Глава 1. — Я и так всеми признанный чудило

— Я и так всеми признанный чудило.

— Николас Амбросиус Готье! Следи за своим языком! — Ник вздохнул от резкого тона матери. Он стоял на их крошечной кухне и смотрел вниз на ярко оранжевую гавайскую рубашку.

Цвет и стиль уже сами по себе были плохи. Но еще хуже все делали огромные розовые, серые, жемчужные лососи (или это форели?).

— Мама, я не могу надеть это в школу. Она… — он остановился, придумывая достаточно сильное выражение, за которое его не засадят под домашний арест до конца жизни, — омерзительна. Если меня кто-нибудь в ней увидит, мне придется пересесть в угол неудачников в столовой.

Как всегда она лишь рассмеялась над протестом.

— Да тихо ты. Все нормально с этой рубашкой. Ванда из магазина Гудвил сказала, что ее привезли из одного большого особняка в Садовом районе. Эта рубашка принадлежала сыну высокопоставленного мужчины, и раз уж я тебя ращу, чтобы ты стал…

Ник сжал зубы.

— Я уж лучше буду хулиганом, которого никто не трогает.

Она остановилась, чтобы перевернуть бекон, и издала раздраженный звук.

— Никто не будет тебя трогать, Ники. В школе действует четкая политика против насилия.

— Ага, точно. Это стоило не дороже бумаги, на которой было написано. Особенно, если учитывать, что все задиры были полными идиотами и все равно не умели читать.

Блин. Почему она не слушает его? Как будто ему каждый день не приходилось входить в пещеру со львами и пытаться увернуться от жестокости на минном поле средней школы. Если честно, он уже устал от этого, но не мог ничего поделать. Он был таким неудачником, что никто в школе не позволил бы ему забыть об этом. Ни учителя, ни директор, ни особенно ученики.

Почему бы не забросить этот школьный кошмар?

Потому что мама не позволила бы ему. Потому что только бандиты бросают школы, а она не для того работала так много, чтобы вырастить еще одного бесполезного подонка — эта нудная речь навсегда впечаталась ему в мозг. Она обычно начиналась с фразы: «Будь хорошим мальчиком, Ники. Поступи в колледж. Найди хорошую работу. Женись на хорошей девушке. Нарожайте кучу внуков и никогда не пропускайте воскресные мессы в церкви». Его мама уже распланировала весь маршрут его будущего, без каких-либо отклонений от него или остановок.

Но, в конце концов, он любил свою маму и ценил все, что она для него делала. За исключением: «Делай, как я говорю, Ники. Я не прислушиваюсь к тебе, потому что я знаю лучше», все время говорила она.

Он не был глупым и не создавал проблем. Она не представляла через что ему приходиться проходить в школе, и каждый раз, когда он пытался объяснить, она отказывалась слушать. Это так раздражало.

«Уф, ну почему я не могу подхватить свиной грипп или что-нибудь еще?» Всего лишь на ближайшие четыре года, пока он не сможет выпуститься и начать жизнь, в которой не будет постоянных унижений? В конце концов, свиной грипп убил миллионы людей в 1918 и еще больше во время эпидемий в 70х и 80х. Разве он просил многого, всего лишь его очередную мутацию, чтобы вывести его из строя на пару лет?

«Может приступ парвовируса…»

Ты же не собака, Ник.

Верно, ни одна собака не позволила бы натянуть на себя эту рубашку.

Проехали, нужно что-то другое…

Бесполезно вздыхая от тревоги, он посмотрел на дерьмовую рубашку, которую отчаянно мечтал спалить. Ладно. Он сделает то, что обычно делал, когда мама заставляла его выглядеть сверкающим болваном.

Он смирится с этим.

Но я не хочу смиряться. Я выгляжу очень глупо.

Соберись, Ник. Ты сможешь. Ты и похуже переживал.

Ага, точно. Отлично. Пусть смеются. Он все равно не мог это остановить. Если не будет рубашки, то они все равно найдут другой способ унизить его. Ботинки. Прическа. А если и это не получиться, то будут издеваться над его именем. Ник — писюник, или Николас — безписюниколас. Не важно, что он говорил или делал, те, кто издевались над ним, использовали все. Просто с некоторыми людьми было что-то не так и они не могли жить без того, чтобы от них не страдали другие.

Его тетя Меньяра всегда говорила, что никто не сможет унизить его, если только он сам не позволит.

Проблема в том, что он позволял гораздо больше, чем хотел бы.

Его мама поставила надколотую синюю тарелку на край проржавевшей духовки.

