Блошиные цирки

Один из современных учебников эпидемиологии чумы начинается почти поэтическим вздохом: «…возбудитель чумы переносится блохами. Если бы эта простая истина была известна в XII в., история Европы и всего цивилизованного мира была бы совершенно иной». Сегодня при взгляде назад кажется невероятным, что люди этого не знали. А неведение это продолжалось целые тысячелетия и не раз приводило человечество на грань гибели. Жертвы чумы исчислялись сотнями тысяч и даже миллионами человек, вымирали города, становились безлюдными целые области, и ужас пандемий чумы затмевал ужасы всех войн, какие знает история человечества, включая и эту последнюю, самую страшную.

В распространении чумы люди подозревали что угодно и кого угодно, даже и самих себя. Церкви были переполнены аскетами-фанатиками; в долгих постах, неустанных молитвах и подчеркнуто кротком смирении искали они спасения от «черной смерти» — чумы. Когда же эпидемия усиливалась, по улицам начинались шествия кающихся грешников — полуобезумевшие от ужаса, они неистово секли себя кнутами до полного телесного изнеможения, взывая к богу о защите от чумы (летописцы называют их флагеллантами — бичующимися, от латинского flagellum — бич). Другие же в разгар эпидемий впадали в иную крайность: жизненным кредо последних дней своих избирали распутство и разгул. А коль скоро от повальной смерти не спасали ни публичные самобичевания, ни пиры во время чумы, человеческие страсти чуть что выливались в массовые избиения, резню. Достаточно было и одного истерического выкрика или злонамеренного обвинения в том, что имярек отравил воздух, и толпа готова была излить свой страх самым изуверским образом. Особенно же беззащитными перед разъяренной толпой во время эпидемий чумы были странствующие лавочники, бродячие актеры и комедианты, да и вообще люди бедные. А постоянные погромы национальных меньшинств и евреев! Они тоже были мрачной приметой чумных времен.

Подозрениям не было конца. И только истинный виновник — блоха — оставался безнаказанным в складках холщовых рубашек простого люда и в шелковых кружевах господ.

Паразитирование блох на человеке с древних веков до нового времени было, наверно, таким же обычным явлением, как вшивость. Однако вши, если люди вообще удостаивали их своим вниманием, считались чем-то мерзким, отталкивающим. Блохи же, напротив, во многих случаях вызывали к себе интерес у коллекционеров и даже служили предметом экстравагантных развлечений человека.

Вот одна из таких забав. В XVII в. среди французских кавалеров считалось модным хранить, как сладкое воспоминание, блоху, пойманную собственноручно на теле дамы своего сердца. Держали блоху в миниатюрной, часто прекрасной ювелирной работы шкатулке-клетке, висящей на цепочке на шее, и блоха каждый божий день сосала кровь «счастливого» владельца. Этим безумно своеобразным сувениром оригинал старался обратить на себя внимание окружающих и только с ним был вхож в сомнительные компании. А когда блоха издыхала, убитый горем кавалер отправлялся на ловлю нового сувенира при живом участии всей распутной братии! Помимо анонимных историй, до наших дней дошло и свидетельство, что таким сладостным сувениром владел французский поэт и большой распутник Барро (Jacques Vallee des Barreaux, 1602–1673, который держал блоху, изловленную на знаменитой куртизанке Марион Делорм (Marion Delorm).

В те времена встречались дамские ожерелья, имевшие отношение к блохам. Это были просто ловушки для блох. Элегантные дамы в XV–XVIII вв. носили под одеждой разные «блошиные ловушки». По-видимому, самой эффективной была ловушка, сшитая из тонко выделанного меха мелкого животного; она напоминала по форме тело зверька и прикреплялась к головке нередко дорогой ювелирной работы. На цепочке ловушку надевали на шею. Блохи забирались в мех, и во время вечернего туалета удобно было выловить их.

В музейных коллекциях сохранились ловушки и других типов — гораздо более сложные и, очевидно, вряд ли дававшие большой эффект.

Была, например, ловушка в виде валика, вырезанного из слоновой кости, богато украшенного и снабженного множеством маленьких отверстий. В валик вкладывали намазанный кровью колок, служивший в качестве приманки. К 1709 г. относится другая модель такой ловушки, сделанная из дерева. Внутренний колок имеет щель, в нее помещали клочок шерсти, пропитанный медом или сиропом, чтобы привлекать блох. Судя по всему, ловушки в форме валиков не были оригинальным изобретением европейцев: подобные ловушки, изготовленные из бамбука, применялись еще в Древнем Китае.

Разные виды блохоловок в форме ожерелий, бывшие в употреблении в XVIII веке (по Busvine 1976)

Блохи благодаря своим малым размерам возбуждали интерес и у искусных, ловких на выдумки умельцев. В Британском музее в известной коллекции блох, собранной Ротшильдом (о ней мы еще расскажем), наряду с научными материалами представлены и образцы курьезного искусства, некогда модного: блохи, одетые, как куклы, в крошечные наряды. Подобную экспозицию можно увидеть и в Музее детства (Museum of Childhood) в Эдинбурге. Блошиные миниатюры создавались не только европейскими мастерами. В литературе есть сведения, что мексиканские монахи продавали как сувениры pulgas vestidas — блох, одетых в кукольные платья.

