Глава 11. Глаза Нины Пейтон были широко раскрыты, а взгляд был безумным

Глаза Нины Пейтон были широко раскрыты, а взгляд был безумным. Ее запястья и щиколотки крепились медицинскими ремнями к поручням кровати, и вены на руках вздулись тугими шнурами, когда она попыталась высвободиться.

– Она пришла в сознание минут пять назад, – сказала Стефания, медсестра бокса. – Сначала я заметила, что у нее участился пульс, а потом она открыла глаза. Я успокаивала ее, но она все пытается вырваться.

Кэтрин взглянула на кардиомонитор и обратила внимание на учащенное сердцебиение, но без аритмии. Дыхание Нины тоже было частым и периодически прерывалось хрипами, которые выталкивали мокроту в эндотрахеальную трубку.

– Это все из-за трубки, – сказала Кэтрин. – Она ее пугает.

– Может, дать ей валиума?

Мур, стоявший в дверях, сказал:

– Она нужна нам в сознании. Если дать ей снотворного, мы ничего от нее не добьемся.

– Она все равно не сможет с вами говорить. С эндотрахеальной трубкой во рту это проблематично. – Кэтрин повернулась к Стефании. – Что с газами крови? Мы можем ее экстубировать?

Стефания просмотрела записи с результатами анализов.

– Они на грани. Напряжение кислорода – шестьдесят пять, углекислого газа – тридцать два. И это при подаче сорока процентов кислорода.

Кэтрин нахмурилась: ни один из возможных вариантов ей не нравился. Она хотела, чтобы пациентка оставалась в сознании и смогла побеседовать с полицией, но в то же время у нее были серьезные опасения. Ощущение трубки в гортани могло вызвать панику у кого угодно, и Нина была настолько возбуждена, что на ее привязанных запястьях уже были ссадины. Но удалять трубку тоже было рискованно. После операции в ее легких скопилась жидкость, и, хотя она вдыхала сорок процентов кислорода – вдвое больше, чем в воздухе, – кислородное насыщение ее крови еще нельзя было назвать удовлетворительным. Поэтому Кэтрин и поставила трубку. Убрать ее сейчас означало бы подвергнуть опасности жизнь пациентки. С трубкой же пациентка продолжала бы сопротивляться и паниковать. При варианте с успокоительным они лишали Мура возможности получить нужную информацию.

Кэтрин взглянула на Стефанию.

– Я буду экстубировать.

– Вы уверены?

– Если будет ухудшение, тут же вернем на место.

«Легко сказать», – прочитала она во взгляде Стефании. После нескольких дней интубирования гортанные ткани набухали, что затрудняло реинтубацию. Единственным выходом в таких случаях оставалась экстренная трахеотомия.

Кэтрин встала в изголовье кровати и ласково обхватила руками лицо пациентки.

– Нина, я – доктор Корделл. Сейчас я уберу из гортани трубку. Ты ведь этого хочешь?

Пациентка кивнула. Это было одновременно и жестом отчаяния, и однозначным ответом.

– Мне нужно, чтобы ты лежала очень смирно, договорились? Чтобы мы не повредили голосовые связки. – Кэтрин подняла взгляд. – Маска готова?

Стефания подняла пластиковую кислородную маску. Кэтрин ободряюще сжала плечо Нины. Потом отодрала пластырь, который удерживал трубку, и выпустила воздух из баллончика.

– Сделай глубокий вдох и выдохни, – сказала Кэтрин.

Она увидела, как расширилась грудная клетка, и, когда Нина выдохнула, извлекла из гортани трубку.

Нина закашлялась и захрипела, из гортани хлынула слизь. Кэтрин гладила ее волосы, нежно бормоча что-то, пока Стефания фиксировала кислородную маску.

– У тебя все хорошо, – сказала Кэтрин.