— Присядь, детка, и съешь что-нибудь. Я читала в журнале, который кто-то оставил в клубе, что дети показывают лучшие результаты на тестах и вообще лучше учатся в школе, если завтракают, — она улыбнулась и показала ему упаковку с беконом. — И смотри. В этот раз даже срок годности не истек. — Она рассмеялась над вовсе не смешной шуткой. Одним из посетителей маминого клуба был владелец местного продуктового магазина, который иногда отдавал мясо, когда у него истекал срок годности, а этот парень не хотел его выбрасывать.

— Если мы быстро съедим это, то не отравимся, — еще одна фраза, которую он ненавидел.

Накалывая на вилку хрустящий бекон, он оглядел маленькую квартирку, которую они называли домом. Она была одной из четырех квартирок в обветшалом доме. Состояла она из трех меленьких комнат, кухни-гостиной, маминой спальни и ванной, не так уж много, но она принадлежала им, и его мама гордилась этим, и он тоже старался.

В большинстве случаев.

Ник сморщился, когда посмотрел в угол, где его мама повесила темно-синие одеяла, чтобы сделать для него отдельную комнату в прошлый день рождения. Его одежда валялась в старой корзине для белья на полу рядом с его матрасом с постельным бельем со Звездными Войнами, которое было у него с девяти лет; еще один подарок, который его мама раскопала на дворовой распродаже.

— Однажды, мама, я куплю отличный дом, — с отличными вещами внутри.

Она улыбнулась, но ее глаза говорили, что она не верит не единому сказанному слову.

— Конечно, детка. Теперь доедай и иди в школу. Я не хочу, чтобы ты бросил ее, как я, — она остановилась и боль промелькнула на ее лице. — Видишь сам, чем это может закончиться.

Он почувствовал вину. Он был причиной, по которой мама бросила школу. Как только ее родители узнали, что она беременна, они поставили ее перед выбором: отказаться от ребенка, или отказаться от хорошего дома в Кеннер, ее образования и семьи.

И он все еще не понимал, почему она выбрала его.

И это Ник никогда не позволял себе забыть. Но однажды он собирался вернуть ей долг. Она заслужила это, и ради нее он надел эту кошмарную рубашку.

Даже если из-за нее его убьют…

И он будет улыбаться сквозь боль, когда Стоун и его команда будут выбивать его зубы.

Стараясь не думать о том, что ему скоро надерут задницу, Ник тихо доел бекон. Может, Стоуна сегодня не будет в школе. Он мог подцепить малярию или чуму, или бешенство, или еще что-нибудь.

Да, пускай мерзкий подлиза схлопочет сыпь на гениталиях.

Он улыбнулся этой мысли, засовывая в рот обжаренный яичный порошок и пережевывал его. Он старался, чтобы его не передергивало от вкуса. Ведь это было все, что они могли позволить себе.

Он посмотрел на часы на стене и подскочил.

— Надо идти. Я опоздаю.

Она крепко обняла его.

Ник скорчил рожицу.

— Прекрати свои сексуальные преследования, мама. Мне нужно идти, иначе я снова опоздаю.

Она шлепнула его по попе, прежде чем отпустить.

— Сексуальные преследования по отношению к тебе. Ты не понимаешь, о чем говоришь, малыш. — Она взъерошила его волосы, когда он нагнулся за рюкзаком.

Ник продел руки в лямки, и выбив дверь, выбежал. Он перепрыгнул через обветшалую веранду и понесся вниз по улице, минуя поломанные машины и мусорные баки, к трамвайной остановке.

— Пожалуйста, только бы ты был на месте…

Иначе ему снова придется выслушивать — «Ник? И что нам делать с тобой, белое отрепье?», — очередная лекция от Мистера Питерса. Старик смертельно ненавидел его, и то, что Ник был стипендиатом в его вонючей супер привилегированной школе, основательно выводило его из себя. Он от всей души мечтал выкинуть Ника, чтобы он не «разлагал» детей из хороших семей.

Ник скривил губы, как только подумал о том, что эти приличные люди смотрели на него, как на пустое место. Больше чем половина их отцов регулярно посещали клуб, в котором работала его мама, но их по-прежнему называли приличными, а его и маму считали мусором.

И он не мог смириться с этим лицемерием. Но так было заведено. Он не мог самостоятельно изменить чье-то мнение.

Ник опустил голову и побежал, когда заметил, что трамвай встал на остановке.

О господи…

Ник набрал скорость и понесся как сумасшедший. Он схватился за платформу и запрыгнул в трамвай.

Он успел как раз вовремя.

Тяжело дыша и потея от влажного осеннего воздуха Нового Орлеана, он потряс рюкзак, приветствуя водителя.

