Из выполненного Хади Бенотто перевода томов, обнаруженных в Дар‑эс‑Балате 26 page

– Эй. что ты делаешь? – злобно крикнул Гарун. – Ты не смеешь так прикасаться к фримену?

– Ты – фримен? – язвительно поинтересовался Айдахо. – Я жил с фрименами! Я воевал с ними против Харконненов! Я умирая с фрименами! Ты? Ты – паяц!

Костяшки пальцев Гаруна, сжимавших рукоятку ножа, побелели. Он обратился к Сионе:

– Кто этот человек?

– Это Дункан Айдахо, – вместо Сионы ответила Наила.

– Гхола? – Гарун вгляделся в лицо Айдахо. – Мы никогда не видели тебя таким прежде.

Айдахо едва не поддался желанию очистить площадь от этого сброда – очистить любой ценой, даже ценой собственной жизни – униженной и ненужной даже тем, кто постоянно воскрешал его. Да, я – устаревшая модель! Но это не фримены.

– Обнажи оружие или убери руку с ножа, – потребовал Айдахо.

Гарун опустил руку.

– Это не настоящий нож, – сказал он. – Простая декорация, – голос его стал подобострастным. – Но у нас есть настоящие ножи, даже отравленные! Они хранятся запертыми для лучшей сохранности.

Айдахо ничего не смог с собой поделать. Откинув назад голову, он оглушительно расхохотался. Сиона улыбалась, и только Наила сохранила полную серьезность, а Говорящие Рыбы моментально окружили начальников плотным кольцом.

Смех оказал странное действие на Гаруна. Он опустил голову и сцепил руки перед собой, но Айдахо успел заметить, что пальцы его заметно дрожали. Когда Гарун снова поднял голову, взгляд его был исподлобья направлен на. Айдахо. Дункан мгновенно отрезвел. Было такое впечатление, что невидимый страшный сапог сокрушил самолюбие Гаруна, сделав из него жалкого раба. В глазах этого человека можно было прочесть покорное ожидание. Он смотрел и ждал. По причине, которую не смог бы объяснить сам Айдахо, ему на память вдруг пришли строки католической библии: «Не те ли это малые, которые смиренны и наследуют царствие небесное?»

Гарун прочистил горло.

– Может быть, гхола Дункан Айдахо посмотрит наши обычаи и наши ритуалы и выступит судьей?

Слыша эту жалобную просьбу, Айдахо почувствовал себя пристыженным.

– Я научу вас всему, что знаю о фрименах, – он оглянулся и увидел, что Наила сердито нахмурилась.

– Это поможет нам провести время, – сказал он. – И по знает, может быть, на эту землю вернется что‑то от старого фримена?

– Нам нет нужды играть в эти культовые игрища! Веди вас на наши квартиры, – сказала Сиона.

Наила опустила голову и в смущении заговорила, стараясь не смотреть на Сиону:

– Командир, есть одна вещь, о которой я должна вам сказать.

– Ты должна сказать, что мы должны навсегда остаться в этом тухлом месте и что твоя обязанность проследить за этим.

– О нет, – возразила Наила и посмотрела в глаза ионе. – Куда вы сможете уйти? Через стену вам не перелезть, тем более что за ней река. А позади – только песок Сарьира. О нет, это нечто совсем другое.

Наила покачала головой.

– Говори живее! – рявкнула Сиона.

– я получила строжайший приказ, командир, который я не могу не выполнить. – Наила оглядела своих гвардейцев, потом снова взглянула на Сиону. – Вы и… Дункан Айдахо должны жить в одной квартире вместе.

– Это приказ моего отца?

– Госпожа командир, это приказ самого Бога‑Императора, и мы не можем его ослушаться.

Сиона посмотрела на Айдахо.

– Ты помнишь, о чем я предупредила тебя, Дункан, когда мы говорили с тобой в Цитадели?

