Глава шестая. Программист

На краю стола лежал довольно потрепаный рукописный журнал с которым никак не гармонировал блестящий CD в пластиковом пакете.

- Это все, что от него осталось. Папа погиб в Израиле, в теракте – нам даже тело не показали. Мы только оттуда. Отсидели шиву.

- Он там много работал в последнее время. Блок-схемы, структуры какие-то...

- Сам-то что не разберешь? Ты же профессионал.

- Борис всегда говорил, что ты гений. Из вас двоих евреем должен был быть ты.

- Ну это, положим, я исправил.

-...???!!!

- Я прошел гиюр.

- Когда?! Зачем?!

- Да еще там в тьмутараканске. Воды в кране как-то не было, ну я и решил заняться вопросом вплотную. Ты же знаешь – я любознательный.

На самом деле все началось с того, что в шкафу своей комнаты в общежитии он нашел невесть как попавший туда перевод ТАНАХа с параллельным текстом на иврите (вот уж действительно – судьба!). Начав читать, он почувствовал удивительную стройность, «алгоритмическую» регулярность этой книги. Еще не будучи знаком с теософскими изысканиями Ираклия, он понял, что это ключ к Тайне. В тридцати километрах от комбината был небольшой городок, когда-то относившийся к черте оседлости. Помимо церкви и тюрьмы, там была и синагога, да еще и с евреями. Вечера он проводил там. Ну не на танцы же, в самом деле, ходить (однажды попав на танцплощадку после длительных уговоров приятеля по работе, он почувствовал удушающий страх: изуродованные непосильным трудом и ядовитыми испарениями, зомбированные обрубки обменивались редкозубыми, фиксатыми – мода такая была - улыбками, а закончилось все жуткой дракой и свальным грехом).

Они переглянулись.

- Возьми. Это тебе...

Если бы программирования не было, Господь должен был сотворить это для него. Ибо создав одного Он не мог оставить его без другого.

Ну вот наконец они и встретились. Кумир, гений, ты опять капризно диктуешь свои условия: ты будешь говорить, а я только слушать.

В 1967 году Ираклий начал работать в Минске, где разворачивался большой проект по созданию «флагмана отечествнной вычислительной техники». Т.е. кибернетика еще числилась в «продажных девках империализма», но вычислительная техника с этой шлюхой не ассоциировалась. И хотя создаваемое ими предприятие было номерным, от их работы ожидали быстрого и конкретного результата. А потому национальный ценз практически отсутствовал. Их квартира, а точнее кухня (как и положено у шестидесятников) стала своего рода клубом профессиональной элиты проекта, среди которых евреев было неприлично много. Двенадцатилетний сын Вадим любил быть с ними. Тихо, не мешая сидел, слушал.

- Мальчику не хватает общения - как-то сказала жена – посмотри как он радуется любому проявлению внимания, особенно твоего. Хорошо, конечно, но у него это как-то чересчур.

- Ну некоторая неадекватность естественна в его возрасте. Пройдет.

Шло лето 1967-го года. В Израиле не успев начаться, закончилась война, названная шестидневной. Это было событие не укладывавшееся в материалистическое, марксистско-ленинское представление о мире... И войне. А потому вызвавшее живейший интерес у всех граждан страны, не говоря уже о евреях. Разговоры на кухне то и дело возвращались к Израилю.

- Слышал новую поговорку: «Бить по жидовски – спасать Россию».

- Но наши-то, наши как позорно себя там ведут.

- А «наши», это кто?

- Да тихо ты...

- Ну идиоты потому что. А главное – во всем так. Представляешь, я ему говорю: «Интерфейсные оболочки ядра должны быть унифицированы», а он согласования окончаний не понимает.

От этих умных, красивых людей исходило физически ощутимое обаяние искренности. Несоответствие услышанного с официальной пропагандой, вызывало у молчаливого, несколько замкнутого ребенка чувство обиды и несправедливости. Ну а некоторая неадекватность естественна в этом возрасте.