Уж если люди интересовались хитроумными экспонатами мертвых блох, то насколько привлекательнее были блохи, выступавшие в роли живых артистов. Еще в начале XVII в. в произведении "Insectorum sive minimorum Animalium Theatrum" Т. Мофет (Т. Mouffet) упоминает «об англичанине, весьма умелом во всех курьезных работах, который умудрился соединить золотую цепочку длиною в палец с замком и ключиком до того ловко, что блоха может идти и тащить ее; при этом блоха, цепочка, замок и ключик весили не больше зернышка. А еще от человека, заслуживающего доверия, я слышал, что эта блоха на цепочке тащила золотую карету, во всех отношениях совершенную и очень легкую, что доказывало искусность мастера и силу блохи»[8]. Спору нет, у мастера были золотые руки. Однако Европу сотрясали эпидемии чумы одна за другой, а люди восхищались силой блохи! Прекрасная иллюстрация человеческого неведения тех времен.

Столетием позже в книге «Краткое изображение насекомых, обитающих в окрестностях Парижа» Э. Л. Геоффрой (Е. L. Geoffroy 1725–1810) писал: «Хук рассказывает еще более диковинные вещи. Один английский умелец изготовил из слоновой кости коляску с шестеркой лошадей, с кучером на козлах, в ногах у которого была собака, с почтарем, четырьмя пассажирами в коляске и двумя лакеями сзади, и весь этот экипаж тащила одна блоха».

От отдельных показов оставался один шаг до представлений настоящих блошиных цирков, а все это, вместе взятое, доказывает, как легкомысленно, если не сказать — бездумно, относились люди к паразитам, представлявшим тогда для них постоянную серьезную угрозу. Удивительно и то, какое большое внимание уделялось блошиным циркам в литературе, будь то специальной или развлекательной. Из великого множества такого рода историй мы выбрали те, что выходят за рамки тогдашних курьезов.

В Лондоне примерно в 1830 г. блистал как исполнитель блошиных программ итальянец Бертолотто (Bertolotto), устраивавший свои спектакли «под покровительством ее королевского высочества принцессы Августы» (дочери короля Георга III). В пригласительных билетах он обещал «бал, на котором танцуют дамы-блохи, их партнеры во фраках, а оркестр из двенадцати исполнителей играет слышную блошиную музыку». Другая сцена представляла почтовый дилижанс с кучером, стегавшим над четверкой блошиных гнедых кнутом, который и в самом деле производил короткие, отрывистые звуки. Следующим номером программы был Великий Могол с полным гаремом, а далее шли прочие достойные внимания почтенной публики вещи.

Хотя программы блошиных цирков и усовершенствовались в духе времени, так что на манежи выезжали уже не коляски, а велосипедисты, и зрители смеялись над проделками блошиных фокусников, акробатов и канатоходцев, современная эпоха положила конец этой забаве. Последние цирки, влачившие жалкое существование, исчезли в 50—60-х годах нашего века. Прощальные выступления были даны в Нью-Йорке, Копенгагене и Гамбурге. Эти цирки исчезли прежде всего из-за трудностей с приобретением новых живых блох. Надо сказать, что дрессировки как таковой в блошиных цирках не были никогда. Секрет успеха заключался в мастерстве и изобретательности постановщика. Требуемые движения блоху заставляли выполнять с помощью всевозможных хитростей — соответствующим связыванием, склеиванием или другим механическим способом. Отсюда понятно, почему на каждое представление требовалась уйма блох, а их надо было систематически покупать у самых разных поставщиков. В цирках использовалась исключительно человеческая блоха (Pulex irritans), а она становится все более редкой, поэтому и заготовительные цены непомерно подскочили. Блошиные цирки погубила скорее экономика содержания их, нежели отсутствие интереса к ним у публики. Люди, избалованные миниатюризацией некоторых областей техники (особенно электроники и электротехники), по-видимому, и в наше время охотно изумлялись бы чудесам блошиного микромира. Совсем недавно в Техническом музее в Праге проходила выставка разных миниатюр. На одном из стендов под увеличительным стеклом работал микроскопический электродвигатель, и все воспринимали это как вполне обычное явление. Рядом толпились посетители у микроскопа, под которым была видна подкованная блоха — каждая из ее золотых подковок держалась на четырех серебряных гвоздиках.

Однако с блохами люди не расстались, даже и те, кто живет в больших городах и на природу выезжает лишь в отпуск. Мы приносим их из кинотеатра и из трамвая или автобуса, словом, оттуда, где бывает скопление народа. Одно утешение, что большей частью вместо блохи человеческой ловим на себе собачью блоху.

Date: 2015-07-01; view: 384; Нарушение авторских прав