– Мои руки принадлежат мне и будут делать то, что им заблагорассудится, – огрызнулся Айдахо.

Она коротко кивнула, отвернулась и обратилась к Гаруну:

– Какая разница, где мы будем спать в этом отвратительном месте? Веди нас домой.

Айдахо нашел ответ Гаруна очаровательным. Он повернул голову к гхола, прикрылся капюшоном, чтобы его не видела Сиона и подмигнул Айдахо. После этого он отвернулся и повел их с площади вдоль по грязной улице.

***

В чем заключается самая непосредственная опасность для моего правления? Я могу ответить вам. Это истинный провидец, человек, который в присутствии Бога сознает свое истинное место. Экстаз провидца создает энергию, подобную половой, – она не заботится ни о чем, кроме творения. Один акт творения в целом похож на другой, все зависит от содержания видения.

(Похищенные записки)

Лето покинул свою тележку и лежал на защищенном от непогоды балконе Малой Цитадели, охваченный раздражением, которое, как он прекрасно понимал, было вызвано вынужденной задержкой их бракосочетания с Хви Норм. Лето смотрел на юго‑запад. Где‑то там, за темнеющим горизонтом, находятся Сиона, Дункан и их товарищи, которые уже шестой день живут в деревне Туоно.

В этой задержке виноват только я, думал Лето. Это я изменил место проведения церемонии, и бедняге Монео пришлось заново начинать все приготовления.

Да еще эти проклятые мысли о Малки.

Все эти заботы было невозможно объяснить Монео, Который суетился в соседнем зале, переживая из‑за того, Что отсутствовал на своем командном пункте и не мог оттуда руководить приготовлениями к празднеству. Какой он, однако, хлопотун!

Лето взглянул на заходящее солнце. Оно скатывалось к горизонту, одетое в призрачный оранжевый туман, след только что прошедшей бури. Сейчас дождь медленно перемещался вместе с облаками к южной части Сарьира. В долгой тишине Лето некоторое время наблюдал за дождем, который, казалось, не имел ни начала, ни конца. Облака вырастали тяжелыми нагромождениями из серого неба, а из облаков видимыми линиями протягивался к земле дождь. Он почувствовал, как его обуревает неумолимая память. Трудно было изменить настроение, и Лето вдруг понял, что совершенно непроизвольно мысленно повторяет великие строки древнего поэта.

– Вы что‑то сказали, господин? – голос Монео раздался совсем рядом. Скосив глаза, Лето увидел стоявшего рядом и готового к приказаниям верного мажордома.

Лето перевел стихи на галахский и процитировал:

– Соловей свил гнездо в ветвях сливы, но что он может поделать с ветром?

– Это вопрос, господин?

– Это очень древний вопрос. Ответ на него очень прост. Пусть соловей занимается своими цветами.

– Я не понимаю вас, господин.

– Перестань обсуждать очевидное, Монео. Меня раздражает, когда ты это делаешь.

– Простите меня, господин.

– Что мне остается делать? – Лето изучающе посмотрел на потупившего взор Монео. – Ты и я, Монео, чем бы мы ни занимались, представляем собой очень органичный актерский ансамбль.

Мажордом недоуменно уставился на Лето.

– Господин?

– Ритуалы религиозных празднеств в честь Вакха стали семенами, из которых вырос греческий театр. Религия часто приводила к рождению театра. Из нас тоже можно сделать неплохой театр. – Лето опять вперил задумчивый взор в горизонт.

Теперь на юго‑западе поднялся ветер, громоздивший облака друг на друга. Лето показалось, что он слышит, как шуршит песок, который ветер сдувает с вершин дюн. Но в зале башни стояла мертвая тишина, которую лишь подчеркивал едва слышный шелест ветра.

– Облака, – прошептал Лето. – Я снова выпью бокал лунного света, у моих ног пристанет древняя морская ладья, прозрачные облака побегут по синему небу, на моих плечах снова будут развеваться серо‑голубой плащ, а рядом будут пастись кони.