После устного экзамена по математике к Вадиму подошел Юрьев и предложил проехаться в центр, реализовав таким образом заслуженное право на отдых. Предложение было неожиданное, но Вадим обрадовался. Его тянуло к этому умному и харизматичному, несмотря на возраст, приятелю. Он был остроумен, много знал, но умел не только говорить, но и слушать. Жили они с мамой одни, а мама Юрьева работала продавщицей в районной «стекляшке». С ним было интересно, но получалось всегда так, что они встречались не когда хотел Вадим, а когда было нужно Юрьеву. День получился яркий: они были в кино, пили квас («ваша лошадь больна диабетом»), а когда уже возвращались домой, Юрьев вдруг спросил: «Слушай, а что там в Израиле произошло? Как ты думаешь?». И Вадима как прорвало – он рассказал все, что действительно об этом думает, говорил долго и страстно, пока не почувствовал некоторое облегчение, выговорившись умному и внимательному собеседнику. Остаток лета пролетел незаметно. С Юрьевым они больше не виделись. Однажды зайдя в стекляшку, он узнал, что тот в лагере (пионерском), при этом мама Юрьева, обычно улыбчивая и приветливая, посмотрела на него как-то странно, с сожалением что ли. Хотя, возможно, ему это показалось.

Ад начался со странной и в общем мало понятной фразы. 1-го сентября один из оноклассников подошел к Вадиму и сказал: «У тебя на родине война идет, а ты здесь ошиваешься. Умный? *** на всех забил?». Еще раньше, чем до конца осознал смысл сказанного, Вадим просто дал ему по морде. Физически он был сильнее многих своих сверстников, а потому подоспевшие приятели говорившего в драку лезть побоялись и дальше устрашающих и довольно нелепых жестов дело не пошло. На уроке он думал только о произошедшем: фраза была явно чужая, спроси у говорившего где Израиль и он будет искать его на Северном полюсе, а вот подишь ты «У тебя на родине...». И почему он думает, что Израиль – его, Вадима, родина. Для самого Вадима это было неожиданностью: чувство обиды и несправедливости во всем, что касалось Израиля, было вызвано переживаниями за свою родину, где он родился и жил и которая позволила себе опуститься до такого «позорного поведения». На следующей перемене к Вадиму подошел Зык. Фамилия, как хук с левой, соответствовала образу – в недавно открывшейся во дворце спорта секции бокса, Зык считался перспективным и уж во всяком случае, лучшим. Радушно улыбнувшись, он протянул Вадиму руку и Вадим пожал ее, слегка удивленный, но все же обрадованный. И тут же получил тот самый хук слева, потом еще, потом удар в лицо. От неожиданности Вадима как парализовало – он стоял, получая удары и не мог ничего поделать в ответ. А когда все кончилось, так и остался стоять с разбитыми губами и опухшей щекой и вдруг заплакал... На следующий день к нему подошел какой-то парень намного старше его (Вадим видел его впервые). Глядя куда-то за спину Вадима, он спросил: «Этот?» и, видимо получив утвердительный ответ, ударил в лицо. А после уроков уже знакомый Вадиму парень и еще несколько таких же оттащили его за угол и стали бить. Били тупо, с оттяжкой. Видно было, что это доставляет им удовольстаие. Когда же лицо Вадима превратилось в кровавое месиво, повалили на землю и попинали ногами, но уже не больно...не очень больно – устали. Неделю он просидел дома, ждал когда сойдут синяки, а когда вернулся в школу все повторилось сначала.

-У нашего мальчика проблемы – сказала жена – его бьют за то, что он еврей.

- Не говори ерунды – отмахнулся Ираклий – т.е. антисемиты, конечно есть. Но чтобы вот так, среди бела дня, при попустительстве учителей... Время погромов в этой стране все таки прошло.

- Посмотри на его лицо. Ты редко бываешь дома, а когда бываешь он его прячет.

- Хорошо. Завтра я пойду в школу, а потом поговорю с ним. Что-то здесь не так.

В это время Ираклий действительно попадал домой не каждый день. Он в буквальном смысле, жил на работе. У них пошло... Создаваемый ими «МИНСК-32», в историю вычислительной техники войдет как уникальный вычислительный агрегат. В отличие от своих заокеанских коллег (при несоизмеримо более низких зарплатах), они создавали не просто машину, производящую вычисления, но машину, готовую к диалогу. Им не хватало денег и дисковой памяти.