— Доброе утро, Мистер Клеммонс.

Пожилой афроамериканец улыбнулся ему. Он был одним из любимых водителей Ника.

— Доброе утро, Мистер Готьер.

Он всегда произносил фамилию Ника неверно. Он говорил «Готьер» вместо нужного «Готье». Разница в традиционной «р» на конце, но как часто говорила мама Ника, они были слишком бедны, чтобы иметь в фамилии больше букв.

Кстати, один из маминых родственников, Фернандо Аптон Готье, основал маленький город в Мисссипи, который назвали в честь него, и произносили тоже как «Готье».

— Ты снова опоздал из-за мамы?

— Как обычно, — Ник достал деньги из кармана, быстро заплатил и сел. Потный и обдуваемый ветерком, он откинулся на сиденье, глубоко вздохнул, радуясь тому, что успел вовремя.

К сожалению, он все еще был потным, когда добрался до школы. В чем была прелесть в жизни в городе, в котором даже в октябре в восемь утра жара достигала девятнадцати градусов. Господи, он уже начал уставать от запоздалого потепления, от которого все страдали.

«Забей, Ник. Ты сегодня не опаздываешь. Это очень хорошо».

«Ага, да начнутся издевки».

Он пригладил волосы, стирая пот с брови, и перекинул рюкзак на левое плечо.

Держа голову высоко, не смотря на свои потрепанные кроссовки и не реагируя на комментарии о рубашке и излишней потливости, он пересек двор и вошел в дверь, как будто она принадлежала ему. Это лучшее, что он мог сделать.

— Фууу! Да он весь мокрый. Он что слишком беден, чтобы купить полотенце? Бедные люди не моются?

— Как будто он ходил рыбачить на озеро Пончартре́йн, и вместо нормальной рыбы принес эту уродскую рубашку.

— Потому что он не мог ее не заметить. Бьюсь об заклад, она даже светиться в темноте.

— А я бьюсь об заклад, где-то голый бомж, который спал на пляже, ищет свою украденную одежду. Ха, а сколько он носит эту обувь? Я думаю, у моего отца были такие в восьмидесятые.

Ник притворился глухим и сосредоточился на том, что они были настоящими тупицами. Никто из них не был здесь, если бы не деньги родителей. А он получал стипендию. Они, наверное, даже не смогли бы произнести свое имя по буквам на экзамене для поступления, который он легко сдал.

И это было самым важным. Он уж лучше будет умным, чем богатым.

Хотя сейчас было бы неплохо заполучить ракетную установку. Он просто не мог сказать этого вслух, ведь преподавательский состав вызвал бы копов за его «неуместные» идеи.

Он храбрился, пока не достиг своего шкафчика, рядом с которым слонялись Стоун и его банда.

«Отлично, великолепно. Ну, разве они не могли выслеживать кого-нибудь другого?»

Стоун Блэйкмур был куском дерьма, который давал спортсменам плохие прозвища. Но не все они были такими, и он это знал. У Ника было несколько друзей в футбольной команде, новичков, но они не протирали штаны, как Стоун.

Но если вы думали о заносчивых придурках, то на ум сразу же приходил Стоун. Самовлюбленность — было его вторым именем, которое ему дали его родители. «Думаю, его мамочка, пока он еще был в утробе, уже знала, что родит поразительного кретина».

Стоун фыркнул, когда Ник встал рядом с его компанией, чтобы открыть шкафчик.

— Привет, Готье. Твоя мамаша прошлый раз потрясла своей задницей перед лицом моего отца, и он сунул ей доллар в стринги. Она ему тоже нравится. Он говорит, у нее отличные…

Но прежде чем он придумал отличное продолжение, Ник изо всех сил ударил его рюкзаком по голове.

А далее все было как в игре Донки Конг.

— Драка! — крикнул кто-то, когда Ник обхватил Стоуна за голову и начал бить его.

Вокруг собралась толпа, скандируя: «Бей, бей, бей». Каким-то образом Стоуну удалось вырваться из захвата, и он ударом в грудь вышиб из Ника воздух. Черт, а он был сильнее, чем казался. Он наносил удары как отбойный молоток.

Ник яростно бросился на него, но наткнулся на одного из учителей, вставшего между ними.

Мисс Пентол.

Вид ее миниатюрной фигуры успокоил его немедленно. Он не бил невинных людей, особенно женщин. Она сузила глаза и указала ему на холл:

— В офис, Готье. Немедленно!

Беззвучно ругаясь, Ник поднял свой рюкзак с покрытого бежевой плиткой пола и посмотрел на Стоуна, у которого по крайней мере была разбита губа.