– У господина заботы? – спросил Монео. Его сочувствие буквально лилось на Лето.

– Яркие тени моего прошлого, – ответил Лето. – Они никогда не оставляют меня в покое. Я слушаю успокаивающие звуки – перезвон колоколов в засыпающем городке, но этот звук говорит мне лишь то, что я – звук и душа этого мира.

Пока Лето говорил, на башню пала тень наступающей ночи. Лето стал смотреть на восходящий над оранжевым горизонтом дынный ломтик Первой Луны, которая вдруг, освобожденная от света планеты, повисла над облаками, приготовившись совершить свой обычный круг.

– Господин, зачем мы сюда приехали? – спросил Монео. – Почему вы не хотите мне сказать?

– Я хотел получить удовольствие от твоего удивления, – ответил Лето. – Скоро здесь приземлится корабль Гильдии. Мои Говорящие Рыбы привезут Малки.

Монео судорожно вздохнул.

– Дядя Хви? Тот самый Малки?

В Ты удивлен, что я не предупредил тебя об этом?

Монео ощутил, как по его телу пробежал холодок.

– Господин, если вам угодно держать эти вещи в тайне от меня, то…

– Монео, – в тоне Лето прозвучало лишь мягкое убеждение. – Я знаю, что Малки был для тебя гораздо большим искушением, чем все остальные…

– Господин, я никогда…

– Я знаю, Монео, – продолжал Лето все тем же мягким, вкрадчивым тоном. – Но удивление пробудило и оживило твою память. Ты теперь во всеоружии и готов ко всему, что я могу потребовать от тебя.

– Что… что, мой господин…

– Вероятно, нам придется избавиться от Малки: Он стал мешать.

– Я? Вы хотите, чтобы я…

– Возможно, да.

Монео судорожно сглотнул.

– Преподобная Мать…

– Антеак мертва. Она хорошо послужила мне, но она мертва. Была жестокая схватка, когда мои Говорящие Рыбы атаковали место, где прятался Малки.

– Все же хорошо, что здесь не будет Антеак, – сказал Монео.

– Мне нравится то недоверие, с которым ты относишься к Бене Гессерит, но я бы хотел, Чтобы Антеак оставила нас другим способом. Она была верна нам, Монео.

– Преподобная Мать была…

– Завладеть тайной Малки хотели и Бене Тлейлакс, и Гильдия, – сказал Лето. – Когда они увидели, что мы направились к Иксу, они нанесли удар, опередив моих Говорящих Рыб. Антеак… она смогла лишь немного задержать их, но и этого было достаточно. Мои Говорящие Рыбы успели вторгнуться в то место…

– Тайна Малки, господин?

– Когда что‑то пропадает, – сказал Лето, – это столь же ценное сведение, как и то, которое мы получаем, когда что‑то внезапно появляется. Пустое место всегда достойно самого пристального изучения.

– Что мой господин имеет в виду под пустым местом…

– Малки не умер! Определенно, я должен был это знать. Куда он направился, когда исчез?

– Исчез… для вас? Господин, вы хотите сказать, что иксианцы…

– Они усовершенствовали машину, которую когда‑то очень давно сами подарили мне. Они совершенствовали ее медленно и незаметно, пряча, так сказать, раковины в раковинах. Но я видел тени от их движений. Я был удивлен, но это доставило мне удовольствие.

Монео погрузился в раздумья. Машина, которая могла скрыть… Ах! Бог‑Император упоминал этот предмет несколько раз, говоря о приборе, который может скрывать мысли, которые он записывал. Мажордом заговорил.

– И Малки везет эту тайну…

– О да. Но в действительности это не секрет самого Малки. На самом деле в его груди прячется другая тайна, о которой, как он думает, я даже не подозреваю.