Но кардиомонитор продолжал посылать частые сигналы. Испуганный взгляд Нины был по-прежнему сфокусирован на Кэтрин, как будто в ней был источник ее жизни и она боялась потерять его из виду. Глядя в глаза пациентки, Кэтрин с волнением ощущала тревожное сходство.

«Такой же была и я два года тому назад. Когда очнулась в больнице Саванны. Вырвавшись из одного кошмара, я оказалась в другом...»

Она посмотрела на ремни на запястьях и щиколотках Нины и вспомнила, как ужасно быть связанной. Точно так же ее привязывал когда-то Эндрю Капра.

– Снимите ремни, – сказала она.

– Но она может задеть трубки.

– Я сказала – снимите!

Стефания вспыхнула от столь резкого приказа. Не проронив ни слова, она отстегнула ремни. Она ничего не понимала; да и никто не мог понять, кроме Кэтрин, которая, даже по прошествии двух лет после Саванны, не могла носить блузки с тугими манжетами. Когда был снят последний ремень, она увидела, как дрогнули губы Нины, посылая ей молчаливое сообщение: «Спасибо вам».

Постепенно сигнал ЭКГ выровнялся. И на фоне этого устойчивого ритма две женщины смотрели друг на друга. Если Кэтрин узнавала себя в Нине, то Нина, казалось, узнавала себя в Кэтрин. Это было немое родство двух жертв.

«На самом деле нас гораздо больше».

* * *

– Вы можете войти, детективы, – пригласила медсестра.

Мур и Фрост зашли в палату и увидели Кэтрин, которая сидела на краю кровати и держала Нину за руку.

– Она попросила меня остаться, – пояснила Кэтрин.

– Я могу позвать женщину-офицера, – предложил Мур.

– Нет, она хочет, чтобы с ней была я, – сказала Кэтрин. – Я не уйду.

Она в упор посмотрела на Мура, и он понял, что перед ним совсем не та женщина, которую он держал в своих объятиях некоторое время назад; это была другая Кэтрин – решительная и бескомпромиссная, готовая защищать свою подопечную до конца.

Он кивнул и присел возле кровати. Фрост включил диктофон и скромно пристроился в ногах больной. Зная мягкий и спокойный нрав Фроста, Мур пригласил именно его присутствовать при этом разговоре. Нине Пейтон совсем ни к чему было сталкиваться с агрессивным полицейским.

Кислородную маску сняли и заменили назальными трубками, так что воздух шел прямо в ноздри. Взгляд пациентки метался от одного мужчины к другому, бдительно следя за их движениями и жестами Мур старался придать своему голосу максимально теплый оттенок, когда представлял ей себя и Барри Фроста. Он завершил формальную часть беседы, уточнив ее имя, возраст и адрес. Эта информация уже была им известна, но, озвученная устами потерпевшей, она должна была подтвердить нормальное состояние ее психики и готовность сделать заявление. Она отвечала на его вопросы хриплым монотонным голосом, как ни странно, лишенным каких бы то ни было эмоций. Ее безучастность нервировала его; ему казалось, будто он слушает мертвую женщину.

– Я не слышала, как он пробрался в мой дом, – говорила она. – Я проснулась, когда он уже стоял возле моей постели. Мне не следовало оставлять открытыми окна. Не нужно было принимать таблетки...

– Какие таблетки? – мягко спросил Мур.

– Я плохо спала из-за... – Ее голос затих.

– Изнасилования?

Нина отвела глаза в сторону, избегая его взгляда.

– Меня мучили ночные кошмары. В клинике мне дали таблетки. Чтобы я лучше спала.

«А ночной кошмар, настоящий ночной кошмар явился прямо к ней в спальню».

– Вы видели его лицо? – спросил он.

– Было темно. Я слышала его дыхание, но не могла пошевелиться И не могла кричать.

– Вы уже были связаны?

– Я не помню, как он меня связал. Не помню, как это случилось.

