Мир игр

— Слушай, друг, почему ты на скачках никогда не выигрываешь, а в карты тебе всегда везет?

— А ты попробуй засунуть лошадь в рукав.

Анекдот

Игрой в карты грешили многие великие люди, в частности замечательный русский поэт XIX века Н. А. Некрасов. Как-то он спросил своего отца о прошлом их рода. Алексей Сергеевич ответил:

— Предки наши были богаты, прапрапрадед проиграл 7000 душ крепостных, прапрадед — две тысячи, дед (мой отец) — одну. Я — ничего, потому что нечего было уже проигрывать, но в карточки поиграть тоже любил.

Частенько садились играть в карты Достоевский, Гоголь, Пушкин, Белинский. Карты были характерной особенностью того времени, почти неотъемлемой чертой светского и чиновничьего быта, больших и малых гостиных. В карты играли генералы и бюрократы, купцы и министры, степные помещики и литераторы. В клубах и салонах в один вечер проигрывали (или выигрывали) целые состояния. Из рук в руки переходили и деревушки, и большие имения с тысячами крепостных душ. Из рассказов мемуаристов можно заключить: Некрасов в залах Английского собрания представлял собой фигуру весьма необычную.

Клубные завсегдатаи знали, что он отлично играет во все игры, обладает редкой сдержанностью и часто выигрывает. Огромная сила воли и самообладание не покидали его даже в самый разгар карточных баталий. По отзыву современников, он умел взвешивать все шансы выигрышей и проигрышей и умел вовремя прекратить игру.

То, что именно непоколебимое спокойствие и холодный рассудок помогали Некрасову избежать проигрыша, косвенно подтверждает одно из писем Достоевского своему другу из Висбадена, где он играл в рулетку.

Он писал:

«В эти четыре дня присмотрелся к игрокам. Их там понтирует несколько сот человек, и, честное слово, кроме двух, не нашел умеющих играть. Все проигрываются дотла… Пожалуйста, не подумайте, что я форсю с радости, что не проиграл, говоря, что знаю секрет, как не проиграть, а выиграть. Секрет-то я действительно знаю; он ужасно глуп и прост и состоит в том, чтоб удерживаться поминутно, несмотря ни на какие фазисы игры, и не горячиться. Вот и все…»

А вот что писал о карточных играх бывший шулер А. Барбакару:

«Игра — это и умение не дать заманить себя в ловушку, и все обернуть так, чтобы в ловушке оказался заготовивший ее противник. Игра — не только раздача карт, шлепанье ими о стол.

Она — демонстрация ловкости, выдержки, оригинальности ума, знания человеческой натуры, презрения к деньгам. (Да, и презрения. Конечно, без денег игра теряет смысл, но поди швырни на стол тысячи, рискни ими… В этот момент деньги презираемы.)».

Возвращаясь к Некрасову, надо отметить, что его взгляды во многом совпадали с мнением одесского картежника, ибо великий русский поэт писал: «Самое большое зло в игре — проиграть хоть один грош, которого вам жалко, который предназначен вами по вашему бюджету для иного употребления. Если вы хотите быть хозяином игры и ни на одну минуту не потерять хладнокровия, необходимо иметь особые картежные деньги и вести игру не иначе как в пределах этой суммы».

Н. Некрасов

Другими словами, по мнению Некрасова, игроку не должно быть жалко проигрываемых денег, ибо любые эмоции, а тем более жадность, лишь затуманивают рассудок, что, конечно же, сказывается на способности человека к трезвому расчету, без которого в карточной игре нечего делать.

Рассказывают, что в отличие от других игроков его увлекала не столько задача выиграть кучу денег, сколько самый процесс борьбы со слепой фортуной, желание обуздать ее, своеобразное сознание своего превосходства и упоение победой. Некрасов в пух и прах обыгрывал многих именитых вельмож того времени, в частности генерал-адъютанта Адлерберга, личного друга Александра II. У государственного деятеля А. А. Абазе он выиграл больше миллиона франков! На «карточные деньги» Некрасов содержал литературный журнал да еще подкармливал вечно голодных литераторов-разночинцев.

Недаром среди завсегдатаев игорных гостиных ходили слухи, что великий русский поэт был нечист на руку, но никто ни разу не смог поймать его с поличным, поэтому об этом говорили шепотом. Но факт оставался фактом — везло Николаю Алексеевичу до подозрительности часто.

Вообще надо иметь в виду, что так же как и наркоманом становится не каждый человек, так и карточный азарт, затемняющий разум, охватывает отнюдь не всякого игрока.

Исследователи из Де-лавэрского университета (США) обнаружили, что у людей, склонных к азарту, биохимические показатели мозга отличаются от нормы, это позволяет любителям острых ощущений испытывать от чувства опасности не страх, а эйфорию. Для таких людей азартная игра заменяет наркотическое опьянение. Временная удача делает их невменяемыми, и они повышают ставки сверх разумных пределов. Так происходит до тех пор, пока они не проиграются в пух и прах. Именно для таких азартных сверх меры людей и существуют «подставные» игроки, которые якобы выигрывают большие суммы денег, «заводя» тем самым потенциальных клиентов. Такие «подставные» работают при игре в наперстки, в различных азартных лотереях и, конечно, среди картежников. Журналист С. Романов пишет по этому поводу: «Легко выигранные деньги страшнее первого укола у начинающего наркомана», поэтому каждый человек должен трезво оценить в себе степень склонности к риску: если она выше нормы, надо тщательно избегать игорных заведений. С судьбой играть можно, а вот обмануть свое тело редко кому удается. Ученые все больше убеждаются, что чрезвычайно трудно волевыми усилиями изменить существующую в нас генетическую программу. Это все равно что пытаться научить мяукать собаку, «запрограммированную» на лай.

Все вышесказанное касалось игр, в которых против игрока сражается фортуна, то есть игр, основанных на удаче. Выигрыш или проигрыш в них определяется степенью самообладания и теорией вероятности. Однако чаще всего в реальной жизни проигрыш определяется совсем другими причинами. Его специально подстраивают карточные мошенники, так называемые шулера. За столетия существования этого теневого бизнеса ловкие мошенники разработали огромное множество приемов и уловок, позволяющих обчищать карманы доверчивых игроков. Как пишет О. Скуратов в своей книге «Преферанс. История, стратегия, тактика», к таким приемам относятся сточенные «на клин» карты и фальштасовка, называемая «запуском», кругляк или «ярославский баламут», дьявольская «галан-тинка», мгновенно меняющая номинал карты, неуловимая для глаз «держка», позволяющая шулеру сбрасывать нужную карту в нужную сторону.

А взять хотя бы меченые карты… Весь играющий мир знает об этом, и тем не менее уберечься от них довольно сложно. Метку наносят столь изощренно, что даже опытный игрок не сразу раскусит подвох. Тем более если игроки только что купили колоду в магазине.

Откуда игроку знать, что у шулера есть дюжина колод с разными рубашками, а заменить за столом карты для профессионала не составляет труда.

Все метки можно разделить на «химические», «механические» и «подбор». Например, можно так усилить любую линию на карте, что только посвященный в секрет углядит такую метку на заводской полоске или клеточке. Карты будут казаться абсолютно чистыми, а шулера читают их, как настольную книгу.

Более примитивны метки механические, которые делают заранее или по ходу игры куском бритвы, иголкой или ногтем.

А самая опасная метка — «подбор». Здесь требуется тщательный труд, но зато потом ни одна экспертиза не сможет доказать жульничество. Заранее покупается несколько десятков колод одной рубашки с несимметричным крапом (например, в косую полоску). На фабрике они обрезаются хаотично, и каждый угол имеет случайный рисунок. Если рассортировать карты по мастям, то можно подобрать колоду, у которой масти отличаются линией фабричного среза. Все будет прилично — метки нет, никто шулера не разоблачит и канделябром по голове не стукнет. А прикуп он будет знать с одного взгляда.

