Глава 56. Тетбримаш

«Я чего‑то подобного ожидал», — твердил себе Серегил, прилагая все усилия, чтобы стойко принять приговор Бритира.

Но почему эти слова — яшел кхи — причиняют такую боль?

Руиауро ведь уже так его называл, и тогда он принял их как озарение. Теперь же, произнесенные в присутствии его родичей, они вонзились в Серегила, как раскаленный клинок. Ему казалось, что он все понял, но сейчас было такое ощущение, словно из‑под него выскальзывает земля. Он знал, что значит быть изгнанником, но это новое отмежевание нанесло ему более глубокую рану. «Отправляйся к скаланцам и живи среди них», — приказал старый кирнари.

Колени Серегила болели, но он сумел подняться на ноги, не пошатнувшись. Стянув через голову ауренфэйскую тунику, он уронил ее на пол.

— Я принимаю решение лиасидра, достопочтенный. — Серегилу казалось, что собственный голос звучит откуда‑то издалека. Он смутно слышал и чьи— то рыдания — плакало несколько человек; Серегил только надеялся, что он сам — не среди рыдающих.

Ног своих он почти не чувствовал. Когда он направился к местам, отведенным скаланцам, чьи‑то руки направляли его шаги.. Наконец он опустился в кресло, и рядом был Алек, и теплый плащ укутал его плечи…

Заседание закончилось, и зал быстро опустел. Серегил еще плотнее закутался в плащ и, не поднимая глаз, последовал за Коратаном; ему не хотелось видеть лица других ауренфэйе. Однако когда он приблизился к дверям, к нему подошел руиауро Лиал и крепко стиснул левую руку Серегила. Поглаживая следы драконьих зубов, он тепло улыбнулся и сказал:

— Хорошо сделано, маленький братец. Танцуй свой танец и верь Светоносному.

Серегил не сразу вспомнил, что Лиал давно мертв, а когда вспомнил, тот уже исчез. У входа стояла группа руиауро, но призрака среди них не было. Когда Серегил заглядывал им в лица, каждый руиауро по очереди поднимал руку в молчаливом приветствии.

«Танцуй свой танец?»

Серегил закрыл глаза, вспоминая что‑то, что Лиал пытался сказать ему, когда он в первый раз посетил Нхамахат.

«Глядя на тебя, я вижу все твои рождения, все твои смерти, все труды, которые назначил тебе Светоносный. Но время — это танец, в котором много движений и много ошибок. Те из нас, которые видят это, должны иногда вмешиваться».

«А я слепец, танцующий в темноте». Серегил подумал о последнем приснившемся ему сне: о шарах, образовавших рисунок, о крови, струящейся с клинков. Воспоминание принесло с собой то же могучее чувство убежденности в своей правоте, которое охватило его той ночью. Оно заставило его спину выпрямиться и даже вызвало мимолетную улыбку.

Проходя мимо, это заметила Лхаар‑а‑Ириэль и подарила Серегилу уничтожающий взгляд.

— Не смейся над меткой, которую носишь, — предостерегла она.

— В этом я тебе клянусь, кирнари, — пообещал Серегил, прижав левую руку к сердцу. — Я приму то, что посылает Светоносный.

Адриэль и Мидри приникли к Серегилу, сопровождая носилки Клиа на обратном пути. Алек охотно уступил им место, но держался поблизости, наблюдая за Серегилом с растущим беспокойством.

Тот кутался в одолженный ему плащ, словно сейчас была зима. Насколько Алек мог судить, все чувства друга поглотила бесконечная растерянность.

Ну, по крайней мере это лучше, чем беспросветное отчаяние. Как только они оказались в главном зале, вдали от любопытных глаз, Клиа поманила Серегила к себе и что‑то ему прошептала. Она плакала. Серегил опустился на колени рядом с носилками, склонившись к принцессе, чтобы разобрать ее слова.

— Все в порядке, — сказал он ей.

— Как ты можешь так говорить? — сердито воскликнула Мидри. — Ты же слышал Бритира: была надежда, что со временем твое изгнание кончится.

Серегил с трудом поднялся на ноги и двинулся к лестнице.

— Потом поговорим, Мидри. Я устал.

— Побудь с ним, — пробормотал Теро, но Алек и так уже направился за другом.

Они медленно поднялись в свою комнату; Алек шел на несколько шагов позади. Ему хотелось поддержать Серегила, но что‑то его удерживало. Войдя в комнату, тот поспешно сбросил одежду и нырнул под одеяло. Уснул он мгновенно.

Алек постоял у постели, прислушиваясь к тихому ровному дыханию и гадая, что заставило Серегила уснуть — полное изнеможение или абсолютная безнадежность. Что бы это ни было, решил юноша, сон — лучшее сейчас лекарство. Сбросив сапоги, он прилег рядом с другом и обнял его поверх одеяла; Серегил только что‑то пробормотал во сне.