«Хлороформ, – подумал Мур, – чтобы сразу же парализовать жертву. Пока она не проснулась».

– А что произошло потом, Нина?

Ее дыхание участилось. Монитор стал подавать тревожные сигналы.

– Он сел на стул возле моей кровати. Я видела его тень.

– И что он делал?

– Он... он говорил со мной.

– Что он говорил?

– Он сказал... – Она сглотнула слюну. – Он сказал, что я грязная. Заразная. Он сказал, что я достойна презрения. И что он... собирается вырезать у меня испорченный орган, чтобы я очистилась. – Она сделала паузу. И произнесла, уже шепотом: – Вот тогда я поняла, что умру.

Хотя лицо Кэтрин побелело, сама жертва выглядела удивительно спокойной, как будто пересказывала чужой страшный сон. Она уже не смотрела на Мура, а уставилась куда-то поверх него, словно там, вдалеке, видела привязанную к кровати другую женщину. А на стуле, укрывшись в темноте, сидел мужчина и описывал предстоящие ужасы. Для Хирурга, подумал Мур, это прелюдия. Вот что его заводит. Запах женского страха. Он питается им. Он садится возле постели женщины и вбивает ей в голову мысли о смерти. Пот выступает на ее коже, и этот пот выделяет стойкий запах ужаса. Экзотический аромат, который кружит ему голову. Он вдыхает его и возбуждается.

– Что было дальше? – спросил Мур. Ответа не последовало. – Нина!

– Он направил свет лампы мне в лицо. Прямо в глаза, чтобы я не смогла его разглядеть. Я видела только этот яркий свет, больше ничего. И тогда он меня сфотографировал.

– А потом?

Она посмотрела на него.

– Потом он ушел.

– Он оставил вас одну в доме?

– Нет, не одну. Я слышала, как он ходит по дому. И еще телевизор... всю ночь работал телевизор.

Схема изменилась, подумал Мур, и они с Фростом обменялись недоуменными взглядами. Хирург явно обретал все большую уверенность. Наглел. Вместо того чтобы завершить убийство в течение нескольких часов, он тянул время. Всю ночь и следующий день он держал жертву привязанной к кровати, чтобы созерцать ее страх. Наплевав на риск, он решил насладиться ее муками. Продлить свое удовольствие.

Сигнал монитора вновь участился. Пусть ее голос был тусклым и безжизненным, но страх остался.

– Что было потом, Нина? – спросил Мур.

– Ближе к вечеру я, должно быть, заснула. Когда проснулась, было опять темно. Мне очень хотелось пить. Я больше ни о чем не могла думать, только о глотке воды...

– Он оставлял вас на какое-то время? В какой-то момент вы были одна в доме?

– Не знаю. Я слышала только телевизор. Когда он его выключил, я поняла, что он рядом. Что он возвращается в мою комнату.

– И, вернувшись, он включил свет?

– Да, – выдохнула она.

– Вы видели его лицо?

– Только его глаза. На нем была маска. Как у врача.

– Но вы видели его глаза.

– Да.

– Вы его узнали? Вы когда-нибудь прежде видели этого мужчину?

Последовало долгое молчание. Мур чувствовал, как сильно забилось сердце в ожидании ответа, который он надеялся услышать.

Но она тихо произнесла:

– Нет.

Он откинулся на спинку стула. Напряжение, царившее в палате, разом спало. Для этой жертвы Хирург был незнакомцем, человеком без имени, неведомо почему выбравшим именно ее.

Стараясь не выдавать своего разочарования, он попросил:

– Опишите его, Нина.

Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза, словно пытаясь расшевелить память.

– У него... короткие волосы. Подстрижены очень аккуратно...

– Какого цвета?

– Русые. С легким медным отливом.

Совпадает с цветом волоса, обнаруженного в ране Елены Ортис.

– Он был белокожим? – спросил Мур.

– Да.

– А глаза?