А ведь не хотел ввязываться в неприятности.

Но что ему оставалось делать? Позволить этому мерзкому поддонку оскорблять его маму?

Раздраженный, он вошел в офис и уселся на углу стула, за дверью директора. Почему в жизни нет кнопки отмены?

— Извини.

Ник поднял голову на самый сладкий и нежный голос, который он когда-либо слышал. Его желудок сжался.

Она была великолепной, одетой во все розовое, с каштановыми шелковыми волосами и яркими зелеными глазами.

ГОСПОДИ.

Ник хотел заговорить, но единственное, на что он был способен, это постараться не блевануть на нее.

Она протянула ему руку.

— Я Никода Кэннеди, но большинство зовут меня Коди. Я новенькая в школе и немного нервничаю. Они сказали мне ждать здесь, а потом началась драка и они не вернулись и… Извини, я мямлю, когда нервничаю.

— Ник. Ник Готье, — он сморщился, когда понял, как глупо и невпопад он влез в ее речь.

Она засмеялась, как ангел. Красивый, совершенный…

«Я влюбился по уши…»

«Соберись, Ник. Соберись…»

— И давно ты ходишь в эту школу? — спросила Коди.

«Давай, язык, давай». Он наконец выплюнул ответ:

— Три года.

— Тебе нравится?

Ник посмотрел на Стоуна и остальных, входящих в офис.

— Сегодня нет.

Она открыла рот, чтобы заговорить. Но Стоун с бандой окружили ее.

— Привет, детка, — Стоун кинул ей ослепительную улыбку. — Ты свежее мясо?

Коди сморщилась и отошла от них.

— Отойдите от меня, животные. Вы воняете, — она с отвращением посмотрела на тело Стоуна и скривила рот. — Тебе не кажется, что ты уже достаточно взрослый, чтобы мамочка не выбирала для тебя одежду? Ты издеваешься? Покупать в твоем возрасте одежду в детском мире? Уверена, третьеклашки умирают от желания узнать, кто купил последнюю матроску.

Ник тихонько рассмеялся. О да, она ему оооочень нравилась.

Она встала рядом с Ником и прижалась спиной к стене, чтобы следить за Стоуном.

— Извини, нам помешали.

Стоун издал звук, как будто его сейчас стошнит.

— Почему ты разговариваешь с Королем Придурков? Хочешь поговорить об уродстве? Посмотри, что на нем надето.

Ник сморщился, пока Коди изучала рукав его рубашки.

— Мне нравятся мужчины, которые бросают вызов моде. Это указывает, что человек живет по своим законам. Бунтарь, — она едко посмотрела на Стоуна. — Одинокий волк гораздо сексуальнее, чем упакованное животное, которое следует правилам и не имеет собственного мнения, кроме навязанного другими.

— Ого, — сказали друзья Стоуна, изумляясь тому, как она уделала его.

— Заткнитесь! — набросился на них Стоун. — Вас вообще никто не спрашивает.

— Никода? — позвала секретарь. — Нам нужно доделать твое расписание.

Коди послала Нику прощальную улыбку.

— Я в девятом классе.

— Я тоже.

Мисс Пентол прошла мимо них, чтобы поговорить с Мистером Питерсом.

«Они меня за это размажут…»

Как только она прошла, Стоун швырнул комок бумаги в него.

— Где ты взял эту рубашку, Готье? Пожертвование или в мусорном контейнере нашел? Неа, бьюсь об заклад, ты ограбил бомжа. Я знаю, что такие, как вы, даже такую безвкусицу себе не могут позволить.

В этот раз Ник не клюнул на наживку. Кроме того, он мог выдержать оскорбления, направленные на него. Только из-за оскорблений его матери он дрался, как сумасшедший.

По этой причине во многих частных школах была введена форма. Но Стоун не хотел ее носить, и раз уже его отец владел школой…

Ника дразнили за одежду, которую его мама считала достойной.

«Ну почему ты меня не слушаешь, мама. Ну хоть раз…»

— Что? Нечего сказать?

Ник показал ему средний палец…В тот самый момент мистер Питерс вышел из офиса и увидел его.

Госпожа Удача точно взяла сегодня выходной.

— Готье, — прорычал Питерс. — В офис. Сейчас же!— Тяжело вздохнув, Ник встал и пошел в офис, который знал как свой дом. Питерс остался снаружи, без сомнения, разговаривал со Стоуном, а ему пришлось ждать. Он поставил стул справа и сел, рассматривая фотографию жены Питерса и детей. У них был милый дом с двориком, и на фотографии его дочь играла с белым щенком.

Ник уставился на них. Каково так жить?