Замена нормальной колоды на меченую называется «сменкой». Но бывает более изощренный замысел. Шулера заранее складывают «пароходный» мизер, который ловится на несколько взяток. Или крупная игра «без многих» — у мошенников богатая фантазия. Шулер обычно дает снять нейтральную колоду, а подготовленную держит в левой руке за кромкой стола. В этот момент его напарник обязан чем-то отвлечь партнеров, например, затеять спор из-за якобы неправильной вистовой записи. Кстати, вся операция проводится тогда, когда вся компания устанет и бдительность будет притуплена.

На коленях шулера, как правило, лежит снятый пиджак или большой платок. Решительным движением он передвигает нейтральную колоду к краю стола, где в левой руке у него зажата заготовленная колода. Первая неслышно падает на ткань, а сложенная заранее поднимается над столом и раздается как ни в чем не бывало.

Чтобы все это проделать, нужно иметь не только решительность, но и нахальство, а этих качеств шулерам не занимать.

С помощью меченых карт герой одного из рассказов О'Генри вчистую обыграл своего компаньона, только что обчистившего банк и решившего открыть карточный притон. Он рассказывает:

«Во всем городе был только один магазин, где продавались игральные карты. Я пошел туда и скупил все колоды, какие только были в магазине. На следующее утро, чуть только магазин открылся, я принес все колоды обратно. Я сказал, что мой компаньон передумал и не дает мне денег на открытие игорного дома, так что эти колоды мне не нужны. Хозяин магазина согласился взять их назад за полцены.

Да, да, да, на этой комбинации я потерял семьдесят пять долларов. Но карты недаром пролежали у меня всю ночь. Всю ночь я корпел над ними и ставил крапинки на каждую карту…»

Его компаньону пришлось купить именно эти карты, так как в том маленьком городке других магазинов не было. Понятное дело, что Джефф Питере, прекрасно зная обратные стороны карт, за один вечер обчистил не только всех посетителей игорного дома, но и его владельца.

Сейчас, когда мы переступили порог XXI века, изменилось и техническое оснащение мастеров крапленой колоды. Так, уже в 80-е годы XX века одесские шулера применяли радиотехнические приспособления для организации «маяков» — тайных сигналов для ознакомления с картами противника. Вот что пишет А. Барбакару в книге «Записки шулера»:

«И вот внедрили новинку, которую, были уверены, раскусят не скоро. Использовали технические средства. В прямом смысле — радиомаяки. Особо не мудрили: устройство взяли из радиоуправляемой модели самолета (в «Юном технике» продавалась). Приемное устройство один из наших, он во Дворце пионеров когда-то кружок посещал, оформил в виде миниатюрной катушки, в которой находился подвижный заостренный сердечник. При получении сигнала сердечник выдвигался. Устройство крепилось пластырем либо под мышкой, либо в области бедра, там, где карман. Мне и еще одному из наших крепление под мышкой не нравилось. Щекотно.

Случались накладки: ложные сигналы. Технарь наш пояснил: закономерные неприятности. То грозовые разряды поблизости, то в линии электропередачи неполадки (из-за этих неприятностей я однажды на мизере шестью взятками обогатился)…

Потом, сам доходя, у людей уточняя, я выяснил, что значит фосфор. Игрок держит под рукой, или в кармане, или прямо на виду губку, пропитанную бесцветным влажным соединением фосфора. Якобы смачивает пальцы, чтобы удобней играть было. (Многие картехники пользуются влажной губкой.) Соединение во время игры наносит на рубашку карт, используя определенную схему. Элементарный крап. Но чтобы он был различим, играют в темных очках. Причем нижняя часть стекол, буквально тоненькая полоска, затемнена совсем. Вот через нее-то и заметно свечение».

Теперь немного о других играх, которые не хуже карт способны опустошить карманы любителей посоревноваться с «госпожой удачей». Конечно же, самой известной из них является знаменитая рулетка, которая в сознании большинства людей является неотъемлемым атрибутом «красивой жизни».

Монте-Карло, Лас-Вегас, невозмутимый крупье в строгом черном костюме, зеленое сукно игорных столов и матовые плечи роскошных женщин, кучки разноцветных фишек, за которыми стоит огромное богатство или неожиданное разорение… Что там еще в стандартном джентльменском наборе, без которого не обходится редкий шпионский роман?

На самом же деле все гораздо проще и прозаичнее. Люди, у которых есть лишние деньги, хотят немного разогреть себе кровь азартом, а казино за определенную сумму предоставляет им такую услугу. Правда, иногда встречаются сумасшедшие, которые мечтают таким образом разбогатеть… Что ж, казино принимает и их — и методично раздевает до нитки.

Правда, некоторых — примерно одного из тысячи — оно по-царски одаривает (разумеется, не тратя на это ни цента — за счет других клиентов), с тем чтобы этот блаженный разнес потом на весь свет легенду о возможности заработать миллионы за один вечер.

Ведь недаром Гарри Гаррисон писал в своей знаменитой эпопее о Язоне дин Альте, что все игорные заведения мира действуют по одному принципу: «…только оформление различается, а суть одна. На виду — игра и публичные развлечения, за кулисами — все то, чего не выставляют напоказ. Теоретически выигрыши не ограничивались, однако это правило действовало лишь до какого-то предела. Стоило кассе казино понести ощутимую потерю, как честная игра кончалась, и с этой минуты удачливому клиенту следовало глядеть в оба».

А начиналась рулетка в XVII веке, когда кардинал Джулио Ма-зарини выпросил у Людовика XIV разрешение на так называемую придворную хоку — исключительно для пополнения оскудевшей государственной казны. Эта игра была основана на угадывании чисел, расположенных по окружности вращающегося колеса. Цифр тогда на этом колесе было тридцать — для игроков и еще два нуля — зеро, при выпадении которых, что составляло один к пятнадцати, все ставки забирала казна. Таким образом, игроки уповали на судьбу и перераспределяли между собой деньги, а государство стояло за их спинами, неутомимо забирая каждую шестую монету.

Как пишет газета «Мошенники» № 3 за 1996 г.: «…Современная рулетка появилась в Англии в конце XIX века. Ирландский авантюрист капитан Брэдтрит сочинил игру «ЕО», где вращающееся колесо было размечено уже на сорок клеток: двадцать «Е» и столько же «О» (элементарное «чет» и «нечет»). Однако в 1845 году пекущаяся о нравственности Британия запретила в своем королевстве все азартные игры, включая рулетку.

В наше время самой играющей страной признано княжество Монако. А начиналось все так: в 1863 году к Карлу III обратились некие братья Блан. Они пообещали монарху два миллиона франков дохода ежегодно, нескончаемый поток туристов и мировую известность…

Обещание было исполнено! Уже через пару лет княжество обогатилось и запроцветало, его счастливые жители были освобождены от налогов и пошлин. Что удается им и посей день…»

А теперь перейдем от аристократической рулетки к играм хоть и более банальным, но тем, с которыми у нас гораздо больше шансов встретиться, — хотя бы к привокзальным и рыночным лотереям. Можно долго и нудно рассказывать, что все это обман и мошенничество чистой воды, но лучше будет послушать исповедь конкретной потерпевшей, которая была опубликована в воронежской газете «Инфа» (№ 29, 1996).

«У входа на стадион «Труд», а попросту на центральную «толкучку», меня остановил голос:

— Девушка, подождите! Подойдите сюда.

Голос шел из глубины небольшого киоска и принадлежал молодой женщине. Перед киоском толпился возбужденный народ.

Какой-то мужчина указал мне на компьютер в окошке киоска: на светящемся экране замерли перед стартом шесть всадников на шести дорожках.