– Другая… Но, господин, если они могут скрывать даже от вас…

– Теперь многие могут это делать, Монео. Они бросились врассыпную и рассеялись, когда их атаковали мои Говорящие Рыбы. Секреты иксианских машин распространяются по моей Империи, как лесной пожар. Глаза Монео расширились, он был явно встревожен.

– Господин, если кто‑нибудь…

– Если они поумнели, то не оставят следов, – сказал Лето. – Сажи мне, Монео, что говорит Наила о Дункане? Она пересылает рапорты прямо тебе?

– Как прикажет мой господин, – Монео откашлялся. Он не мог понять, почему Господь Лето говорит о спрятанных следах, Наиле и Дункане одновременно.

– Конечно, ты сделаешь так, как я прикажу, – сказал Лето. – То же самое относится и к Наиле. Но что она говорит о Дункане?

– Он не собирается сходиться с Сионой, если это то, что интересует…

– Меня интересует, что он делает с моим игрушечным наибом Гаруном и другими музейными фрименами?

– Он рассказывает им о старой жизни, о войнах против Харконнена, о первых Атрейдесах здесь, на Арракисе.

– На Дюне.

– Да, на Дюне.

– Фрименов больше нет именно потому, что нет больше Дюны, – сказал Лето. – Ты передал мое послание Наиле?

– Господин, зачем вы прибавляете себе опасности?

– Ты передал мое послание?

– Посланница уже на пути в Туоно, но я могу в любой момент отозвать ее с дороги.

– Ты не станешь ее отзывать!

– Но, господин…

– Что она скажет Наиле?

– Она прикажет от вашего имени, чтобы Наила продолжала полностью и беспрекословно подчиняться моей Дочери во всем, кроме того, что касается… Господин! Это очень опасно!

– Опасно? Наила – Говорящая Рыба. Она подчинится мне.

– Но Сиона… Господин, я боюсь, что моя дочь не служит вам всем сердцем, а Наила…

– Наила не должна уклоняться с предписанного ей пути.

– Господин, давайте перенесем свадьбу в другое место.

– Нет!

– Господин, я знаю, что ваше видение открыло вам…

– Золотой Путь продолжается, Монео. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

Монео вздохнул.

– В вашем распоряжении вечность, господин. Я не ставлю под вопрос… – он осекся, ибо в этот момент страшный рев двигателей сотряс башню до основания. Чудовищный звук становился все громче и громче.

– О, вот и прибыли мои гости, – сказал Лето. – Я пошлю тебя им навстречу в моей тележке. Доставь сюда одного Малки. Передай пилотам Гильдии, что этим они заслужили мое прощение и отошли их прочь.

– Господин, вы прощ… Слушаюсь, господин. Но если они тоже обладают секретом…

– Они послужат моей цели, Монео. Ты должен делать то же самое. Итак, доставь сюда Малки.

Монео послушно направился к тележке, которая стояла в дальнем углу зала. Он взобрался на нее и взглянул на то, как уста ночи поглощают стену. В ночь выдвинулась посадочная площадка. Тележка легко, как пушинка, взмыла в воздух и приземлилась на песке рядом с кораблем Гильдии, который стоял, словно уменьшенная копия башни Малой Цитадели.

Лето с балкона наблюдал за этой сценой, слегка приподняв свой передний сегмент, чтобы лучше видеть происходящее. Острое зрение позволяло ему видеть, как Монео, стоя в тележке, приблизился к кораблю. Длинноногие пилоты вынесли из корабля продолговатый контейнер на носилках, о чем‑то поговорили с Монео и вернулись в корабль. Лето запечатал воздушным колпаком тележку с контейнером, заметив, как лунный свет отблескивает от прозрачной гладкой поверхности. Подчиняясь мысленному приказу Лето, тележка с носилками вернулась на посадочную площадку. Пока Лето ставил тележку в зал, корабль Гильдии с прежним ревом взмыл в воздух. Лето открыл колпак, запер зал и, подняв передний сегмент, посмотрел на Малки, который в сонном состоянии лежал на носилках, привязанный к ним широкими эластичными бинтами. Лицо этого человека, обрамленное темно‑седыми волосами, было мертвенно‑бледным. Как же он постарел, подумал Лето. Монео сошел с тележки и тоже всмотрелся в лицо гостя.