Он всегда хотел собаку, но они едва могли прокормить себя, и песик оставался закрытым вопросом.

И кроме того, хозяин их квартиры умрет, если они заведут собаку в арендованной квартире, хотя она вряд ли бы сильно повредила уже и так развалившуюся лачугу.

Через несколько минут вошел Питерс и подошел к столу.

Не сказав не слова, он взял телефон.

Ник запаниковал.

— Что вы делаете?

— Звоню твоей матери.

Страх охватил его.

— Пожалуйста, Мистер Питерс, не делаете этого. Ей пришлось вчера работать двойную смену и сегодня придется тоже. Она может поспать сегодня только четыре часа, и я не хочу ее беспокоить, — не считая того, что она вышибет из него дерьмо.

Но он все равно набрал ее номер.

Ник сжал зубы, злость и страх захлестнули его.

— Мисс Готье? — разве могло быть еще больше отвращения в его голосе? И разве ему нужно было постоянно подчеркивать факт, что его мама не была замужем? Это всегда расстраивало ее до смерти. — Я хочу сказать вам, что Ник исключен из школы до конца недели.

Его желудок сжался. Его мама убьет его, когда он вернется домой. Почему бы Питеру просто не пристрелить его из милости?

Питер безжалостно смотрел на него.

— Нет, он снова подрался, и я уже устал беспокоиться о том, что он может приходить сюда и нападать на уважаемых людей, когда ему захочется, без какой-либо причины. Он должен научиться контролировать себя. Честно, я хотел вызвать полицию. Я считаю, что его надо отправить в государственную школу, где они работают с такими проблемными детьми, как он. Я уже говорил это раньше и скажу снова. Он не подходит этому месту.

С каждым словом Ник медленно умирал. Дети, как он…Он ушел в себя и не слышал остаток тирады Питерса о том, каким бесполезным он был. Он уже знал правду сердцем. Последнее, что ему было нужно — чтобы кто-то озвучил ее.

Через несколько минут Питерс повесил телефон.

Ник угрюмо посмотрел на него.

— Не я это начал, — Питерс скривил рот. — Другие говорят иначе. И кому я должен верить, Готье? Хулигану, как ты, или четырем честным студентам?

Он должен поверить тому, кто говорит правду, даже если он хулиган.

— Он оскорбил мою мать.

— Насилию нет оправдания.

Его как будто током ударило. Лицемерная свинья, Ник не мог так это оставить.

— Правда? Знаете что, Мистер Питерс, я вчера видел вашу маму голой, и для старой бабы у нее очень даже ничего…

— Да как ты смеешь! — закричал он, вскакивая и хватая Ника за ворот рубашки. — Ты, скверный маленький…

— Я думал, вы сказали, что оскорбление моей мамы не является оправданием насилия.

Питерс задрожал, и его кожа пошла пятнами от ярости. Его хватка усилилась, а на виске пульсировала вена.

— Моя мать не стриптизерша с улицы Бурбон. Она хорошая, верующая женщина. — Он отшвырнул Ника от себя. — Собирай вещи и пошел вон.

Верующая, как же? Странно, ведь Ник с мамой ходили на мессу каждое воскресенье и минимум два раза посреди недели, и они видели Питерса или его маму лишь на святые праздники.

Ага…

Лицемер до мозга костей. Он призирал таких как Питерс.

Ник схватил сумку с пола и ушел. Снаружи офиса его ожидал охранник, чтобы проводить к шкафчику.

Как преступника.

Пора бы уже привыкнуть. Некоторые вещи заложены в генах.

«По крайней мере, не сковал меня наручниками».

Пока что.

Низко склонив голову, он старался ни на кого не смотреть, в то время как другие ученики хихикали и шепотом обсуждали его.

— Вот что происходит, когда ты приходишь с помойки.

— Надеюсь, они не позволят ему вернуться.

— Так ему и надо.

От злости Ник сжал зубы. Он подошел к шкафчику и к кодовому замку.

На два шкафчика ниже Брайнна Аддамс доставала свои книги.

Шатенка, достаточно симпатичная, она была одной из тех, кто тусовался со Стоуном и бандой, которых не выносил Ник.

Она остановилась, чтобы посмотреть на них, и нахмурилась, когда увидела охранника.

— Что случилось, Ник?

— Отстранили от уроков, — он остановился, чтобы проглотить гордость. В очередной раз. — Можно тебя кое о чем попросить?

Она не колебалась.

— Конечно.

— Можешь взять для меня задания, чтобы я не отстал?

— Конечно. Переслать тебе по электронной почте?

«И я почувствовал себя хуже некуда».

— У меня нет дома компьютера.