— Девушка, вы лицо незаинтересованное. Нажмите на кнопку. Какая лошадь придет к финишу первой — тот и победит.

«Ну что ж, нажать на кнопку мне не трудно», — решила я. Сказано — сделано, и все бы ничего, но молодой человек, лошадь которого взяла приз — 30 тысяч, в знак благодарности купил мне жетон, дающий право на участие в розыгрыше. (Всего жетонов — шесть, по числу лошадей, и они продаются участникам за 5 тысяч.) Подаренный жетон ни к чему не обязывал, я ничем не рисковала, а потому сомнений — играть или нет — у меня даже не возникло.

Уже другое незаинтересованное лицо нажало на кнопку, и… И к финишу одновременно пришли две лошади — моя и стоящего рядом мужчины.

Девушка в киоске просияла и затараторила: «У нас два победителя. По условиям игры ни один, ни другой не получает приза, но я могу предложить вам суперигру, в результате которой выигравший получит 130 тысяч рублей. Условия таковы…»

Короче, если объяснить простым русским языком, условий было два: просто играть или играть и делать ставки. Если один из играющих отказывался участвовать, то приз автоматически получал другой (нужно согласие обоих).

А чтобы начать игру, требовалось ни много ни мало — 15 тысяч с каждого претендента на приз.

«Черт возьми! Ведь 130 тысяч на дороге не валяются! — подала голос не самая лучшая сторона моей натуры. — Рискни!» И я рискнула, успев подумать: «Все. Надеюсь, больше от меня ничего не требуется».

Как бы не так! Если меня устраивал первый вариант игры, то моему сопернику он явно не подходил. Он решил делать ставки и поставил тысячу. Я — две. Он — еще четыре.

— Девушка, ставьте! Ставьте побольше! — зашептали мне в уши сочувствующие. — Чем больше поставите, тем больше вероятность победить. Не стесняйтесь!

Но я уже колебалась, мой соперник это почувствовал и накинул верх всей суммы еще 10 тысяч.

— Девушка, давайте я поставлю за вас, — предложил мне стоявший рядом молодой человек.

— Ставьте, — равнодушно бросила я. Мне было уже все равно — я чувствовала, что приз уплывает у меня из рук.

Союзник поставил 15, соперник — 90; я отдала свои жетоны девушке в окошке и пошла прочь.

…Говорят, новичкам везет. Не верю!»

Подобных лотерей придумано много. Там могут бегать лошади, машины, пришельцы из космоса или тараканы. Только вот бегут они по одной программе — составленной смекалистым человеком, коорому не нравится отбирать деньги у честных граждан темной ночью с пистолетом в руках. Он почему-то предпочитает это делать яссым днем. Хотя результат, как ни странно, получается абсолютно динаковый!

Спорт

Если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты пользуешься чем-нибудь, по казывай ему, будто ты этим не пользуешься; если он силен, уклоняйся от него; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; нападай на него, когда он не готов, выступай, когда он не ожидает.

Сунь Цзы

Наверное, спорт — это один из немногих видов человеческой деятельности, в котором обман не только не осуждается обществом, но и всячески приветствуется. Однако и здесь общественное мнение не смогло обойтись без ханжества. В применении к спорту «плохое» слово «обман» заменяется более неопределенным выражением типа «спортивная хитрость», «ловкость», «расчетливость», «предусмотрительность» или совсем уже благозвучным — «тактическое мастерство».

Например, в книге «Психология спорта высших достижений» в разделе «Тактика» говорится: «В ходе соревновательной борьбы каждый спортсмен имеет свою определенную изменяющуюся линию поведения, цель которой — завуалировать собственные намерения от соперника и одновременно раскрыть его тактические намерения, создать благоприятные условия для решения конкретных соревновательных задач».

В переводе на простой русский язык это означает примерно следующее: «Спортсмен должен скрыть от противника свои хитрости и угадать уловки противника, чтобы в итоге обмануть его».

Спорт — это борьба. Но очень редко она бывает борьбой исключительно с силами природы или самим собой (как при поднятии тяжестей или беге на короткие дистанции). Гораздо чаще целью спортивной борьбы является выигрыш у другого человека или команды. В этом случае спорт является как бы сконцентрированной моделью человеческих взаимоотношений во всей их сложности и бескомпромиссности. Если в обыденной жизни мы зачастую можем легко отступить или прийти к взаимному соглашению, то в спортивной жизни, а особенно в спорте высших достижений обратный путь бывает перекрыт наглухо. Болельщики и тренер никогда не поймут спортсмена, который за несколько мгновений до боя откажется выходить на ринг, или футболиста, который в разгар игры вдруг отойдет к кромке поля, чтобы отдохнуть и выкурить сигаретку. Мир спорта построен по закону контраста, как черно-белый телевизор.

В нем не в чести полутени: ты или чемпион, или проигравший.

Такая напряженная ситуация однозначно диктует выбор средств для достижения главной цели — победы. Все ставится на кон, а значит, и применяться могут любые способы, явно не запрещенные правилами. С одной стороны, эти правила определяют «честную» борьбу, но эта честность весьма относительна. Там допускаются многие виды обмана, запрещенные в других видах человеческой деятельности. Например, если в обычной жизни один предприниматель заявит другому, что собирается купить у него вагон сахара, и тут же нарушит свое слово, купив этот вагон в другой фирме, он будет закономерно обвинен в нечестности и двуличности. Но когда футболист на поле с помощью наклона корпуса и замаха ноги показывает вратарю, что будет бить в левый нижний угол ворот, а сам пробивает в правый верхний, он срывает аплодисменты зрителей, хотя обман налицо.

На эту специфическую особенность спорта указывает В. С. Мясников в предисловии к книге Харро фон Зенгера «Стратагемы»:

«Никому не нравится быть обманутым. Моральный, а порой и материальный ущерб запоминается надолго. Причем моральный в большинстве случаев переживается сильнее.

Стресс вызывают перенесенные унижение и разочарование. Обман обычно воспринимается как свидетельство моральной нечистоплотности, хитрости, которая всего-навсего «низшее проявление ума». Но представьте себе, что вы проиграли партию в шахматы или в шашки, причем, может быть, не одну, а несколько подряд. Вы ведь не заявите, что вас обманули, вы признаете, что противник сильнее вас, он владеет не только правилами игры, но ее сутью, тонкостями, стратегическим видением и тактическими ловушками. Все это — достоинство игроков высшего класса, гроссмейстеров. Их превосходство вы признаете без обиды».

Причем бывает очень трудно провести грань между спортивным обманом и обычной тактической стратегией. По-видимому, об обмане можно говорить только тогда, когда один спортсмен намеренно. вводит в заблуждение другого или развивает в своих целях определенные ошибочные психологические установки своего соперника. В других же случаях применение термина «обман» возможно, только с оговорками.

Возьмем известного олимпийского чемпиона по бегу на длинные дистанции Владимира Куца. Он сумел выиграть Олимпиаду в Мельбурне в 1956 году, психологически переиграв своего соперника. Его главный конкурент всегда использовал одну и ту же тактику для достижения победы: он всю дистанцию держался за спиной у лидера, экономя свои силы, а за пару кругов до финиша резко уходил в отрыв, лишая своих противников шансов на победу. Зная это, Владимир Куц изменил свой обычный рисунок бега. Всю дистанцию он непрерывно менял темп, то ускоряя, то замедляя бег. Его сопернику приходилось то отставать, то вырываться вперед. Такая манера бега, дополненная постоянными отрывами от преследователя, настолько измотала второго бегуна, что у него уже не хватило сил и воли на свой «фирменный» финишный рывок. В итоге Владимир Петрович Куц стал олимпийским чемпионом.