Когда Алек открыл глаза, в комнате, к его удивлению, было уже почти темно, а вторая половина постели пустовала. Он испуганно подскочил, но тут услышал знакомый смех откуда‑то из теней у камина. Высокая фигура поднялась из кресла; Серегил зажег свечу от тлеющих углей.

— Мне не хотелось тебя будить, — сказал он, присаживаясь на край постели. Серегил был одет в коричневый кафтан и штаны и, к облегчению Алека, улыбался. Это была настоящая улыбка, теплая и жизнерадостная. — Тебе пришлось тяжелее, чем мне, тали, — сказал он, взъерошив волосы Алека.

— Ты на это и рассчитывал, когда решил вернуться? — Алек сел на кровати и внимательно посмотрел в лицо Серегила, ища признаки безумия. Как может он быть таким спокойным?

— Ну, теперь, по размышлении, я полагаю, что все могло бы кончиться и лучше, чем я тогда ожидал. Ты же слышал, что они говорили. Теперь я здесь чужестранец.

— И это тебя не огорчает? Серегил пожал плечами.

— Я ведь уже давно на самом деле не ауренфэйе. Лиасидра и руиауро — они сделали меня яшел кхи, когда выслали таким молодым. Просто все эти годы я цеплялся за прошлое. Помнишь, что я сказал тебе, когда наконец решился рассказать, что ты наполовину ауренфэйе, а ты сокрушался, что не знаешь, кто ты такой? Помнишь, что я сказал тебе тогда?

— Нет.

— Я сказал тебе, что ты тот же самый человек, которым всегда был.

— А ты всегда был яшел кхи?

— Может быть. Здесь я никогда не был вполне на месте.

— Тогда ты не так уж и жалеешь, что не можешь сюда вернуться?

— Ах, разве ты не понимаешь? Я больше не изгнанник. Бритир все это изменил. Я теперь один из вас и могу отправляться туда же, куда можете вы.

— Значит, если они откроют Гедре…

— Именно. И когда они одумаются и отменят Эдикт, что, не сомневаюсь, скоро случится, я смогу путешествовать где угодно. Я свободен, Алек. Я сам сделаю себе имя, и никто больше не может назвать меня изгнанником.

Алек скептически посмотрел на друга.

— И ты знал, что все так и случится, — еще там, в горах? Уголок губ Серегила поднялся в знакомой кривой усмешке.

— Ничего подобного.

Убедить других оказалось труднее. Клиа и Адриэль плакали. Мидри хранила мрачное молчание. В глубине сердца Серегил тоже испытывал сомнения, но его поддерживали слова руиауро; «Танцуй свой танец».

К счастью, времени на размышления оставалось немного. Приближалось время голосования, и теперь переговоры вел Коратан. Серегилу было запрещено появляться в зале лиасидра, но Теро и Алек сообщали ему обо всех новостях, точнее, их отсутствии.

— Как будто ничего не случилось, — проворчал Алек, когда на второй день они сели за поздний ужин. — Те же самые доводы повторяются снова и снова. Ты ничего не пропустил, хоть и не был там.

Оставаясь дома вместе с Клиа в остальные дни, Серегил начал испытывать все большее беспокойство. Те надежды, которые поселили в нем руиауро, постепенно рассеивались; каковы бы ни были его труды, теперь его участие в делах власть имущих закончилось.

По крайней мере так он думал.

На пятый день переговоров к дверям подошел мальчик‑подросток и спросил Серегила. На мальчике не было сенгаи, себя он не назвал; он просто вручил Серегилу сложенный лист пергамента и ушел.

Рядом не было никого, кроме двоих часовых‑Ургажи, и Серегил порадовался этому, когда развернул пергамент. В записке, написанной знакомым элегантным почерком, значилось:

«Сегодня ночью у Чаши Ауры. Приходи один, когда луна будет в зените». Внутрь был вложен знак: маленькая синяя с красным шелковая кисточка. Серегил внимательно рассмотрел ее и улыбнулся про себя, обнаружив несколько красноречивых более темных ниток.

Алека эта новость совсем не порадовала, когда вечером Серегил показал ему записку.

— Чего хочет от тебя Юлан? — с подозрением спросил он.

— Не знаю, но держу пари: Клиа не повредит, если я это выясню.

— Мне не нравится это «приходи один»,

— Я очистил его имя от подозрений, — хмыкнул Серегил. — Не станет же он теперь убивать меня; и уж особенно после того, как в мои руки попали и записка, и кисточка.

— Ты собираешься сказать обо всем Клиа?

— Ты можешь рассказать ей после того, как я отправлюсь на свидание; да и всем остальным тоже.