Она помрачнела.

— Извини. Хм, тогда куда тебе их привезти?

Ник был благодарен за то, что она была более воспитана, чем остальные ее друзья придурки.

— Я подъеду к тебе домой после уроков.

Она написала ему адрес, пока он доставал все свои книги.

— Я буду дома около четырех.

— Спасибо, Брайнна. Я очень ценю это, — он положил бумажку в задний карман, а затем позволил охраннику вывести себя за приделы территории.

Удрученный тем, что предстоит встретиться с мамой, всю дорого домой, он чувствовал, как будто возвращается в гетто, и трепетал с каждым шагом, приближающим его к двери дома.

В их паршивом домишке его ждала мама с хмурым выражением лица. В своем потертом розовом халате, она выглядела уставшей и взбешенной, как никогда.

Он кинул сумку на пол.

— Тебе надо поспать, мам.

Ее глаза быстро скользнули по нему и заставили почувствовать себя еще ничтожнее, чем это смог Питерс.

— Как я могу спать, когда моего мальчика выкинули из школы за драку? Ты лучше, чем кто-либо знаешь, как тяжело мне удержать тебя там. Сколько денег на это уходит. Что мне приходиться делать, чтобы платить за книги и обеды. Почему ты настолько глуп, чтобы расшвыриваться такими возможностями? О чем ты вообще думал?

Ник ничего не сказал, потому что правда убила бы ее, и он не хотел, чтобы она так же себя плохо чувствовала, ведь она не могла с этим ничего поделать.

«Я мужчина в семье». Это его работа, защищать ее. Это все, что он знал.

«Позаботься о маме, мальчик, или ты мне ответишь. Ты оскорбишь ее, и я вырежу твой язык. Ты заставишь ее плакать, и я сам убью тебя». Его отец был бесполезным существом, но одно в нем хорошо — он всегда выполнял угрозы. Все. И раз уж он уже убил двенадцать человек, Ник решил, что он не станет думать дважды и убьет и его.

Особенно учитывая то, что его отец не очень-то любил его.

Поэтому он сдержал злость, и не стал ничего говорить, чтобы не задеть ее чувств.

К сожалению, его мать не оставила выбора.

— Не замыкайся в себе, мальчик. Я устала наблюдать это твое выражение лица. Расскажи мне, почему ты напал на парня. Немедленно.

Ник крепко сжал зубы.

— Отвечай, Ник, или клянусь, я отшлепаю тебя, не смотря на твой возраст.

Он не позволил себе закатить глаза от ее нелепой угрозы. Даже в свои четырнадцать, он был на голову выше, чем его крошечная мама, и на добрых сорок фунтов тяжелее.

— Он смеялся надо мной.

— И ради этого ты рискнул своим будущим? О чем ты думал? Он смеялся над тобой. И что? Поверь, это не самое худшее, что случится с тобой. Ты должен повзрослеть, Ник, и перестать вести себя как маленький ребенок. Если кто-то дразнит тебя. Это еще не причина драться. Не так ли? — Нет. Он всегда игнорировал атаки на себя.

Но он не будет молчать, когда нападают на его маму. И он не обязан это делать.

— Прости.

Он подняла руку.

— Даже не начинай. Тебе не жаль. Вижу по твоим глазам. Я так разочарована в тебе. Мне казалось, что я воспитала тебя лучше, но ты точно вырастишь таким же бесполезным преступником, как и твой папочка, не важно, как я старалась удержать тебя. Теперь иди к себе в комнату и успокойся. Там можешь и остаться до конца дня.

— Мне нужно на работу в обед. Мисс Лизе нужно, чтобы я передвинул вещи на складе.

Она проворчала:

— Ладно. Иди, но потом сразу домой. Слышал? Я не хочу, чтобы ты терял время с этими бандитами, которых ты называешь друзьями.

— Да, мадам, — Ник прошел в свою «комнату» и плотно задвинул одеяла. Измученный всем, он сел на старый, бугристый матрас и прижался головой к стене, и смотрел на выцветшие, отваливающиеся кусочки потолка.

А потом он услышал это…

Звук материнского плача пробивался сквозь стену в ее спальне. Господи, как он ненавидел его.

— Прости, мама, — прошептал он, желая придушить Стоуна, где бы не находился этот подонок.

Однажды…однажды он выберется из этой чертовой дыры.

Даже если придется убить кого-нибудь ради этого.

В девять часов Ник ушел из магазина Лизы. Он уже забрал задания из огромного особняка Брайанны по дороге на работу. Затем он отработал пять часов, чтобы скопить немного денег «на колледж». Хотя с ростом цен ему исполниться пятьдесят, прежде чем он сможет туда поступить. Но лучше уж что-то, чем ничего.