– Он ранен, господин. Они хотели послать за врачом…

– Они хотели заслать сюда шпиона.

Лето внимательно всматривался в темное морщинистое лицо Малки. Щеки запали, острый нос выглядел нелепым контрастом на овальном лице. Широкие брови были сосем седыми. Видимо, тестостерон иссяк, хотя его и было в избытке всю жизнь Малки… да… Малки открыл глаза. Каким потрясением было убедиться что в глазах этого старика могут отражаться такие злые Губы Малки дрогнули в иронической усмешке.

– Господин Лето, – едва слышным шепотом произнес он посмотрел направо, посмотрел на мажордома. – А вот и Монео, прости, что не могу приветствовать тебя.

– Тебе больно? – спросил Лето.

– Временами, – ответил Малки, оглядывая зал. – Где же ваши гурии?

– Боюсь, что на этот раз мне придется отказать вам в этом удовольствии, Малки.

– Это и хорошо, – согласился Малки прежним хриплым шепотом. – Боюсь, что сейчас мне будет не до них. Те, которых вы послали ко мне, были далеко не гурии.

– Их профессия – выполнять мои приказы, – сказал Лето.

– Это были какие‑то кровавые охотники!

– Охотницей была Антеак. Говорящие Рыбы – это просто коммандос.

Монео по очереди рассматривал собеседников. В их разговорах был какой‑то непонятный для мажордома контекст. Малки, несмотря на свое плачевное состояние, был почти дерзок. Впрочем, Монео и не помнил его другим. Очень опасный человек!

– До твоего прибытия мы с Монео обсуждали вопрос о бесконечности, – сказал Лето.

– Бедный Монео, – произнес Малки.

Лето улыбнулся.

– Ты помнишь, Малки? Однажды ты попросил показать тебе бесконечность.

– Вы ответили, что показать бесконечность невозможно, для демонстраций ее не существует. – Малки перевел взор на Монео. – Лето любит играть парадоксами. Он знает все языковые трюки, которые когда‑либо были изобретены и открыты.

Монео с трудом подавил приступ гнева. Он чувствовал, что его попросту исключили из этой беседы двух высших существ. Малки и Бог‑Император вели себя почти как старые друзья, которые, встретившись, с удовольствием вспоминают общее прошлое.

– Монео обвинил меня в том, что я считаю себя единственным обладателем бесконечности, – говорил Лето. – Он отказывается верить, что в его распоряжении не меньше бесконечности, чем у меня.

Малки внимательно посмотрел на Лето.

– Видишь, Монео, как он играет словами?

– Расскажи мне лучше о своей племяннице, Хви Нори, – сказал Лето.

– Верно ли то, что мне рассказали, Лето? Верно ли, что ты собираешься жениться на ней?

– Да, это верно.

Малки усмехнулся, потом скривился от боли.

– Они ужасно меня покалечили, Лето, – прошептал Малки. – Скажи‑ка мне, Старый Червь…

Монео обомлел.

Малки подождал, пока стихнет боль и продолжал:

– Скажи мне, Старый Червь, где в этом чудовищном теле прячется чудовищный член? Какое потрясение для нежной Хви!

– Я давно сказал тебе правду об этом, – сказал Лето.

– В этом мире никто не говорит правду, – прохрипел Малки.

– Ты часто говорил мне правду, – возразил Лето. – Правда, иногда ты и сам об этом не догадывался.

– Это оттого, что ты умнее всех нас вместе взятых.

– Так ты расскажешь мне о Хви?

– Думаю, что ты и так про нее все знаешь.

– Я хочу услышать это от тебя, – сказал Лето. – Вы получали помощь от тлейлаксианцев?