Ночь была ясной и тихой. Отражение полной луны лежало на поверхности Вхадасоори, как жемчужина в оправе из гагата.

Серегил вошел внутрь кольца из каменных гигантов и медленно двинулся к колонне с Чашей. Сначала ему показалось, что он явился первым: заставить другого ждать — проявление силы. Потом у него на глазах отражение луны всколыхнулось и на мгновение исчезло: с противоположной стороны пруда по воде скользнула темная фигура. Старые страхи ожили в Серегиле, но это не был демон, вызванный некромантом.

Юлан грациозно развернулся у берега и ступил на камни. Его темная мантия сливалась с окружающим мраком, и бледное лицо и серебряные волосы казались в лунном свете плывущей в воздухе храмовой маской.

Хоть Серегил и не доверял вирессийцу, он не мог не восхититься стилем, в котором тот обставил свое появление.

— Мне казалось, что мы с тобой еще когда‑нибудь поговорим, кирнари.

— Так же казалось и мне, Серегил из Римини, — ответил Юлан, беря его под руку. — Пойдем, прогуляемся.

Они медленно двинулись вдоль края воды, словно хорошие друзья. Серегилу нетрудно было представить на своем месте Торсина. Ощущал ли старый посол силу, которая исходила от этого человека, как жар от кузнечного горна? Такое соседство смущало Серегила, он остановился и высвободил руку.

— Не хотел бы быть грубым, но час поздний, и я не сомневаюсь, что ты позвал меня сюда не ради того, чтобы насладиться моим обществом.

— Такое могло бы случиться, — возразил Юлан. — Ты — очень интересующий меня молодой человек. Уверен, что ты мог бы рассказать много захватывающих историй.

— Только с арфой в руке и за хорошую плату. Чего ты хочешь?

Юлан рассмеялся.

— Ты и вправду стал вести себя как тирфэйе. Впрочем, меня это устраивает. Мне нравятся тирфэйе и их нетерпение — оно бодрит. Я буду вести себя так же и скажу все напрямик. Скаланцы все еще хотят, чтобы Гедре был открыт, не так ли?

«Ах, ну вот наконец он и дошел до дела!»

— Да, и я предполагаю, что Коратана вы находите менее ловким дипломатом, чем его сестру.

— Я этого и ожидал, как только услышал, что он направляется в Гедре с военными кораблями, — безразлично протянул кирнари, глядя на луну.

Серегил не схватил столь очевидной приманки. Или Юлан знает, какой приказ был отдан принцу, или блефует, рассчитывая выпытать нужные сведения. Имея дело с таким, противником, в ответ лучше всего помалкивать.

Юлан склонил голову к плечу, глядя на Серегила и делая вид, что не замечает его сдержанности.

— Ты умен и мудр не по летам. Мудр достаточно, чтобы понимать: у меня хватит и сил, и воли противиться договору со Скалой до тех пор, пока пленимарский флот не захватит гавань Римини, а ваш прекрасный город не поглотит пламя. Я наблюдал за этим вашим принцем. Не думаю, что ему хватит проницательности это понять, но ты‑то понимаешь, и к твоим словам он прислушивается.

— Я не могу сказать ему, чтобы он бросил все это дело. Гедре необходим Скале.

— Не сомневаюсь. Поэтому‑то я и готов согласиться на тот договор, который мы обсуждали с Торсином перед его ужасной кончиной. Райш может быть мертв и требования тетсага соблюдены, но уверяю тебя: немногие в лиасидра посочувствуют теперь Акхенди. Новый кирнари, Сулат‑и‑Эрал, — зеленый юнец, не пользующийся поддержкой влиятельных людей. На твоем собственном клане тоже лежит тень, хотя я уверен, что Адриэль‑а‑Иллия сделает все от нее зависящее, чтобы обелить имя Боктерсы. Однако очень многие готовы использовать пример ее бывшего брата как обоюдоострое оружие. Разве история твоей жизни не служит доказательством правоты тех, кто не желает никаких контактов с тирфэйе? Разве Лхаар‑аИриэль не воспользуется случаем задрать свой покрытый татуировкой нос и завопить: «Смотрите, что получается из общения с чужестранцами!» И еще, конечно, вопрос насчет чести новой царицы… Мы все этим очень озабочены.

— Мне все время хотелось узнать, кирнари, сколько ты заплатил пленимарцам за сведения о той истории? Юлан поднял брови.

— Я получил их как плату за мои услуги. Пленимарцы очень озабочены тем, чтобы пролив Бал оставался открыт для их кораблей и их торговли. Скаланцы не единственные, кто нуждается в припасах для этой вашей глупой войны.

Сердце Серегила оборвалось, хотя на самом деле чего‑то подобного он ожидал.

— Ты хочешь сказать, что все время поддерживал пленимарцев? Что для скаланцев надежды нет?