Лиза закрывала дверь, пока он стоял за ней, прикрывая от посторонних взглядов.

— Спокойной ночи, Ники. Спасибо за помощь.

— Спокойно ночи, Лиза, — он дождался, пока она села в машину и поехала домой, а затем пошел вниз по улице Роял к Площади. Самая ближайшая трамвайная остановка была у Пивоварни Джексона. Но когда он подошел к площади, то захотел увидеть маму и извиниться за то, что его отстранили.

«Она тебе сказала сразу идти домой».

Да, но из-за него она плакала, и он ненавидел, когда это происходило. Кроме того, когда ему проходилось оставаться одному на ночь в коммунальной квартирке, он чувствовал себя по-настоящему одиноко. У них даже телевизора не было.

И он столько раз читал Хаммерс Сламмерс, что мог процитировать его.

Может, если он извинится, она разрешит ему остаться в клубе на ночь.

И вместо того, чтобы свернуть направо, он пошел налево к ее клубу на улице Бурбон. Звуки джаза и зидеко, которые раздавались из магазинов и ресторанов, успокаивали его. Он шел, закрыв глаза, вдыхая сладкий запах корицы и гомбо, когда проходил мимо кафе Понталба. Его желудок заурчал. Он не был в школе, и его обед состоял из яичного порошка и бекона, и ему еще надо поужинать…снова этим же мерзким порошком.

Не желая думать об этом, он прошел вниз по прямой аллее к черному входу клуба и постучал.

Джон Чартье, огромный крепкий вышибала, который наблюдал за танцорами, открыл дверь со злобным выражением лица, которое изменилось, когда он увидел Ника. Широкая улыбка появилась на его лице.

— Привет, приятель. Ты хочешь увидеть маму?

— Ага. Она уже на сцене?

— Неа, у нее еще есть пару минут, — он отступил, чтобы Ник мог пройти по темному черному коридору к зеленой комнате.

Он установился у двери, где переодевались танцоры и отдыхали между представлениями, и постучал.

Ответила Тиффани. Она была высокая, светловолосая и абсолютно восхитительная…. и одета лишь в стринги и кружевной верх. Хотя он вырос среди женщин, одетых как она, и привык к этому, но он все равно покраснел и уставился в пол. Словно увидел сестру голой.

Тиффани рассмеялась, и схватила за подбородок.

— Чирайз? Это твой Ники, — она нежно сжала его подбородок. — Ты такой милый, когда не хочешь смотреть на нас. Я знала, что это ты стучал. Никого нет милее тебя. Я вот что скажу, твоя мама воспитывает тебя правильно.

Ник пробормотал «спасибо», обходя ее и направляясь к месту для переодевания его мамы. Он смотрел вниз, пока не убедился, что мама прикрылась розовым халатом.

Но когда он поймал ее сердитый взгляд в отражении треснутого зеркала, его желудок перевернулся. Этой ночью на ее лице не было прощения.

— Я тебе сказала сразу идти домой.

— Я хотел снова извиниться.

Она опустила щеточку туши для ресниц.

— Нет, ты не раскаиваешься. Ты решил попытаться, чтобы я сказала, что ты не наказан. Не выйдет, Николас Амбросиус Готье. И твое частичное извинение ничего не меняет. Ты должен научиться думать прежде, чем действовать. Твоя вспыльчивость однажды доведет тебя до беды. Как и твоего отца. Теперь иди домой и подумай над тем, что сделал, и насколько это было неправильно.

— Но мам…

— Никаких «но мам». Иди!

— Чирайз! — раздался крик в ее передатчике, это означало, что ей пора было на сцену.

Она встала.

— Делай, как я сказала, Ник. Иди домой, — Ник развернулся и покинул клуб, чувствуя себя еще хуже, чем когда он ушел из магазина Лизы.

Почему его мама ему не верила?

Почему она не видела, что он не пытался ее разыграть?

Не важно…Он пытался и все еще пытается убедить мир и особенно его маму, что он не никчемный.

Он пошел вниз по улице Бурбон к улице Канал, где мог сесть на ближайший трамвай. Он ненавидел, когда мама относилась к нему, как к преступнику. Он не такой как отец. И никогда таким не станет.

«Ладно, я больше никогда не вступлюсь за твою честь. Позволю им оскорблять и издеваться над тобой. И плевать».

Почему его это должно волновать, если он поступил правильно, а она разозлилась?

Злой, расстроенный и разочарованный, он услышал, как его кто-то позвал.