– Светлые. Голубые или серые. Я боялась смотреть ему в глаза.

– Лицо круглое или овальное?

– Узкое. – Она сделала паузу. – Обычное.

– Рост, вес?

– Мне трудно...

– Ну, навскидку, приблизительно.

Она вздохнула.

– Средние.

Средний. Обычный. Чудовище, которое ничем не выделялось из толпы.

Мур повернулся к Фросту.

– Давай покажем ей нашу подборку.

Фрост передал ему первый альбом с фотографиями, где на каждой странице умещалось по шесть снимков. Мур пристроил альбом на столике возле кровати и подвинул его к пациентке.

В течение получаса они наблюдали за тем, как она без остановки перелистывает страницы фотоальбомов, и с каждой минутой надежды их угасали. Все молчали, в палате был слышен лишь свист подаваемого кислорода и шелест переворачиваемых страниц. На фотографиях были известные насильники, и, пока Нина одну за другой переворачивала страницы, Муру казалось, что конца не будет этим лицам, этой галерее образов, представлявших самую темную сторону мужчины.

Он услышал, как кто-то стучит в окно бокса. Подняв голову, он увидел Джейн Риццоли, которая подавала ему знаки.

Мур вышел, чтобы переговорить с ней.

– Еще не определились с личностью? – спросила она.

– Мы вряд ли кого-то найдем. На нем была хирургическая маска. Риццоли нахмурилась.

– Почему маска?

– Возможно, это часть его ритуала. И тоже возбуждающий фактор. В своих фантазиях он представляет себя врачом. Он сказал ей, что собирается удалить у нее зараженный орган. Хирург знал, что она была изнасилована. И что он вырезал? Все сходится: он вырезал матку.

Риццоли устремила взгляд сквозь стеклянную перегородку. И тихо произнесла:

– Мне представляется, есть и другая причина, по которой он надевал маску.

– Какая же?

– Он не хотел, чтобы она видела его лицо. Не хотел, чтобы она его опознала.

– Но это значит...

– Я об этом все время и твержу. – Риццоли обернулась и посмотрела на Мура. – Хирург изначально собирался оставить Нину Пейтон в живых.

Как жаль, что мы лишены возможности заглянуть в человеческое сердце, думала Кэтрин, изучая рентгеновский снимок грудной клетки Нины Пейтон, рассматривая тени, отбрасываемые костями и внутренними органами. Взгляд ее скользил по ребрам, диафрагме, поднимаясь выше, к самому сердцу, которое на самом деле было вовсе не средоточием души, а обычной мышцей, качающей кровь и наделеной функцией не более мистической, нежели легкие или почки. И тем не менее даже Кэтрин, профессиональный врач, не могла смотреть на сердце Нины Пейтон, не испытывая трепета перед его символическим значением.

Перед ней было сердце жертвы, которой удалось выжить.

Она расслышала голоса за дверью. Это Питер просил медсестру подобрать рентгеновские снимки его пациента. В следующую минуту он зашел в кабинет и остановился, увидев ее стоящей перед проектором.

– Ты до сих пор здесь? – спросил он.

– Так же, как и ты.

– Но у меня сегодня ночное дежурство. А ты почему не идешь домой?

Кэтрин опять повернулась к снимку Нины Пейтон.

– Прежде мне нужно убедиться в том, что моей пациентке ничего не угрожает.

Питер подошел и встал рядом – такой высокий и массивный, что ей невольно захотелось отодвинуться. Он бросил беглый взгляд на снимок.

– Кроме небольшого спадения легких я не вижу здесь причин для волнения. – Он обратил внимание на слово «неизвестная», значившееся в углу снимка. – Это та женщина с двенадцатой койки? Вокруг которой так суетятся полицейские?

– Да.

– Я вижу, ты экстубировала ее.