— Все не так безнадежно, друг мой. Я предлагаю тебе компромисс и свою поддержку. Требуйте временного открытия Гедре — скажем, до конца войны. Я благодарен тебе за то, что ты очистил от подозрений мое имя, и поэтому скажу: это лучшее, на что вы можете рассчитывать. Или ваш неудачный роман с Акхенди заставил вас забыть, ради чего вы сюда явились? Клиа ведь собиралась не оспаривать Эдикт об отделении, а получить помощь в войне.

— Можем ли мы рассчитывать на это? — спросил Серегил.

— Ты же знаешь, что нужно делать, мой умный друг. Ты искусно играешь на арфе и умеешь касаться нужных струн. Согласись исполнять мою мелодию, и я окажу тебе поддержку.

— И какие же стихи ты хочешь положить на свою мелодию? За какие струны нужно дернуть?

Призрачное лицо придвинулось ближе, но глаза Юлана остались в тени.

— Я хочу только одного: чтобы Виресса осталась открытым портом. Уважай это мое желание, и я постараюсь доставить вам все прочее, в чем вы нуждаетесь.

— Сомневаюсь, что ты смог бы сделать что‑нибудь с пленимарскими военными кораблями, блокирующими пролив Бал, — сказал Серегил с хитрой улыбкой. Ответная улыбка кирнари заставила его вновь обрести серьезность. — Или все‑таки смог бы?

— Вирессийцы способны очень на многое, если захотят. Мы никогда не пренебрегали торговлей со Скалой как с надежным партнером. Что ты скажешь на то, чтобы возобновить наши связи?

— Я не могу решать за Клиа и Коратана, — уклончиво ответил Серегил.

— Конечно, нет, но ты можешь с ними поговорить.

— А что мы скажем акхендийцам и гедрийцам? Что дни их процветания будут сочтены?

— Я уже беседовал с Риагилом и Сулатом, Они согласны с тем, что пол— яблока лучше, чем никакого яблока вовсе. В конце концов, даже в Ауренене время и смерти многое меняют. Кто знает, к чему приведет эта маленькая трещинка в Эдикте? Для нашего народа больше всего подходят медленные перемены. Так было всегда.

— То есть чтобы все осталось неизменным достаточно долго и Виресса сохранила свою власть?

— Тогда я умер бы довольным. Серегил улыбнулся.

— Я уверен, что очень многие желали бы этого, кирнари. Я поговорю со скаланцами. Есть, правда, еще одна вещь, которую я хотел бы узнать. Это ты сообщил пленимарцам, где лучше всего устроить засаду, когда мы плыли сюда?

Юлан укоризненно поцокал языком.

— Ты разочаровываешь меня. Какой прок мне был бы от замученной пленимарцами принцессы? Ее смерть только объединила бы моих противников и вызвала бы совершенно нежелательную, симпатию к Скале. А кроме того, я лишился бы удовольствия от игры, которую мы здесь ведем. Это была бы огромная потеря, ты согласен?

— Игра… — пробормотал Серегил. — Или танец со сложными па.

— Если угодно. В этом вся прелесть жизни для таких, как мы, Серегил. Что стали бы мы делать, окажись наше существование простым и легким?

— Откуда мне знать? — ответил Серегил, думая об Иларе и обо всех сложностях того давно прошедшего лета. — У меня никогда не было случая это выяснить.

— Ты теперь гадаешь, не был ли я связан с предателями‑чиптаулосцами, — сказал Юлан, и Серегил решил, что вирессиец не погнушался бы чтением чужих мыслей и не постеснялся бы признаться в этом.

— Да, — ответил он тихо, размышляя, как поступит, если Юлан признается.

Юлан повернулся и взглянул на воду пруда.

— В той игре мне не было нужды участвовать, уверяю тебя.

— Но ты обо всем знал, правда? Ты мог предотвратить несчастье.

Юлан поднял брови и перевел глаза на Серегила.

— Разве ты сделал бы это на моем месте?

Хотя лунный свет мало что позволял рассмотреть, Серегил почувствовал, как пристально разглядывает его собеседник, словно в его власти было заглянуть в душу Серегила и понять его истинную сущность. В этот момент Серегил со смирением понял, что сила Юлана не нуждается в таких примитивных уловках, как чтение мыслей.

— Нет, — признал он, и от одобрительной улыбки кирнари словно ледяной клинок коснулся его сердца. — Я поговорю с Коратаном.

Удаляясь от Вхадасоори, Серегил не мог избавиться от неприятного чувства, что Юлан наблюдает за ним и, возможно, злорадствует; от этой мысли по спине его пробежали мурашки. Кинув взгляд через плечо, Серегил, однако, увидел, что старик медленно скользит кругами по гладкой водной поверхности.

Date: 2015-07-10; view: 224; Нарушение авторских прав