Глава 7. На следующий день Павел опять захотел погулять

Обыск

На следующий день Павел опять захотел погулять. Было без пяти минут двенадцать. Выбежав из парадного на улицу, он застегнул пальто, поглядел на низкий белый потолок облаков, с удовольствием вдохнул густой влажный воздух оттепели и зашагал к центру.

Сначала он медленно шел по улице, с интересом разглядывая встречных, автомобили, витрины. Если бы кто‑нибудь посмотрел на него со стороны, всякий подумал бы: вот беспечный человек, вполне довольный жизнью. И это было бы совершенно неправильно. Павел, отойдя от своего дома на порядочное расстояние, решил проверить, нет ли за ним слежки, и пошел быстрее.

Установить, следят за тобой или нет, может быть очень трудно или совсем нетрудно. Все зависит от того, кто следит, от его остроумия. Ну и, конечно, от внимательности выслеживаемого.

Пока Павел шагал к центру, облака немного разрядились и солнечные лучи, чуть рассеянные, пробились через них. Подойдя к площади, где был универмаг, он увидел зеркально блестящие витрины магазина, расположенного напротив универмага. Они чисто отражали красный цвет шедшего по той же улице вдогонку Павлу трамвая, а его черный номер – тройка – был в зеркале витрины четкой заглавной буквой Е.

Павел завернул за угол универмага и тут же остановился. Витрина во всех подробностях отражала кусок той самой улицы, по которой он только что шел. Через несколько секунд он увидел в витрине Куртиса. Павел закусил губу, соображая, как вести себя дальше, и озорная мысль пришла ему в голову. Он посмотрел на уличные часы. Времени было пять минут первого. Павел широким шагом пересек площадь и направился к вокзалу. С полчаса он толкался среди пассажиров в зале ожидания. Потом сходил в зал билетных касс. Потом заглянул в ресторан, но раздеваться не стал, а повернулся и направился в буфет. И все время он чувствовал у себя за спиной Куртиса.

Выпив в буфете бутылку пива, Павел покинул вокзал и начал долгое блуждание по городу. Он садился в трамвай, проезжал две или три остановки и сходил. Рассматривал витрины, заходил в магазины, приценялся к вещам, на которые у него не имелось денег. Дважды он делал попытки залезть в сумочки разгоряченных покупками женщин, но, конечно, неудачно. Потом сел в такси, проехал на шестьдесят копеек, расплатился возле кафе и зашел в него. Просидел он целый час, а меж тем на улице пошел снег пополам с дождем. Пообедав, Павел покинул кафе и пешком отправился в центр. Когда он подходил к универмагу, на часах было половина шестого. Пять с половиной часов Куртис мотался за ним по пятам, как послушная собака. В его‑то возрасте! Наверно, долго помнить будет.

Павел чувствовал себя отлично – он‑то пообедал, – и ему было весело, когда поднимался по лестнице на четвертый этаж.

Хозяйка, как ни странно, действительно непонятным образом переменилась. Она встретила его нельзя сказать чтобы приветливо, но не стала, как делала всегда, запирать входную дверь и прятать ключ в карман.

Павел еще больше удивился, когда услышал:

– Еда на кухне в шкафу. В графине есть водка. – И, поджав губы, прошаркала в свою комнату.

Наутро хозяйка сама разбудила его – тоже знак перемены в ее отношении к постояльцу.

– Пора вставать, – ворчливо сказала она, когда Павел открыл глаза.

– Что, нарушаю санаторный режим? – спросил Павел.

Она промолчала. Павел быстро собрался, умылся, пошел на кухню завтракать. Позавтракав, решил, что не лишним будет попривередничать, показать характер:

– Слушайте, бабушка, где жалобная книга? Плохо кормите.

– Ты и этого не заслуживаешь, – ответила хозяйка.

– Справедливо, – сказал Павел. – Пошел заслуживать. Мое вам…

Изумлению Павла не было конца, когда хозяйка дала ему два ключа на железном колечке, сказав: «От входной двери».

Он отправился по адресу, который дал ему Куртис, – это оказался хлебозавод. В отделе кадров молоденькая курносая девушка‑инспектор приветливо предложила ему должность разнорабочего. В его обязанности, объяснила она, будет входить погрузка хлеба в автофургоны. Павел почесал за ухом и согласился. К работе можно было приступать хоть сейчас, не дожидаясь официального оформления и приказа. И Павел тут же приступил. Целый день он грузил ящики со свежим, только что выпеченным хлебом в фургоны. Он отнюдь не был хлипким, двухпудовая гирька когда‑то летала в его руках, как детский резиновый мячик. Но с непривычки Павел намотался так, что домой ехал совсем разбитый. Болели руки, ноги, ныла поясница.