Он остановился и увидел Тайри, Алана и Майка с другой стороны улицы, слонявшихся рядом с магазинчиком для туристом и магазином масок. Они помахали ему.

Ник пересек улицу, чтобы поздороваться с ними, как обычно стукнувшись кулаками.

— Как дела?

Тайри кивнул головой, молчаливо его приветствуя.

— Тусуемся. А ты что делаешь?

— Иду домой.

Тайри шлепнул по воротнику оранжевой рубашки Ника.

— Дружище, что на тебе? Эта рубашка отстой.

Ник отпихнул его руку.

— Одежда. А на тебе что за дерьмо и с какого мусоровоза это упало? — Тайри фыркнул и пригладил одежду.

— Это мои шмотки, как у Ромео. Когда я в них, все дамочки говорят, что у меня есть вкус.

Ник гоготнул.

— Вкус, как у чокнутого. Это что угодно, но не шмотки Ромео. Они куплены на улице Придурков.

Все засмеялись.

Майк вернул к действительности.

— Слушай, мы кое-что задумали сегодня, можем взять тебя четвертым. Хочешь? Будет лишняя пара сотен долларов для тебя.

От суммы глаза Ника расширились. Она было очень большой.

Тайри, Майк и Алан были мошенниками. Хотя его маму бы хватил удар, если бы она узнала, но он пару раз помогал им, когда они обчищали туристов и местных.

— Ставки, покер или кости?

Алан и Тайри обменялись удивленными взглядами.

— Скорее, стоять на шухере. По крайней мере, тебе. Один большой босс из Сторивиля попросил нас потрясти нескольких должников. Дело на пару минут.

Ник скривился.

— Если что, я об этом не слышал.

Тайри продолжил:

— Да че ты, Ник. Нам уже скоро пора туда, и нам очень нужно, чтобы кто-нибудь последил за улицей. Пять минут, и ты заработаешь больше, чем за месяц работы на твою старушку.

Ник оглянулся на клуб мамы. Обычно, он сказал бы им отстать, но сейчас…

«Если все продолжают называть меня никчемным преступником, то, наверное, я такой и есть».

Потому что нормально жить у него не получалось.

— Уверен, что только пять минут?

Тайри кивнул:

— Войдем и выйдем, и все.

А потом он сможет пойти домой и мама ничего не узнает. В этот момент ему даже понравилась мысль, что он обманывает ее, хотя она об этот никогда не узнает.

— Ладно, я в деле.

— Ай, молодца.

Ник посмотрел на девятнадцатилетнего Алана.

— Парни, вы меня потом домой не завезете?

— Для тебя, малыш, все что угодно.

Кивая, Ник последовал за ними к потрепанному району Северного Рампара. Тайри оставил его на улице, прикрывать аллею.

— Стой и паси копов. Свистнешь, если кого увидишь.

Ник кивнул.

Они растворились в тени, а он стоял и ждал. Через пару минут по дорожке мимо его прошла пожилая пара. По одежде и поведению он мог сказать, что они туристы, совершающие позднюю прогулку в глухом месте.

— Здравствуй, — сказала ему женщина, улыбаясь.

— Привет, — Ник сделал то же самое. Но его улыбка исчезла, когда из тени выпрыгнул Алан, схватил женщину, а Тайри прижал мужчину к стене.

Ник онемел.

— Что вы делаете?

— Заткнись! — прорычал Алан, доставая пистолет.— Так, дедуля. Доставай деньги, или старая кашелка схлопочет пулю между глаз.

Ник, почувствовал, как кровь отлила от его лица. Это невозможно. Они грабили двух туристов?

«И я помогаю…»

Целую минуту он не мог дышать, наблюдая, как плачет женщина и мужчина умоляет не трогать ее. Прежде чем он понял что делает, он схватил Алана за руку и дернул ее.

— Бегите! — закричал он паре.

Так они и сделали.

Тайри кинулся за ними, но Ник завалил его на землю.

Алан поймал его за воротник рубашки и дернул назад.

— Мужик, ты что творишь?

Ник бросился на него.

— Я не могу позволить грабить кого-то. Мы так не договаривались.

— Ты тупица…— Алан ударил его в лицо пистолетом.

Череп Ника раскололся от боли, и он почувствовал кровь.

— Ты за это заплатишь, Готье, — трое накинулись на него так быстро и яростно, что он даже не мог отбиваться. Одну секунду он стоял, а другую уже лежал на земле, прижав руки к голове, защищаясь от оружия, которым его бил Алан. Они топтались и били его, пока он не перестал чувствовать ноги и одну руку.

Алан отступил и направил пистолет на него.

— Молись, Готье. Ты попадешь сегодня в сводки.