Нащупать слабости соперника и активно играть на них, найти лазейки в правилах, чтобы их обойти, — такова «творческая» тактика опытных спортсменов. В газете «Советский спорт» за 1 7 марта 1985 года рассказывалось, как шведскому лыжнику Томасу Вассбергу удалось обмануть не только жесткие правила соревнований, но и тем самым своих ближайших конкурентов. Он выиграл 1 5-километровую гонку на знаменитом лыжном стадионе «Холменколлен» в пригороде норвежской столицы Осло во многом за счет своей смекалки.

Его победа связана с весьма оригинальным усовершенствованием лыж, которое применил Вассберг. При разметке трассы организаторы обозначили несколько участков в начале дистанции, где запрещалось использование конькового хода. Таким образом, перед участниками гонки встала нелегкая задача: с одной стороны, традиционная техника хода, которую им предстояло использовать в зонах запрета, требовала нанесения на лыжи смазки, а с другой — намазанные лыжи во многом снизят эффект от конькового хода там, где им можно пользоваться, то есть на ключевой, последней части дистанции. Пока соперники ломали голову, у Вассберга уже был ответ на все вопросы. На чистые лыжи он наклеил липкую ленту, на обращенной к снегу стороне которой была нанесена держащая мазь. Таким образом, у него не было никаких проблем с прохождением запретных зон. А когда они остались позади, швед молниеносно оторвал ленты и кинулся к финишу коньковым ходом на несмазанных лыжах, развив на леденистой лыжне буквально глис-серскую скорость.

«Изобретение» Вассберга вызвало в Холменкол-лене буквально шок. В правилах на сей счет ничего не сказано, так что как признать, так и отвергнуть чудо-ленту оснований не было.

Особую остроту спорту придает умение обмануть противника, озадачить его и сбить с толку в спортивных единоборствах, где морально-волевые усилия дополняются предельной мобилизацией физических сил. К таким видам в первую очередь относятся борьба, бокс и фехтование. Казалось бы, в боксе должен побеждать в первую очередь тот, кто обладает сильным ударом, хорошей техникой, выносливостью и скоростью. Но зачастую побеждает не самый сильный, а самый ловкий и хитрый. Тот, кто сумеет навязать изначально более сильному противнику свой рисунок боя, при котором максимально проявятся те его, пусть и незначительные, преимущества перед соперником, благодаря которым он сможет победить.

Вот выдержка из воспоминаний четырехкратного абсолютного чемпиона СССР Николая Королева. Он описывает встречу с чемпионом Финляндии в тяжелом весе Матсоном:

«Схватились в центре ринга. Примерно так я и представлял себе начало этой схватки. Тут чисто психологический момент. Матсон решил сразу бросить в бой все свои силы. Он вынослив — сил можно не экономить. Он техничен и быстр — значит, можно вести темповый бой. Решил заставить меня отступить, потом — преследовать, не дать собраться, сосредоточиться, принять контрмеры.

План противника был ясен. Но не думаю, чтобы Матсону был ясен мой план. Напрасно он не позаботился представить себе возможные контрдействия противника, понадеялся непрестанным напором выиграть бой. Действие ударов зависит не от количества их, а прежде всего от качества: от точности попадания в намеченную цель. Сохранение ясности рассудка в темповом бою, умение наблюдать, мгновенно принимать и выполнять решения — от этого во многом зависит успех боя.

Темп, предложенный Матсоном, я принял с охотой. Но отчетливо видел каждый еще зарождающийся его удар. Подставляя под удары перчатки и плечи, уходя уклонами и нырками, я успевал наносить, в свою очередь, удары — редкие, но более точные и тяжелые.

Матсон, мне кажется, стал терять самообладание, не успевал понять, почему я не отступаю под градом его ударов, почему он не попадает в цель, почему в конце концов его противник все время оказывается то слева, то справа от него, но неизменно в центре ринга, все на той же ближней дистанции, выгодной Королеву, но невыгодной Матсону при его более высоком росте?

Минута растерянности стоила Матсону проигрыша. В тот момент, когда он, очевидно, пытаясь понять обстановку, хотел сделать шаг назад, я успел на миг выйти из боя и «достать» раскрытую голову противника сильным точным ударом в челюсть.

Матсон упал. В самом центре ринга. Там, где у нас завязался бой. Стою в углу, слушаю счет судьи.

— …Десять! Аут! — возглашает судья. Спешу помочь противнику. Весь матч продолжался меньше минуты».

Вообще спортивные единоборства более всего близки к военному искусству, откуда они, собственно говоря, и произошли. В пособиях по восточным боевым искусствам подчеркивается, что более слабый в физическом отношении человек вполне может выиграть бой у физически более мощного противника только за счет применения хитростей и обмана.

В качестве основных принципов ведения боя с превосходящим по силе противником китайские мастера рекомендуют оставаться на дальней дистанции, не позволяя сопернику приблизиться для нанесения полноценного удара; пытаться вывести противника из равновесия подсечками, подножками и подкатами; любой ценой стараться выйти противнику за спину, чтобы нанести решающий удар сзади; чаще использовать обманные движения и финты, в том числе провоцирующие соперника на неподготовленные атаки, от которых можно уклониться с нанесением ответного контрудара; использовать в боевой обстановке любые подручные предметы, чтобы нейтрализовать силу противника, и так далее.

Основатель дзюдо, знаменитый японский мастер Кано Дзигоро положил в основу своей системы борьбы не силу или противопоставление ей, а стратегию видимых уступок, при которой сила и мощь противника обращались ему во вред. Он говорил, что сам термин «дзюдо» означает путь мягкости, податливости и умения уступать во имя конечной победы.

В своих трудах он писал:

«Допустим, сила стоящего передо мной человека равна 10 единицам, а моя сила меньше и равна всего 7 единицам. Итак, если противник толкнет меня изо всех сил, я непременно упаду или отшатнусь даже в том случае, если напрягу для сопротивления все свои силы… Но если бы я, наоборот, уступил его силе, отодвинувшись ровно настолько, насколько он меня толкнул, заботясь одновременно о том, чтобы сохранить равновесие, противник, естественно, качнется вперед и сам потеряет равновесие.

В этом новом положении он может стать настолько слаб, что сила его на данный момент составит только 3 единицы вместо нормальных 10. Между тем я, удерживая равновесие, сохраняю свои 7 единиц силы, а значит, вдвое сильнее его и могу нанести ему поражение».

Момент спортивного поединка. Справа — Лукас, слева — автор книги, 1985 г.

По сути дела такая тактика борьбы, позволившая в конце XIX века Кано Дзигоро бесповоротно победить другие направления японских единоборств, является методом обмана противника, при котором внешняя демонстрация слабости маскирует внутреннюю силу.

Как писал еще в XVII в. Бальтасар Грасиан:

«…Не можешь надеть шкуру львиную — носи лисью. Вовремя уступить — победить. Кто своего достиг, того не осудят. Не хватает силы — действуй умом, таким путем или этаким: большаком доблести или тропинкой хитроумия. Ловкость свершила больше, нежели сила; чаще мудрые побеждали могучих, нежели наоборот».

И пусть его слова относились не к спорту, а к политике, сила, заключенная в них, не уменьшилась.

Цзи Цзяньчен — эксперт по прикладному варианту китайского ушу «дуаньда» — пишет в своем руководстве: «В схватке необходимо применять демонстративные ложные атаки, обманные движения, чтобы ввести противника в заблуждение. Сделав легкое движение рукой, ударить ногой, защищаясь слева, ударить справа, уклоняясь вправо, атаковать левой ногой, совершая вперемежку ложные и реальные движения, заставить противника растеряться и создать тем самым условия для контратаки».

