Глава II. Мори занимал небольшую комнату под крышей многоэтажного дома в плотно застроенном районе возле доков

Мори занимал небольшую комнату под крышей многоэтажного дома в плотно застроенном районе возле доков. Здешние окрестности, отрезанные от города бывшей свалкой, считались по праву беднейшими во всем Уинтоне. Оборванные рахитичные дети играли на растрескавшейся, разрисованной мелками мостовой, пока их матери, в шалях и капорах, стояли и судачили перед дверьми лавок. На каждой улице была или пивная, или харчевня, где подавали жареную рыбу с картошкой, а когда спускался туман, то сквозь него зазывно сияли три медных шара над дверью ломбарда.[24]С реки доносились гудки буксиров, на ремонтных дворах без устали стучали молотки. Район, безусловно, не курортный, зато, если срезать через Блэрхилл до Элдонгрова, то оттуда рукой подать до университета и Западной лечебницы. Помимо всего прочего, жизнь здесь была дешевой.

То, что Мори поведал пекарю Дугласу о себе, было, в общем‑то, правдой, хотя и не всей. Первые двенадцать лет его жизни, единственного ребенка у снисходительных родителей среднего класса, прошли нормально: не в роскоши, но без особых проблем, в комфорте. Затем отец, местный представитель Каледонской страховой компании, слег с гриппом, подхваченным, как тогда думали, во время его поквартирных обходов. Целую неделю жена выхаживала его, а ему становилось все хуже. Позвали специалиста, и диагноз сразу поменялся на брюшной тиф, однако она успела тоже заразиться. Через месяц Дэвид оказался у дальней родственницы, вдовствующей сводной сестры матери, – бремя, принятое неохотно, никому не нужное. Четыре года юный Мори, несомненно, страдал от заброшенности, вкушая горький хлеб, но в шестнадцать вступил в действие предусмотрительно оплаченный отцом страховой полис на образование. Деньги небольшие, их хватило только на плату за обучение и жалкое существование, но все‑таки хватило, и с помощью одного учителя, который проникся к нему сочувствием, распознав в ученике необычные способности, Мори поступил на медицинский факультет Уинтонского университета.

Об этих немаловажных обстоятельствах Мори, из соображений выгоды или характерной привычки драматизировать собственные усилия, иногда забывал. С неизменной скромностью и обаянием, заставлявшими большинство людей с первой минуты знакомства испытывать к нему симпатию, было приятно и часто небесполезно намекнуть на пережитые затруднения, различные уловки и ухищрения, к которым он был вынужден прибегать, на унижения, что пришлось вытерпеть, – как, например, выбивать блох из отворотов брючин, пользоваться общественным туалетом на верхней площадке лестницы, самому стирать рубашку, есть жареную картошку прямо с жирной газеты, – при этом его поддерживала только героическая решимость выбиться в люди, достичь высот.

Надо сказать, иногда ему случалось развлечься: то дружище Брайс пригласит к себе домой на обед, то кто‑нибудь из больничного персонала подбросит бесплатный билет в театр или на концерт; а однажды, во время летних каникул, он провел незабываемую неделю на взморье, в доме своего профессора биологии. Разумеется, он никогда не упускал шанса, и если что‑то для него делалось, то платил такой благодарностью и сердечностью, что это не могло не трогать, вызывая у людей доверие и любовь. «Как великодушно с вашей стороны, сэр, что вы оказали мне поддержку» или «Ты чертовски любезен, старина». При такой скромности и самоуничижении да еще с таким ясным, правдивым взглядом – ну разве мог он кому‑то не понравиться? Он был абсолютно искренен в каждом своем слове. И когда он был в настроении, то сам верил всему, что говорил.

Праздность никогда не была отличительной чертой шотландских университетов, а за последние месяцы Мори почти не довелось отвлечься от учебы. Только по этой причине знакомство с семейством Дугласов привлекло его своей новизной. Всю неделю, изо дня в день посещая лечебницу и до глубокой ночи засиживаясь за учебниками, он переживал приятные ощущения, оттесняя их в глубину сознания. Неожиданно для себя он понял, что с нетерпением ждет визита в следующую субботу.

