Вы можете выяснить? Насчет базовой станции?

Несколько секунд было тихо. Потом послышался спокойный голос Йоны:

– Почему вы не поговорите с Кеннетом?

– Не могу до него дозвониться.

Комиссар еле слышно вздохнул.

– Я проверю насчет станции. Но особо ни на что не надеюсь.

– В каком смысле?

– Думаю, это какая-нибудь базовая станция в Стокгольме. Нам это ничего не даст, пока специалист не уточнит местоположение.

Эрик услышал какие-то звуки. Кажется, Йона свинчивал крышку со стеклянной банки.

– Надо заварить маме зеленый чай, – коротко пояснил он.

Из открытого крана с шумом полилась вода, потом шум прекратился.

Эрик перевел дыхание. Он знал, что комиссар обязан в первую очередь заниматься побегом Юсефа Эка, знал, что дело Беньямина для полиции не редкость, что Государственная уголовная полиция не занимается пропавшими подростками. Но он, Эрик, должен попросить, не может не просить. И Эрик сказал:

– Йона, я хочу, чтобы вы дополнительно взяли дело Беньямина, очень, очень хочу, это может показаться…

Эрик замолчал; заболели челюсти – он и сам не заметил, насколько сильно стиснул зубы.

– Ведь мы оба знаем, – продолжал он, – что Беньямин не просто исчез. Кто-то вколол Симоне и Беньямину обезболивающее. Я знаю, что для вас важнее искать Юсефа Эка, понимаю, что вы больше не занимаетесь делом Беньямина – раз оно не связано с Юсефом. Но вдруг случилось что-то гораздо худшее…

Он замолчал – разнервничался и не мог продолжать. Потом заставил себя говорить дальше:

– Я говорил вам о болезни Беньямина. Всего через два дня его больше не будет защищать препарат, который помогает его крови свертываться. А еще через неделю кровеносные сосуды будут так напряжены, что его может парализовать, может произойти кровоизлияние в мозг или легочное кровотечение, если он кашлянет.

– Он обязательно найдется, – сказал комиссар.

– Вы поможете мне?

Эрик сел. Его просьбы беспомощно повисли в воздухе. Но это не имело значения. Он готов был встать на колени и умолять о помощи. Рука, державшая телефон, взмокла, стала скользкой от пота.

– Я не могу так просто забрать предварительное расследование у стокгольмской полиции, – ответил комиссар.

– Его зовут Фредрик Стенсунд. Производит впечатление приятного человека, но вылезать из теплого кабинета не собирается.

– Они знают, что делают.

– Не обманывайте меня, – тихо попросил Эрик.

– Вряд ли я смогу взять это дело, – тяжело вздохнул Йона. – Оно совсем не в моей компетенции. Но я попробую вам помочь. Пожалуйста, сядьте и подумайте, кто мог забрать Беньямина. Это мог оказаться кто-то, кто просто увидел вашу фотографию в газете. Но может быть, и кто-то, кого вы знаете. Если вам некого подозревать, то и дела никакого нет, ничего нет. Думайте, вспоминайте всю свою жизнь снова и снова – всех, кого вы знаете, всех, кого знает Симоне, всех, кого знает Беньямин. Переберите соседей, родственников, коллег, пациентов, конкурентов, друзей. Кто-нибудь угрожал вам? Угрожал Беньямину? Попытайтесь вспомнить. Преступление могло быть спонтанным, а могло планироваться долгие годы. Думайте очень-очень внимательно, Эрик. Потом позвоните.

Эрик открыл было рот, чтобы еще раз попросить Йону взять дело, но не успел ничего сказать – в трубке щелкнуло. Он сидел в машине и воспаленными глазами смотрел на проносящиеся мимо автомобили.