– Они поделились с нами знаниями, более ничем. Все остальное мы сделали сами.

– Я так и думал, что это делали не тлейлаксианцы.

Монео был больше не в силах сдерживать свое любопытство.

– Господин, какая может быть связь между Хви и Тлейлаксу? Почему вы…

– Вот так, старый приятель Монео, – ответил Малки за Лето, скосив глаза на мажордома. – Разве ты не знаешь, что…

– Я никогда не был твоим приятелем, – огрызнулся Монео.

– Скажем, товарищем по похождениям с гуриями, – смиренно согласился с Монео Малки.

– Господин, – Монео обратился к Лето, – почему вы говорите о…

– Тс‑сс, Монео, – сказал Лето. – Мы утомляем твоего старого товарища, а я все же хочу от него кое‑что услышать.

– Ты никогда не задавал себе вопрос, Лето, – прошептал Малки, – почему Монео не взял в один прекрасный день и не лишил тебя всего твоего дурмана.

– Чего? – не понял Монео.

– Я имею в виду Пряность, – ответил Малки. – Когда‑то Лето и сам очень любил это слово. Кстати, почему бы тебе не переименовать свою Империю в Империю Дури, а? Великая Дурь! Это звучит.

Лето поднял руку, заставив Монео замолчать.

– Малки лучше расскажи мне о Хви.

– Всего несколько крошечных клеток, взятых из моего организма, – ответил пленник. – Ее вырастили, тщательно воспитали и дали блестящее образование – в общем, все в противоположность твоему старому другу Малки. Мы сделали это, можно сказать, нигде, чтобы ты не мог за нами подсмотреть.

– Ты забыл, что я мог заметить твое исчезновение.

– Нигде? – переспросил Монео, до которого только теперь дошел смысл слов Малки. – Ты? Ты и Хви…

– Именно эти силуэты я видел в тени, – сказал Лето.

Монео посмотрел в глаза Императора.

– Господин, я отменю свадьбу. Я скажу…

– Ты не сделаешь ничего подобного!

– Но, господин, если она и Малки – это…

– Монео, – прохрипел Малки, – твой господин приказывает и тебе придется подчиниться.

– Какой издевательский тон! – Монео уставился на Малки пылающим взглядом.

– Она же полная противоположность Малки, разве ты не слышал, Монео?

– Что может быть лучше? – спросил Малки.

– Но, господин, если вы теперь точно знаете…

– Ты начинаешь действовать мне на нервы, Монео, – произнес Лето.

Монео озадаченно замолчал.

– Вот так‑то лучше, – сказал Лето. – Знаешь, Монео, несколько десятков тысяч лет назад, когда я был совсем другим человеком, я допустил ошибку.

– Ты и ошибку? – съязвил Малки.

Лето улыбнулся в ответ.

– Моя ошибка простительна, если учесть тот прекрасный способ, которым я ее совершил.

– Словесная эквилибристика, – продолжал подначивать Малки.

– Именно так! Я сказал тогда: «Настоящее – это отвлечение; будущее – сон; только память является ключом к смыслу жизни». Разве это не прекрасные слова, Малки?

– Исключительно прекрасные, Старый Червь.

Монео в ужасе прижал руки к губам.

– Но в действительности эти слова не более чем глупая ложь, – сказал Лето. – Я знал это и тогда, но меня завораживали красивые слова. Нет, память не открывает нам ровно никакого смысла. Без мук духа, который является бессловесным опытом, нельзя постичь никакого смысла вообще.

– Я не в состоянии постичь смысл мучений, которым подвергли меня твои проклятые Говорящие Рыбы, – сказал Малки.

– Ты не переживаешь никаких мучений, – отрезал Лето.

– Если бы ты сейчас был в моей шкуре…

– Это просто физическая боль, – произнес Лето. – Она скоро пройдет.

– Когда же я познаю муку?

– Вероятно, позднее.