– Да, несколько часов тому назад, – неохотно ответила она. Ей совсем не хотелось говорить о Нине Пейтон и тем более раскрывать свой личный интерес в этом деле. Но Питер продолжал задавать вопросы:

– У нее все в порядке с газами крови?

– Они адекватны.

– И она стабильна?

– Да.

– Тогда почему ты не идешь домой? – снова спросил он. – Я присмотрю за ней вместо тебя.

– Я бы хотела лично проследить за этой пациенткой.

Питер положил руку ей на плечо.

– С каких это пор ты перестала доверять своему партнеру?

От его прикосновения она мгновенно напряглась. Он это почувствовал и убрал руку.

После некоторой паузы Питер принялся развешивать свои рентгеновские снимки, сохраняя деловой вид. Он принес с собой целую кучу снимков брюшной полости, и они заняли весь экран. Разместив снимки, он замер перед ними, и в стеклах его очков отражались лишь рентгеновские узоры.

– Я не враг тебе, Кэтрин, – тихо произнес он, не глядя в ее сторону, а уставившись в проектор. – Жаль, что мне не удается убедить тебя в этом. Я все время думаю о том, что я что-то сделал не так, сказал что-то не то, и это изменило отношения между нами. – Он наконец осмелился взглянуть на нее. – Мы привыкли рассчитывать друг на друга. По крайней мере, как партнеры. Черт возьми, буквально на днях мы с тобой вместе копались в груди больного! А сегодня ты даже не разрешаешь мне подойти к твоей пациентке. Разве ты плохо знаешь меня, чтобы обижать недоверием?

– Нет ни одного хирурга, которому бы я доверяла больше, чем тебе, – тихо сказала она.

– Тогда в чем дело? Я прихожу утром на работу и обнаруживаю, что у нас было незаконное вторжение. А ты даже не хочешь поговорить со мной об этом. Я спрашиваю у тебя насчет твоей пациентки с двенадцатой койки, и ты опять не хочешь ничего говорить.

– Полиция просила меня не распространяться на ее счет.

– Похоже, в последнее время твоей жизнью распоряжается полиция. Почему?

– Я не вправе обсуждать это.

– Я не только твой партнер, Кэтрин. Мне казалось, что я твой друг. – Он шагнул к ней. Одно только приближение его массивной фигуры вызвало в ней приступ клаустрофобии. – Я же вижу, что ты напугана. Запираешься в своем кабинете. Выглядишь так, будто не спала несколько дней подряд. Я не могу спокойно смотреть на это.

Кэтрин сняла с проектора снимок Нины Пейтон и вложила его в конверт.

– Это не имеет к тебе никакого отношения.

– Нет, имеет, если это связано с тобой.

Ее миролюбивое настроение тут же сменилось злостью.

– Хорошо, давай расставим все точки над "и", Питер. Да, мы работаем вместе; да, я уважаю тебя как хирурга. Ты мне нравишься как деловой партнер. Но жизни у нас разные. И, разумеется, у нас могут быть секреты друг от друга.

– Почему? – тихо произнес он. – О чем ты боишься рассказать мне?

Она уставилась на него, обмякнув от его нежного голоса. В это мгновение ей больше всего хотелось скинуть с себя тяжелую ношу, рассказать ему обо всем, что с ней случилось в Саванне, не упустив ни одной постыдной детали. Но она знала, к каким последствиям приведет это признание. Она понимала, что изнасилование – это пятно на всю жизнь, она всегда теперь будет жертвой. А жалости Кэтрин не выносила. Во всяком случае, со стороны Питера, человека, уважение которого значило для нее все.

– Кэтрин! – Он подался к ней.

Она сквозь слезы посмотрела на его протянутую руку. И, как бросающаяся в воду женщина, которая предпочитает спасению черную бездну моря, не приняла ее.

Резко развернувшись, Кэтрин вышла из рентгеновского кабинета.

Date: 2015-07-01; view: 330; Нарушение авторских прав