Утром он все-таки решил сначала заскочить на работу. А потом позвонила жена: «Унас горе. Приезжай немедленно. Вадика сбила машина». Он так и не успел увидеть сына живым. После похорон, разбирая его вещи, он нашел дневник.

«Это повторяется каждый день..»

«Сегодня один из них встал надо мной во время урока, и начал втыкать в спину перо, а меня снова как-будто парализовало. Я думал, что учительница должна прекратить это, но она кажется ничего не замечала. Неужели я такой трус...»

«Сегодня опять остался дома. Стыдно с такой рожей выходить на улицу. Но нет худа без добра – я сочинил сказку.

Жила на свете Нефертити, прекрасная девушка с миндалевидными глазами. И случилось так, что бедный художник Тутмес заболел ими и сотворил чудо. Чудо из розового песчанника. Цвета ее губ. Но Нефертити стала женой фараона и Тутмес не закончил своего чуда, потому что вместо буйного крыла ее волос над этими глазами нависла корона.

-Но я же все равно буду рядом и ты каждый день...

- Смогу видеть чужие глаза Нефертити – закончил, перебив ее Тутмес.

И она смолчала, слегка опустив голову, потому что слишком откровенно прозвучала в этих словах жестокая правда о состоявшейся лжи. Но Тутмесу было мало этого и он сотворил новое чудо. Горным хрусталем и черным деревом оживил он впадины глазниц на холодном камне. И когда через тысячи лет человек извлек из глубины веков эту печальную историю в двух портретах, первым, что прочел он, заглянув в хрустальные глаза несостоявшейся богини, была заповедь доброго Тутмеса: «Сотвори чудо свое и обрети радость в содеянном».

«Наверное я схожу с ума. Я слышу голоса. Они требуют сделать что-то, чтобы доказать, что я не трус. Сегодня едва удержался, чтоб не выпрыгнуть на дорогу, перед грузовиком...»

Наконец Ираклий пошел в школу.

- Видите ли. У Вадика действительно были проблемы с товарищами в последнее время, но мы стараемся не вмешиваться... Колесников, прекрати сейчас же – это тебе не ринг. Да, так вот, дети должны сами научиться решать такие проблемы. Иначе, что будет с ними, когда они выйдут за пределы этих стен...

А через три года умерла жена. Она увядала на глазах. Врачи с умным видом разводили руками: «... психологическая травма... посттравматический синдром...». А ее как буд-то просто отключили от какого-то источника, питающего жизнь. К этому времени их проект исчерпал себя. Советская власть купила, а точнее украла за большие деньги (все через жопу) IBM-овскую OS-360 и их просто прикрыли, заставив адаптировать приобретение под советские технологические возможности. Поэтому, когда ему предложили возглавить крупный отдел в одном из первых в стране институтов прикладной математики, он согласился без колебаний.

Обстоятельства гибели сына заставили его задуматься над вопросом, который, как он потом полагал, тлел в нем всегда: быть евреем – что это значит? Прцесс национальной самоидентификации принял у Ираклия (как и положено гению) весьма своеобразный характер. Проштудировав несколько самоучителей иврита, он достал издание ТАНАХа с параллельным текстом на русском и начал читать. Читая, он почувствовал удивительную стройность, «алгоритмическую» регулярность этой книги и понял, что это ключ к Тайне. Так появились четыре Постулата Веры и институт судьбы.

Как-то будучи в столице по делам института, Ираклий решил наведаться в центральную московскую синагогу. Там его внимание привлек человек средних лет с густой копной седых волос и по мужски красивым, волевым лицом. Они разговорились.

- А ведь я Вас знаю – вдруг сказал собеседник – еще по Минску. Не напрягайтесь. Мы не были знакомы. Официально... Я курировал Ваш отдел.

- Что знчит «курировал» - под левой лопаткой Ираклия противно защемило.