В свое время мне довелось встречаться с доминиканцем Луисом, призером Панамериканских игр по тэквандо. Он приезжал в наш город для проведения показательных выступлений по приглашению моего друга Вячеслава Султанова. Встреча с Луисом произвела на меня потрясающее впечатление. Бой был учебным и длился несколько минут — слишком велико было различие в уровне нашей подготовки (полагаю, что в реальности я не продержался бы против него и двадцати секунд). С его стороны шел непрерывный, все убыстряющийся поток обманных движений, который завершался мощной атакой. Самое неприятное было в том, что я не мог угадать, какие из ударов отвлекающие, а какой будет реальным. Темп ударов все время возрастал, что заставляло меня применять блоки и защитные приемы. В тот момент, когда я не выдерживал предложенного темпа и уже не успевал отреагировать на очередную ложную атаку, проводился реальный «пробивающий» удар. Затем все начиналось сначала…

Обман рекомендуется применять не только в технике, но и в тактике спортивного или реального поединка. Цзи Цзяньчен пишет, что «если вы подверглись нападению человека сильного, напористого и хладнокровного, да к тому же держащегося с превосходством, притворитесь неуклюжим и неловким, испуганным. Это нужно для того, чтобы противник проникся шапкозакидательским настроением и потерял бдительность. Затем, улучив благоприятный момент, внезапно атакуйте противника по его болевым точкам».

Возвращаясь вновь к урокам Луиса, я вспоминаю, как он учил нас:

«В реальном бою прежде всего определите относительную силу ваших противников. Если враг слабее вас, то открыто демонстрируйте свое превосходство, стараясь воздействовать на его психику и подавить его волю к победе. Если же он сильнее, то до поры до времени притворитесь слабым и хилым, чтобы он расслабился и потерял осторожность, и только после этого переходите к решающей атаке».

Особо изощренный интеллектуальный обман встречается в шахматах, где для него даже придумали особое название: «комбинационный стиль игры». Суть его состоит в том, чтобы обманными действиями, часто жертвуя пешки или фигуры, спровоцировать противника на определенные ответные ходы, которые впоследствии должны неминуемо привести его к поражению. Поэтому шахматисты никогда не спешат взять предлагаемую им жертву, а вполне закономерно полагают, что за таким «подарком» вскоре последует весьма неприятное для них продолжение. Вот почему, пожертвовав по неопытности ферзя, Остап Бендер привел в ужас васюковского любителя шахмат.

Часто хитрость в шахматах состоит уже в том, чтобы принудить противника разыгрывать незнакомый ему вариант партии, так как при дефиците времени и имеющейся информации шахматист, как правило, делает гораздо больше ошибок. Именно так молодой Михаил Ботвинник обыграл чемпиона Чехословакии Флора. Вот как описывает этот матч Кирилл Левин в книге «Михаил Ботвинник»:

«Шахматисту Ботвиннику было всего 22 года, когда он принял вызов чемпиона Чехословакии Флора. Прежде чем встретиться с Флором за шахматной доской, Ботвинник проанализировал все 110 партий Флора, бывших в его распоряжении. Ботвинник обнаружил, что начало партий его будущего противника довольно однообразно: ферзевый гамбит и английское начало — для белых, принятый ферзевый гамбит, защита Каро-Канн и изредка вариант Рубинштейна во французской партии для черных — вот что играл Флор с удивительным постоянством. Но зато эти начала он изучил в совершенстве и виртуозно пользовался ими.

«Значит, — решил Ботвинник, — не надо давать Флору играть его излюбленные начала.

Черными надо ориентироваться на защиту Нимцовича, на голландскую партию и защиту Грюнфельда. В двух партиях применить английское начало, которое Флор любил играть только белыми, стало быть, черными он будет неуверенно разыгрывать его».

И последний, может быть, наиболее важный вывод, который Ботвинник сделал, изучая своего будущего противника, — это психологическая неустойчивость Флора. Флор не сумел энергичной игрой удержать преимущество в одно очко, которое у него было в матче с Эйве, а после неудачного турнира в Бледе не мог взять себя в руки на протяжении нескольких туров.

Наконец, в некоторых партиях, где у Флора было худшее положение, он не сумел мобилизовать свои силы и проиграл без борьбы.

Однако, делая эти выводы, Ботвинник хорошо понимал, что ему придется встретиться с первокласснейшим мастером, весьма опасным противником. «Только не терять спокойствия и не бояться, — думал он, — это главное. Вероятно, мне будет всего труднее играть первую половину матча, пока я не изучу Флора за доской. Тем с большей силой надо провести вторую половину матча, где можно использовать опыт первых партий».

И при игре расчет Ботвинника оказался верным. Оба противника сражались с напряжением всех сил, оба были настроены воинственно и жаждали победы. Ботвинник принял смелое решение и использовал вариант голландской партии, хотя и забракованной теорией, но содержащей в себе немало скрытого яда. Он рассчитал, что Флор не знает этого варианта. На восьмом ходу незнание белыми этого варианта уже сказалось — Флор выбрал не самое сильное продолжение. Видно, что он нервничает и еще не может опомниться после вчерашнего поражения, а это плохо для турнирного бойца.

Ботвинник играл, холодно и точно используя неточности, допущенные Флором на десятом и двенадцатом ходах, и перешел в наступление. Флор допустил просмотр. Ботвинник после недолгого раздумья пожертвовал ферзя и получил за него ладью, слона и коня. Позиция белого короля была разгромлена, и Флор сдался».

Особый, весьма болезненный для многих спортсменов вопрос — это проблема допинга. С формальной точки зрения прием стимулирующих препаратов есть безусловный обман — соперника, судей и болельщиков, так как допинг дает преимущество в силе и скорости. Но, с другой стороны, бывает и так, что спортсмен, «без задней мысли» принимающий, скажем, капли от насморка, внезапно снимается с соревнований из-за наличия эфедрина в его организме. На него падает тяжелое обвинение в обмане, хотя на самом деле жертвой «обмана по незнанию» оказывается он сам.

Но, конечно, бывает и так, что стимулирующие препараты спортсмены принимают сознательно. Правда, парадокс состоит в том, что на крупных соревнованиях (Олимпийских играх и чемпионатах мира) все победители проходят обязательный антидопинговый контроль, а на мелких принимать стимуляторы не имеет смысла. Тем не менее желающие улучшить мировой рекорд при помощи химии всегда находятся. Наверное, самым знаменитым случаем последнего десятилетия XX века является случай с Беном Джонсоном, победившим в забеге на 100 м на Олимпийских играх в Сеуле в 1988 году. Он «отмолотил» сотку за 9,79 сек., достигая на отдельных участках дистанции скорости 43,4 км/ч. Но его слава жила всего несколько часов, а потом были годы позора. Золотую олимпийскую медаль получил Карл Льюис, потому что допинг-тест установил у Джонсона наличие стероидов в крови.

Завершить тему обмана в спорте следует таким явлением, как подтасовка результатов спортивных соревнований. В новом Уголовном кодексе появилась соответствующая 184-я статья, которая определяет наказание за подобные преступления. Надо сказать, что «договорные» матчи были всегда и в советское время, и тем более — в эпоху «рынка». Разница состоит только в суммах премиальных. Чем важнее цена победы, тем выше ставки «гонораров» судьям, а попросту — взяток. Как говорится, «совесть — как золото: чем она чище, тем выше ее продажная стоимость».

Искусство и литература

…нет, думал он, поэзия — обман,
Пленительный, а все ж в какой-то мере
Обман, да-да, пленительный обман,
Как облачко, как утренний туман,
Клубящийся над грешною землею…
Юрий Левитанский

Часто в искусстве возникают целые мифы и направления почти из ничего. Особенно это относится к так называемому модернизму или абстракционизму. Чем менее понятно нарисованное на холсте, чем больше дает такое «произведение искусства» простора для фантазий, тем больше шансов у ее создателя прослыть гением. Здесь присутствует классический прием любого обмана, от предсказаний карточной гадалки до политических обещаний: максимум общих фраз и простора для воображения слушателя, с одной стороны, и мощная пропагандистская и рекламная кампания — с другой.