Медленно поднявшись по лестнице и войдя в квартиру, он разделся, повесил пальто и кепку на вешалку и хотел сразу идти в ванную, но хозяйка, выглянув из своей комнаты, сказала:

– У вас гость.

В его комнате на диване сидел с газетой в руках Куртис.

– А, передовик производства! – приветствовал он Павла. – Рассказывай, как дела.

– Минуточку, маэстро, – устало сказал Павел. – Смою трудовой пот.

Встал под холодный душ, потом растерся жестким мохнатым полотенцем. Выходя из ванной, он уже совсем не ощущал усталости.

Куртис ждал с нетерпением рассказа о прошедшем дне, и Павел не стал испытывать его терпения, отказавшись на этот раз от своих обычных шутливых отступлений.

Куртис остался доволен рассказом. Скоро хозяйка пригласила ужинать. Они перешли в кухню.

– Надо обмыть назначение, – потирая руки и усаживаясь, сказал Куртис.

На столе стояли хрустальный пол‑литровый графинчик, полный водки, и распечатанная бутылка коньяку.

В вазе был салат, на маленьких тарелках лежали колбаса, сыр, заливной судак, чернела баночка зернистой икры, овальный соусник доверху был полон кругленькими тугими маринованными помидорами – в общем, было чем закусить.

– Сразу видно, бабушка уважает работящих людей, – заметил Павел.

Через полчаса Павел почувствовал, что его клонит в сон. Он подумал, что все‑таки тяжелая физическая работа для непривычного человека – это тебе не утренняя физзарядка, и сказал об этом вслух, прибавив:

– Я, кажется, расклеился. Надо спать.

– Ну, тогда будь здоров! Я с полчасика еще посижу и поеду к себе. Завтра увидимся.

У Павла, казалось, уже не ворочался язык. Он только покачал головой и побрел из кухни, так неуверенно ступая, словно ноги у него сделались вдруг ватными.

Посидев минут пятнадцать, Куртис поднялся, заглянул в комнату Павла. Тот спал вниз лицом, свесив к полу безжизненную правую руку. Пиджак висел, как всегда, на спинке стула, брюки валялись скомканные рядом со стулом. Куртис хотел тут же войти и взять вещи Павла, но счел, что лучше это сделать хозяйке. Старуха в своих мягких суконных тапочках неслышно вошла к Павлу, взяла пиджак и брюки и вышла.

Ян Евгеньевич, нетерпеливо ждавший на кухне, положил брюки на сундук и начал обыскивать карманы пиджака. Он вынул уже знакомый ему сверток с побрякушками, от которых отказался Боцман, пачку сигарет «Шипка», записную книжку в зеленом ледериновом переплете, некий предмет, представлявший собой увесистый, в полкилограмма, стальной шарик, обернутый в толстую лоснящуюся кожу, прикрепленный к гибкой ручке из китового уса. Ян Евгеньевич разложил все это на сундуке и начал просматривать записную книжку. Хозяйку же почему‑то заинтересовал тяжелый предмет. Она взяла, взвесила его на руке и спросила в недоумении:

– А это что?

– Кистень, – сердито ответил Ян Евгеньевич, листая странички записной книжки.

Хозяйка, помолчав, снова задала вопрос:

– Для чего это?

– Чтобы бить людей по голове, – уже совсем раздраженно объяснил Ян Евгеньевич. – Не задавай глупых вопросов, Эмма, мешаешь.

Хозяйка испуганно положила кистень на сундук и отошла в сторону.

Ян Евгеньевич долго и внимательно изучал записную книжку Павла. Здесь было несколько адресов, телефонов, причем постороннему человеку оставалось непонятным, каким городам принадлежат эти адреса и телефоны. Было также множество невразумительных заметок.

Там, где кончался алфавит и начинались чистые листы, Ян Евгеньевич обнаружил маленькую, сделанную для документа фотокарточку пожилой женщины. Невеселый взгляд, чуть наморщенный лоб, прическа гладкая с пробором посредине. Он быстро переснял маленьким своим фотоаппаратом карточку женщины, а затем все записи и заметки записной книжки Павла.

Date: 2015-06-12; view: 357; Нарушение авторских прав