Утро выдалось серое, но теплое. Приняв приходящих больных до обеда, он сел на «дополнительный рабочий», что отходил с Центрального уинтонского вокзала в час дня. Билеты на этот поезд стоили дешево – невероятно, но цена не превышала четырех пенсов. Маршрут пролегал до устья реки Клайд, чтобы развезти по пути судостроительных рабочих. Мори прихватил с собой новый приводной ремень: Брайс, предвидя поломку, вообще‑то заранее купил его еще несколько недель тому назад и теперь охотно передал другу без лишних разговоров. На узловой станции в Левенфорде Мори пересел на узкоколейку и вскоре после половины третьего, как раз когда солнце прорвалось сквозь облака, подъехал к Крэгдорану.

Маленький белый вокзальчик с цветущим боярышником и спутанной ползучей жимолостью теперь выглядел знакомым. Воздух был наполнен ароматом жимолости, до Мори донеслось гудение первого шмеля. Двое молодых людей, одетых как альпинисты, с рюкзаками на спинах, вышли из поезда чуть раньше Мори и отправились в буфет. Нагнувшись к нижнему окну, он увидел, как Мэри заворачивала в вощеную бумагу купленные ими сэндвичи. Затем туристы ушли, а она, проводив их до дверей, оглядела платформу.

– Это вы? – Мэри улыбнулась. – А я уже начала опасаться, что вы не приедете. Как колено, лучше?

Она завела его в буфет, заставила сесть. Подошел кот, потерся о его ногу.

– Уверена, что вы не пообедали. Я принесу вам сэндвичи и стакан молока.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал он. – Я перекусил… в… буфете на узловой станции.

– Боже мой, – произнесла она шутливо, приподняв брови совсем как ее отец. – Это весьма странно. На узловой станции никогда не было буфета.

Она вынула из‑под стеклянного колпака на стойке тарелку с сэндвичами, налила стакан пенистого молока и протянула ему со словами:

– В ближайшие дни вряд ли кто еще сюда заглянет, и я считаю, будет жаль, если пропадет хорошая еда. Просто сделайте мне одолжение.

Через минуту она уже сидела напротив него и боролась, как ему показалось, с каким‑то внутренним волнением, которое вдруг вышло из‑под контроля.

– А у меня для вас новость! – воскликнула девушка. – Вы произвели совершенно неизгладимое впечатление.

– Что? – Он отпрянул, не понимая ее.

– Уолтер от вас в полном восторге. С тех пор как вы уехали, он только и делает, что поет вам дифирамбы. Мол, какой вы приятный молодой человек. – Губы у нее дрогнули, но она подавила смешок. – Он очень раздосадован, что не увидится с вами сегодня вечером – ему нужно быть на собрании Гильдии муниципальных чиновников в Уинтоне, так что я должна передать вам его глубочайшие сожаления. – И прежде чем Мори как‑то отреагировал, она продолжила: – Но завтра он устраивает для нас чудесную экскурсию. Нам предстоит обогнуть на пароходе Кайле‑оф‑Бьют, остановиться на обед в Гэрсее, а затем вернуться домой.

Он посмотрел на нее с хмурым выражением, ничего не понимая.

– Но я никак не могу приехать завтра.

– А это и не понадобится, – спокойно заявила она, – отец говорит, что вы переночуете у нас. Будете спать в комнате нашего Уилли.

Он все еще продолжал хмуриться, но постепенно лицо его прояснилось. Ему прежде не доводилось встречать таких простых, открытых людей. Приема в лечебнице на завтра не планировалось, и, конечно же, он не много потеряет, пропустив всего один день работы. Кроме того, воскресенье в Уинтоне – невыносимый день, который он всегда терпеть не мог.

– Поедете? – поинтересовалась она.

– С удовольствием. А сейчас я должен починить мотоцикл.

– Он в камере хранения. Дугал убрал его туда, чтобы не мешался под ногами.

В течение следующего часа Мори трудился, прилаживая новый ремень, который пришлось разрезать и заклепать. Время от времени она заходила к нему и наблюдала, как идет работа, не говоря ни слова, просто для компании. Когда он закончил, то выкатил машину и завел.

– Прокатимся?

Она посмотрела на него с сомнением, приложив ладонь к уху, чтобы заглушить громкое тарахтение выхлопной трубы.