Изогнув верхний сегмент своего туловища, Лето отвернулся от Малки и посмотрел на Монео.

– Ты действительно служишь Золотому Пути? – спросил он.

– Ах да, этот Золотой Путь! – издевательским тоном произнес Малки.

– Вы же знаете, что служу, – ответил Монео.

– Тогда ты должен пообещать мне, – сказал Лето, – то все, что ты сейчас услышишь, никогда не сорвется с твоих уст, даже случайно. Ни одним словом, ни одним жестом ты не посмеешь никому об этом сказать.

– Я обещаю, господин.

– Он обещает, господин, – передразнил Малки.

Своей крошечной рукой Лето указал Монео на Малки который, лежа на спине, смотрел на четкий профиль лица, окруженного серой складкой.

– Когда‑то я восхищался этим человеком… да и по многим другим причинам я не могу сам убить Малки. Я даже не могу просить об этом тебя, но… его надо устранить.

– О, как же ты умен! – протянул Малки.

– Господин, если вы подождете в противоположном Конце зала, – сказал Монео, – то, вернувшись назад, вы увидите что с Малки больше нет проблем.

– Он сделает это, – прохрипел Малки. – Боже мой! Ведь он это сделает!

Лето отполз в противоположный конец зала, глядя на высокую арку, которая могла превратиться в выход при первой же мысли‑команде. Как же долго ему придется падать. если он, открыв выход, просто перекатится через ограждение. Вероятно, падение с такой высоты не выдержит даже его тело. Но в песках под башней не было воды, и он почувствовал, что перед его внутренним взором замаячил Золотой Путь, который возник сразу, как только он подумал о самоубийстве.

– Лето! – окликнул его Малки.

Император услышал, как заскрипели носилки на песке, рассыпанном по полу зала.

Малки снова позвал:

– Лето, ты просто великолепен! В мире нет зла, которое могло бы превзойти…

Раздался глухой удар, и голос Малки пресекся. Удар в горло, подумал Лето. Да, Монео хорошо знает этот удар. Послышался шорох песка – Монео вытянул носилки на балкон… потом все стихло.

Монео придется похоронить тело в песке, подумал Лето, ибо нет червя, который мог бы прийти и пожрать эту улику. Лето оглянулся и посмотрел в сторону Монео. Мажордом стоял у балконного ограждения и долгим взглядом смотрел вниз… вниз… вниз…

Я не могу помолиться ни за тебя, Малки, ни за тебя, Монео, подумал Лето. Я могу быть единственным религиозным сознанием в Империи, потому что я воистину одинок… Поэтому я не в состоянии молиться.

***

Вы не сможете понять истории, если не поймете ее течения, ее направления и тех путей, по которым движутся вожди, лавируя между этими силами. Вождь стремится увековечить условия, которые требуются для сохранения его власти. Таким образом, вождь нуждается в аутсайдерах. Я предостерегаю вас от того, чтобы тщательно исследовать мою карьеру. Я – одновременно вождь и аутсайдер. Не делайте ошибки, предполагая, что я только создал Церковь, которая была одновременно Государством. То была моя функция как вождя, и я имел перед глазами массу исторических моделей, которые послужили мне образцом. Для того же, чтобы оценить меня как аутсайдера, изучите искусство моего времени. Оно было поистине варварским. Какая поэзия почиталась превыше всего? Эпическая. Драматический идеал народа? Героизм. Танцы? Забыты С точки зрения Монео, а он был абсолютно прав, такое положение вещей можно считать опасным. Оно стимулирует воображение. Оно заставляет народ чувствовать недостаток того, что я у него отнял. Но что я отнял? Право участвовать в истории.