Об одном таком примере упоминает писатель Владимир Солоухин в книге «Черные доски».

В 1926 году в Америке появился доселе неизвестный широкой публике художник-модернист Павел Джорданович. Его картины покупались «на ура», и критики наперебой спорили о новом направлении — «дузумбрациолизме», которое Джорданович пропагандировал своими самобытными полотнами. К нему пришла мировая слава, и он охотно разъяснял искусствоведам сокровенный смысл своих картин. Но 14 августа 1927 года новоявленный гений на пресс-конференции рассказал, что это была всего лишь мистификация. Оказывается, Поль Джордж Смит, как на самом деле звали художника, нарисовал свой первый «шедевр», поспорив с женой. До этого он никогда не брал в руки кисти и краски. Он был сильно удивлен, когда его картину купила галерея, и стал продолжать в том же духе. В конце концов ему надоело дурачить публику, и он сознался во всем корреспондентам.

Можно грубо разделить все произведения искусства на две категории. Картины и скульптуры первой группы нравятся большинству людей, даже не имеющих глубоких познаний в искусствоведении. К таким произведениям можно отнести полотна Рафаэля или скульптуры Микеланджело.

Произведения художников и скульпторов, относящиеся ко второй группе, «понимает» только весьма ограниченный круг искусствоведов. Простому человеку без предварительного внушения и создания «установки на гениальность» трудно понять, почему «Черный квадрат» Малевича, кроваво-красные, словно с заживо содранной кожей, танцовщицы Матисса или скособоченные до неузнаваемости персонажи Пикассо являются гениальными творениями.

Ведь недаром появился следующий анекдот.

Пабло Пикассо приехал в Лондон. На вокзале у него украли чемодан.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил у него инспектор полиции.

— Да, мне помогал выйти из вагона один молодой человек.

— Вы ведь художник. Набросайте его портрет, и мы его быстро найдем.

Пикассо нарисовал портрет. Через некоторое время лондонская полиция задержала старуху 80 лет, гориллу в зоопарке, бульдога и двух носорогов.

П. Пикассо. Портрет Доры Майр

И тем не менее картины Пикассо стоят миллионы долларов. Единственным логическим объяснением этой абсурдной ситуации является представление о манипулировании общественным сознанием. Довольно узкая каста искусствоведов навязывает свое понимание искусства и критериев его оценки. Используя психологические понятия установки, внушаемости и конформности, можно легко объяснить, что несведущие в «высших сферах искусства» обыватели, как правило, склонны соглашаться с мнением экспертов в такой области, где совершенно отсутствуют объективные критерии оценки степени гениальности.

Если зритель имеет дело хотя бы с подобием реализма, он еще может полагаться на свои ощущения и здравый смысл. В частности, мало кто сомневается, что лес на картинах Шишкина или море на полотнах Айвазовского написаны с поразительным приближением к оригиналу. Но когда мы имеем дело с «психологической» живописью импрессионистов или смелым новаторством авангардистов, то оценка таких произведений возможна отнюдь не с позиций здравого смысла, а лишь на уровне глубоко личностного эмоционального, а где-то даже иррационального восприятия.

Картины того же Малевича можно принимать или отвергать, но их нельзя навязывать как эталон искусства. Это дело сугубо личное, а формирование шкалы ценностей, которым занимаются эксперты от искусства, является формой манипулирования общественным мнением.

Искусство, как и все другие формы человеческой деятельности, может служить для обмана людей, если оно находится под контролем тоталитарного режима, правящего в той или иной стране. Именно так возник в Советской России в начале 30-х годов метод «социалистического реализма». Правда, легенда гласит, что на самом деле это произошло во времена Чингисхана, быть может, в этом предположении есть доля истины. Вот версия, зафиксированная народным творчеством в виде анекдота.

В одной стране правил хромой, одноглазый, горбатый тиран. Он захотел увековечить свой образ в портрете. Первый художник изобразил его таким, как есть, и был казнен за оскорбление величества.

Второй превратил его в стройного, молодого красавца и был посажен в тюрьму за искажение истины.

Третий художник изобразил властелина верхом на вздыбленном коне, в профиль зрячим глазом к зрителям, широкой буркой задрапировал горб — и получил высшую государственную премию.

Так возник творческий метод, названный позднее социалистическим реализмом.

Приблизительно так обстояло дело и в Советском Союзе. Художники старались не врать народу. Они «просто» выбирали из разнообразной советской действительности то, что не могло опорочить политику коммунистической партии, оставляя за кадром неприглядные стороны жизни. Деятели искусства того времени словно взяли на вооружение афоризм Марка Твена: «Никогда не изменяйте правде, изменяйте саму правду».

Поэтому на картинах советского периода можно найти массу светлых, чистых и красивых городов, широкоплечих улыбающихся парней и здоровых, симпатичных девушек, но там не найдешь лагерей, умирающих в заброшенных деревнях старух и пьяных бомжей, ночующих в канализационных люках. И в то же время минимум лжи, впрочем, как и минимум правды. Только дозволенный Министерством культуры интервал «от сих до сих». Шаг вправо, шаг влево считался побегом и карался… ну не расстрелом, конечно, а снятием с привилегированного положения, на что мало кто был готов в годы застоя. Наиболее независимым художникам оставалось только устраивать выставки на кухне или уезжать на Запад.

Но не следует думать, что автор сводит проблему обмана в искусстве только к политическому аспекту и вопросу свободы творчества. Дело обстоит значительно сложнее: в искусстве понятия лжи и истины вообще теряют четкие очертания, что связано с ярко выраженным субъективным характером этой области человеческой деятельности. Если в технике эталон метра является эталоном для миллионов инженеров всего мира, то стихи Бродского или Хлебникова являются объектом восхищения для одних ценителей поэзии и яростных нападок — для других.

Читателю, возможно, знакома ситуация, когда несколько очевидцев в компании начинают вспоминать какое-то давнее событие.

— Вот как это было… — рассказывает один.

— Нет, дело было совсем не так… — перебивает его другой.

— Да вы все забыли, ребята, — вступает в разговор третий. — Я же прекрасно помню, как…

На первый взгляд кажется, что только один из очевидцев может говорить правду, остальные же, чьи слова расходятся с его трактовкой, вольно или невольно обманывают слушателей. И это было бы верно, имей мы дело с отчетом трех роботов-разведчиков, делавших фотографии далекой планеты. Но при оценке представлений людей термины «ложный» и «истинный» просто-напросто неприменимы. Разница в воспоминаниях может быть обусловлена тем, что очевидцы действительно совершенно по-разному воспринимали и осознавали одно и то же событие.

Как писал Роберт Асприн в предисловии к «Миру воров»: «…каждое повествование ведется со своей точки зрения, а различные люди видят и слышат одно и то же по-разному. Даже на самые очевидные факты оказывают влияние личные чувства и мнения. Так, странствующий певец, рассказывающий о разговоре с чародеем, даст иное изложение событий, чем вор, ставший свидетелем того же самого».

Однако одно дело, когда художник необычным образом изображает мир, потому что «так его видит», и совсем другое — если мастер кисти или слова намеренно искажает натуру по тем или иным корыстным соображениям. Такой обман может вызывать только презрение к человеку, который сделал источниками наживы свой талант и высокое искусство. Возможно, одним из самых древних из дошедших до нас примеров сделки художника со своей совестью является трагическая история красавицы Ван Джаоцзюнь, жившей в I веке до н. э.