– Никакого риска, – успокоил он ее. – Просто садитесь сзади и крепко держитесь.

– Я не могу отлучиться до прибытия четырехчасового. Но после вы могли бы отвезти меня домой. Я позвоню отцу из кассы, чтобы он не приезжал за мной.

– Тогда решено, – весело сказал Мори.

На душе у него стало необыкновенно легко. То ли оттого, что удрал от работы, то ли от зеленых просторов вокруг, но он чувствовал себя на подъеме, словно вдыхал какой‑то редкий, небывалой чистоты воздух. Пока она не освободилась и для того, чтобы проверить мотоцикл, он по‑быстрому прокатился до ближайшего холма, а когда вернулся, то она была готова к отъезду. Чернышу, которому пришлось остаться, Мэри налила блюдечко молока на ужин.

– Сесть я должна, наверное, сюда, – сказала она, пристраиваясь бочком на сиденье.

– Нет, так не годится. Вы можете слететь. Нужно сесть прямо.

Она засомневалась, затем скромно перекинула ногу, но так неумело, что не успел он отвести взгляд, как заметил белую полоску над чулком.

– Я пока не научилась, – сказала она, покраснев.

– У вас прекрасно получается.

Мори мигом запрыгнул в седло, и они поехали. Сначала медленно, тщательно объезжая все рытвины, а потом, когда он почувствовал, что девушка держится увереннее, то прибавил газу. И они помчались через болото так быстро, что ветер свистел в ушах. Она крепко обхватила его за талию и, повернув голову в сторону, прижалась к его плечу.

– Вы в порядке? – крикнул он.

– Превосходно! – в ответ прокричала она.

– Нравится?

– Это… так здорово. В жизни не ездила так быстро.

Они делали по крайней мере тридцать миль в час.

Когда он подкатил к лавке в Ардфиллане, щеки у нее горели, волосы растрепались от ветра.

– Какое удовольствие! – Она посмотрела ему в глаза и рассмеялась, слегка покачиваясь, все еще пьяная от скорости. – Пойдемте в дом. Я должна привести себя в порядок, а то у меня ужасный вид.

Пекарь приветствовал его сердечно, а Уилли – с еще большим энтузиазмом, чем прежде. Тетушка, однако, встретила гостя несколько сдержанно, ее глазки так и сверлили его, а временами в них появлялось холодное подозрение, хотя позже она несколько смягчилась, когда он внимательно выслушал все ее симптомы и предложил какие‑то капли против одышки. На ужин подали макароны с сыром, простую здоровую пищу, хотя в ней не хватало некоторых изысков, которыми потчевали Уолтера. Вечер прошел тихо. Мори сыграл с пекарем в шашки, и тот одержал три безоговорочные победы подряд. Мэри, сидя на низенькой табуретке у камина, вязала крючком что‑то воздушное, явно предназначенное для приданого. Глядя на растущее под ее пальцами кружево, он невольно представлял, как оно будет украшать подол ее ночной рубашки, – теплая, безобидная мысль, лишенная какого бы то ни было распутства. Время от времени она поглядывала на часы и отпускала замечания с ноткой спокойной озабоченности, и это так не соотносилось с той девушкой, полной огня и задора, которая весело неслась с ним по просторам всего час тому назад.

– Уолтер уже на собрании. – Потом снова: – Ему, разумеется, предоставят возможность сказать речь… Он так тщательно над ней трудился… Уж очень ему хотелось выступить. – И наконец: – Сейчас он уже, наверное, идет на вокзал. Надеюсь, не забыл надеть галоши, ведь он так легко простужается.

Спать разошлись рано. В задней комнатушке Уилли, окнами во двор, Мори впервые как следует пообщался с мальчиком, чья застенчивость заставляла того до сих пор отмалчиваться. Оказалось, в школе его недавно наградили совершенно замечательной книгой Дэвида Ливингстона – и вскоре они уже вместе бродили в африканских дебрях, открывали озеро Ньяса, сокрушались по поводу пагубного воздействия авитаминоза и укусов мухи цеце. Мори еще долго отвечал на вопросы, но в конце концов выключил свет, и они сразу заснули.

Date: 2015-06-12; view: 263; Нарушение авторских прав