(Похищенные записки)

Айдахо, вытянувшийся во весь рост с закрытыми глазами на лежанке, услышал, как кто‑то тяжело опустился на соседнюю койку. Он сел, открыл глаза и увидел ту же Постылую комнату с единственным окном, сквозь которое проникал свет, отражавшийся от белого, выложеннего плиткой пола, и освещавший желтые стены. Он увидел. что в комнату вошла Сиона и легла на соседнюю кушетку с книгой в руках. Она привезла с собой массу книг в большой матерчатой сумке. Зачем ей столько книг? – думал он. Он опустил ноги на пол и огляделся. Как может этот вместительный бокс с высокими потолками считаться чем‑то фрименским? Между лежанками стоял стол из какого‑то темного местного пластика. В комнате было две двери. Одна выходила в сад. Другая вела в роскошную ванную комнату под открытым небом, в которой среди прочих удобств были ванна и душ – то и другое площадью около двух квадратных метров. Дверь в это сибаритское помещение была постоянно открыта и там постоянно текла вода, Сиона пристрастилась купаться в таком ее избытке.

Стилгар, наиб Айдахо из тех незабываемых древних времен, скорчил бы презрительную гримасу и нашел бы массу подходящих слов При виде такой роскоши: «Позор! – сказал бы он. – Слабость! Декаданс!» Вообще Стилгар высказал бы много уничтожающих слов по поводу всей этой деревни, которая осмеливалась сравнивать себя с настоящим фрименским сиетчем.

Зашуршала бумага – это Сиона перевернула страницу. Девушка лежала, положив голову на две подушки, одетая только в тонкий халат, прилипший к ее влажному после ванны телу.

Айдахо покачал головой. Что же на этих страницах вызывает такой неподдельный интерес? Она читала и перечитывала книги с самого их приезда. Книги были тонкими, но зато их было много, а на томах стояли лишь номера. Айдахо разглядел на сегодняшней книге номер девять.

Он встал и подошел к окну. В отдалении какой‑то старик возился с цветами. С трех сторон сад был защищен тремя зданиями. Кустарник цвел большими цветами. – красными по краям и белыми внутри. Седая непокрытая голова старика – сама похожая на большой цветок – плыла между красными соцветиями и набухшими почками. Айдахо втянул носом воздух, с удовольствием ощутив на фоне цветочного аромата смолистый запах листьев и едкий запах свежевзрытой земли.

Фримен, возделывающий цветы на открытом воздухе!

Сиона не делилась с Айдахо впечатлениями от прочитанного, а он не задавал ей лишних вопросов, считая, что она просто дразнит его. Хочет, чтобы я спросил первый, думал он.

О Хви он старался не думать. Когда эти мысли являлись в его голове, Айдахо начинал испытывать дикую ярость, которая грозила затопить все его существо. Он помнил старинное слово, обозначавшее такую ревность, – канава – железный обруч ревности. Где Хви? Что она сейчас делает?

Дверь, ведущая в сад, без стука отворилась, и вошел помощник Гаруна Тейшар. У этого Тейшара было мертвенное лицо, покрытое сетью темных морщин. Зрачки глубоко запавших глаз были обведены желтыми кругами. Носил он коричневую накидку. Волосы напоминали траву, оставленную на поле, чтобы сгнить и удобрить почву. Он был как‑то нарочито безобразен, как дух темной стихии.

Сзади раздался недовольный голос Сионы.

– Ну что там еще?

Айдахо заметил, что голос девушки оказывал на Тейшара странно возбуждающее действие.

– Бог‑Император… – заговорил Тейшар и закашлялся. Прочистил горло и начал снова: – Бог‑Император прибывает в Туоно.

Сиона стремительно села, натягивая халат на колени. Айдахо оглянулся на нее, потом снова посмотрел на Тейшара.

– Церемония бракосочетания пройдет здесь, в Туоно! – возвестил Тейшар. – Все будет сделано по древнему фрименскому ритуалу! Бог‑Император и его невеста будут гостями Туоно!

Охваченный ревностью, Айдахо непроизвольно сжал кулаки. Тейшар, заметив это, суетливо склонил голову и быстро вышел, плотно закрыв за собой дверь.