Она была придворной наложницей китайского императора Юаньди, правившего в империи Хань с 48 по 33 г. до н. э. У него было столько наложниц, что он даже не знал всех в лицо, и выбирал их себе по портретам, которые рисовал придворный художник. Женщины, добиваясь расположения императора, наперебой подкупали художника, чтобы он изобразил их возможно более привлекательными. Ван Джаоцзюнь, гордая своей красотой, не унизилась до подкупа, и художник в отместку нарисовал ее уродливой.

Так совпало, что вождь кочевников сюнну потребовал у императора руки одной из его наложниц, и император по портрету выбрал самую уродливую — Джаоцзюнь. Когда же перед отъездом она пришла проститься со своим повелителем, тот был ослеплен ее внешностью и впал в отчаяние от того, что расстается с такой красавицей. Однако он не смог нарушить данного слова и отослал девушку к вождю сюнну. Все, что он смог сделать, чтобы частично восстановить справедливость, — это казнить художника.

О судьбе этого художника (а звали его Мао Яньшоу) следует помнить всем творческим работникам. Не искажайте истину, господа! Себе же дороже выйдет!

Еще одна категория обмана, относящегося к искусству, связана с его способностью отвлекать людей от забот повседневной жизни. В этом случае ложь и вымысел даже становятся необходимыми компонентами творческого процесса, без которого произведение искусства не может выполнять своей функции духовного наркотика, уводящего от тяжелой реальности повседневной жизни.

Как пишет психолог Н. Козлов: «…Хороший фильм (книга, спектакль и пр.) — это увлекательный сон. Естественно, вы вольны погрузиться в него, но только называйте вещи своими именами и не придумывайте ничего насчет возможных Интеллектуальных или Духовных приобретений. Вы просто выбрали приятный сон в дневное время». Эти слова перекликаются с более ранним высказыванием Хорхе Луиса Борхеса: «Литература — это управляемое и предумышленное сновидение» и имеют глубокое значение. Человеческое сознание не может и не должно питаться только логическим осмыслением окружающего мира. Люди как раз и отличаются от компьютеров тем, что способны разорвать жесткие границы реальности и воспарить в зыбкие облака фантазии. Как писал Андре Моруа, «искусство — это попытка создать рядом с реальным миром другой, более человечный мир».

Не отсюда ли вечная популярность «женских романов», уводящих замотанных домашними заботами женщин в мир грез и романтической любви?

Когда мы вступаем в эту область человеческой деятельности, четкие дотоле определения правды и лжи теряют свои привычные очертания, а черно-белый мир этических дефиниций начинает играть всеми оттенками радуги. Например, Исаак Бабель спокойно, даже с оттенком юмора писал в одном из своих автобиографических рассказов: «Я был лживый мальчик. Это происходило от чтения. Воображение мое всегда было воспламенено». В этой фразе слово «лживый» практически не несет обычного для него отрицательного оттенка, а лишь тон сочувственного понимания.

Мы называем какое-то сообщение ложью, если человек говорит заведомую неправду. Но разве повернется язык назвать лгуном Гоголя, рассказавшего нам грустную и загадочную историю о коллежском асессоре Ковалеве, в одночасье лишившемся своего носа? Нет, его повесть явно не относится к категории лжи. Это скорее вымысел.

Теперь заглянем в толковый словарь Ожегова. Слово «вымысел» имеет два значения:

1. То, что создано воображением, фантазией.

2. Выдумка, ложь.

Мы видим, как близки эти понятия, но тем не менее почти интуитивно их четко различаем.

Самым главным критерием, казалось бы, является наличие или отсутствие прямой выгоды от сообщения неправды: если человек говорит неправду с целью ввести собеседника в заблуждение с последующим извлечением из этого какой-то материальной или моральной выгоды, мы склонны называть это ложью, а если фантазия человека не имеет корыстных мотивов, мы говорим о выдумке или вымысле. Но ведь Гоголь получал деньги за свои повести. Значит, он целенаправленно вводил в заблуждение читателей? Что-то здесь не стыкуется…

Можно, правда, пойти по другому пути: называть вымыслом, а не ложью такие сочинения и фантазии, которые изначально нельзя спутать с правдой. Ведь настоящая ложь должна маскироваться под правду, чтобы ввести человека в заблуждение, а вымысел открыт для критического восприятия и не скрывает своей ирреальности. Ведь никто же из читателей не поверит в самом деле, что нос сам по себе способен разгуливать по Невскому проспекту, да еще в мундире статского советника! Ну а вдруг кто-то поверит? Ведь Гоголь заканчивает свою повесть многозначительной фразой: «А все, однако же, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете; редко, но бывают». То есть писатель намеренно вводит читателя в заблуждение, а значит, все-таки лжет? Вопрос остается открытым.

А взять, например, загадочные картины средневекового художника Иеронима Босха. Каких только чудищ он не рисовал! Это не церковная живопись, а выставка генной инженерии! Тут и крысы с человеческими головами, и рыбы с ногами, и огромное ухо, и трехголовые ящерицы — один образ необычнее другого. И тем не менее язык не поворачивается назвать такое буйство фантазии ложью. Художник именно так видел суть преисподней и ужасы ада, а свои видения он воплотил в эти загадочные картины.

И. Босх. Воз сена. Фрагмент картины

Фрагмент картины Р. Магрита

Здесь следует остановиться на проблеме взаимоотношения категорий «реализм» и «свобода творчества». С одной стороны, реализм в суждениях предоставляет нам возможность противостоять обману и самообману, предохраняя от миража иллюзий, но, с другой, — ограничивает наше представление о мире, втискивая его в заранее заданные жесткие рамки рациональной логики. Недаром же Виктор Кротов называл рационализм «логической решеткой, отгораживающей нас от Тайны», а Поль Декурсель утверждал, что «реализм — это лохмотья истины».

Вообще при тщательном размышлении оказывается весьма непросто провести четкую грань между реальностью и нашими представлениями о ней. Многие столетия спорят философы-идеалисты с философами-материалистами о первичности материи и духа, но пока никто еще не смог привести исчерпывающих доказательств в пользу своей точки зрения.

Это дало повод немецкому философу XVIII века Моисею Мендельсону заметить: «Реальность — лишь то, что ощущаешь или во что веришь».

В фантастическом романе Филиппа Жозе Фармера «Создатель Вселенных» главный герой дает емкую характеристику счастливому и беспечному народу, населявшему один из райских уголков космоса:

«Эти люди просто-напросто не лгали. Вымысел был для них чужд. Такая правдивость имела свои преимущества, но она также означала, что они были ограничены в смысле воображения и не обладали большим юмором или остроумием».

В этих словах заключена большая мудрость: ложь — зло, но нельзя жить и одной только правдой. Человеческий разум начинается там, где появляется фантазия, а сознание выходит за узкие рамки заданной ему реальности. Настоящая художественная литература тем и отличается от журналистики, что, дополняя реальное воображением, создает обобщенные образы, несущие огромный эмоциональный заряд.

Печорин Лермонтова, Онегин Пушкина, Обломов Гончарова — все они не существовали в природе, но, вызванные к жизни пером мастера, стали своего рода «духовной реальностью», которая живет по своим законам уже более столетия, оставляя в наших умах более мощный след, чем многие реально жившие на земле люди.

События, описанные Гоголем в повести «Ночь перед Рождеством», — путешествие кузнеца Вакулы на спине черта в Петербург, конечно же, не могли иметь места, но сама эта история стала для нас реальностью, и какой-то частью души мы исподволь верим в ее возможность.