- Курировал. Доносы читал. Агентуру инструктировал. Давайте присядем. Летом 1967-го года было принято решение провести нечто вроде, как это значилось в циркуляре, профилактического мероприятия. В школах периферийных районов больших городов, где евреев было немного (дабы не провоцировать политический резонанс по поводу преследования на национальной почве), выбирали одного или двух, по разным критериям и начинали бить. Не так, чтобы очень сильно, но каждый день. Регулярность, по мнению авторов циркуляра, являлась определяющим фактором. Мероприятие преследовало несколько целей.

1. Воспитательную. Нужно было наказать евреев, откровенно сочувствовавших Израилю. Уж больно позорно мы там обосрались.

2. Научную. Эффективность такого воздействия, как безоговорочно парализующего волю человека, на лубянке была хорошо известна. Почти в ста процентах случаев сопутствующие явления были: обострение творческих способностей и слуховые галлюцинации. Нужно было выяснить как реагирует психика человека на это воздействие в условиях открытого пространства и видимой свободы.

3. Кадровую. Аппарат дряхлел и нуждался в свежей крови. Было решено подойти к вопросу основательно, т.е. начать воспитывать будущих управленцев с детства. Для этого кандитаты должны были пройти нечто вроде экзамена на подлость: с одной стороны, не очень сложного, дабы не травмировать неустойчивую детскую психику; а с другой – абсолютно конкретного. Евреи были для этого идеальным объектом. Через это прошли, практически, все нынешние «демократы», не говоря уже о «красно-коричневых».

В Вашем же случае нужно было еще и выяснить степень Вашей лояльности, как одного из ведущих специалистов важного правительственного проекта. Для этого решено было задействовать агентуру особого рода. Агентурная вербовка среди детей применялась давно и была весьма эффективна. Отдел «памор», как его называли (Павликов Морозовых), был одним из наиболее результативных. Объектами вербовки становились, как правило, дети из неполных семей. Злоба и зависть у них были априори – этому не научишь. Остальному можно научить. Вторым источником были детские секции бокса. Мы пытались прибрать и каратистов-шмаратистов, но те оказались не то, чтобы интеллигентнее, а так... Вещь в себе. На откровенные подлости, в большинстве своем, не шли. За что и поплатились.

Ираклий судорожно вцепился в лацканы его пиджака.

- Зачем ты мне это говоришь?!

Взгляд незнакомца стал жестким.

- Чтоб знал... – и легко освободившись от его хватки, зашагал прочь.

В ту же ночь вернувшись домой, Ираклий заявил дочери с зятем, что репатриируется в Израиль. После первого шока и осторожных вопросов по поводу состояния здоровья, Борис (да, да, конечно Бяша) разразился тирадой, о том, что это не только сумашедшая глупость, но и преступление против науки.

- Именно сейчас, когда мы так близки к тому, чтобы сделать людей счастливыми. Без химии, насилия, гипноза и прочих фокусов, а исключительно средствами виртуальных технологий, раскрыв перед ними великие тайны СУДЬБЫ...

- Единственное, что ты можешь сделать – перебил его Ираклий – это доставить удовольствие профессорам в лампасах прицепить себе очередную лычку. К тому же, мне есть на кого оставить институт. Ты профессионал, член ученого совета. А что тесть – эмигрант, так времена, вроде, изменились и с этим проблем не будет. Через пол-года он уехал.

Когда Бен Гурион формулировал ВЕЛИКУЮ ЕВРЕЙСКУЮ МЕЧТУ о нормальном государстве, со своими ворами и проститутками, программистов он в этот список не включил. Трудовая биография Ираклия в Израиле фурора не произвела. Помаявшись несколько месяцев после окончания ульпана охранником, он наконец получил приглашение на собеседование в небольшой ипотечный банк. Просмотрев его резюме, интервьюер, с нарочито подчеркнутой вежливостью сказал.

- Вы, конечно, извините меня, примитивного израильтянина, но ваш CV выглядит, мягко говоря, неправдоподобно. В 1967-м году, не то что в России, у нас компьютеров не было!

-У нас не было – ответил Ираклий с легким грузинским акцентом, сохранявшимся даже в ивритской «транскрипции» – а там были. И это не сделало нас сильнее.

Все-таки он был гений. Через неделю ему сообщили, что он принят. Так в Израиле появился еще один программист.