Эта вера была максимальна в детские годы, она уменьшилась до минимума сейчас, но как в каждом из нас никогда до конца не исчезнет ребенок, так и не умрет окончательно вера в возможность такой рождественской сказки. Подобную ложь иногда относят к категории «святой», так как она дарит людям то, без чего существование становится непосильным, — надежду. Именно поэтому жанр «рождественских сказок» вечен, а изменения касаются только деталей сюжета. Любимая женщинами история о сказочном принце в настоящее время трансформировалась в романтический сюжет о богатом предпринимателе, ласковом и понимающем, мужчин же привлечет история о неожиданно свалившемся богатстве или современной «принцессе» (в зависимости от характера мечты). Неудивительно, что голливудские фильмы типа «Красотка», в котором преуспевающий молодой миллионер женится на бывшей проститутке, имеют огромные сборы. Умом женщины понимают, что это блеф, обман, что в жизни так не бывает, но сердце и душа хотят чуда — и мы начинаем верить в эту неправдоподобно красивую историю. Обман? Да, но согревающий душу и дающий надежду.

Ложь? Да, но во спасение от засасывающей трясины беспросветных будней. Это как лотерейный билет, который скорее всего никогда не выиграет, но который тем не менее дает надежду на пусть призрачную, но реальную возможность выигрыша в игре, называемой жизнью.

Раньше такую функцию выполняли сказки. Сначала это было народное творчество, затем сочинительством занялись профессионалы: братья Гримм, Шарль Перро, Андерсен. В начале XX века оказалось, что взрослые тоже не прочь отдохнуть в волшебном мире художественного обмана, но традиционная форма сказок им не подходит. Тогда родилось новое направление — научная фантастика: литература, призванная создать обманную страну для, казалось бы, самой реалистично мыслящей аудитории — инженерно-технической интеллигенции.

Эрудированный читатель, пожалуй, отнесет рождение научной фантастики к XIX веку, в котором творил Жюль Берн, и в чем-то будет прав. Но нельзя не признать, что подлинный расцвет НФ приходится на середину прошлого столетия. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в любой книжный магазин — обилие фантастической литературы поистине ошеломляет. И это несмотря на то, что содержание фантастики есть вымысел по своей сути. Но не по форме, ибо современная фантастика приобрела множество воплощений.

Это, конечно, традиционная «научная» фантастика, ведущая свое происхождение от уже упоминавшегося Ж. Верна; фантастика социальная, отцом которой считается Герберт Уэллс; «фэнтэзи» — фантастика сказочная, бывшая почему-то под запретом в советские годы; фантастические триллеры — «ужастики», как их называют фанаты этого жанра, безусловным королем которого является Стивен Кинг; а также еще множество направлений, начиная от «кибер-пан-ка», представляющего компьютерную фантастику, до «турбореа-лизма», перекраивающего нашу историю. В общем, есть из чего выбрать. И миллионы любителей фантастики во всем мире с головой окунаются в эту волшебную страну: одни — чтобы попытаться угадать будущее, другие — чтобы отвлечься от забот повседневного мира, третьи — чтобы испытать необыкновенные приключения, которыми так бедна их настоящая жизнь. И никто не называет это ложью. У любителей НФ великая обманщица носит другие имена: фантазия, вымысел, воображение, мечта…

Наука

Люди, которые сами не занимаются наукой, довольно часто полагают, что науки всегда дают абсолютно достоверные положения; эти люди считают, что научные работники делают свои выводы на основе неоспоримых фактов и безупречных рассуждений… Однако состояние современной науки, так же как и история наук в прошлом, доказывает, что дело обстоит совершенно не так.

Луи де Бройль. «По тропам науки»

Люди более или менее спокойно могут смириться с наличием обмана в различных областях человеческой деятельности — в политике, религии, военном деле, бизнесе. Но существует область, по мнению обывателей, априорно свободная от этого зла, — наука, в которой ничего не принимается на веру, а все доказывается и многократно проверяется. Если бы это было так… К сожалению, обман проникает и в эту святыню объективности, приобретая при этом различные оттенки — от невинной фальсификации до злонамеренного подлога.

В романе Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» рассказывается об одном недоучившемся студенте, который волею судеб оказался редактором научного журнала «Мир животных». Не обладая излишком знаний в области зоологии, но зато имея раскованную фантазию, он решил с помощью богатого воображения повысить тираж своего издания. Далее предоставим слово самому Гашеку:

«Желая преподнести читателю что-нибудь новое и неожиданное, я сам выдумывал животных. Я исходил из того принципа, что, например, слон, тигр, лев, обезьяна, крот, лошадь, свинья и т. д. давным-давно каждому из читателей «Мира животных» прекрасно известны и что необходимо расшевелить читателя чем-нибудь новым, какими-нибудь открытиями. В виде пробы я пустил «сернистого кита».

Дерево, рождающее ягнят. Рисунок из средневековой книги, изданной в 1360 г.

Этот новый вид кита был величиной с треску и снабжен пузырем, наполненным муравьиной кислотой, и особенного устройства клоакой, из которой сернистый кит выпускал со взрывом особую кислоту, которая одурманивающе действовала на мелкую рыбешку, пожираемую этим китом. Позднее один английский ученый, не помню, какую я ему придумал тогда фамилию, назвал эту кислоту «китовой кислотой». Китовый жир был всем известен, но новая китовая кислота возбудила интерес, и несколько читателей запросили редакцию, какой фирмой вырабатывается эта кислота в чистом виде».

Позднее этот редактор таким же образом придумал и описал «бла-гуна продувного» — млекопитающее из семейства кенгуру, «инфузорию сепиевую», которую он причислил к семейству грызунов, и «нетопыря заморского», будто бы обитающего в Исландии.

Этот пример ясно показывает нам, что как одни только сухие факты без воображения еще не делают науку, так и фантазии, не опирающиеся на опыт, не имеют с истинной наукой ничего общего. Недаром еще великий Леонардо пятьсот лет назад писал в своем трактате «Об истинных и ложных науках»:

«По моему мнению, пусты и полны заблуждений те науки, которые не порождаются опытом, отцом всякой достоверности».

Однако опыт опыту рознь, и в наше время далеко не каждый научный эксперимент можно повторить с целью его проверки. Конечно, во времена Галилея можно было относительно легко проверить истинность открытых им законов природы. Для этого достаточно было взобраться на Пизанскую башню с двумя ядрами разного размера и сбросить их вниз. Если тяжелое ядро упадет первым, значит, был прав Аристотель, а если одновременно, то, стало быть, великий греческий мудрец ошибался, и любой желающий мог удостовериться в правоте Галилея. Таким образом, эксперимент в науке вроде бы решает все. Объективно и однозначно.

Но как быть, если исследователи, работающие на уникальном синхрофазотроне, объявили, что синтезировали новый химический элемент? Ведь такое оборудование может быть единственным в мире и стоить миллионы долларов. Даже если другая группа ученых сомневается в истинности такого открытия, у них нет ни единого шанса повторить опыт без ускорителя. Значит, остается поверить на слово. А если это был обман? На этом кончается объективность науки.

Известный русский философ В. Налимов пишет: «Наше общество живет успокоенно — у него есть убежище: в своем подавляющем большинстве оно верит в непогрешимость науки. Верит в ее безусловную объективность. Верит так, как раньше верили в непогрешимость религии и магии… Но отвечает ли сама наука тому идеалу, который сложился вокруг нее?» И далее, подробно разбирая индуктивный метод, преобладающий в науке, он приходит к выводу, что и наука отнюдь не застрахована от ошибок и заблуждений. Ведь чтобы проверить какое-то научное положение, нужно повторить опыты в другой, независимой, лаборатории.

Сегодняшний эксперимент нуждается в первоклассной технике, дорогостоящем оборудовании. А сама подготовка к нему может потребовать многих месяцев, а то и лет. Кто же захочет потратить несколько лет своей карьеры на то, чтобы воспроизвести сомнительные эксперименты? Ведь если они подтвердятся, то лавры

Date: 2015-07-01; view: 379; Нарушение авторских прав